Страница - 4

2.2 ТРАНСФОРМАЦИЯ ПРИНЦИПОВ ОРГАНИЗАЦИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ В ТРАДИЦИОННЫХ ОБЩЕСТВАХ КАЗАХСТАНА

Осмысление проблемы организации политической власти в кочевых обществах, существовавших на территории Казахстана, происходило до недавнего времени в сугубо историческом плане. Это сказалось на том, что исследование политической власти концентрировалось на отдельном сообществе и рассматривалось в отрыве от контекста политической науки. В нынешнее время этот пробел частично восстанавливается, поэтому при изучении данной проблемы приходится опираться преимущественно на данные исторической науки.

Здесь же, во избежание смыслового искажения, необходимо объяснить, в каком значении используется понятие “кочевое общество казахов” в данном исследовании. В отличие от чисто исторического исследования это понятие применяется не в рамках существования казахского общества как такового, а охватывает гораздо более обширное время с начала появления на территории казахской степи первых государственных объединений, внесших определенную лепту в становление и развитие казахской государственности.

Общеизвестный термин “трансформация”, напротив, применяется нами в узком научном ключе как понятие, отражающее общее изменение, опосредованное от качественных характеристик. Оно в контексте данного исследования особенно удобно тем, что задает такие параметры, которые для изучения кочевого общества наиболее приемлемы. Речь идет о ретроспективном анализе процессов, так или иначе влиявших на изменение структуры и организации политической власти у номадных обществ.

Сразу надо подчеркнуть, что немалую часть исследования займут схемы организации политической власти в кочевых обществах. Этот момент мы считаем очень важным, так как в политологических исследованиях зачастую упускается из виду тот факт, что структурный анализ имеет не менее важное значение, чем функциональный, и наоборот.

Одними из первых организованных племенных объединений на территории Казахстана, у которых констатируют появление государственности, можно считать саков и уйсуней. Этот факт подтверждается и тем, что у этих племен была своя территория с определенными границами и по ряду косвенных данных, найденных и интерпретированных историками. Так, авторы “Истории Казахской ССР”, говоря о находке в Иссыкском кургане чаши с надписью, утверждают, что ‘‘письмо, как известно, обычно является одним из показателей появления государственности. Оно служит для регулирования взаимоотношений государства и граждан; для учета государственных доходов и расходов”; Относительно же усуней авторы той же книги отмечают: “О становлении государственности у усуней говорит и то, что в источниках везде употребляется термин “Усунь-го” - усуньское государство и “Син-го” - кочевое государство и редко “Бу-цзу” -племя, Племенной союз". У них прослеживается наиболее простая, с точки зрения организаций политической власти, структура сакских и усуньских племен. В схематическом виде она выглядит следующим образом:

Из данных схем видно, что политические роли не были отделены от социальных, и глава племенного союза саков принадлежал к высшему сословию воинов и выполнял больше такую социально-политическая роль, как охрана территории. При этом царь саков, например, “был и избранником богов, посредником между небом и землей, центром мира, носителем земного процветания... Он был воплощением всех слоев народа”. Неразделенность социальных, религиозных и политических ролей была характерна для любого общества на стадии разложения первобытно-общинного строя и в период военной демократии. Это проистекало из характера взаимодействия любой из систем, будь-то экономическая или политическая, с окружающей средой.

В этот период не были сформированы или находились в зачаточном состоянии структуры, которые отвечали бы за агрегирование и артикуляцию интересов, а также передачу их в центр принятия решений, так как специализированных интересов, как таковых, у членов этого общества не было.

Поддержка и требования на “входе”, равно как и решения и действия на "выходе", обеспечивались в сакском и уйсунском обществах посредством прямой связи, когда единственным передаточным звеном между главой государства, от которого исходили решения, могли быть вожди племен. Несмотря на это, политическая сфера уже представляла в этих обществах целостную систему, если исходить из того, что она “предполагает взаимозависимость ее составных частей и определенные границы между ней и окружающей средой”. Возражение относительно того, что нельзя считать системой аморфные, как считают некоторые, государственные образования, образованные в кочевом обществе, Можно отвести указанием на два существенных момента.

Первый, “границы политических систем подвержены значительным колебаниям. Скажем, в период войны они значительно раздвигаются, поскольку большое количество людей привлекается к военной службе, деятельность коммерческих компаний регулируется и предпринимаются меры по обеспечению внутренней безопасности”. Это замечание важно тем, что кочевое общество перманентно существовало в состоянии напряжения, связанного с внешней угрозой, из-за чего практически большая часть общества была включена в политическую систему.

Другой существенный момент заключается в том, что “понятие “политическая система” более емкое, чем понятие “государственное управление”, поскольку охватывает все лица и все институты, участвующие в политическом процессе, а также неформальные и неправительственные факторы, влияющие на механизм выявления и постановки проблем, на выработку и реализацию решений в сфере государственных отношений”.

И все же во избежание ошибок теоретического характера мы предпочитаем говорить в кочевом обществе об организации политической власти, нежели о политической системе, так как она применялась, до сути, к обществам западного образца, где государство имело иные конфигурации, чем на Востоке, и тем более в восточном кочевом обществе, так как отстаивая позицию по поводу применимости понятия “политическая система” к обществам номадного типа, мы не хотим безотносительным применением калькировать его общепринятое определение на наше исследование. В связи с этим более подробно исследуем в динамике усложнение организации политической власти.

Усложнение организации политической власти имело место в Хунском государстве. Объясняется это не столько необходимостью структурной дифференциации политической системы, сколько объемом территорий, включенных в это имперское образование, из-за чего глава государства - шаньюй не мог эффективно организовывать политическую власть в стране без дополнительного аппарата помощников и советников. Появилась своеобразная пирамидальная система властвования, которая, подчеркиваем, не была следствием функционального усложнения системы.

К этому надо добавить, что практически все эти функции были присущи правителям степи, которые стояли во главе имперских образований. Однако неограниченная власть, которой владели главы такого рода государственных образований, строилась не только на личности отдельного правителя, не только на освященности традицией; но и социальных обязательствах, налагавшихся на него, за исполнением которых строго следили. Несоблюдение этих социальных обязательств влекло за собой потерю традиционной легитимности.

Другое государственное образование - Тюркский каганат, созданный на территории степной зоны Центральной Азии, по форме организации политической власти имел немалые отличия от хунской империи. В подчинении у главы государства был обширный аппарат, который строился на принципе строгой подчиненности и иерархии.

Как видно из нижеследующей схемы, к кагану сводились все нити управления, в результате чего создавалась четкая вертикаль власти.

Несмотря на то, что соподчиненности структурных элементов государственного управления в тюркском государстве не наблюдалось, координация действий присутствовала. Укрепляло государственную власть построение системы управления на основе родоплеменных отношений.

Известный тюрколог Л.H. Гумилев в книге “Древние тюрки” следующим образом характеризует родоплеменные отношения внутри системы управления: “Первым лицом в государстве после хана был ябгу. Собственно говоря, ябгу был вице-королем, и на эту должность чаще всего назначались члены царствующего рода. Например, при Иль-хане Бумыне чин ябгу имел его родной брат Истеми. Но вместе с тем ябгу не был наследником престола; наследник назывался “тегин” вне зависимости от занимаемой должности. Титул “шад” принадлежал принцам крови, имеющим в своем управлении уделы, например Сымо, впоследствии хан, не мог стать шадом из-за подозрения, что он незаконнорожденный”.

Обширному и достаточно многонаселенному тюркскому элю было необходимо упорядочить свою судебную систему, которая, однако, не была отделена от общей системы управления и потому о ней, как о системе, можно говорить с оговорками. Тем не менее в тюркском каганате выделялся особый круг лиц, в чьем ведении находилось решение судебных разбирательств. Но часть судебной практики осуществлялась и каганом, и некоторыми высшими чиновниками.

Столь сложная в структурном плане организация политической власти была опосредованна, как и во всех империях, относительной многонаселенностью и обширностью территорий. Стремление к увеличению территорий было порождено насущной необходимостью, которую Н. А. Назарбаев следующим образом объясняет в своей книге “В потоке истории”: “Расширение владений тюркских племен, на мой взгляд, было вызвано географическим фактором: пространство срединной Евразии не имеет внутренних географических границ, отделяющих разные регионы. Степь, рассекаемая реками, протянулась от Карпат и Северного Причерноморья почти до самого Тихого океана. Здесь выживание напрямую зависело от расширения жизненного пространства. Степные народы не были ограждены от соседей труднопроходимыми географическими препятствиями, подобно европейским государствам. Возможности быстрого перемещения требовали постоянного расширения территорий”. Необходимость постоянного поддержания государства в ожидании военных действий диктовала именно такую структуру политической власти, в которой каждый структурный элемент, вплоть до рядовых общинников, выполнял роль винтика военной машины. Это, однако, не может служить основанием для того, чтобы указывать на перманентную готовность кочевников к завоеваниям, что послужило для некоторых западных ученых причиной называть их “бичом божьим”.

Достаточно посмотреть на это с другой стороны, как это сделано в предыдущей цитате, и получится, что кочевники были готовы всегда к отражению нападения со стороны соседей. Что же касается их завоеваний, то обширность территории служила гарантией того, что в случае неожиданного нападения можно либо уйти вглубь территории, либо подготовиться к нападению, пока противник проходит часть территории. В этом случае обширная территория функционально заменяла города, которые в Европе исполняли, кроме всего прочего, роль искусственного препятствия на пути захватчиков.

Свое отличие или инаковость понимали и демонстрировали сами тюркские племена. К примеру, возьмем отношение к религии, которая отражает всегда особенные черты любого народа. Л.Н. Гумилев, упирая на то, что тюрки понимали и хранили свою самобытность, пишет: “Хотя арабы предлагали им принять веру ислама, но те отвечали гордо. Хан тюргешей Суду говорил: “У меня все люди воины, а у вас кто? Ремесленники, сапожники, купцы, Мы же ведь этого делать не умеем, следовательно, и ваша вера нам не подходит”.

Немного иную структуру организации политической власти демонстрирует нам Западно-тюркский каганат, который, хотя и был частью общего Тюркского каганата, все же имел свою специфику. Так как основной упор после разделения единого каганата на две части был сосредоточен в западной его части, осуществление управления было предельно упрощено.

Это видно из следующей схемы, которая указывает на то, что политическая власть строилась исходя из нужд войны. Подобное упрощение было вызвано и тем, что в Западно-тюркском каганате сложилась весьма своеобразная родоплеменная система - “он ок будун” (десять стрел). Она имела место и в едином тюркском каганате, но проявилась явно лишь после его разделения.

Суть этой системы заключалась в том, что в состав Западно-тюркского каганата вошли десять племен, разделенных на две части или два крыла, которые в условиях кочевого общества сами по себе обеспечивали неплохую управляемость. Однако возвращение к системе управления, построенной по строго определенному родоплеменному признаку, уже оказалось нежизнеспособным. Поэтому “военно-политические ресурсы центральной власти Западно-тюркского каганата оказались недостаточными для удержания народов и племен в повиновении. В каганате происходили непрерывные междоусобицы, частые смены правителей, сопровождавшиеся неизбежным усилением центробежных сил”.

В середине VIII века господство в степи было захвачено карлукской конфедерацией. Входившие в нее племена были тюркоязычными и в своей политической традиции ощущали влияние способов организации власти, которые были заложены их предшественниками, а потому организация политической власти представляла собой почти полную кальку с Тюргешского каганата. Исключение составляло лишь то, что разделение государства осуществлялось в большей мере по административному, чем по племенному принципу.

В случае с Карлукским каганатом есть примечательный факт, который напрямую связан с рассматриваемой темой и относится ко всем рассматриваемым государствам.

На примере этого государства можно увидеть, каковы были принципы изменения титулатуры главы кочевого государства. С начала оформления карлукских племен в конфедерацию племен глава карлуков носил титул эльтебер. После вхождения в Уйгурский каганат, в котором карлуки Составляли ядро правого крыла, их глава становится ябгу, что означало вторую ступень в иерархии кочевого государства. И наконец, после разгрома Уйгурского каганата, в котором карлуки приняли наиболее деятельное участие, согласно традиции глава карлуков получил право именовать себя каганом - высшим титулом в степи.

Можно заметить, что в средневековом кочевом обществе была определенная система принятия титулатуры. Титул эльтебера обозначал положение главы местного, удельного значения, тогда как титул кагана означал, что ее носитель определяет политику во всей степи, и присваивался исключительно главам самых сильных государств.

В отличие от предыдущего племенного и государственного образования карлуков, которое было тесно связано с городскими центрами юга Казахстана, следующее по времени государство огузов создавалось почти исключительно в степной зоне Казахстана. Поэтому оно не могло строиться на принципе удельного разделения и основывалось на принципах, которые были связаны с родоплеменной социальной структурой общества, отраженной на следующей схеме: 

Полное подчинение общества вопросам военных действий, которые возникали из-за неспокойного соседства и собственной обращенности к завоеваниям, диктовало особое построение вертикали политической власти.

В непосредственном подчинении у главы огузов -джабгу находились предводитель войска - “сюбаши” и заместители - “кюль-эркины”. Все они входили в совет знати, в котором, кроме Них, были вожди крупнейших племен. Это говорит о сложении у огузов аппарата управления, еще одним подтверждением чего служит система регулярных налоговых сборов, которые осуществлялись специально назначенными ханскими сборщиками. Опосредованно о развитии государственности у огузов говорит тот факт, что они могли заключать союзы с достаточно отдаленными государствами для ведения борьбы с третьим. Например, в 965 году был заключен союз с Киевской Русью против Хазарского каганата, который, хотя и не носил долговременного характера, однако возобновлялся при определенных обстоятельствах, каким, например, стал поход против Волжской Булгарии в 985 г.

У огузов в качестве трансформированного пережитка Народных собраний эпохи военной демократии оставались выборы огузских ханов на советах, которые Несли на себе больше смысловую нагрузку.

Тяготение к земледельческим регионам Средней Азии предопределило иную по форме и содержанию, чем в кочевом обществе, систему организации политической власти в Караханидском государстве. Здесь уже можно говорить о государственно-административной системе, так как она была построена на принципах администрирования, опосредованных от политической власти. Если в кочевом обществе любая должность была сопряжена с исполнением политической, социальной и даже религиозной функций, то в земледельческом обществе на стадии образования государства они выполнялись строго определенными лицами.

При обращении к Караханидскому государству исследователи сталкиваются с первым историческим опытом на территории Казахстана по функциональной адаптации кочевого общества с экстенсивной экономической системой и земледельческого общества с интенсивной. В данном случае не случайно подчеркивается экономическое различие, так как это определяло разность двух обществ по всем другим параметрам и служило причиной быстрого распада, на первый взгляд, сильных империй.

Впрочем, попытка приспособления двух разных систем неудивительна и показательна с точки зрения теоретической. Крупнейший израильский ученый-социолог и специалист в области теории цивилизаций Шму-эль Эйзенштадт пишет: “...от самых истоков цивилизаций ни одна социальная, политическая, экономическая или религиозная структура не формировалась изолированно. Различные политические системы - города-государства, племенные объединения, патримониальные вождества .(chiefdoms) и королевства (а на поздних стадиях феодальные и имперские системы) - не только сосуществовали, но и воздействовали друг на друга. Зачастую они сливались, и изменения в этих системах часто выливались в системную трансформацию”. Именно эту системную трансформацию можно наблюдать на примере Караханидского государства, в структуре управления которого причудливым образом переплелись элементы политической власти кочевого и земледельческого обществ.

Верхний уровень государственно-административной системы испытывал на себе как влияние родоплеменных отношений, так и воздействие привнесенных оседлым компонентом государства институтов и систем политических связей. Об этом можно судить и по такому косвенному признаку, как возникновение чиновничьего аппарата с разделением функций, и по разделению структуры управления на земледельческие и кочевые. На нижнем уровне особенно заметно, что совместить традиции управления двух типов общества не удалось. Однако сама попытка реального внедрения кочевой традиции управления в земледельческом регионе представляется огромным шагом вперед.

Караханидские правители при всем при этом не могли отказаться от прежних методов и форм организации руководства. Достаточно сказать, что глава государства представлял собой вождя самой сильной племенной группы и номинально ему был подчинен глава другого племени, у каждого из них был свой аппарат управления. Кроме того, показательно, что караханидские хаканы не проводили время в строго определенных ставках, хотя в подчинении у них были несколько городов, самые крупные из которых - Баласагун и Кашгар официально считались столицами государства. По замечанию Абулгази, “Кара-хан властвовал над всем народом. Летом он жил по горам Эрь-таге и Гер-таге, которые ныне зовутся Улу-тау и Кичик-тау, а когда наступала зима, он проводил время на Кара-Куме и на берегу реки Сыр”.

Общей характеристикой кочевых обществ, которые вступали в тесный контакт с земледельческими обществами в древности и в средневековье, можно считать то, что первые кардинально не меняли свой образ жизни. Это можно объяснить как консервативностью кочевников, так и причиной обеспечения самосохранности. По этому поводу Ф.А. Хайек приводит слова А.М. Карр-Сондерса: “Люди и группы проходят естественный отбор в зависимости от принятых ими обычаев точно так же, как они проходят отбор в зависимости от своих умственных и физических данных. Те группы, которые придерживаются наиболее полезных обычаев, в процессе постоянной межгрупповой борьбы будут получать преимущество над теми из соседних групп, которые придерживаются менее полезных обычаев”.

В данном случае мы имеем ввиду вовсе не абсолютную полезность именно кочевого образа жизни и традиций, сопряженных с ним, а полезность выработанных обычаев именно в той среде, в которую та или иная социальная общность людей помещена.

Организация власти в Кимакском каганате представляла собой более простую систему, основанную на прямом подчинении и вертикальной структуре управления. Это объясняется, видимо, и тем, что образован он был на развалинах Западно-тюркского каганата и воспринял его систему организации. Союз кимаков, тем не менее, имел достаточно выраженную форму, регламентированные институты управления, судебную и финансовую систему.

Племя имак получило самостоятельность после падения Западно-тюркского каганата и вскоре начало усиливаться и принимать в себя другие племена, образовав, таким образом, союз племен, который соответственно в степи был наиболее вероятным предшественником уже и государства, как такового. Новое образование начало называться еки-имак (два племени имак), откуда и пошел данный этноним “кимак”. После присоединения дополнительных племен союз кимаков включал в себя уже 11 племен.

Земли каганата в X веке уже занимали огромную территорию. Они охватывали междуречье Есиля и Ер-тиса, степи к западу от Оби, территории Восточного и Северного Казахстана от Ертиса до Балхаша и Алаколя, Центральный Казахстан, Торгайские степи и предгорья Южного Урала. Интересно, что по мере роста могущества кимакского государства менялся и статус его главы, что выражено в изменении его титула. Титулатура кимаков соответствовала древнетюркской, как замечают исследователи, и отсюда видно изменение значения племени по мере усиления государства. Первоначально глава кимаков носил титул шад, затем принял титул байгу, который стоял выше, чем шад, и в начале десятого века правитель уже носил титул хакана.

Союз кимаков, видимо, был достаточно стабилен из-за того, что он представлял собой не чистое кочевое общество, а имел элементы и оседлой жизни, т.е. был смешанным образованием с кочевым и оседлым земледельческим населением. Нельзя сказать, что они имели в своем составе районы с традиционно земледельческим населением, по всей видимости, с чем согласно и большинство ученых, эту часть населения представляли так называемые ятуки - обедневшие кочевники, вынужденные перейти к земледелию из-за потери своего скота. У кимаков имелись и города, но представляли они собой ставки правителей областей страны. Поэтому и нельзя говорить о существовании достаточно заметных элементов земледельческого общества, которое влияло бы на государство. Но тем не менее, наличие слоя ятуков говорит о существовании четкой классовой дифференциации общества, что повышало его устойчивость.

Относительно устройства государства кимаков можно заметить, что его административное устройство, как и многие подобные государственные образования у кочевников, базировалось на основе племенного разделения. В то же время присутствовали и особенности, позволяющие говорить о большей сложности организации политической власти.

Из схемы видно отчетливое деление по племенному принципу административно-территориального устройства страны. Каган в пределах своего государства назначал правителей, представлявших знать. В то же время назначаемость была не полной, т.к. возможно, что правители областей только утверждались верховной властью. Во всяком случае, наследственная передача власти начиналась с самой верхушки государства - с кагана, так как “хакану наследует только тот, кто из царской семьи” и затрагивала также правителей уделов, должности и подконтрольные земли которых передавались по наследству их детям.

Удельная система, при которой правителю давались в “кормление” земли, была шагом вперед, но наследственность и племенное разделение приводили к существенной потере достоинств этой системы.

Кроме того, удельная система приводила к объединению военных и административных функций правителей, что ставило под угрозу цельность государства. Эта структура власти держалась на обычном вассальном подчинении правителей областей, чему существует масса примеров в истории, начиная со средневековой Европы с ее почти независимыми от короля баронами и заканчивая временем удельного правления на Руси. Такая система власти могла удерживаться на недопущении чрезмерного усиления одного из племен и на возможности подавления выступлений против центральной власти, но в кризисные периоды центробежные тенденции в государстве должны были брать верх над центром, что и явилось, собственно, одной из причин развала государства кимаков.

Удельные правители имели достаточную власть, которая выражалась в обладании не только административной, но и военной мощью. По условию удельной системы “кормления”, правитель области получал удел и взамен служил кагану, обязуясь выставлять войско по требованию правителя. Таким образом, один из важных элементов государственной власти - военная сила, а значит аппарат принуждения, оставалась вне сферы центральной власти. И разумеется, сам государственный аппарат в этом случае имел слабо интегрированную структуру. Этому, в частности, мешало также и отсутствие отделенного от племен слоя знати, которые бы выделялись над низшим сословием и служили государству. Но знать была племенной и принимала руководство в управлении племенем. Это одно из следствий недостаточной классовой дифференциации общества.

Вся организация кимакского союза была, исходя из этих данных, упрощенной и имела лишь зачатки более сложных форм управления, наподобие подчиненного центральной власти аппарата управления и жесткой вертикали власти.

Итак, мы видим две основные причины слабости политической организации кимакского союза - разделенность государства на племена, так что он представлял по большой части союз племен, и административное деление на племенной основе, усиливавшее этот аспект. При традиционной системе род и племя имеют, большую легитимность, чем структуры, стоящие над ними, поэтому верховная власть в союзе племен не может иметь большего властного ресурса, нежели правитель племени, чья власть легитимирована обычаем и родовыми предками.

После распада Кимакского каганата на его прежней территории доминирующее положение заняли племена кыпчаков, которые стали преемниками кимаков и во многом восприняли их систему политической организации государства. Как и в случае с кимаками, первый период становления государства проходил в завоевательных походах, и в скором времени кыпчаки подошли к рубежам Хорезма и продвинулись к Волге, вступив в соприкосновение с восточноевропейскими народами. Одним из результатов экспансии стало то, что область, прежде носившая название Мафазат алъ-гуз (степь огузов) стала степью кыпчаков Н Дешт-и-Кып-чак.

С самого начала кыпчакское государство делилось на два крыла Западное и Восточное; В каждом из них существовало одно главенствующее племя, из числа представителей знати которого - ханского рода и выходил глава государства. Восточнокыпчакское племенное объединение возглавлялось ханом из рода токсоба, Западнокыпчакское - ханом из рода эльборили. Здесь уместно одно отвлечение. Заметно, что в разных кочевых обществах, появлявшихся одно за другим и заменявших друг друга в пределах Казахстана, разные титулы у глав государственных образований, хотя традиционность рассматриваемых обществ вроде бы должна была сделать закономерностью преемственность легитимизированного титула.

Надо заметить, что основанием для смены титулов было то, что в их основе лежал некий легитимизирующий их символ, который у разных племен был разный. Причем смена данного символа происходила достаточно быстро, о чем говорит Ш. Эйзенштадт: “Традиционная легитимность опирается на принятие некоей фигуры, события или порядка прошлого (реального или символического) в качестве средоточия коллективной идентичности, указателя пределов и характера социального и культурного порядка... В исторических обществах принятие центрального символа может быть результатом творческого акта. Будучи значительным нововведением, оно упраздняет то, что прежде почиталось как главный символ легитимизирующего прошлого”.

Власть хана была наследственной, что служило большему укреплению государства и давало дополнительный ресурс для легитимации управления. В традиционных обществах наследственная и постоянная власть обретает, сакральные черты. В этом качестве глава государства, облеченный властью, черпает ресурсы для управления в традиции и в веренице своих предков.

В родоплеменных обществах весьма, значителен культ предков, и обоснование власти хана, следовательно, заключается в передаче ему власти по наследству от основателя государства, если не предка всего народа. Другой вопрос, был ли в кыпчакском государственном образовании точно определен и закреплен в традиции механизм передачи власти, что играет важную роль в наследственных монархиях, позволяя снижать вероятность таких нежелательных моментов, как борьба за трон между членами династийного рода? Но недостаток источниковой информации не позволяет уточнить данный момент, могущий проиллюстрировать степень развитости системы наследственной передачи власти в кыпчакском ханстве.

Кыпчакское ханство составлялось так же, как и Кимакский каганат, из множества племен. По сведениям ученых, в то же время в ханстве проходило становление кыпчакской народности. Многие племена принимали этноним кыпчак, чему, естественно, способствовала их языковая и культурная близость. Но основную массу ханства составляли кыпчаки и канглы. Здесь следует отметить, что усиление кыпчаков было не в малой степени связано с миграцией в Дешт-и-Кыпчак кыпчакских и куманских племен (в середине XI в).

Но процесс, тем не менее, не был настолько динамичным, чтобы заложить основы более сильной и интегрированной общности, чем союз племен. Специфика кочевой культуры, с ее консервативностью и статикой внутреннего развития, не позволяла осуществиться этому в сравнительно короткие сроки. При этом нужно учесть, что развитие этноса кыпчаков наложилось на период монгольского нашествия, которое разрушило их государство и в корне изменило ход политических и этнических процессов в данном регионе.

Система государственного устройства, как видно из схемы 11, не имеет кардинальных отличий от кимакской, которую в сущности продолжили кыпчаки. Но некоторые особенности нельзя оставить в стороне.

В первую очередь заслуживает внимания иерархия третьего звена, осуществляющего непосредственное управление родами и племенами, а также существование аппарата управления при верховном правителе.

Относительно первого момента заметно, что со времен кимакского союза племен социальная организация кыпчакских племен претерпела изменения в сторону большей дифференцированности. Несомненно, что подобная структура говорит о выраженном имущественном и классовом расслоении общества.

Аристократическая верхушка была разделена Иерархически и обладала собственностью в виде крупного количества скота и пастбищных угодий. “Обладая огромными стадами, аристократия была и фактическим собственником пастбищ, на которых содержался весь этот скот, хотя юридически собственность и не фиксировалась. Право распоряжения пастбищами и регулирования перекочевками принадлежало кыпчакским ханам и племенной знати”.

Подконтрольная центральной власти и разделенная иерархически аристократия позволяла более эффективно управлять государством. В то же время здесь не существовало кимакской системы уделов, которая не была сохранена кипчаками. В Кимакском каганате назначаемость, хотя бы и формальная, глав уделов, означала большую контролируемость и фактическое идеологическое усиление власти кагана через этот акт - назначения. В Кыпчакском ханстве же зависимость племенной аристократии от центральной власти была существенно снижена.

Племена и роды также были иерархически разделены. Иерархическое деление, пронизывающее общество, укрепляет структуру государственной власти в подобных кочевой структурах. Напротив, превалирование горизонтальной структуры снижало устойчивость кочевого государства.

Характерный момент, отличающий систему государственного устройства Кыпчакского ханства, - наличие четко очерченного аппарата управления, находившегося в ханской ставке и ведавшего имуществом хана и ханской армией. В Кимакском каганате было подобное образование в структуре государства, но не имело особого значения и не было четко выражено. Однако, фактически вторую ступень структуры государственной власти представляла именно аристократическая верхушка, а аппарат управления при хане не сложился в имеющую большое значение структуру, которая опосредовала бы связь между ханом и главами племен, поставив тем самым на первое место по значимости не внутриплеменную коммуникацию, а общегосударственную, имеющую приоритет над властью глав племен.

Мы можем заключить, что Кыпчакское ханство по своей политической и административной организации приняло многие черты предыдущего государственного образования, а также и развило их в некоторых чертах. В частности, проглядывается более высокий уровень социальной дифференциации, определенное усложнение государственного аппарата, более четко выраженная иерархия.

Завоевания Чингисхана в корне изменили ситуацию в степи, наложив отпечаток на все последующие этапы развития государственности. Монгольское завоевание само по себе стало фактором, изменившим многое, и не было похоже на другие подобные события в истории кочевых народов. Войны имели место и раньше, но до монгольского нашествия они являлись вещью естественной и не нарушавшей привычный ход вещей, поскольку они в него вписывались, являясь достаточно обычным атрибутом жизни кочевого сообщества. Но завоевания Чингисхана явились вещью необычной по своему размаху.

Военные завоевания монголов непосредственным образом отразились на структуре монгольского общества, которая легла в основу устройства улусов на захваченных территориях. Проблема, характерная для всех кочевых государственных образований, была описана выше, и это, как мы отмечали - слабая интегрированость кочевого общества, что объяснялось разделением на племена и роды, имевшие своих правителей и в подобном виде входивших в состав государства. Это являлось тем самым фактором, который мешал укреплению государства, и приводил в кризисные периоды к его развалу, а также к постоянной опасности усиления одного из родов и соперничества его за власть.

Выход из положения был найден Чингисханом в самом же кочевом обществе. Кочевые государства всегда несли в себе сильный элемент военной организации, которая совмещалась с гражданским управлением и становилась, таким образом, одной из несущих конструкций государственности. Можно даже высказаться в том смысле, что все эти образования были в некоторой степени военизированными.

Из исходных элементов - племен, и их военной структуры складывалась общая структура. Отсюда можно в общих чертах вывести домонгольскую формулу построения государства в степи как соединения племен, имеющих определенную военную и экономическую самодостаточность.

Таким образом, при соединении однородных по структуре и социальным функциям племен возникало более крупное образование. Родственные и принадлежащие к одному этносу племена разделялись иерархически и имели, как мы знаем, структуру соподчинения, но она никогда не была устойчивой и проявлялась полностью лишь во времена крупных военных столкновений, при которых на ее основе строилась военная организация. В условиях кочевой жизни род являлся самодостаточной единицей, могущей обеспечить свое существование, и не возникало потребности усложнять существующую систему. Само собой, такая организация была весьма аморфна и нестабильна, и интегрирующих факторов в ней было немного - традиция, этническое родство (но недостаточно выраженное в силу несформированности наций), и не в последнюю очередь, необходимость военной мобилизации.

Чингисхан в корне изменил структуру организации монгольского общества, усилив один из его моментов - военную организацию. Сохранение прежней монгольской организации и военной системы, распыленной по родам и племенам, не давало построить действительно эффективное военное государство. Каждая из частей государства несла в себе часть общей военной мощи, которая лишь при соединении создавала достаточную силу для масштабных военных походов. Это сравнимо с понятием критической массы в физике, когда атомный взрыв происходит только при соединении в одну массу определенного количества расщепляющегося материала, необходимого для цепной реакции. Власть над этими составными частями также принадлежала племени и легитимировалась обычным правому - традицией. Центральная власть при этом всегда была неустойчива. Самоочевидно, что в случае, когда исчезает необходимость в применении военной силы, подобное государственное образование резко ослабеет и, возможно, распадется.

Систему организации общества полностью изменить Чингисхан не мог, тем более что она диктовалась условиями жизни, и следовательно, ее корни лежали в самом фундаменте общественного устройства. Предпринятый Чингисханом шаг нельзя, разумеется, объяснить тем, что он хотел изменить общественное устройство - ему нужна была управляемая и находящаяся в полном его подчинении армия. Этого он добился через введение военизированной системы управления государством. В качестве основного элемента новой структуры была взята военно-десятичная система, принятая после этого во всех улусах чингизидов.

Военный элемент стал основой государственной и политической организации, и на ней держался весь каркас управления. В результате данного шага народ был поделен по военному принципу на тьмы, тысячи, сотни и десятки. На нижеследующей схеме мы можем видеть эту организацию. На схеме отчетливо показано, что именно она изменила в организации кочевой государственности. Был устранен нижний слой государства как слой племен и родов.