Мой отец — Валентина Панфилова

От автора

Ежедневно я получаю десятки писем с разных концов нашей великой Родины. Приходят письма и из-за рубежа.

Пишут пионеры, комсомольцы, воины Советской Армии, курсанты, люди всех возрастов и профессий.

Все они просят рассказать подробнее о моем отце, о его боевых товарищах и о моей службе в армии.

«Мы очень хотим быть похожими на легендарного героя И. В. Панфилова, который с отличием окончил школу красных командиров в нашем городе,— пишут суворовцы из Киева.— А для этого нам нужно больше знать о жизни, службе, боевых делах Вашего отца».

А вот письмо курсантов из Вильнюса: «Недавно мы прочли небольшую волнующую статью о боях 8-й гвардейской дивизии, и нам хочется как можно больше узнать о Вашем отце, о его жизни, о Бас. Ждем с нетерпением. Мы всегда будем носить в сердцах воспоминание о И. В. Панфилове. Мы хотим стать такими же храбрыми, каким был Ваш отец, а если придется — будем так же защищать нашу Родину, как герои-панфиловцы».

Экипаж дальневосточного теплохода «Генерал Панфилов» рапортует: «Мы продолжаем славные боевые традиции панфиловцев в мирных делах».

И ещё письмо: «Мы слушали рассказ Ваш об отце, о подвигах героев-панфиловцев,— пишут ребята из Рыбинска,— и наши сердца наполнились гордостью за сынов Отчизны, совершивших беспримерный подвиг, о котором народ слагает легенды. Мы боремся за почетное право носить имя панфиловцев».

И еще: «Наш отряд борется за право носить имя Вашего отца... Вы боролись с ненавистным врагом, мы будем беспощадны к лентяям и двойкам»,— пишут пионеры Целинограда.

Не могу не упомянуть еще об одном письме от Ильи Назарова из Подмосковья. Этому человеку уже девяносто лет. Он горд своими сыновьями, которые сражались на фронтах Великой Отечественной войны. Один из них геройски погиб под Ленинградом, другой был тяжело ранен и вернулся домой.

«Я,— пишет И. Назаров,-—пережил Кровавое воскресенье в Питере, участвовал в свержении царя, бил белеполяков, японцев, немцев, четыре года служил в Китае, в общем,— старый вояка.

Я горжусь героями-панфиловцами, и когда прихожу на их могилу, то низкие земные поклоны кладу у памятника... Люди помнят о них. У памятника всегда можно видеть живые цветы.

Прошу передать привет всем живым панфиловцам».

Таких писем тысячи. Собственно, это и побудило меня написать воспоминания о тех днях жизни генерала И. В. Панфилова, которые мало известны широкому кругу читателей.

В книге нет художественного вымысла, все имена и действия подлинны.

И если мой скромный труд затронет сердца читателей, а жизнь героев станет предметом подражания, я буду счастлива.

В. И. Панфилова.

Часть первая

ДЕТСТВО КОЧЕВОЕ

Глава первая

Родилась я в 1923 году 1 мая и была в семье первенцем. Отец в ту пору учился в Киевской объединенной военной школе.

О годах папиной учебы мама часто вспоминает:

— Образование у Вани было всего два класса. Приемная комиссия зачислила его условно, учитывая большое стремление к знаниям и его заслуги перед Родиной.

Отец был уже награжден первым орденом «Боевого Красного Знамени» за участие в боях в чапаевской дивизии. Ночи напролет просиживал он за учебниками в нетопленом помещении, часто полуголодный (дневной паек составляли суп из чечевицы и двести граммов ржаного хлеба, вместо сахара — сахарин). К концу года курсант Иван Панфилов шел по успеваемости наравне с остальными, а на второй год учебы опередил многих.

Панфилов охотно помогал отстающим и делал это по-своему.

— А ну-ка, друг, расскажи, что ты знаешь,— обращался он к курсанту,— тогда я буду знать, чего ты не знаешь, и объясню.

— Да нет,— упирался курсант,— лучше я буду задавать вопросы.— Отец настаивал на своем, сидел с курсантом не один вечер, пока тот не признавался:

— Вот теперь все понятно и, оказывается, совсем легко!

Радовался и Панфилов.

Ты на всю жизнь запомнил это, потому что своим умом достиг.

Мама работала в школе уборщицей, получая курсантский паек. Она активно участвовала в общественной жизни училища, в художественной самодеятельности/

В училище, которое отец закончил с отличием, он вступил в ряды Коммунистической партии, и молодой командир взвода получил назначение в 52-й Ярославский полк. Через три месяца его повысили в должности, а вскоре назначили командиром роты. За активную работу в марте 1924 года моего отца, Ивана Васильевича Панфилова, избрали членом Ярославского совета депутатов трудящихся.

Повсюду свирепствовали банды басмачей — ставленников иностранных разведок. Наш путь лежал да Памир, в Хорог, где хребты вытягивались своими грядами вдоль нашей государственной границы. Небольшой отряд пограничников сопровождал нашу семью к месту назначения. Ехали на лошадях узкими горными тропами через перевалы, по ущельям с бушующими горными реками. Мама ехала, как и все, верхом. Меня же (я была грудным ребенком) положили в бельевую корзину, которую тщательно прикрепили к вьючной лошади. Родители очень беспокоились: лошадь вместе со мной могла сорваться в пропасть. А тут еще тревожные слухи о басмачах, которые часто устраивали дерзкие набеги на мирные аулы и города, вершили зверскую резню, забирали все ценное у населения, угоняли скот в горы. Были случаи, когда басмачи бесшумно под покровом ночи пробирались к заставам, снимали часовых и вырезали весь гарнизон.

К месту добрались благополучно. Разместились прямо на заставе в казарме. Служба у отца оказалась тяжелой. Вместе с пограничниками часто приходилось ему до нескольку дней преследовать банды, вступать в тяжелые бои. Иногда басмачи скрывались в песках Кара-Кумов среди барханов. Их не страшили ни пыльные бури, ни палящее солнце.

Семьи военнослужащих постоянно жили тревожной пограничной жизнью. В феврале 1925 года мы переехали в город Ош, где родилась моя сестренка Женя, а спустя еще два года на руднике Кызыл-Кия в нашей семье родился по счету третий ребенок — брат Вива. Вновь переезд — теперь мы живем в Ашхабаде.

Однажды отец заехал домой и сообщил маме, что ему предстоит срочная командировка. Наскоро простился. Прошли дни, а вестей все не было. Спустя десять дней явился связной и передал военное обмундирование, в котором уезжал отец. На расспросы матери он ничего вразумительного не ответил (может быть, просто не имел права), только просил не беспокоиться. Перепуганная мать побежала к заместителю, но больше ничего не узнала.

Все это время нас почти каждый день навещали папины сослуживцы. Иногда в слезах забегали жены тех, чьи мужья также находились в длительной секретной командировке. Мама всегда старалась их успокоить.

— Ну что вы разволновались, расплакались. Ведь и моего Вани нет, жду же. И вы ждите, приедут. Служба у них такая. Думаете, мне не трудно с тремя малышами? Успокойтесь, милые, давайте лучше чайку попьем.

Иногда силы покидали ее, и ночами она давала волю слезам. Но мало кто догадывался об этом.

Когда наконец вернулся папа, мама не стесняясь плакала и, поглаживая его волнистую седую шевелюру, ласково приговаривала:

— Совсем ты у меня стал седенький.

Отец широко улыбался в ответ.

— Ничего, что седенький. Главное — голова цела. А седину я сбрею, если тебе не нравится.

С тех пор отец летом почти всегда брил голову.

Как потом выяснилось из рассказа отца, наши разведчики напали на след матерого бандита Курбан-Баши, который уходил в пески Кара-Кумов. Нужно было помешать банде скрыться за границу. Чтобы обмануть Курбан-Баши, отец решил переодеть весь отряд в гражданское. Вот почему папины вещи неожиданно вернулись домой.

— Осторожно, чтобы не спугнуть басмачей, мы шли по пятам банды,—рассказывал отец.—Особенно было тяжело в песках. От зноя и жажды мы доходили до изнеможения. И вот, когда казалось, что шайка в наших руках, ночью под покровом бури бандитам удалось скрыться. Дальше было совсем тяжело. Измученные тяжелой дорогой, без пищи и воды мы добрели наконец до колодца... Колодец был засыпан песком! Перед нами расстилалась бесконечная пустыня. Но решение у нас было одно: только вперед! Не потерять след...

Настигли банду вблизи афганской границы.

Отец замолчал.

— Мы потеряли четырех прекрасных солдат,— совсем другим голосом добавил он.

Папу тогда тоже задело пулей.

— Просто небольшая       царапина,— отговаривался он.

Вскоре мы снова переехали в Ош. Тогда мне было всего пять лет, но детская память сохранила многое из событий того времени.

Глава вторая

На окраине города на возвышенности стояла старая военная крепость, которую днем и ночью охраняли часовые. Вблизи крепости размещалось несколько длинных глиняных бараков, очень невысоких, с маленькими окнами и земляными полами. Здесь в двух комнатах и разместилась наша семья. Мебель у нас была самая примитивная: солдатские кровати, грубые столы, табуретки. Но в квартире уютно. Чисто выбелены стены, желтой глиной гладко вымазаны полы. На полу — ковер. Ковром накрыта и тахта, которую смастерили из ящиков и матрацев. На тахте разбросаны подушки, искусно вышитые мамиными руками. На столе — нарядная скатерть.

Окна и двери никогда не закрывались — стояла жара, и в бараках дышать было нечем. Вечером все жители выходили на свежий воздух. Взрослые пели, играли в шахматы, обсуждали всевозможные житейские проблемы. Порой между соседями вспыхивали ссоры. Время тянулось довольно однообразно.

В этой, казалось бы, ничем не примечательной жизни на моих глазах летом 1928 года разыгралась трагедия. Под утро по тревоге был поднят весь город. Папа сейчас же выскочил из дома, предупредив нас, чтобы мы немедленно бежали в гарнизон.

— Боевая тревога! Видимо, басмачи! — на ходу крикнул он.

На окраине города слышна была перестрелка. Горожане, покинув свои жилища, бежали к старой спасительнице — крепости. Сонных, нас мама тоже тащила в крепость.

Тревога взрослых передалась и детям.

— А вдруг они нападут на крепость?

— Ну и что! Наши их погонят так, что только пятки засверкают!

— Эх вы, паникеры, да ведь это просто учебная тревога!

Банда басмачей ворвалась на окраину города и устроила грабеж и резню. Здесь ее накрыл наш гарнизон.

К вечеру в горах воцарилась тишина, но мы и следующий день просидели в крепости. Нас угощали солдатским обедом из алюминиевых мисок, спали мы в казармах на солдатских кроватях, играли в военных, в шпионов, в басмачей.

Лишь на третий день был дан отбой тревоги, и мы вышли из крепости.

Постепенно городская жизнь вошла в привычный ритм. Правда, родители настрого запретили нам отлучаться далеко от дома. Но разве можно удержать детей! Мы чувствовали себя стесненными надзором взрослых. Особенно тяжело было днем, когда в бараках все раскалялось от зноя. И через несколько дней мы сбежали на речку. С радостным криком гурьбой выскочили на берег. О ужас! На песке лежали два раздувшихся трупа. Один в красноармейской форме, другой — с большой белой бородой, с открытыми большими глазами. Мы все так перепугались, что не могли ни бежать, ни кричать. С трудом добрались домой и всю неделю не купались.

Вечерами чувствовалась настороженность. Беседы старших стали сдержанными. У многих женщин не вернулись мужья. Папы тоже не было.

Пошли четвертые сутки. Мама не находила себе места. Ее волнение передавалось и нам.

На пятые сутки вернулся отец, очень уставший, заросший, весь в пыли. В двух словах рассказал, что банду догнали и разбили. Умывшись и побрившись, повалился в постель и заснул крепким сном.

В 1929-м году отцу вручили второй орден Боевого Красного Знамени. Друзья горячо его поздравляли. Это было торжеством для всей крепости.

Недавно мне посчастливилось побывать на Памире. И сразу же всплыли картины детства. На окраине Ниского города также возвышается гора Сулейманка, похожая на трехгорбого верблюда. Сердце мое забилось.

— Здравствуй, друг моего детства!

В этот момент гору осветили последние лучи заходящего солнца, и мне показалось, что Сулейманка услышала меня и ответила.

В те тревожные времена в ее бесчисленных пещерах обитали «священные старцы, исцеляющие от всех недугов и болезней». К ее подножью складывались бесчисленные жертвоприношения от калек, слепых, горбатых и бездетных.

В 1927 году летом в пещерах была облава. В одной из них обнаружили шайку басмачей, которые долгое время безнаказанно орудовали под видом почтенных «старцев». При обыске было изъято много иностранного оружия и боеприпасов. Выяснилось также, что под видом странников свободно разгуливали контрабандисты. После этого вера в священные пещеры была подорвана, но белая мечеть на одной из вершин горы еще долгое время работала.

Сейчас на горе развевается государственный флаг.

Побывала я в гостях у пограничников в той самой крепости, где в тревожные 25—28 годы не один раз мне приходилось укрываться от налетов басмачей.

Крепость восстановлена, многие корпуса отстроены заново. Зорко охраняет государственную границу пограничники. Воины помнят о моем отце, который в тяжелые далекие годы здесь нес пограничную службу.

Я рассказала войнам о героическом пути 8-й гвардейской дивизии и ее первом командире, о героях подмосковных боев. Лица пограничников были взволнованы. Они поклялись своей отличной службой доказать, что молодое поколение воинов свято чтит боевые традиции героев-панфиловцев.

Я узнала, что недавно в гостях у пограничников побывал коновод отца Аксакен, который рассказал о своей дружбе с командиром:

— Однажды у меня тяжело заболел сын. Иван Васильевич принял мое горе близко к сердцу. Он предложил свой тарантас с рессорами и помог перевезти сына в областную больницу. А потом все время интересовался здоровьем моего мальчика и часто посылал ему детские книжки. А однажды вместе со мной заехал в больницу, поговорил с врачами и навестил сына. Всем он был близок. Русские считали его своим, мы, мусульмане, считали его мусульманином, ибо он был смугл, хорошо знал наши обычаи, владел узбекским, таджикским, киргизским языками.

В этот вечер разговор затянулся. Мне довелось услышать об отце многое. Я еще раз подумала, что хорошее всегда остается в памяти.

Глава третья

Получив отпуск, отец решил вместе с семьей побывать у себя на родине. Об этом путешествии я вспоминаю с особым удовольствием. Впервые папа был в полном нашем распоряжении. Вместе с ним мы часами просиживали у окна, прислушиваясь к монотонному стуку колес. Как все интересно! Горы, ущелья сменяются равниной — она кажется совсем безжизненной: ни единого путника, и лишь кое-где возвышаются над степью низкорослые, уродливые по форме коряги. Это саксаул.

Папа читал нам детские книги. Многие стихи он помнил наизусть.

Когда папа рассказывал стихотворение Некрасова «Мужичок с ноготок», мне было бесконечно жаль этого мальчикам и я, отвернувшись, начинала плакать. Отец успокаивал меня, объяснял:

— Вот, дочка, как раньше жили. Этих «мужичков» было на Руси-матушке тогда много. Дети бедняков не имели права ни играть, ни учиться. Чуть только поднимется на ноги сын бедняка, как его уже ждет тяжелая доля отца.

Мама прерывала наш серьезный разговор возгласом:

— Дети, посмотрите, это же вдалеке виднеется Волга!

Поезд действительно приближался к огромному ажурному мосту. Вот и Волга, широкая, как море. Пора собираться — скоро выходить.

На вокзале города Петровска нас встретила женщина лет сорока пяти, опрятная, с очень добрым лицом. Она нежно поцеловалась с папой и мамой, а меня с сестрой Женей сразу обеих заключила в свои объятья.

— Ах вы, мои миленькие, да какие же вы хорошенькие, касаточки вы мои, еле дождалась вас! Ну давайте скорее домой.

Это и есть папина сестра тетя Улита, добрая, ласковая говорунья.

Жила она далеко от станции. Мы ехали к ней в фаэтоне.

Первым делом она накормила нас пельменями, маринованными грибами и ягодами. Разговору взрослых не было конца, а мы побежали купаться. Какая прозрачная вода! Дно усыпано красивыми камешками разных цветов и размеров. А еще ракушки! Но к ним не подошли — боялись. Зато галькой набили полные карманы и, довольные, вернулись домой. И тут отец предложил самое интересное:

— В лес детишек надо сводить. И сами отдохнем. Когда только?

— Да завтра же и поедем. В лесу сейчас очень хорошо, и погода стоит хорошая,— обрадовалась тетя Улита.

На следующее утро тетя Улита уложила в небольшую телегу кое-какую провизию, самовар, корзинки для грибов и ягод, старенький ковер, пару одеял. Поверх всего этого водрузили нас, и мы снова в пути. Вот и лес. Какие красивые елочки! Как нарядно выглядят березы рядом с темно-зелеными елями! Когда мы заехали в глубь леса, нам, ребятишкам, на мгновение стало страшновато. Только на мгновение. Папа весело заговорил:

— Ну как, детишки? Правда, красиво? А вы заметили, сколько тут цветов! Посмотрите, сколько ромашек, а голубые — это колокольчики. Под старыми соснами много грибов. И совсем не страшно, ведь волков в этом лесу нет. Вон белочка прыгает с ветки на ветку и говорит вам: «Досмотрите на меня! Я маленькая, но никого не боюсь». И таинственный лес уже не страшен.

Часам к одиннадцати мы добрались до места. На траве постелили ковер, выгрузили провизию. И чего тут только не было: курица вареная, пирог с грибами, яйца, молоко, зажаренное мясо. Отец в это время — у самовара. Душистым дымом повеяло в нашу сторону — это загорелись сосновые шишки.

На свежем воздухе аппетит у всех завидный, а чай из самовара особенно вкусен его заваривал сам отец. После завтрака отец с мамой засобирались в лес по грибы.

— Не забыл, Ваня, как грибы собирают? -— шутила тетя Улита.

— Что с детства памятно, того не забудешь!— ответил отец и, забрав корзинки, вместе с мамой отправился по грибы.

Примерно через два часа отец первым вернулся о полной корзиной отборных душистых грибов. Он был возбужден и весел.

— Ну, Улита, видишь? Не забыл я еще, как ходить по грибы! — торжествовал он.

— У него будто нюх особенный,— пояснила мать, появляясь на лесной опушке.

— Воздух-то какой в лесу! Благодать! — восторгался отец, лежа на спине и заложив руки под голову.

— А мы, Ваня, как-то не замечаем этого, привыкли, видно,— вздохнула тетя Улита.

— Э-э, Уленька, милая! Надо ценить такой дар природы,— с ноткой упрека возразил отец.— Мы вот все больше на жаре, под открытым небом. Приезжай к нам в Среднюю Азию, увидишь. Впрочем, там свои красоты. Даже голая пустыня имеет свою особую прелесть. Или горы возьми! А как хороша горная река, с ее бешеными водопадами! Вода в ней ледяная в самую жару.

С минуту отец помолчал, как бы сравнивая картины, краски природы. Его внимание вдруг привлекла птичка.

— Видишь, Уленька, пичужку? Вон на кусте сидит, она совсем маленькая, еле заметная. Это серая муховка. Сидит тихо, не шелохнется, добычу поджидает, мошку или комарика. Попробуй подкрасться к ней да еще если недалеко гнездо. Невозможно! Сразу же встрепенется и начнет отвлекать, дальше уводит от гнезда... Потомство бережет — к жизни стремится.

Отец опять помолчал, затем, улыбаясь, добавил:

— Знаешь, Уленька, люблю жизнь, природу. Очень люблю.

— Ой, что-то не совсем так,— полушутя-полусерьезно заметила мама.— Все на колесах. Где мы уже не побывали! Всю Туркмению и Среднюю Азию исколесили. Когда тебе любоваться природой? У тебя совсем тело не дышит воздухом: в пятидесятиградусную жару гимнастерки не снимаешь, с шинелью не расстаешься — все в казармах да на ученьях.

— Вот тебе и на! Слыхала, Уленька? Прямо вроде обвинения.

— А ты, Ваня, правда, демобилизовался бы, переезжал бы сюда, ведь трудно с семьей все время кочевать. Дети-то скоро в школу пойдут—предложила тетя Улита.

— Неплохо бы. Только знаете, что я вам на это отвечу? Ради спокойствия нашей Родины, ради будущего наших детей я, пожалуй, готов кочевать всю жизнь и никогда не снимать серой шинели. А потом, ведь люблю я военную службу...

Он нежно обнял маму за плечи и добавил :

— Ведь правда, Мурочка, где бы мы ни поселились, всюду нам хорошо. Везде ты сумеешь создать уют. Мы еще успеем перейти на оседлый образ жизни!

Незаметно надвинулись сумерки. На обратном пути мы уже крепко спали.

На следующий день — новое развлечение: с утра после завтрака мы были на речке, рыбачили, купались. Папа бегал с нами наперегонки, плескался в воде, совсем как маленький, играл в прятки, шутил, рассказывал всякие истории. Вот одна из них 

— Тогда мы еще жили на отдаленной заставе в горах,—вспоминал отец.— Мой товарищ по службе и квартире Касым рассказал мне, что совсем недавно ему посчастливилось увидеть горного барса недалеко от воды. Он даже пытался подстрелить его так, чтобы не испортить шкуры, но, к сожалению, промахнулся.

— Теперь я потерял покой,— сокрушался Касым.

До этого я много раз слышал об огромном красавце барсе, но все сомневался. Касым предложил мне отправиться к тому месту, где он заметил барса, и поставить там капкан. Предложение было заманчивым, и я согласился. Поставили капкан вблизи речки, в зарослях. В качестве приманки закрепили солидный кусок мяса. На следующий день проверили. Мяса не было, капкан — на месте.

— Видимо, не сработал,— сделал предположение Касым.

Ходили мы так несколько дней подряд. Нам явно не везло: каждый раз мясо исчезало, капкан оставался невредимым. Барс никому больше на глаза не попадался. Однажды я отправился на заставу. Проверив посты, не спеша возвращался домой. Темнело. Когда приблизился к месту, где находился наш капкан, до моего слуха донеслись потрескивание сучьев и непонятна я возня. Я очень обрадовался: «Ага, попался, барс!» Осторожно, чтобы не спугнуть, стал подкрадываться. Винтовку держу наизготовке. Что за чудо! Да это человек! Я крикнул: «Руки вверх! — и щелкнул затвором.