Страница - 18

ЗОЛОТО САЛКЫН-БЕЛЯ

В горячей страде коллектив совхоза и оглянуться не успел, как лето перевалило за половину, и его труд стал приносить обильные плоды.

Обширные просторы Самалтау и Салкын-Беля покрылись золотом колосьев. Мертвый край оживал, становился краем несметных богатств.

Постепенно продвигалось и строительство совхозного поселка. Вырастали все новые и новые дома. В степи поднимался городок.

По просьбе Строгова несколько домов было построено из камня, вынутого при рытье котлована под фундамент большого шестиквартирного корпуса.

Улицы будущего селения уже отчетливо прочерчивались рядами одноэтажных четырехквартирных домиков. И хотя новоселы взирали на них с пламенной надеждой, ни одна из этих построек не была завершена.

Привыкший быстро и четко выполнять все задания, данные совхозу, Строгов, человек энергичный, активный и деловой, был в вопросах строительства совершенно бессилен и от этого раздражался еще больше.

Уже шла уборка хлебов, а в совхозе все еще не было ни одного крытого тока. Горы обмолоченного зерна росли и росли: на одном только участке под открытым небом высился огромный холм в двенадцать тысяч центнеров пшеницы.

Все это было известно областному тресту совхозов, и что же?

«Союзтране» уже давно обещал прислать машины для вывоза зерна, но дальше обещаний дело не шло. А если польет дождь? Не надеяться же на бога, хотя сухая погода с середины лета как будто установилась прочно.

Не один «крупный разговор» имел Строгов с соответствующими организациями, а сдвигов никто пока не видел.

Была и еще одна забота, тяготившая директора. Когда среди сплошных массивов золотого хлеба, уходящих далеко за горизонт, то и дело раздавались тревожные гудки комбайнов, им овладевало настоящее смятение.

Этими гудками комбайны, бункера которых до отказа заполнялись зерном, вызывали самосвалы. А самосвалов не хватало. Но разве не твердил он об этом областному центру?

Невнимание области к запросам совхоза порою представлялось директору граничащим с преступлением. И вот сегодня по телефону он изливал всю накопившуюся у него горечь секретарю райкома Сандыбаеву.

— Когда поедешь в область, непременно заезжай ко мне,— попросил он Сандыбаева.— Расскажешь потом в обкоме и в облисполкоме о нашем положении!

Вечером, к концу работы, Сандыбаев приехал в совхоз. Чтобы поговорить без помех, он повез Строгова в колхоз имени Жданова.

У юрты Сальмена Строгов выпрыгнул из машины и как обычно весело крикнул на ломаном казахском языке:

— Меники Садага кайда?!

Навстречу, приветливо улыбаясь, спешила Сакыш.

— О, давай заходи, Садага!

— Как живешь-можешь, Садага?

— Жива-здорова! Твое-то здоровье как?— перебивая друг друга и величая один другого шуточной кличкой «Садага», шумно здоровались они. Их бестолковая дружелюбная болтовня всегда смешила Васю, а особенно Сандыбаева и его шофера Абиша. Строгов, кроме нескольких приветствий, ни слова не знал по-казахски, а Сакыш не понимала по-русски. И все же это не мешало их взаимной симпатии.

Секретарь райкома и директор расположились в юрте Сальмена. Никто здесь не мешал их разговору, да никто и не вмешивался в него. Все прекрасно понимали трудное положение совхоза — Вася и сам при каждом гудке комбайна морщился, как от зубной боли.

Покончив с делами совхоза, Строгов при помощи Васи повел с хозяевами дома свой всегдашний разговор о будущем колхоза.

— В ваших колхозах нет ни огорода, ни фруктового сада, ни бахчи. Куда это годится?

И они соглашались. Действительно, плохо! И ведь слова его относятся не к одному их колхозу — так было во многих артелях Сарысуйского района.

— А жилье? Избушки построены кое-как, не лучше, чем в прошлом, при кочевой жизни. Ветхую кибитку, что стоит возле тока, вы громко именуете «красной юртой». А там сверху дождь льет, внутри ветер гуляет, ценные книги портятся. Клубов нет, школа на хлев похожа. И добро бы от бедности, а то ведь колхоз-то ваш — богатый! Правду я говорю?

И Сакыш согласно кивала: правду!

Строгов имел право сказать: так жить больше нельзя ведь к этому времени с помощью совхоза уже были построены добротные двух- и трехкомнатные дома для одиннадцати семей колхозников, переселенных с Жона. Таких хороших домов в этой округе еще не видели. Сальмен, Альмен и другие ждановцы считали дни, оставшиеся до переселения в дома, возведенные на центральной усадьбе.

К этому времени Строгов стал у них своим человеком. Он частенько заезжал к колхозникам, выпивал вдвоем с Васей у Сакыш целый самовар чаю, ведя пространные беседы о житье-бытье поселка. Он пил кумыс, как заправский казах, полюбил национальные блюда, которыми его угощали.

Слава о Строгове, как о хорошем хозяине и умелом руководителе, дошла до всех окрестных колхозов, и к его советам охотно прислушивались все — от старушки Сакыш до секретаря райкома.

Сегодня он говорил еще и о том, что здешний народ не знает цены воде, хотя живет буквально на краю пустыни. А между тем на маленьком прибрежном участке, у речушки Учбас, прилегающем к совхозу, женщины под руководством Нины Петровны вырастили замечательный огород. Теперь все люди совхоза обеспечены на зиму картофелем и овощами. Почему же колхоз имени Жданова не берется за такие дела?..

Вспомнив свое директорство в Чеховской МТС, Строгов покритиковал и себя самого:

— Жили среди такого обилия воды — тут и реки, и ручьи, и озера, а никому и в голову не пришло использовать ее как следует, на сады да огороды.

Говоря о положении дел на Жоне, Строгов поделился с друзьями своими планами на будущее. Он не был вполне удовлетворен урожаем этого года, хотя все посеянное в колхозе и взошло и созрело. Лето стояло сухое, днем — неимоверная жара, по ночам прохлада помогала росту хлеба. А если бы своевременно учесть опыт местных колхозников, можно было бы получить куда больше зерна.

— Думаю и верю, что в будущем году мы удвоим урожай,— горячо сказал он.— Вот я слышал, как Сальмен говорил Васе, что, мол, пашем мы не так, как следовало бы. В этих местах верхний слой почвы быстро выветривается. Уж коли честно пахать, так пахать глубоко. Глубже вспашешь-больше получишь. И мы из этих его слов агротехнический вывод сделали. Провели пробную глубокую вспашку на участке в шестьдесят гектаров и на нем получили вдвое больше урожай.

И перед тем как расстаться с друзьями, Строгов заключил:

— Хоть и помучил меня Жон изрядно, хоть и скакал я здесь из огня да в полымя, а сердцем к здешнему краю прирос. Никогда я его не покину. Мне и камни-то здешние сделались милы, и архары эти, птицы. Вот наладим мы совхоз по-настоящему, сделаем его школой опыта для всех окрестных колхозов, поднимем и ваш, «Ждановский», и «Учбас», и «Актогай»— расцветет наш Жон! А чтобы говорить нам с тобой по душам, Садага, выучу я казахский язык, тогда и без Васи мы с тобой обойдемся.

Сандыбаев, молча наблюдавший за развеселившимся Строговым, который, казалось, сбросил с себя на час все гнетущие его мысли и тяготы, дружески поддразнил:

— Когда ты сюда первый раз приехал, так был довольно-таки упитанным товарищем, а сейчас вон как тебя подвело! То ли думы тебе покоя не дают, то ли для сверхскоростного движения вперед ты себя тренируешь? Небось, избавившись от лишнего веса, облегчение почувствовал?

Строгов, смеясь и качая головой, похлопал себя по впалым щекам и по животу.

— Шестнадцать килограммов спустил — не шутка!—посетовал он.

А Сандыбаев, глядя на этого усталого человека с глубоко запавшими глазами, вдруг подумал: «Этот не подведет, за этим люди пойдут...»

Когда, поужинав, они вышли из юрты, над колхозом уже спустилась ночь, овевая прохладой дремлющие просторы Жона. Луна высоко в небе несла свою бессонную вахту, охраняя мирный сон долины.

Чуть постояв под ярким небом этой ослепительной ночи, Строгов и Сандыбаев крепко пожали друг другу руки и пошли к своим машинам. Нарушая ночную тишину и оставляя за собой густые клубы пыли, они помчались каждый в свою сторону, навстречу новому трудовому дню.