Страница - 24

Владислав ВЛАДИМИРОВ

БЕРЕГОМ ВЕЛИКОГО МОРЯ

I

За тридцать целинных лет на писательской ниве, увы, так и не появилось новой «Поднятой целины» шолоховского масштаба и звучания, но нельзя сказать, что целинная тематика обошла стороной писательский цех страны и республики. Нет и еще раз нет. Не обошла — обжилась и закрепилась в нем, стала рабочей творческой нормой, выполнение и перевыполнение которой заметно, конечно, прежде всего (и это по-своему закономерно) в публицистике.

И в этом смысле весьма плодотворны были писательские встречи на земле Казахстана. Их было немало, но самой представительной, результативной и памятной стала, пожалуй, Всесоюзная творческая конференция «Осуществление аграрной политики КПСС и задачи современной литературы в изображении тружеников советского села»—событие, по общему мнению, в писательской практике совершенно незаурядное, и во многом ставшее поворотным для современного мировосприятия гостей республики, которые признавались в этом прямо и откровенно, обещали писать о целине, наезжать сюда еще и еще, потому что за раз всего не рассмотришь как следует.

Не всем из гостей освоенная целина была в новость. Украинский поэт Виктор Викторович Соколов, например, с гордостью носит медаль «За освоение целинных земель»— в начале героической эпопеи он был среди первоцелинников, работал механизатором, и героиня его целинной поэмы Назыкеш не выдумана, а взята из жизни. Когда Виктор Викторович рассказывал об истории создания своей поэмы, аудитория ему рукоплескала жарче, чем остальным — в данном случае для людей никаких творческих таинств писательской, вернее» поэтической лаборатории не существовало, все было проще простого: потрудился человек в поте лица на земле целинной, сдружился с ее людьми и затем написал о них неплохие стихи.

Не обошла стороной целинная тема и талантливого таджикского поэта Кутби Кирома, который прежде тоже бывал на целине, знаком с Казахстаном не понаслышке, а в поэзии чтит своего коллегу Олжаса Сулейменова не ниже, по крайней мере, Омара Хайяма, чьи строки у Кутби Кирома всегда наготове.

Никогда не бывал на целине и вообще в Казахстане Александр Александрович Сизоненко, известный украинский прозаик — его роман «Корабелы» знаком, пожалуй, каждому старшекласснику.

Я неспроста назвал именно этих трех литераторов, потому что с ними вошел в состав творческой группы, которая среди остальных писателей, посетивших после конференции Целиноградскую область, в шутку называлась «урбанической», или «в Степногорск пожелавшей» — в отличие от еще двух чисто «целинных», отрешившихся в творческих выездах своих, как им казалось, от города полностью.

II

Не знаю точно, чья это была «режиссура»— то ли обкомовских товарищей Магавьи Сеиловны Исмагамбетовой, Дмитрия Ростиславовича Бибикова, Владимира Ильича Жижина, сделавших вместе с советскими и комсомольскими работниками области все, чтобы гости не ощущали себя чем-нибудь стесненными, или еще кого-нибудь из организаторов и устроителей «писательского десанта», но так или иначе «в Степногорск пожелавшие» летели туда самолетом,— и это был удивительный рейс. И вовсе не потому, что не был он отмечен ни в одном из расписаний достославного, вездесущего, но поубавившего за последнее время в точности и комфорте Аэрофлота, а потому, что на «самолете Алексеенки» (так была персонально окрещена машина, поднявшая в воздух четырех литераторов, самую «компактную» из трех групп) мы воочию увидели живую иллюстрацию к замечательной книге Леонида Ильича Брежнева «Целина», к ее завершающей странице, где как раз пишется о том, что было предложено заботливыми хозяевами и пилотами АН-2, самого выносливого и долговечного из летательных аппаратов второй половины XX века: «Поднимитесь на самолете над степными просторами. Вы увидите не только хлебные нивы, но и ленты асфальтированных дорог, поселки, железнодорожные пути, линии электропередач, корпуса элеваторов, крупные заводы, фабрики, города. Все это вызвал к жизни в бывшем ковыльном краю могучий целинный хлеб».

Александр Александрович Сизоненко и Виктор Викторович Соколов, прильнув к округлым иллюминатором по обе стороны прогретого июньской жарой салона, восхищаются целинной землей, которая видна лучше, чем на ладони: высота полета где-то метров пятьсот-шестьсот. Все им напоминает Украину. Но, говорят оба, Украина веками вставала, а тут сроки другие, да и климат иной. На вид очень степенный Кутби Киром восторги приберегает, смотрит вниз на широко разбегающиеся ленты лесополос, синеву озер, дачные поселки — на одном еще даже кустарник не вырос, видно, только что «нарезали», трогает иногда ногой толстый портфель: не упал ли набок, но это не помешает ему, когда прилетим, благополучно перепутать свой портфель с портфелем старшего пилота Леонида Ивановича, который, хотя в салоне жарко, уверяет оптимистично: «Вентиляция у нас богатая!».

Вдоль дороги, которая стрелой вытянулась внизу, деревья высоко не растут — мешают солонцы. Украинцы вспоминают, что у них колодцы роют глубиной до семидесяти шести метров. Кутби Киром с видом заслуженного колодцекопателя уверяет, что артезианские скважины могут быть намного глубже, причем необязательно на Украине, но и в других местах, например, в Таджикистане или — смотрит на нас с Володей Жижиным — в Казахстане, конкретней — в Целиноградской области.

Жижин замечает на дороге внизу небольшую автоколонну— впереди быстрые «Жигули» цвета яичного желтка с фиолетовой «мигалкой» на крыше: «Не иначе ГАИ... Наверное, шортандинцы!».

«Шортандинцы» — это писатели, которые выехали в Шор-тандинский район. Среди них редактор «Литературной России» Юрий Тарасович Грибов, поэтесса Ирина Волобуева, прозаики Иван Торопов, Маргарита Ломунова, Станислав Зинчук, Петр Сальников, а на правах штурмана группы Шерхан Муртазаев. Их встретит первый секретарь Шортандинского райкома партии Петр Ануфриевич Головач. Все они побывают во Всесоюзном научно-исследовательском институте зернового хозяйства у героя книги Л. И. Брежнева «Целина» лауреата Ленинской премии академика Александра Ивановича Бараева. Разговор с ним будет обстоятельным, серьезным и откровенным.

Именно здесь гости окончательно поймут то, о чем говорил им в Целиноградском обкоме партии его первый секретарь Николай Ефимович Морозов — почему на целине, которую подняли плугом, сейчас уже почти нигде нет плуга и никогда не будет, он уйдет в историю, но урожаи от этого не станут меньше, а наоборот, будут уверенно расти, если новые поколения целинников будут работать так, как работают сейчас Нургабыл Малгаждаров, Станислав Гаврилюк, Леонид Картаузов... А в том, что они будут работать под стать первоцелинникам и даже лучше, гостей убедят встречи с ровесницей целинной эпопеи Наташей Геллерт, с ребятами из ученической производственной бригады «Золотой колос», с юношами и девушками из училищ механизаторов...

В колхозе «18 лет Казахстана» — а вообще-то гости уяснили себе, что Казахстан — республика совхозная — на беседе с тружениками этой сельхозартели запомнятся литераторам слова ее бывшего председателя Героя Социалистического Труда Кан Де Хана о том, что на целине «легкого» хлеба не бывает, как не бывает «легкого» животноводства и любой другой отрасли сельской экономики.

Эту же мысль увезут с собой домой, к рабочим столам, литераторы другой группы, которая увидит людей и поля совхоза «Берсуатский», посетят совхоз «Октябрь» и Вишнев-ское объединение по птицеводству. «Живем как в городе,— нередко будут слышать гости от хозяев «планеты ста языков», как еще называют освоенную целину.

К слову, если кто прежде полагал, что целину осваивали примерно по такой схеме: приехали, поставили палатки, распахали,— тот изменит свои былые наивные представления после общения с ветеранами. Целину брали штурмом, но не вслепую: только весной 1954 года на ней кропотливо работали десятки экспедиций Академии наук Казахской ССР. В эти отряды входили почвоведы, геологи, гидрогеологи, ботаники, энергетики, экономисты...

Гостей одарят сувенирами (один из них напишет мне потом, что чай из расписанной золотом по белому и голубому фарфоровой целиноградской пиалушки для него теперь вкуснейший в мире), покажут им фильм о почвозащитной системе земледелия и ленту «Встречи в Малиновке», снятую казахстанскими кинематографистами на целине, порадуют запоминающимися концертами самодеятельных артистов, удивят точными и глубокими вопросами к «инженерам человеческих душ», уклончивые ответы на которые просто-напросто невозможны.

И сами гости о многом узнают, порой вовсе не о «целинном», но если вглядываться попристальнее, то так или иначе с ним связанном. Ну, например, о том, что Целиноград, бывший Акмолинск, является литературной родиной известного советского писателя, поэта, путешественника и ученого Сергея Николаевича Маркова, который работал в здешних газетах еще в двадцатые годы. Будут на целине улицы его имени, мемориальные доски, мощный трактор «Сергей Марков»... Или о том, что во второй год войны на добровольные пожертвования трудящихся были построены танковые колонны «Акмолинский ударник» и «Акмолинский осоавиахимовец». Редкий фашист при встрече с танковым подразделением гвардии лейтенанта Новака успевал перевести надпись с брони на свой язык. А таких лейтенантов воевало много! Автомобили «Захары», знаменитые ЗИС-5, отремонтированные в Акмолинске, обеспечивали продовольствием и снаряжением Ленинградский фронт. Бойцы и командиры частей и соединений, сформированных в Акмолинске, сражались под Москвой, Ленинградом, Сталинградом, освобождали Варшаву, Бухарест, Прагу, Белград, штурмовали Будапешт и Берлин.

Более всего гостям запомнятся искренние рассказы людей целины о своих судьбах и судьбах товарищей, их простые и умные слова, прочно подкрепленные делом всей жизни.

«Вы спрашиваете, что больше всего я ценю в человеке и чего, наоборот, не терплю? Больше всего уважаю трудолюбие. Уважаю тех людей, которые берегут время, стараются каждый час наших суток использовать как можно лучше... Не могу терпеть стяжательства, нечестности, лени. Иные у нас норовят поменьше сделать, а получить побольше. Выехало нас как-то на одно поле несколько трактористов. Поле с овсюгом. Злейший сорняк. Прошел первый круг — вижу: овсюг крепко держится. Решил — дам двойную обработку. Другой же тракторист прошел культиватором раз — и пошел засевать свой загон. А вот осенью наши участки друг от друга отличались как день и ночь. У меня на четыре центнера больше дал каждый гектар. Работа «на авось» — негожее дело!»

Так рассказывал Леонид Михайлович Картаузов. Его рассказ был напечатан дословно. «Люди у нас такие, что ничего не надо ни добавлять, ни убавлять. Почти как по Твардовскому!» — заметил с гордостью Дмитрий Ростиславович Бибиков, тогдашний заведующий отделом пропаганды и агитации Целиноградского обкома партии. Вспомнил он про Твардовского, а сам наизусть не прочь почитать не только его, а, скажем, и «раннего» Владим Владимыча — от строчки до строчки.

Целиноградские сутки получаются насквозь литературными. Подарит дорога незнакомого попутчика, послушаешь его — суждения точные и глубокие, подумаешь — писатель. Ан, нет — советский работник — Никитин Дмитрий Николаевич. Но догадка все-таки оказывается в приличной мере верна: в свое время в газете «Советская Россия» крепко он Владимира Кардина критиковал, статья называлась «Раздумья или кредо?», номер за 4 октября 1968 года.

И после всех этих встреч и бесед, запланированных и вовсе не предусмотренных «протоколом» — помню, в Степногор-ске мы с Володей Жижиным и тогдашним мэром города Вил-нисом Рамутом не сомкнули глаз до рассвета в дружески сымпровизированном диспуте — великая судьба освоенной целины видится во всем ее крупном масштабе особенно наглядно и предметно. И ты уже потом не просто перечитываешь знакомые места из книги «Целина», а видишь их собственным, не книжным, а действительным зрением. Знаешь, например, о том, что, когда на областной комсомольской конференции были зачитаны записки, найденные при погибшем целиннике Василии Рагузове из совхоза «Киевский», зал не мог не встать, Не минута молчания зависла над ним, а несколько минут, за которые каждый про себя повторил эти слова.

Хорошо сказал Вилнис Рамут, мой ровесник, потомок красных латышских стрелков Прибалтики: «Порой человеку может казаться, что живет он самые трудные дни. Душа и силы напружинены как бы до самого предела. А потом пройдет время и оказывается, что дни эти были самые счастливые. Надо, ребята, наверное, делать все, чтобы такие дни повторялись бесконечно. И для этого вовсе не громоздить искусственных трудностей, а бороться с теми, которые есть, как говорится, в натуре, чтобы «единица вложенности жизни» была все емче и емче».

«Единица вложенности жизни» это уже «термин» Андрея Вознесенского. У степногорцев он в особой чести, как и наш Олжас Сулейменов, которого там давно ожидают к себе после долгих отечественных и заграничных вояжей.

III

Гостей-литераторов поражает цепкая память первоцелинников. Каждый из них — это повесть самой жизни. Легко называют имена, знакомые всем в республике, но с тем оттенком, который говорит о том, что этим именам целиноградцы ближе... Рад слышать, когда вспоминают и моих славных друзей, среди них Владимира Васильевича Ненадова, работавшего секретарем ЦК ЛКСМ Казахстана, Николая Иосифовича Тарадайку, бывшего инструктором крайкома комсомола, Николая Артемьевича Сидорова, целинного журналиста, боевых ребят из газеты «Молодой целинник» — народ там подобрался не случайно одаренный...

Старожилы прекрасно помнят, причем в самых живописных деталях, красочные рассказы своих отцов и дедов о том, как начинали строить в Акмолинске Александро-Невский собор — храм строил инженер Голышев из Тобольска, в самом городе тогда уже было девять улиц, а центр его освещался несколькими керосиновыми и спиртовыми фонарями. Первый красный флаг увидели здесь на Успенских рудниках, принадлежащих французу Карно, в 1905 году. Две недели развевался он над рудником, пока забастовщики не одержали победу, правда, частичную. Забастовку возглавляли Петр Топорнин, Алимжан Байчагиров, Искак Каскабаев. В грозном 1916 году на бой с царскими сатрапами повстанцев вел сын украинского батрака Яков Латута, он же Джакуп Жоламанов, для которого Казахстан стал второй родиной, а казахский язык — родным языком. После установления Советской власти Лату-та создал в своем ауле первую партийную ячейку и первую сельскохозяйственную артель. Сакен Сейфуллин, Захар Кат-ченко, Бакен Серикпаев, Василий и Михаил Грязновы — за этими и многими другими славными именами стоит сама История. Именами Павла Грекова, Нестора Монина, Адильбека Майкутова, Алиби Джангильдина названы улицы целинной столицы. Из местного краеведческого музея, в чьем дворе стоит старенький трактор «фордзон», свидетель жарких лет коллективизации, ровесник героев шуховской «Ненависти», уходить не хочется. Но есть еще живая память, которая давно прописана не только в казахстанских пределах — всех фактов сразу не перечислить, но большинство из них связано с героической целинной эпопеей. Они разнохарактерны, но каждый из них — неопровержимое свидетельство, что в памяти народной остается все.

Тысячеустая молва передает из теперь уже полувековой толщи времени слова, сказанные Сергеем Мироновичем Кировым в сентябре 1934-го, ныне уже далекого от нас, года, когда Сергей Миронович прибыл в степное Приишимье на помощь в трудную пору хлебоуборки: «Чертовски богатая степь. Непременно освоим!». Большой мастер казахской прозы Га-бит Мусрепов утверждает, что матерью всех легенд является правда. Нашим гостям — литераторам из России, Украины, Белоруссии, Таджикистана, Каракалпакии был дарен каждому в Целинограде роскошный фотоальбом «Хлеб», изданный московским издательством «Планета», и в нем приведены эти слова Кирова.

Среди целиноградских первоцелинников, особенно есильцев и атбасарцев, пожалуй, нет такого человека, который бы лично не встречался с Леонидом Ильичом Брежневым и Динму-хамедом Ахмедовичем Кунаевым. С ними не раз и не два держали совет о самых насущных проблемах сотни и тысячи людей целины — хлеборобы, агрономы и животноводы, руководители хозяйств, партийные, советские, хозяйственные, комсомольские, профсоюзные работники, ученые, педагоги. В этом наши гости-литераторы тоже убедились самолично, беседуя с целинниками по душам и на полевых станах, и в совхозных клубах и Дворцах культуры, и в областном комитете партии, где его первый секретарь Герой Социалистического Труда Николай Ефимович Морозов в присутствии Михаила Егоровича Довжика и Леонида Михайловича Картаузова просто и естественно поведал о целинных делах и заботах.

Тогда же, на этой памятной для гостей беседе, они услышали — между прочим, многие впервые — о том, что Целиноградская область явилась эпицентром героического освоения целинных и залежных земель. Здесь было поднято почти четыре с половиной миллиона гектаров. Вложенные государством средства экономически давно окупились сторицей. Если до освоения целины область ежегодно давала всего лишь 15—20 миллионов пудов хлеба, то теперь она ежегодно в среднем поставляет Родине 125 миллионов пудов, а в 1978 году целиноградцы продали 136 миллионов пудов. При этом секретарь хитровато улыбнулся и на вопрос, сколько же область даст хлеба в 1979 году, прямо не ответил, сказал, что подтвердит успех непременно, а вот конкретно цифру гости позже услышали по радио и увидели в печати: целиноградцы дали 203 миллиона!

Писатели спросили, а Н. Е. Морозов ответил, что каждую Еесну виды на хлеб внимательнейшим образом изучаются нашими зарубежными компаньонами и оппонентами — те из этого никакого секрета не делают. Пристально следят за нашей печатью, изучают материалы наших совещаний, дотошно анализируют спутниковые данные, организуют различные экспозиции — одна из таких выставок США недавно «работала» в Целинограде, и невооруженным глазом было видно, чем предпочитали заниматься ее гиды и сотрудники. Об их неприглядной «деятельности» уже писалось в советской печати.

Большой хлеб Казахстана действует на мировые цены на зерно — они снижаются. Стало быть, можно закупить его больше и повыгодней. Тут же никакого секрета, ибо так поступает любой здравомыслящий хозяин. Но советские люди ни в коей мере не зависят от американского хлеба. И если Картер, Рейган или еще какая-либо Большая Персона «зажимает» хлебную торговлю с нами, то это означает, что он неминуемо и крепко бьет по карману «собственных» фермеров, а стало быть, по экономике и благосостоянию своей страны.

Слушал я Николая Ефимовича Морозова, с удовольствием наблюдал, как быстро летают авторучки гостей над раскрытыми блокнотами — даже предложенный квас мало кто испробовал, а сам думал о том, как, в сущности, права древняя истина, что тесен мир.

Вот говорит первый секретарь обкома партии с уважительностью в голосе о целинном академике Александре Ивановиче Бараеве, и память дополняет его рассказ, уведя меня во французский городок Коломбо, где редактор местной газеты «Коломбо информасьон» коммунист Маттео Полетти и по сей день вспоминает о том, как проехал в первые годы освоения целины ее маршрутами от журнала «Франция — СССР», и этой творческой зарядки хватило Маттео надолго. Обновить бы, конечно, впечатления, да некогда, дома обстановка сложная.

Но связи у Маттео с Казахстаном, можно сказать, родственные, не порываются. Его дочь Аня, выпускница русского отделения Парижского университета, больше месяца гостила в Алма-Ате, жила в доме на улице Куляш Байсеитовой, рядом с Оперным театром и красивой гостиницей «Алма-Ата» — у Светланы Александровны Бараевой, дочери академика (она работает в Казахском педагогическом институте).

Маттео родился в 1924 году. Когда Советской России было плохо, его родители с мопровскими кружками собирали деньги по рабочим кварталам парижских предместий для голодающих Поволжья. Началась вторая мировая война, и фашисты увезли Маттео в лагерь Шварцвальд, а отца и мать взяли раньше. Отец прошел все ужасы и кошмары Бухен-вальда, мать — Равенсбрюка. Не знает, как им удалось выжить после немыслимых страданий и мучений...

(«Большое спасибо, что позвонили,— скажет мне в Алма-Ате Светлана Александрова. — Нам привет от Маттео и Ани дорог, это такая замечательная семья! А дружим мы с нею давно, еще с тех пор, как я была у Маттео переводчицей на целине...»)

Мне доводилось об этом писать в книге «Без антракта». Она об уникальном за всю историю франко-советских культурных связей продолжительном творческом турне видных деятелей искусства Советского Казахстана, которые достойно представляли нашу страну в двадцати городах Франции на проходивших там днях Советского Союза.

Но в той книге я не сказал, какие сны иногда видятся Маттео Полетти. Почти как наяву встают перед ним, будто и не годы прошли, а только вчера это было — неоглядные целинные нивы. Великое Море Хлебов! Его нескончаемым берегом ехать можно сутками, от рассвета до заката, а оно будет гнать свои волны до горизонта и с каждым часом и километром открывать новые просторы. Но это только ехать! А какой мощной силою надо обладать, чтобы за считанные дни, в капризную погоду, убрать урожай с этих громадных территорий и дать своему народу хлеб, цену которому Маттео Полетти и его родители знают намного лучше других...

Притяжение Великого Моря безмерно. В жаркую страду выходят в него экипажами семейными — на целине они не редкость: отцы, сыновья и дочери, матери, даже деды. Все подчинено одному желанию, одной цели. Ритмом уборки, если он где-нибудь сбивается из-за непогоды или каких-нибудь местных неполадок, озабочены все. Помощь спешит немедленно, самый сложный проблемный узел развязывается не сам собою, разумеется, но с быстротой фантастической — неделей или месяцем спустя люди, перебирая в памяти перипетии случившегося, изумляются собственной расторопности и смекалке. Но и в этом тоже ничего случайного не бывает.

Рассказывают, что каждую осень на уборку прибывает с Дальнего Востока капитан дальнего плавания, чтобы в свой трудовой отпуск—а он у него не короткий — самый напряженный месяц поработать за штурвалом комбайна. Не ради денег — их у капитана и без того хватает. Деньгами механизатора при его ладной работе не обижают, почестями тоже. В честь хлеборобов поднимаются алые стяги трудовой славы, украшаются портретами лучших доски Почета, передовикам вручаются вымпелы, гирлянды цветов, преподносится хлеб-соль. О них пишут газеты, говорит радио. Для них и личные «Жигули», «Москвичи» и «Волги» вне всякой очереди. Все это справедливо. Но тому капитану ни почестей, ни денег, ни машины не надо. И фамилии своей он тоже не афиширует. Ему важно одно— знать, что его вклад — не словесный — есть в реальности каждого нового миллиарда.

Думаешь об этом, как его некоторые за глаза называют, чудаке, и непременно вспоминаешь горьковское — чудаки украшают жизнь, и еще приходит на ум вот что: все правильно, все закономерно — раз есть Море, стало быть, должен быть и капитан...

IV

Но гости узнали и увидели, что не хлебом единым жива и славна Целиноградская область, ставшая крупным промышленным краем, полностью электрифицированным и газифицированным. Действует энергетический мост степное Прииртышье — Урал — Сибирь. Продукцию промышленных предприятий Целинограда знает вся страна. Сам областной центр изменился неузнаваемо настолько, что сейчас, как уверял меня целиноградский журналист Николай Сидоров, наступает самое время, когда надо обдумывать: а не пора ли где-нибудь над старым строением из тех, которые назывались «бескозырками», поставить нечто вроде прочного сохранного павильона, чтобы наши внуки наглядно ощущали колоссальную разницу между тем, что было когда-то и что есть теперь.

Писатель Юрий Грибов спросил, какие будут у первого секретаря обкома пожелания литераторам. Николай Ефимович ответил:

— Не приукрашивать борьбу за хлеб. Чтобы по-настоящему чувствовать «вкус хлеба», надо идти не иллюстраторской дорогой, а смело показывать трудности. Ничего не скрывать от читателя, не брать шапкозакидательский тон. Целина всем богата, трудными коллизиями тоже, и не только в аспекте, так сказать, физическом, но и в психологических планах — их много... Работы вам хватит!

Об этом же Николай Ефимович скажет и с высокой трибуны Пленума ЦК КПСС, когда доложит о большой победе целиноградских хлеборобов и заговорит о насущных проблемах освоенной целины, среди которых будет и эта проблема — литературная.

Оторвавшись от своих докладов и выступлений, участники конференции сделают, побывав в целинных областях, немало открытий, которые позже суммарно поименуют феноменом целины, и одним из самых прочных и неопровержимых слагаемых этого феномена будет не только его экономическая явь, но и то, что ее полноправными соавторами были, есть и, конечно, будут казахстанские литераторы.

Встречаясь со своими коллегами — казахскими, русскими, уйгурскими, немецкими, корейскими писателями республики, наши гости не могли не ощутить, что писательский цех Казахстана живет целинной проблематикой не от случая к случаю и не от юбилея к юбилею. Свидетельством тому — романы Ивана Щеголихина «Снега метельные», Ильяса Есенберлина «Прикрой своим щитом», книги Вениамина Ларина, и лучшая из них «ДиПкорпус», повести и рассказы Саина Муратбекова, Калмукана Исабаева, Сатимжана Санбаева, Энгельса Габбасова, Андрея Дубицкого, Юрия Ильяшенко, Генриха Кемпфа, Абиша Кекильбаева и многих других литераторов.

Характерно, что у каждого из них, полноправных соавторов казахстанских миллиардов, есть своя главная мысль о целине, которая творчески интерпретируется в написанном ими.

У Джубана Мулдагалиева, например, это мысль о том, что каждый казахстанский миллиард завоеван «нашим мужеством и верой, растущей культурой нашего земледелия и ее высокой технической оснащенностью».

Вениамину Ларину люб «психологический настрой целинников», в его статьях, документальных рассказах и повестях, радио- и телепублицистике отражены, поставлены и решаются сложные проблемы целины, на фоне которых дана впечатляющая и отнюдь не статичная галерея замечательных людей, которыми гордится республика и вся страна.

Сырбай Мауленов вспоминает грозный 1916 год, когда сарбазы (воины) Амангельды Иманова и Алиби Джангильди-на строили каналы, чтобы оросить землю и выращивать на ней хлеб, необходимый восставшему народу.

Когда говоришь об этом своим коллегам из братских республик, они по-хорошему завидуют близости казахстанских литераторов к темам большого звучания. После поездок по целине Георгий Мокеевич Марков скажет на беседе у Динмухамеда Ахмедовича Кунаева о том, что увиденное там писателями меняет их прежние критерии и что надо осваивать эТОТ новый материал. Это подтвердит и Юрий Иванович Суровцев, который, побывав на Кустанайщине, не только удивится добрым переменам, но и заметит в тамошних библиотеках голод на современные книги. Об этом же говорила в степногорском Дворце культуры библиотекарь Антонида Васильевна Власова, которая после встречи принесла книги писателей, участвовавших в ней, и попросила надписать эти книги, и каждый из нас убедился, что все-таки не зря работает, раз то, что делаешь, нужно людям.

А разве не задумаешься над сутью такого вроде бы улыбчивого эпизода, который произошел в этом же Дворце, когда после заключительного слова поэта Соколова на сцену вышел ладно одетый рабочий парень с увесистой рукописью в руках и сказал, обращаясь в президиум, алый от цветов, преподнесенных степногорскими пионерами, что живет на белом свете не первый десяток лет, а живых писателей впервые видит не в кино и не по телевизору, и что было бы неплохо, если бы они взяли над степногорским литературным объединением творческое шефство.

Или уже другой эпизод. Выходим после концерта в целиноградском Дворце молодежи — исполнители съехались со всех районов области, которая по территории равна Болгарии или Чехословакии, даже чуть больше, а в глазах пожилого писателя, освобождавшего и Болгарию и Чехословакию (до сих пор страшны синие рубцы от ран), стоят слезы — и он их не стыдится, этих слез, потому что они у него от счастья, а раз так, зачем их прятать?

V

Почти каждый из писателей и поэтов, знакомых с казахстанскими целинными землями по газетам, журналам и документально-восторженным творениям таких же коллег, как и они, только побывавших, скажем, в Кустанае, Петропавловске или Целинограде годом или двумя раньше, ощущает себя по отношению к увиденному вокруг себя и в здешних людях, по меньшей мере, Колумбом, а по отношению к самому себе и всему писательскому «цеху», изрядно поотставшему от жизни, жгуче-самокритичным литературоведом, обнаружившим вдруг обширные пустоши там, где, по самым скромным при-броскам, должно бы давно цвести и плодоносить большое литературное поле.

Встречи с целинниками, если беседы не коротки, а обстоятельны и откровенны, когда разговор уходит от парадного антуража на расстояния, родственные здешним просторам, способны душевно встряхнуть и обновить даже самого заскорузлого скептика, которому до этого постоянно казалось, что все-то на белом свете он знает и обо всем ведает. И вовсе не обязательно говорить с Михаилом Егоровичем Довжиком, Леонидом Михайловичем Картаузовым, Александром Ивановичем Бараевым или еще с кем-нибудь из именитых целинников, слава которых гремит на всю страну, а теперь уже и на весь мир.

Любой из целинников, чувствующий себя на освоенной земле нужным республике и стране, может преподать, если понадобится, поучительный урок настоящего крупномасштабного, государственного мышления, где каждое слово будет основательно подкреплено всем делом его жизни, даже если он не хлебороб, а, скажем, оператор животноводческого комплекса или заводской инженер, сельский педагог или горняк, комсомольский работник или бригадир строителей, агроном или журналист районной газеты, библиотекарь или водитель автоклуба. Освоенная целина — это около двух тысяч людских профессий и специальностей, взаимосвязанных меж собой, возможно, тесней, четче точных деталей самого сложного механизма, но всегда одушевленных одним великим и необходимым для всей нашей страны делом, имя которому — большой казахстанский хлеб.

Целина выковала и дала обществу зрелого социализма особый людской характер — целинный, чрезвычайно многогранный душевно, воспринявший все лучшее от предыдущих поколений, укрепленный их революционной стойкостью, небывалым мужеством, если понадобится, то и чистейшей пробы героизмом, мгновенно разгадывающим любое пустословие и корыстное тщеславие, отметающий их решительно напрочь. Этому характеру органически чужда любая рисовка и самореклама. В его стержне истинная скромность, но никак не самоотрицание, напротив, постоянное самоутверждение — трудовое, прежде всего. Настоящий целинник умеет дорожить временем. Для него ни на работе, ни дома не может быть пустых, праздных минут, часов, суток, неделей лет. Но он не бескрылый прагматик, не заведенная живая машина, а думающий и любящий человек, сомневающийся иногда и весьма основательно, но, конечно же, не в том, чему целиком и полностью посвятил себя. Своей земле он верит, как самому себе и своим детям, которым тоже работать и жить на этой земле. Пожалуй, ни у кого другого, как у целинника, в самой глуби его характера развито чувство истинно советского интернационализма. И в этом он тоже, как правильно высказался мой друг Кутби Киром, «на целый километр и даже намного больше, чем другие, ближе к коммунизму».

— Ты заметил, что никто из коренных целинников — из казахов, русских, украинцев, немцев, корейцев, татар, белорусов, таджиков — не называет свою землю покоренной, в называет по-другому? Без оттенков, так сказать, штурма и натиска, хотя, конечно, был и штурм и натиск,— спросил он и сам же себе ответил: — Землю тут называют освоенной! И вся правда, как я думаю, не в покорении, а именно в освоении! В любви к этой земле. Она не только нас с тобою кормит, а всю страну и даже больше... Ну как еще лучше сказать?.. Земля, мать-кормилица. Родина, труд, дети... Все и вся в рифму! Это и есть самая настоящая поэзия жизни. И у меня дома, и у тебя. То есть, у всех нас. Ты меня понял?

— Разумеется, понял,— ответил я поэту, зная, что тот возит с собой по целине корректуру своих новых стихов и, с трудом урывая свободную минутку, вписывает что-то в нее, но ни утром, ни днем, ни вечером особенно не почеркаешь, и потому он сидит над блокнотами до поздней ночи, а всем за него радостно: наверное, прочнее целинных стихов еще долго не будет. «Друзья мои,— как-то обратился к нам Кутби Киром, завидев, что один из нас в интересный момент спрятал авторучку в карман, понадеявшись на свою отличную сверхпамять,— поверьте моему опыту и мудрым индусам, которые неспроста утверждают, что самый плохой, неважно заточенный карандаш намного надежней самой отточенной памяти. Хотя... Хотя все, что я вижу здесь и слышу, запоминаю без карандаша...» «Правильно, без карандаша,—подтвердили мы. — Но с авторучкой на всякий случай. Она и блокнот — памяти не помеха».

В Целиноград из Степногорска возвращались не по воздуху, а уже по земле, мчась широкой дорогой, которая казалась поэту сказочной в своей живой реальности, потому что проложить такую первоклассную дорогу в степи среди Великого Моря Хлебов под высоким неоглядным небом могли быстро и ладно тоже вовсе не обычные люди, а целинники. Но поэт на то и поэт, чтобы, мчась по земной дороге в быстром автомобиле, успевать видеть и на этой большой скорости многое на земле и даже гораздо выше, запоминать и уметь предугадывать события.

Кучевые облака бело кудрявились в небе. На хлебах от них лежали большие тени. Великое Море Хлебов неоглядно и величественно. Если кто-нибудь видел его однажды в жизни, непременно будет сниться в счастливых и беспокойных снах таким же громадным, каким видится оно Маттео Полетти.

А в Целинограде — знаем — по дворам летает тополиный пух, сбивается в невесомые шары, ветер носит их по городу. Девчата в короткорукавых полосатых майках мчат прямо по дороге на роликовых коньках — к голубому мосту через медленный полноводный Ишим. В руках одной — синие резиновые ласты. На мосту рыбаки. Какой же длинной должна быть леска, чтобы достать до воды! За мостом зеленый парк в густых зарослях цветущего шиповника по всему берегу, с громадным колесом обозрения, большими качелями и каруселями с серебристыми конями и зелеными рогатыми оленями, танцевальной площадкой, детской железной дорогой и лекторием — эстрада, деревянные скамейки со спинками.

У колеса обозрения фанерная будка кассы, и на ней объявление, давнее, но не снятое, действующее. Оказывается, требуются методист по аттракционам, дворник и бухгалтер, а обращаться надо по адресу: Интернациональная, один. Пух застревает в листве. В глубоком синем небе белый инверсионный след реактивного самолета — скорее всего «ЯКасорокового» — вся целина просечена видимыми и невидимыми трассами и коммуникациями. Все виды транспорта и связи. Пилот —давно профессия тоже целинная. Тут она даже старше профессии хлебороба и животновода — не в абсолюте, конечно, а применительно ко многим местам, над которыми сначала работал аэрофотосъемщик, а потом уже первые колышки забивали. Сколько их, летчиков-работяг, сейчас помогают, особенно весной, хлеборобам, агрономам и лесоводам — сельскохозяйственная авиация. А санитарная? А пассажирская? Эти действуют круглогодично и ежесуточно. Расстояниями ворочают, бывает, только за один рейс, куда поболее датских и бельгийских. Туда — обратно и снова туда — налетывают тысячу километров за тысячей.

Мне рассказывал один уже немолодой летчик, как на своем, видавшем виде «Антоне» его экипаж двух породистых бычков перевозил из совхоза в совхоз. Не сверхдальний антарктический перелет, но замучились с пассажирами изрядно, и все-таки благополучно перелетели. Чем не аттракцион? Кстати, кто теперь скажет, что методист по аттракционам — профессия не целинная? Риторический вопрос — конечно же, целинная.

...На дальней загонке, вдали от дороги, за березовым перелеском уже деловито работал красный комбайн. Не то что до массовой уборки, а до пробных прокосов еще было изрядно времени, но этот комбайн уже катался медленно и неторопливо — не на хлебах: косил траву. Многие правильно считают, что гонять комбайн на такую работу чересчур накладно, да еще и перед уборкой, когда вся техника должна быть в образцовой готовности. Чуть что — если поломка — лишние хлопоты. Но многие считают, что, пока жаток не хватает, косилок тоже — списанный комбайн на косьбе —оптимальный выход из трудного положения, тем более, что рунмой косой здешние площади не одолеть. А насчет поломок — чтобы с ними быстро справляться, надо, как часы, отладить ремонтную службу, и тогда никакая поломка не страшна, по косить траву выходят не только списанные комбайны. Иного выхода просто-напросто пока нет.

— Видишь? — кивнул в сторону красного комбайна Кутби Киром.

— Вижу. Большая проблема катается. Тем более, что травы сеяные, а урожай не всегда велик, с кормами бывает трудновато, хотя нередко соседям отсюда ими помогают— и ближним и дальним.

— Понятно... А знаешь, что мне больше всего здесь нравится?

— Что?

— То, что люди здесь всегда говорят правду и только правду.

— А иначе и нельзя. Как иначе?

— Никак!—убежденно произносит поэт. Он молчит сосредоточенно.

Красный комбайн остается позади. Но вскоре видим еще один.

— В других странах тоже растут и трава и хлеб,— задумчиво говорит спутник.— И хлеб там тоже ценят и уважают. Во Франции, сам знаешь, батоны полметра длиной бывают, а чтобы крошку кто-нибудь на пол уронил, этого я что-то никогда не видал. Ты видал?

— Не приходилось.

— То-то и оно! И у нас бережливость не помешала бы! Я терпеть не могу, если человек, будь у него два или три высших образования, кидает кусок хлеба, чтобы тот черствел и был в конце концов выброшен! Мол, чего-чего, а этого добра у нас навалом!— говорит Кутби Киром с горечью и досадой, но через секунду светлеет.— Так я мысль хочу закончить... В других странах тоже растят хлеб. В Штатах. В Канаде... Но ты видишь, работает комбайн. В уборку ему тоже работать. Мне кажется, он тоже начнет первым. Тебе кажется так?

— Возможно, начнет первым.

— И первым закончит!— убежденно говорит поэт. Черные глаза его зажигаются огнем уверенности.— И тогда он соседу поможет. Пусть этот сосед будет целиноградским. Но он может быть и в Северном Казахстане. И в России! Если надо, то и самому далекому поможет! Разве такое увидишь в Штатах или Канаде? Не увидишь! Там всяк за себя. И американский космонавт американскому фермеру не будет слать из космоса приветственной телеграммы. А наш целинник получит от самого Германа Титова или Валентины Терешковой! Хлеб, он для нашего космонавта не просто хлеб, а Родина! Люди! Целина!

Мой друг и тут предугадал точно. Той уборкой, давшей стране небывалый казахстанский хлеб, целинники помогли соседям людьми и техникой. Радостным выдался год не случайно — богатейший урожай был спланирован точно и стал явью потому, что этот план энергично и результативно подкрепили усилия всех, от кого зависел успех великого ежегодного дела со всеми его тревогами и заботами, нескончаемыми, пока идет жизнь, но в конце концов по-настоящему счастливыми.

И приветственных телеграмм целинникам от космонавтов тоже было как никогда много.