Страница - 24

ПОЭЗИЯ ДОЛЖНА ЗВУЧАТЬ!

Алмаатинцы знают и любят талантливого чтеца Илью Дальского. Его концерты всегда являются заметным событием в культурной жизни столицы республики. На днях мы были свидетелями того, как с концертной эстрады прозвучали в исполнении Ильи Дальского на русском языке великолепные творения нескольких поколений казахских поэтов, начиная от Махамбета и Абая и кончая нашими современниками — Абдильдой Тажи-баевым и Олжасом Сулейменовым.

Программа эта не является полной антологией — литературный концерт ограничен во времени. Понадобилась кропотливая работа, чтобы отобрать из всего многообразия литературного материала наиболее характерное в творчестве каждого поэта. Артист исходил не только из литературных достоинств произведений, но и из качества переводов, их соответствия подлиннику.

Стихи классиков казахской литературы, преломляясь в мироощущении артиста, приобретают современное, злободневное звучание, не только доставляют слушателям эстетическое наслаждение, но и вызывают глубокие раздумья.

Создавая в воображении слушателей образы героев исполняемых произведений, умело сохраняя очарование национального колорита казахской поэзии, артист находит такие краски, которые подчеркивают общечеловеческое значение философских мыслей, в ней заложенных.

Глубоко и проникновенно читает Дальский программные произведения Абая: «Поэзия — властитель языка», «Бестолково учась, я жизнь прозевал», «Вот и осень пришла для меня». Горечью и иронией, философичностью и нежностью, внутренней болью, глубокой верой в будущее народа насыщено чтение мудрых стихов Абая.

Остро и современно звучат отрывки из «Назиданий». Создается ощущение, что произведения Абая написаны сегодня: они волнуют сердца людей и делают их лучше, чище. Страстно и гневно читает Дальский стихи Махамбета, поэта-воина, поэта-батыра. Первые строфы он читает на казахском языке и затем продолжает на русском. А с какой подлинной взволнованностью исполняется стихотворение Сакена Сейфуллина «В ком энергия бьется».

Стихотворение Джамбула «Ленинградцы — дети мои» в дни блокады Ленинграда было принято на вооружение защитниками города-героя. Когда после чтения артист напоминает слушателям, что благодарные ленинградцы назвали именем Джамбула одну из центральных улиц города, раздается взрыв горячих аплодисментов. Невольно вновь приходят на память строки Джамбула:

Мы родня ваша с давней поры.

Ближе брата, ближе сестры

Ленинграду — Алма-Ата!

Сильное впечатление производит литературно-музыкальная композиция по поэме «Кулагер» замечательного казахского советского поэта Ильяса Джансугурова. Трагическая судьба народного поэта и композитора Ахана-серэ передается чтецом с исключительным накалом. В воображении слушателей возникают зрительные образы живописной картины байги: мчатся кони с ветром, рвущимся в копытах. А когда артист читает строфы о гибели Кулагера, у слушателей невольно навертываются слезы на глаза. С интересом слушается «Хан-Тенгри» Касыма Аманжолова. Остро сатирично трактует Дальский «Шайтана» Абдильды Тажибаева. Неподдельным юмором насыщено исполнение сказки Беимбета Майлина «Награда за вранье».

Исполнение стихов Олжаса Сулейменова помогает слушателям проникнуть в образный строй этого сложного поэта. Любовь артиста к творчеству поэта ощущается в каждой интонации. Очень хорошо прозвучали «Дикое поле», «Язык отцов», «Волна у камня Саади».

Большую режиссерскую работу провели народная артистка СССР Хадиша Букеева и заслуженный деятель искусств Казахской ССР Аскар Токпанов. Они помогли исполнителю проникнуться духом поэзии казахского народа, понять особенности национального своеобразия казахской литературы. В редактировании программы принимали участие казахские писатели, поэты, композиторы, критики.

Программа «Поэты Казахстана» с честью представляет поэзию казахского народа.

Энтузиаст пропаганды поэтического творчества Илья Яковлевич Дальский сделал благородный почин: казахские стихи во весь голос зазвучали на русском языке. Надо надеяться, что он не остановится в своих исканиях и будет постепенно включать в свою программу новые произведения, уделяя особое внимание творчеству молодых.

Вряд ли нужно доказывать необходимость создания подобной программы на казахском языке. Поэзия должна звучать. Мне думается, что подготовка такого концерта— неотложная задача концертных организаций республики.

1965 г.

НАШ БИ-АГА

С поста ответственного секретаря газеты «Енбекши казах» ушел Сабит Муканов, и на его место назначили Беимбета Майлина. Я учился тогда на рабфаке и одновременно был в газете литработником.

Зайдя после лекции в редакцию, я узнал, что Беим-бет собрал всех заведующих отделами и литработников у себя в кабинете. Когда я пробирался к свободному стулу, он недовольно взглянул на меня, но ничего не сказал. Обсуждался вопрос об улучшении языка нашей газеты. Новый ответсекретарь разложил перед собой все номера за текущий год и громко читал отрывки из отдельных статей, написанных невыразительным, суконным языком, стертыми, избитыми словами.

Особенно много недостатков и ошибок он нашел в материалах отдела критики и библиографии. Все статьи и рецензии начинались здесь, может быть, и с верного, но весьма однообразного утверждения, что о росте литературы нечего и думать, пока мы не покончим с отставанием критики: Дальше шло своеобразное соревнование — кто похлеще обругает писателя. Если, скажем, было видно, что автор — человек начитанный, образованный, его обвиняли в байском происхождении. А если было видно, что автор учился немного, его без лишних слов называли невеждой.

К полночи Би-ага (так почтительно называли тогда Беимбета молодые журналисты и писатели), наконец, добрался до переводов в нашей газете всевозможных постановлений и декретов. Некоторые из них делал и я, получая за каждый перевод по три рубля. Но переводил, оказывается, сам не поняв текста: работа была не по моим силам и возможностям. Зачитав мои труды, Би-ага спросил:

— Ну, кто из вас понял, что тут сказано? И как это смогут понять в ауле?

Действительно, для того чтобы понять этот перевод, требовался мудрец с головой Сократа. Я притаился, надеясь, что гроза пройдет все-таки мимо. Но Беимбет веско сказал:

— Впредь таким полуграмотным людям переводы не давать.

Около трех ночи Беимбет закончил беседу и вручил каждому литработнику по толстой папке рукописей:

— Обработайте и принесите в готовом виде.

В назначенный вечер я положил обработанный материал на стол Би-ага. Ответсекретарь внимательно прочел его. Читая, Беимбет все время закручивал пальцем правой руки прядь волос, падавшую на лоб. Иногда тихо посвистывал. У него большие серые глаза, оспинки на темном лице... Вдруг я слышу неожиданный вопрос:

— А сам ничего не пробовал писать?

— Нет,

— Материал сам правил?

— Сам.

— Кажется, у тебя есть литературные способности...

...В моем сочинении на свободную тему, написанном

на русском языке в Пресногорьковской высше-началь-ной школе, на каждой странице было по 15 ошибок на 10 страниц! Молодая учительница Сильвия Матвеевна поставила мне тогда за сочинение пятерку с плюсом. Она выдержала получасовой натиск остальных учителей, твердо стоя на своем:

— Он будет писателем!

Через несколько дней я вручил Би-ага нечто, составлявшее ровно двадцать одну строку. Он дал скажем, было видно, что автор — человек начитанный, образованный, его обвиняли в байском происхождении. А если было видно, что автор учился немного, его без лишних слов называли невеждой.

К полночи Би-ага (так почтительно называли тогда Беимбета молодые журналисты и писатели), наконец, добрался до переводов в нашей газете всевозможных постановлений и декретов. Некоторые из них делал и я, получая за каждый перевод по три рубля. Но переводил, оказывается, сам не поняв текста: работа была не по моим силам и возможностям. Зачитав мои труды, Би-ага спросил:

— Ну, кто из вас понял, что тут сказано? И как это смогут понять в ауле?

Действительно, для того чтобы понять этот перевод, требовался мудрец с головой Сократа. Я притаился, надеясь, что гроза пройдет все-таки мимо. Но Беимбет веско сказал:

— Впредь таким полуграмотным людям переводы не давать.

Около трех ночи Беимбет закончил беседу и вручил каждому литработнику по толстой папке рукописей:

— Обработайте и принесите в готовом виде.

В назначенный вечер я положил обработанный материал на стол Би-ага. Ответсекретарь внимательно прочел его. Читая, Беимбет все время закручивал пальцем правой руки прядь волос, падавшую на лоб. Иногда тихо посвистывал. У него большие серые глаза, оспинки на темном лице... Вдруг я слышу неожиданный вопрос:

— А сам ничего не пробовал писать?

— Нет,

— Материал сам правил?

— Сам.

— Кажется, у тебя есть литературные способности...

...В моем сочинении на свободную тему, написанном

на русском языке в Пресногорьковской высше-началь-ной школе, на каждой странице было по 15 ошибок на 10 страниц! Молодая учительница Сильвия Матвеевна поставила мне тогда за сочинение пятерку с плюсом. Она выдержала получасовой натиск остальных учителей, твердо стоя на своем:

— Он будет писателем!

Через несколько дней я вручил Би-ага нечто, составлявшее ровно двадцать одну строку. Он дал этому название «Шашауша» и напечатал в газете. Потом сказал:

— Я исправил лишь четыре слова. Пиши и дальше.

За четыре ночи, не смыкая глаз, я написал большой

рассказ «В бушующих волнах». Трижды приносил я его Би-ага и каждый раз уносил, не показав. В конце концов отдал его в стенгазету рабфака, редактором которой был Умут Балкашев. Ему рассказ понравился.

Однажды в перерыве между лекциями я задержался в аудитории. Вдруг ворвался один из студентов и закричал:

— Ой-бай! Иди быстрее! Там, внизу, Беимбет Майлин читает твой рассказ!

Перепрыгивая через две ступеньки, я спустился на первый этаж.

Да, Беимбет читал стенгазету! Руки заложены за спину, на нем белая шелковая косоворотка, кисти черного плетеного из шелка пояска свешиваются на колено. Он был стройным, красивым, ему шел любой костюм.

Поужинав, мы, четверо джигитов, живших в одной -комнате общежития, готовились вечером к семинару. Вдруг раздался стук в двери, и вошел Беимбет. Мы вскочили, предложили ему стул.

— Ну и накурили! Готовитесь к занятиям?—спросил он. Угостил нас своими папиросами, поспрашивал о том о сем, и вдруг повернулся ко мне:

— Ну, джигит, как дела? Больше ничего не написал? Прочел твой рассказ в стенгазете. Неплохо... Что же мне не показал?

В то время наша молодая литература только-только вставала на ноги. Многие старшие писатели ленились помогать молодым талантам. А вот большой писатель Беимбет специально приходил читать стенгазеты Совпартшколы, Казахского института, рабфака, отыскивал способных начинающих.

В тот вечер Беимбет рассказал нам, что отыскал молодого поэта, пламенного юношу Таира. Помню, как он встретился со студентами, писавшими в нашу стенгазету,— Амралы Ержановым, Биржаном Манкиным и другими — только на рабфаке нашел семь новых сотрудников для газеты «Енбекши казах»... В два часа ночи мы гурьбой проводили Би-ага до его дома. Он пригласил зайти на чай. Но, стесняясь позднего времени, мы отказались и вернулись в общежитие.

Вскоре после этого редакция газеты переехала в новую столицу республики — Кзыл-Орду, и я не встречал Беимбета целых три года. Но вот Сабит, который был главным редактором Казиздата, уехал на учебу, и крайком назначил меня на эту должность.

Уже была напечатана моя первая повесть «В бушующих волнах». Беимбет тепло отозвался о ней в письме: «Немало еще в повести сырых мест, но я от души рад твоему первому шагу». Он и встретил меня на вокзале. Конечно, я был страшно рад, но и смущен.

Назавтра в Казиздате я обнаружил, что Беимбет работает рядовым редактором. Я немедленно побежал в крайком и заявил заведующему отделом агитации и пропаганды Садыкбеку Сапарбекову:

— Я не могу быть главным там, где работает МайЛИН.

Садыкбек всегда рубил напрямик:

— Если ты такой аулие, то заставь Беимбета стать главным! Мы пробовали все, разве что арканом не тащили. Не смогли уговорить.

— Дайте мне срок в два дня, я сам уломаю его...

— Пожалуйста!

Минула неделя, но Беимбет не соглашался ни в какую. Я упрашивал его:

— Давайте, я буду вашим помощником.

— Нет, я буду делать всю трудную работу, а уж главным редактором будь ты.

Потом я узнал, что Беимбет намеренно опаздывает на все собрания — боится, как бы не выбрали в президиум. Он органически сторонился «руководящих кресел».

В то время Беимбет познакомил меня с чеканными рифмами, поражавшими необыкновенной силой образами великолепной поэзии Ильяса:

— Это изумительный поэт! Умеет писать гневно и скорбно, нежно и светло. Поэт высоких мыслей!

Тогда же начала восходить звезда поэзии Таира Жарокова, много писал Аскар Токмагамбетов. Все четче слышались сильные голоса Абдильды Тажибаева и Гали Орманова.

Литературная борьба в те годы порой превращалась в беспринципную грызню, всякие окололитературные людишки травили талантливых литераторов. Человек необыкновенной доброты, Беимбет физически страдал, наблюдая наскоки оголтелых «критиков», царапавших друг другу лица в своих писаниях.

Би-ага, не устававший ночи напролет беседовать с друзьями, не ленившийся писать до самого утра, быстро уставал на собраниях, где закипали групповые споры. Как только начиналось такое, я обычно получал от него записку с единственным словом: «Уходим?» А сам Би-ага, незаметно выйдя из зала, уже ждал меня, прохаживаясь за дверями...

G этой осени 1928 года до осени 1937 года мы шли с Беимбетом по жизни рядом, стремя в стремя. В конце 1933 года мы одновременно ушли из Казиздата; он — на творческую работу, я — в сектор искусств Наркомпроса, а позднее — в газету «Енбекши казах». В связи с этим на плечи Беимбета легла дополнительная ноша. Дело в том, что иногда приходилось задерживать гранки запланированных в номер материалов. На полосе оставалось пустое место. Тогда я, несмотря на ночь, звонил Би-ага:

— У вас не найдется строк двести?

— Нет. А тебе очень нужно?

— Еще как!

— Ладно, что-нибудь сделаем... Посмотрю...

После приезда в Казахстан в 1933 году Л. И. Мирзояна создались исключительно благоприятные условия для бурного расцвета нашего искусства и литературы. Мирзоян сразу же взял в свои руки дело создания казахского музыкального театра. Сектор искусства подчинялся наркому просвещения Темирбеку Джургенову, человеку красноречивому и решительному, напористому и энергичному. Так как начальником сектора был я, то меня Джургенов и обязал за год открыть театр.

В тот же день он попросил собрать писателей, оказавшихся в городе, и провел совещание. Беимбет пообещал написать либретто по «Жалбыру» и «Памятнику Шуги», Мухтар — по «Айман — Шолпан», я — по «Кыз-Жибек» (характерно, что и здесь Беимбет не захотел слишком углубляться в историю — как художника его всегда привлекала современность).

Менее чем через год постановкой «Айман — Шолпан» открылся Казахский музыкально-драматический театр. После премьеры Беимбет заметил: 

— Самый серьезный наш драматург — это Мухтар. Я написал больше десятка пьес, но ни одной из них не был доволен. Сколько неувязок в нашем «Амангельды»! Наверное, нам надо будет возвратиться к нему.

Во время первой Декады казахского искусства и литературы в Москве в 1936 году возник вопрос о переработке этой нашей пьесы в киносценарий. Часа в два ночи в дверь моего номера в московской гостинице постучал Беимбет. Он был взволнован, сразу заговорил о деле:

— Я прямо от Мирзояна... Речь идет о сценарии. Нужно привлечь к работе кого-нибудь из русских писателей...

Мы вспомнили о нашем земляке Всеволоде Иванове. Я был знаком с ним. Вдвоем с Беимбетом мы утром поехали на его дачу. Всеволод встретил нас приветливо и сразу близко сошелся с Беимбетом.

Гуляя по дачному поселку, мы встретились с

А. А. Фадеевым. Едва Вс. Иванов познакомил нас с ним, Фадеев заговорил глуховатым голосом:

— Всеволод, ты знаешь, казахская песня покорила Москву. Если хочешь узнать, какой талантливый народ казахи, посмотри «Кыз-Жибек», Куляш Байсеитова — настоящий соловей. А ей всего двадцать четыре года.

— Вот эти два казаха предлагают мне писать с ними сценарий об Амангельды Иманове,— сказал Всеволод.

— Тут и думать нечего, соглашайся немедленно.

Вскоре мы с Беимбетом выехали в родные края нашего героя. Мы беседовали более чем с восьмьюдесятью участниками и очевидцами восстания. Записями Беимбет заполнил пять тетрадей. Вернувшись из поездки, сразу приступили к сценарию. Осенью приехал Всеволод. Более месяца проработав с ним, мы завершили наш труд. «Лен-фильм» принял его, а журнал «Новый мир» напечатал в своей двенадцатой книжке. В конце 1938 года на экраны страны вышел первый казахский художественный фильм. Но Беимбет не смог его увидеть...

В 1937 году Беимбет завершил роман «Кзыл-жалау». Он прочел нам его в кабинете Ильяса. Кроме Ильяса, был здесь Сакен, который слушал с большим интересом и высказался первым:

— Хорошо вышло, Би-ага! Замечательно, Бисакал!

«Кзыл-жайау» не дошел до своих читателей. Но я

все еще надеюсь: вдруг чьи-нибудь зоркие глаза обнаружат где-нибудь и вернут народу это сокровище — листы романа Беимбета...

Произведения Беимбета были летописью нашей жизни, жизни казахской советской степи.

1965 г.