Страница - 26

СЛАВНЫЙ СЫН НАРОДА

Тридцать с небольшим лет тому назад на горизонте нарождающейся современной культуры Казахстана появился неизвестный доселе молодой человек, появился бесшумно и скромно, без саморекламы и позы.

Мало того, он появился в тени своего старшего брата — восходящей звезды науки первой величины, крупнейшего ученого-филолога Худайбергена Жубанова. Но молодого человека было хорошо видно и в тени. Очевидно, в нем было мало серого или совсем его не было.

Этим молодым человеком, о ком идет речь, был Ахмет Куанович Жубанов, или Ахан, чье 60-летие со дня рождения и 40-летие творческой, педагогической, научной и общественной деятельности мы с вами сегодня чествуем, кого вместе с нами чествует обширный музыкальный и научный мир всего Советского Союза.

И этот молодой тогда, не старый и сегодня человек, человек цельной и упорной натуры, человек многостороннего и фундаментального дарования, сразу же взялся, причем почти в единственном числе, за нетронутую целину духовной культуры — за возрождение заглохшей народной музыкальной культуры казахского народа, за исследование путей создания новой, современной.

Спасибо тому малограмотному мугалиму Ашгалиеву, который безошибочно почувствовал в своем ученике талант музыканта и всячески помогал развивать божий дар!

Слава Ленинградской консерватории, которая дала нам в лице Ахмета Жубанова не только большого композитора, но и большого ученого-музыковеда, хорошего исследования музыкального наследия прошлого и организатора музыкальной жизни республики.

Не прошло и двух лет после создания минимальных условий для исследовательской деятельности, как Феникс из пепла, возник Казахский национальный оркестр. Я считаю, что создание многоголосого национального оркестра является не только выдающейся заслугой Ахмета Куановича, но и заслугой исторической. Как это известно всем и каждому, два главных музыкальных инструмента — домбра и кобыз — изобретения седой старины, до Октябрьской революции никак не могли спеться в унисон, в смысле созвучия. Участникам первой Декады казахского искусства в Москве памятны искренние восторги, которые выражали москвичи в адрес нашего нацоркестра, в адрес его создателя и дирижера Ахмета Жубанова. А ныне наш нацоркестр превратился в неотъемлемую художественную единицу многонациональной советской музыкальной культуры. В этом неоспоримая никем заслуга нашего юбиляра. И я абсолютно уверен, что сегодня сотни национальных оркестров играют произведения своего создателя.

Не менее важную и решающую роль сыграли музыковедческие исследования Ахмета Куановича в период больших дискуссий по вопросу создания казахского музыкального театра, в перспективе — оперы. Не у всех людей с решающим голосом было достаточно понимания исторической важности создания оперного театра, не у всех людей с решающим голосом было достаточной уверенности и веры в способности людей, выдвигающих идею создания такого театра. И здесь скромный вклад нацоркестра и скромные исследования Ахмета Куановича послужили базой для положительного решения вопроса.

Таким образом, проблема, за которую молодой музыковед взялся с первых же шагов своей деятельности, оказалась чрезвычайно обширной и решающей в деле внедрения в жизнь людей необходимого минимума музыкального воспитания.

В то же время она оказалась не только новой, но и сложной в конкретных условиях тех времен. Нужно было, во-первых, собрать в один арсенал все, что было создано в веках народными композиторами и певцами, собрать рассеяное, растерянное и развеянное по кочевьям наших просторов. Дело, начатое покойным Затаевичем, требовало своего завершения. И эту кропотливую работу, работу души и сердца, начал молодой Ахмет Жубанов в стенах далеко неполноценного музыкального техникума, тридцать лет тому назад, и завершает ее как достойный аксакал казахской музыкальной культуры в стенах Академии наук Казахстана и Института искусств имени Курмангазы.

Глубоко плодотворная деятельность Ахмета Куановича по собиранию и систематизации музыкального наследия прошлого, а в особенности полное восстановление поистине великих творений Курмангазы, его соратников и последователей, замечательных песен Биржана, Абая, Ахана, Жаяу-Мусы, Ибрая и многих других, питали и продолжают питать оперные и симфонические произведения как самого Ахмета Куановича, так и его соратников — Е. Брусиловского, М. Тулебаева, Л. Хамиди и их учеников. Без этого богатейшего музыкального наследия вряд ли было возможным зарождение у нас оперного искусства. Ибо у всякого здания прежде всего должен быть незыблемый фундамент.

Как это известно всем, оперное искусство у нас делало свои первые шаги, целиком опираясь на народную музыку, но не остановилось на этом. Молодая казахская опера шаг за шагом все шире приобщалась как к классической мировой музыкальной культуре, так и современной. В этом большая заслуга композиторов Казахстана, как старших, так и молодых.

Всякая вершина завоевывается эстафетно. На тернистых тропах, ведущих к вершинам музыкальной культуры, мы видим следы многих наших старших молодых композиторов, от старшего Жубанова до молодой Газизы Жубановой.

Однако самое возвышенное и благородное, глубокое и завершенное, глубину печали, силу ненависти и гнева я лично слышу в знаменитой арии Абая из одноименной оперы А. Жубанова и Л. Хамиди. На мой взгляд, в этом драгоценном слитке благородиях звуков больше указаний путей завоевания вершин музыкальной культуры, чем в десятках других оперных произведений.

Творческий путь Ахмета Куановича, как композитора и как ученого был нелегким. Немало он встречал на этом пути препон и преград. Но слава Ахану, его железная воля, упорный труд, ни на йоту не сбивали его с избранного им пути!

Через пару лет после окончания Ленинградской консерватории он создает казахский национальный оркестр и становится собирателем музыкального наследия.

Через 7 лет совместно с Хамиди создает оперу «Абай».

Через 13 лет Ахмет Жубанов— один из учредителей АН КазССР.

Он один из постоянных учредителей всех видов музыкально-концертных художественных учреждений Казахстана, включая сюда и филармонию, и консерваторию.

В одном справочнике написано, что Ахмет Куанович написал свыше 300 музыкальных произведений, включая сюда оперные и симфонические произведения. Это немалый труд!

Кроме того, Ахмет Куанович выпустил 11 названий научно-исследовательских трудов, и еще две солидные книги находятся в печати.

Ахмет Жубанов, академик Академии наук Казахстана, возглавляет сейчас всю искусствоведческую науку республики.

К пятидесятилетию Великой Октябрьской революции композитор А. Жубанов пишет оперу «Курмангазы». Причем либретто оперы создает сам. Это еще одна сторона его многогранного дарования. Я лично возлагаю большие надежды на эту оперу.

Как видите сами, рассказать о творческих путях большого композитора и ученого задача почти непосильная. Во-первых, потому что Ахмет Куанович многое рассказал сам. Рассказал своими творениями, рассказал миллионам людей через сцену, через экран и эстраду, через оркестр, театры, рассказал и в своих книгах.

Во-вторых, день юбилея творческого человека, особо трудный день для него. Нелегко выслушивать стандартные славословия, нелегко чувствовать на своих плечах всю их тяжесть.

Признания заслуг, поздравления общественности неразрывны с чувством ответственности перед народом, перед своим временем и перед своим, быть может, не всегда благоразумно употребленным дарованием. Ибо любое дарование есть народное достояние, оно не тебе одному принадлежит.

В-третьих, я не музыковед, тем более не композитор. В моем лексиконе имеются всего-навсего 2—3 музыкальных термина, которыми, к тому же, я пользуюсь не всегда к месту, может быть, не всегда точно.

Поэтому, вполне естественно, я не сделал и не сделаю ни одного шага в сторону разбора достоинств и недостатков произведения нашего юбиляра. За этот несомненно большой пробел в своем «Слове» приношу свое глубокое извинение нашему дорогому юбиляру, так и всем вам, кто его сегодня благородно чествует. Я не стану перечислять и титулы нашего юбиляра — академика, доктора, профессора, деятеля искусств, члена множества научных и художественных советов, редколлегий и т. д., не упомянул даже, что он однажды был и депутатом горсовета.

И если я дал согласие сказать несколько слов о благородном труде большого композитора и ученого, то мной здесь руководили другие побуждения.

Относительно музыки у меня есть одна-единственная, может быть, наивная истина, перед которой я преклоняюсь как перед божеством. Это — человек с песней в устах не может ни оскорблять, ни ударить, ни тем более убивать другого человека. Да и не только человека. Нанося оскорбления человеку, нанося удар или убивая человека, человек пользуется словом, но никогда не музыкой. Считаю не оспоримым, что убийца не может наносить удар даже ребенку, не сопроводив свой удар оскорбительным словом, порой весьма образным и острым. Отсюда я делаю для себя вывод, что музыкальное воспитание человека одна из больших проблем, один из решающих факторов, смягчающий характер и нравы людей, побуждающий в душе человека созвучие благородных линий поведения. К сочинителям музыки у меня особое уважение, особая любовь к их труду. Может быть, только это хотелось мне выразить юбиляру, особо подчеркивая исторический смысл его заслуг перед народом и временем.

Итак, дорогой Аха, Вам 60 лет! Но этот перевал, как видите сами, вовсе не страшен. Он не встает как каменная стена между жизнью и человеком. Он вовсе не преграждает пути ко всему, что было самым дорогим и любимым сердцу — к роялю или письменному столу. Руки у Вас не дрожат, душа и сердце поют созвучно. Дом полон музыки — почти половина консерватории! Друзья и соратники полны уважения и любви. Партия и народ высоко оценивают ваши, достойные уважения заслуги.

Ряд Пленумов ЦК КПСС за последние годы и XXIII съезд, на мой взгляд, знаменуют новый, благодатный период в нашей жизни, период подъема творческой энергии, период для плодотворного творческого соревнования.

Я считаю, что, работая над новой оперой, Вы, Ахмет Куанович, уже вступили в это соревнование.

Разрешите, дорогой друг, пожелать Вам одержать большую победу в этом соревновании! Победу во что бы то ни стало! Победу на зависть друзьям!

Я не по ошибке говорю «на зависть друзьям»! Зависть—родная сестра соревнования, следственно, хорошего роду!— говорит Пушкин.

И мне хочется, чтобы те, кто завидуют кому-либо, и почем-либо, вступили бы с ним в соревнование, и только в соревнование, не позволяя себе другие, порой запрещенные приемы.

Сегодня, Аха, мы чествуем Вас седоголовым, разрешите пожелать Вам чествования общественности, когда Вы станете совсем-совсем белоголовым!

1966 г.

О ТАКЭСИ КАЙКО

Я долго не знал, с чего начать это небольшое предисловие, к повести молодого японского писателя... Вернуться к истокам, протянуть нить к творчеству Ихары Сайхаку, жившего в XVII веке! Или же, в меру своей осведомленности, постараться провести четкую грань между серьезной настоящей литературой, к которой, бесспорно, относится повесть «Голый король», и тем мутным потоком бульварщины, что создается с целью отвлечь читателя от жгучих проблем современности? Но это— дело специалистов-литературоведов. И если я все же взялся за перо, то единственно для того, чтобы представить читателям журнала «Простор» моего доброго знакомого, известного японского писателя Такэси Кайко.

Его повесть я читал в Алма-Ате, а передо мной возникал Токио... И люди, которых я встречал на улицах. Вместе с главным героем — учителем рисования — стремился пробудить в детях любовь к искусству, стремление познать самих себя и окружающий мир. Больно было убедиться в том, что благородное дело, которое он начал, использовалось беззастенчивыми дельцами для рекламы. И все же нельзя сказать, что художник потерпел поражение в этой неравной борьбе: он сумел отстоять в ней душу мальчика, сына того самого фабриканта красок, который так ловко сумел обернуть себе на пользу всю историю с конкурсом детских рисунков.

Но, кажется, я начинаю делать то, что противопоказано предисловию пересказывать содержание повести, которую читателю предстоит прочесть и самому определить отношение к описываемым людям и событиям. Я могу только подтвердить, что повесть написана очень достоверно и точно.

За последние пять лет мне дважды пришлось побывать в японской столице, и я не могу не признаться в любви к Токио. И не к отдельным его улицам, зданиям, мостам, а ко всему облику этого очень современного и очень древнего города. В сотне метров от какой-нибудь улицы, уставленной многоэтажными домами, можно попасть неожиданно в средние века — в поселок ремесленников или же продавцов специй, в крошечную мастерскую, где время словно бы остановило свой бег.

Да, в этом городе есть подземные и надземные дороги, есть искусственные лыжные горы, такси с кондиционерами воздуха. И дома — очень своеобразной архитектуры, которую не спутаешь ни с какой другой. Но дома эти по традиции не имеют номеров, а улицы— названий. Чтобы отыскать издательство, журнал или квартиру, куда тебя пригласили, приходится десять раз вытаскивать из кармана маленький план, набросанный на пачке сигарет или визитной карточке. А скорей всего —хозяева заедут за вами, чтобы вам не пришлось плутать.

На наш взгляд это кажется странным, необычным, неудобным, наконец. Но никто тут не собирается нумеровать дома или провести, скажем, реформу алфавита: ведь самая что ни на есть портативная пищущая машинка имеет самое меньшее две тысячи иероглифов. Это — опять-таки традиции, и никто не собирается ее нарушать.

Кое в чем, правда, изменения можно наблюдать. Мне, например, приходилось видеть модных японских женщин, которые безбоязненно подвергли себя пластической операции, чтобы избавиться от восточного разреза глаз. Но это уже другое — в Европе, да и у нас, я встречал таких же модниц, которые накладывали грим, чтобы глаза удлинить.

Вспоминая обо всем этом, я нисколько не отвлекся от повести Такэси Кайко. Это он вызвал в моей памяти две поездки в Японию, заставил представить те жизненные обстоятельства, которые диктовали автору «Голого короля» целенаправленность его произведения.

Он заставил меня вспомнить и то, о чем не говорится в его книге...

Многолюдный митинг в Токио в 1961 году, митинг, на котором присутствовали десятки представителей различных стран мира. Один из крупнейших писателей Японии — Тацудзо Исикава — гордо и взволнованно говорил о том, что демократическая интеллигенция его страны во многом способствовала падению кабинета Киси, мужественно добиваясь отмены визита президента США Эйзенхауэра.

В коридорах здания, где помещается самая влиятельная газета Японии—«Асахи», я видел множество фотоснимков, которые с неколебимой убедительностью документа воспроизводили эпизоды массовых протестов против подписания военного договора между Японией и США.

Эти незнакомые мне люди, как видно, очень хорошо помнили, кто сбросил в Хиросиме и Нагасаки атомные бомбы. Эти мужественные люди трое суток блокировали здание парламента, протестуя против этого чудовищного решения!

А их товарищи в городе Осака, где, кстати, родился Такэси Кайко, встретили и проводили нас пением «Интернационала».

Этих черт сегодняшней японской действительности я не нашел в повести, которую только что кончил читать. Но явно сочувственное внимание Такэси Кайко к простому человеку, горькая неудовлетворенность той обстановкой, в которой этому человеку приходится существовать, презрение к большому бизнесу — все это красноречиво свидетельствует, на чьей стороне симпатий автора.

Я хорошо вижу, в чем с ним можно и поспорить. Но когда нас, советских писателей, гостеприимно принимали наши, японские собратья по перу, то наши беседы всегда проходили в обстановке уважения к чужому мнению, хоть и обрисовывались немалые разногласия по ряду литературных и политических проблем.

Соседство различных социальных условий, зрелых и незрелых, национальных и заимствованных с Запада, различный уровень социальных сил, сохранение в высокоразвитой стране патриархальных взаимоотношений — вот в чем, мне кажется, исключительное своеобразие Японии.

И это, конечно, находит, не может не найти своего отражения в творчестве лучших японских писателей. Повесть Такэси Кайко «Голый король» очень точна по психологическому рисунку, она тонко и ненавязчиво показывает, как предмет искусства становится предметом бизнеса. И, пожалуй, нет оснований упрекать автора в том, что его герой в своей борьбе не переходит определенных границ.

Во время встреч в редакции журнала «Новая японская литература» редактор И. Хариу, критик К. Сасаки и молодой прозаик Иноуэ высказывали сожаление, что у нас в стране мало, во всяком случае,—недостаточно следят за современной японской литературой.

Нам пришлось тогда признать этот упрек, сказав, правда, что то же самое можно отнести и к советской литературе, известной японскому читателю.

Предлагаемая читателю повесть Такэси Кайко определенно уменьшает этот пробел.

1966 г.