Страница - 17

И так легко

вдохнулось мне:

Как будто сказочная небыль,

сияло солнце в вышине,

Победный стяг алел в полнеба,

летели тучи стороной.

Вот идейный вывод, заключенный в трех последних строках:

Раскрыв могучие объятья,

Стояли молча

надо мной

мои товарищи и братья.

Был серп в руке у одного,

в руке другого — тяжкий молот.

— Вставай!

Включайся в торжество!

Забудь лишения и голод!

Отныне стал свободным ты!

— Вставай!

Я руку подал братьям,

И три руки, как три мечты,

Слились в уверенном пожатье.

Мы новой видели страну:

Пастух, крестьянин и рабочий

Как части три слились в одну,

а путь втроем всегда короче!

(Пер. В. Савельева).

Рабочий. Крестьянин. Пастух. Они идут вместе, и нет силы, способной остановить их. Лирический герой твердо верит в это.

Общей характерной чертой стихотворений «Великий Октябрь» (1928), «Девять лет» (1929), «Поезд Ленина» (1934) являются революционный пафос и верность ленинским идеям. Если в стихотворении «Умер Ленин», написанном в 1924 году, Ильяс сравнивает состояние страны с кораблем, попавшим в бурю, то уже в следующем— «Ленин жив» (1925) утверждается мысль о бессмертии ленинского дела.

Огнем сатиры преследует Джансугуров противников революционных изменений, поднявших голову в годы НЭПа приспособленцев, спекулянтов, служителей культа. В стихотворениях этого плана мастерски использованы формы диалога и монолога, короткого скетча.

Наиболее широко в политической лирике Джансугурова представлены стихи об изменившемся облике степи, ее людей, уверенной поступи Казахской республики, духовном возрождении человека, воспитанного новыми социальными взаимоотношениями. В стихотворении «Сегодняшняя степь» (1928), написанном в форме «толгау»— думы— рассказывается о страданиях и муках, пережитых казахским народом в прошлом, о свободе и равенстве, принесенных революцией.

Стихотворение «В золотом казане» (1930), выделяется тем, что здесь тема индустриализации осваивается с помощью образов фольклорных приемов.

У поэта было право в одном из лучших произведений своей политической лирики «Песне радости» гордо заявить:

Испытавший униженье, вышел отчий край из тьмы,

И впервые всемогущи и свободны стали мы,

И в стране своей свободной равноправным стал казах.

О рождении героев я скажу в своих стихах.

У меня земля богата, широка моя страна,

И стихи свои к вершине я погнал, как скакуна.

На знаменах Серп и Молот — символ счастья и труда,

Нам дорогу освещает пятикрылая звезда.

(Пер. Т. Стрежкевой).

Большое место в поэзии И. Джансугурова занимает пейзажная лирика. Он всем существом, всей энергией и страстью своей могучей личности был предан родной: земле, ее горам и степям, рекам и озерам. Его стихи буквально напитаны ее жизненными соками, ее красотой. У многих стихов есть конкретный географический адрес («Аксу мой строптивый»). Поэт умел запечатлеть природу в какое-то определенное мгновенье («Вечер», «Туча», «Ветреный день», «Летнее утро»), показать ее в движении («В дождь», «Ветер»). И в каждом стихотворении — скрытый намек, символический образ, многозначное содержание, пробуждающие мысль о вечности, бытия, краткости и смысле человеческой жизни.

Казахская пейзажная лирика, берущая начало в поэзии Абая, своим развитием во многом обязана И. Джансугурову. Прочтем одно из первых стихотворений поэта— «Весной» (1922).

В обычных одиннадцатисложных строках рифмуются не последние слоги, а первые слова — этот вид рифмовки редко встречался раньше в казахской поэзии. Возрождение жизни, обновление природы передаются через хлопоты и суматоху птиц и зверей, оживление человеческой деятельности. Этот принцип характерен для всей пейзажной лирики поэта.

Стихи о природе создавались И. Джансугуровым не по отдельности, а циклами, что дает возможность полнее показать всю сложность и многообразие связей между природой и человеком.

В стихотворениях «Весной», «Летняя жара», «Осень» (1923), написанных для детей с каламбурами и веселыми аллитерациями и потому легко запоминающихся, смена времен года также тесно увязана с деятельностью человека.

Рассмотрим стихотворение «Зима» (1922), изображающее самое грозное для казаха время года: показываются суета быта, угнетенное настроение бедняка-шаруа, социальное неравенство.

Новаторские по форме, сообщавшие пейзажной лирике глубокий социальный смысл «Картины времен года» (1923).

Поэт сравнивает осеннюю землю с невыделанной шкурой, ветер — с дыханием лекаря, солнце — с печатью аульного старшины, зимнюю землю — с саваном, озеро ~с синей пиалой. Так образуется печальная, бесприютная, сумрачная картина старого казахского аула.

При создании пейзажа поэт особое значение придает музыке стиха, соответствию звука и цвета, разнообразию рифмовки. Широко использует такие способы инструментовки, ка к ассонанс, аллитерация, консонанс.

Среди шедевров пейзажной лирики Ильяса выделяются красочностью, демонстрацией изобразительной мощи казахского языка «Картины Джетысу». Они состоят из нескольких глав: «Общая картина», «Картина гор», «Картина вод на Джетысу», «Животные Джетысу», «Травы Джетысу». Кажется, весь свой могучий дар привел в действие поэт, чтобы воссоздать красоту благодатного края с его горными лесами, синими озерами, золотыми барханами, тысячелетиями бывшего золотым гнездом и благодатной обителью казахского народа. Из горных вершин Тарбагатая, Алтая, Алатау, кажется, не осталось ни одной, которая не попала бы на словесное полотно, созданное поэтом. От точных эпитетов, неожиданных сравнений и метафор разбегаются глаза. Поэт слагает стихи об озере Балхаш и Иссык-Куле, реках Чу, Или, Чилик, Коксу, о живущих в горах и лесах, в степях и песках, у рек и озер животных: рыси, медведе, олене, лосе, волке, шакале, корсаке, соболе, бобре, горном теке, архаре, каракуйруке, марале; птицах: сапсане, филине, соловье. А деревьями и травами, о которых говорится в этом произведении, можно было бы заполнить целый ботанический сад: сосна, шиповник, арча, калина, тополь, дуб, клен, туранга, джида, таволга, караганник, джингил, тальник, зверобой, ревень, одуванчик, белена, тростник, вьюнок, лен, щавель, крапива... Только при беглом счете мы насчитали семьдесят шесть названий растений...

Понятно, что земля, вскормившая это богатство, воспета как народная святыня. Великий Мухтар Ауэзов говорил, что он хорошо принимал Ильяса, следил за его стихотворениями, но признал настоящим поэтом, лишь прочитав «Картины Джетысу».

Ильяс Джансугуров был художником не только при создании величественных пейзажей родины, но и при описании заурядных предметов, веками используемых в народном быту. Как гармонично, например, стихотворение «Мыло» (1925), написанное в виде монолога молодайки.

Заурядный вроде бы предмет, дает повод поэту обрушиться на невежество, старые пережитки и поддержать стремления народа к чистоте плоти и бодрости духа.

В форме монолога молодайки написано и стихотворение «Веретено» (1927), отмеченное поэтической находчивостью и женским лукавством.

Всего шестнадцать строк в стихотворении «Чаша» (1925), но в них красочно представлены и внешний вид чаши, и история ее создания. Но особенно увлекательно и весело рассказано о чаше в быту и ее необходимости в повседневной жизни. В конце эту обыкновеннейшую вещичку, долго служившую и теперь превратившуюся в редкость, поэт путем метафорических уподоблений превращает в реликвию. Водяная мельница, капкан, домбра, экскаватор, элеватор, трактор — тоже стали «героями» стихотворений и получили свое образное толкование.

Ильяс Джансугуров мыслил Советскую родину широко, поэтому не случайно появление в его творчестве стихов о Москве и России. Но не общих, а конкретных. В стихотворении «На заводе» (1926) он пытается показать процесс труда на металлургическом заводе «Серп и молот» средствами казахского фольклора: работу машины сравнивает с веретеном, огни в печах — со львом, с тигром, поток металла — со змеей и т. п. В конце поэт приходит к выводу, что скоро и в Казахстане появятся такие предприятия.

Вчерашнему выходцу из аула, И. Джалсугурову близки сельские просторы России. В стихотворении «Российская земля» (1927), где он создает картины древних сел, изображает реки и озера, показывает хозяйственные дела русского народа, говорит о красоте русской природы с ее черноземом, подобным мягкому и нежному плющу, с лесами, напоминающими густые девичьи волосы, с облаками, подобными сгустку топленого масла. Лирический герой этого стихотворения преисполнен чувства интернационального братства и родства с Россией. В стихотворений «Мавзолей» (1929) поэт сумел убедительно показать, сколь едины в своих мыслях представители разных национальностей, идущие на свидание к Ленину.

Арабский бурнуc,

малахай казаха,

Индийское сари,

туркмена папаха,

Английская трость,

малица ненца,

Узбекский халат,

и кепка немца,

Кудри негра, чалма афганца,

Китайская кофта

с шелковым глянцем,

И мягкая шляпа

американца,—

Движутся люди

плотной толпой,

Красную площадь

заполнив собой.

...Это упорно стремятся сюда

Люди труда,

сил не жалея,

Чтобы колени свои преклонить

У Мавзолея.

(Пер. А. Кафанова).

Пространное стихотворение-толгау «Москва — Казахстан» (1930), посвященное братству социалистических республик, дружбе русского и казахского народов, состоит из глав: «Поездка», «Дорога», «Древняя степь», «Поход», «Соколиная охота», «Союз Октября», «Действие», «Кто прибыл?», «Шеф — Москва», «Наша орда», «Добро пожаловать», «Помощь твоя». Обозревая исторические периоды, вспоминая боевые годы гражданской войны, разоблачая вчерашнюю царскую колониальную политику, поэт в качестве нашей главной и общей ценности называет интернационализм.

С позиций партийности, пролетарского интернационализма написаны и стихи на международные темы. В стихотворении «Бараны политики» (1922), сатирически изображается междоусобица между такими капиталистическими странами, как Франция, Германия, Америка, Япония, Турция. Им противопоставлены единство и сплоченность нашего государства.

После стихотворения «Коммуна» (1925) о трагической гибели парижских коммунаров, о нашей верности их делам и идеям, Ильяс Джансугуров создает стихотворение «Гималаи» («Восток под пятой завоевателя», 1929). Оно состоит из двенадцати десятистрочных строф в вольной рифмовке.

В первой строфе дается общая картина гигантской горной цепи — чудесного создания природы — в последней ставится многозначительный риторический вопрос. Вот начало стихотворения:

Вершины белые сосали,

Как дети,

Грудь небес

И потихоньку подрастали,

Как подрастает лес.

Они,

Касаясь вечной сини,

Росли за веком век.

(Пер. Евг. Евтушенко).

Гималай — это аллегория гигантских сил Востока, задавленных колониализмом. Поэт с сочувствием вслушивается в стонущий голос вершины, всматривается в ее веки — скалы и ноздри — ледники. Гималай уподобляется кулану, на жеребенка которого набросилась гиена. У него израненное сердце и запавшие от горя глаза. После этого аллегоричного описания поэт дает ясный и точный социальный анализ:

О, Гималай!

Как юность прежняя угасла!

Тосклив, суров,

Ты стал могилою гигантской

Своих сынов.

Болезни, рабство, ложь и голод

Жизнь им несет,

Как будто змей огромный горы,

Обвив, сосет.

Ты слышишь, плачут старцы, дети,

О, Гималай?!

Перед читателями предстает трагический облик забитых, ограбленных колониализмом восточных стран, лишенных свободы, равенства и человеческого достоинства.

Серьезную дань отдал Ильяс Джансугуров теме коллективизации в поэмах «Конфискация» (1928), «Майтек» (1929), «Заново рожденный» (1933). Разумеется, написаны они апологетически, в духе тех лет, организация колхозов принимается как великое благо, а колхозный труд как праздник. Видимо, в то время трудно было осознать, что коллективизация обошлась казахскому народу в миллионы человеческих жизней, не говоря уж о полном разрушении налаженного кочевого хозяйства и гибели десятков миллионов голов скота. Прозрение наступило много позже. И теперь талантливые поэмы Иль-яса Джансугурова о благе коллективизации воспринимаются с болью и тяжким недоумением.

Более долговечными оказались поэмы И. Джансугуроdа на исторические и фольклорные сюжеты.

Особое место в истории казахской поэзии занимает поэма «Дала» («Степь», 1930). Поэт назвал свое произведение очень серьезным словом, которое придает поэме глубокий символический смысл. Казахский народ тысячелетними жил между Алтаем и Каспием, Сибирью и Самаркандом, в отрогах и ущельях достигающих неба гор, на берегах бескрайнего моря с пенистыми синими волнами, среди желтых песков пустыни. Но его главной обителью, непреходящей любовью была Степь, Великая Стеш». Поэтому неопровержима правда этих вот взволнованных слов:

И сердце, и песню тебе

считаю я счастьем отдать,

Большая советская степь!

Просторов твоих не объять...

Родился я, рос и муле ал

среди твоих вольных равнин,

Боа края широкая степь!

Ты мать мне, я — кровный твой сын!

(Пер. К. Алтайского).

А в этих строках:

Позволь мне в стихах о былом

народу рассказывать, мать.

Пиши же, перо! И вещай,

что в силах ты нынче вещать,—

поэт раскрывает перед читателем свой творческий замысел. «Посвящение», написанное в форме жыра, напоминающего бурный водопад, сверкающих, завораживающих своей энергией слов.

В поэме нет традиционного сюжета с затянутым действием и пересказом старинных легенд. Здесь повествование ведется от автора восьмистрочной абаевской строфой:

Мудрый, знавший гнет и страх,

Старец на холме сидит.

Сед, сутул он, мрак в очах,

Лоб морщинами изрыт.

Он прислушался в тиши

И смежил свои глаза:

Слышит плач и смеха звон

Шум пиров и горя стон —

Древней степи голоса.

С начала до конца написана стихотворным размером, где каждая строка состоит из семи слогов, а каждая строфа — из восьми строк, где сохраняется постоянно рифмовка в виде:

а-б-в-г-д-е-д-г.

Каждая из 28 глав имеет свое название. Самая короткая глава состоит из четырех строф, самая длинная — из 29, объем большинства глав близок друг к Другу.

Все главы поэмы начинаются картиной видения, возникающего перед глазами старика, сидящего на холме. Словосочетания: «То ли плач? То ли песня? Что за звук, что за напев?»— повторяются во многих местах. Каждая глава заканчивается строкой в роде: «прислушался к этому старик, древний старец сказал, взбодрилась дорога, взволнованно слушал старик». Повторы придают произведению своеобразный ритм, связывая между собой отдельные главы.

Ильяс Джансугуров как бы проводит художественный эксперимент, о каких раньше не было слышно в национальной поэзии. И на самом деле, не было до него произведения, которое охватывало бы основные периоды в жизни казахского народа за два века. В поэме «Степь» поэт дерзнул обозреть события за 200 лет. С 1730 по 1930 год. Не о судьбе одного человека, одной семьи, даже не об истории одного из жузов это произведение — о судьбе всего казахского народа. Все это время, пространство, огромный исторический материал необходимо было выразить в конкретных, осязаемых и символически емких образах. Первые шесть глав поэмы — картины казахской жизни до революции. Общей характерной чертой является трагизм, изображение кровавых событий и конфликтов, заканчивающихся смертью и катастрофой. И названа она «Год Великого бедствия». Внезапное нападение джунгарских калмыков в 1723 году на казахскую землю, унесшее жизни миллионов людей,— одна из самых черных страниц нашей национальной истории. На эту тему в свое время создавались фольклорные произведения. За последние годы написано несколько исторических романов. Ильяс Джансугуров вспоминает один из самых страшных эпизодов того бедствия — кровожадный враг натыкается на несколько десятков осиротевших детей, спрятавшихся в одном доме, жестоко истязает их и живыми вешает за сухожилия на обрешетке юрт. И здесь же картина страшного голода, когда люди охотятся за лягушками и змеями, выцеживают сок березы, жуют траву, когда кругом стоит плач и стон/

Вторая трагическая картина — судьба девушек, стариков и детей, которых выставляют как призовую награду на конских скачках. Беззащитных и осиротевших, их угоняют в рабство.

В одной из глав поэт воспроизводит события, происшедшие в долинах Сырдарьи и Чу, в другой — в Алатау, в трtтьей — на Волге. Главу «Жертва» можно было бы назвать трагической балладой. В одном из набегов к берегам Волги, хан взял в плен молодого батыра и красивую девушку. Джигита бросают в зиндан, а .пленницу хан дарит какому-то князьку, прибывшему к нему с подарками. Опозоренная и униженная красавица топится в Волге.

Большое место занимает в поэме глава «Мытарства» о восстании 1916 года, когда молодое поколение казахов отказалось выполнять приказ царя о мобилизации на тыловые работы. Многие тогда погибли от рук карате-лей, многие бросали землю предков и бежали в Китай и Афганистан. Поэт правдиво показал гнев народа, не желающего отдавать своих детей на верную смерть. Убийство волостного взбунтовавшейся аульной молодежью типично для Казахстана тех лет. Поэт точно подметил это явление. Позже, в романе Сабита Муканова «Ботагоз», попытка разъяренных людей убить волостного будет изображена как свидетельство пробуждения классового сознания бедноты.

В поэме широко используются такие художественные приемы, как ретроспекция, отступление в тяжелое прошлое народа, преимущественное развитие конкретного сюжета, диалоги, монологи, полилоги, передающие дыхание времени, речевая характеристика представителей разных социальных групп. В главе «Свобода» повествуется, как весть о падении царя громовым эхом разносится по степи, воссоздаются общая социальная обстановка того времени, политические схватки, показано возникновение разных партий и комитетов, разброд в рядах баев, торговцев, служителей культа, попытки местных политиканов образовать некий «курылтай», чтобы использовать ситуацию в свою пользу, выход новых газет и журналов и другие проявления буржуазных свобод.

В главе шестнадцатой важные политические события, проблемы большой государственной и общественной значимости рассматриваются с четких позиций партийности и народности.

В некоторых главах автор находит точные детали для характеристики конкретных исторических событий. В главе «Набат Октября» вспоминается исторический момент, когда Ленин произнес речь с броневика на площади у Финляндского вокзала. В главе мы находим ясные свидетельства классовой борьбы в казахском обществе. Ильяс Джансугуров беспощадно разоблачал беспринципность определенной части казахской интеллигенции, выходцев из имущих слоев, предавшей народные чаяния и оказывавшей содействие таким палачам народа, как Дутов, Колчак, Анненков, разорявших мирные селения, казнивших большевиков и всех честно мысливших людей.

Отображая межнациональные отношения и историческое сближение казахского и русского народов, поэт не скрывает, нё замазывает существовавшие противоречия, а рассказывает обо всем с позиций диалектики, что только усиливает доверие к поэме. Уничтожение памятника генералу Колпаковскому в Узун-Агаче, драка между мужиками и казахами, которых натравили друг на друга бай и кулаки — эти события осмысливаются в поэме с чувством исторической и идеологической ответственности. Каким, бы трагическим ни было изображаемое событие, поэт всегд помнит о возможности гуманистического итога в будущем.

История в поэме предстает в образе Старика, который является судьей и ценителем грозных событий и смутных времен, восстаний, социальных схваток и людских судеб. Это — положительный герой, которого мы должны вспоминать первым. С объективной точки зрения Старика можно воспринимать как воплощение авторского идеала мудрости и беспристрастия. Но если смотреть шире, то положительными героями мы вправе считать всех безымянных представителей народа, батыров, девушек с горькой судьбой, повстанцев 1916 года, бойцов революции, воинов гражданской войны, бедняков — всех, кто душой воспринял правду Ленина.

Основной герой главы «Красная звезда»— известный большевик, один из последовательных учеников Ленина, революционер Алиби Джангильдин. С предельной точностью изображается его исторический поход от берегов Каспия на Актюбинск:

Кто же солдаты! Башкир и казах.

О командире не говорят —

От Ленина он получил мандат

И на древке — огненный стяг.

Он для врагов —разящий свинец,

Мягкий шелк — для своих друзей.

Это новой эпохи боец,

Несравненный наш Алиби.

Изменения, происходившие в казахских аулах после Октябрьской революции, поэт в первую очередь показывает через классовые схватки. С большим вдохновением воспевается социальное пробуждение человека, массы, крестьянина, его активное участие в советизации аула, раздела земли, конфискации байского имущества.

По мере приближения к концу меняется и стиль поэмы, особенно в главах «Алло! Алло!» и «Доклад». Он становится возвышенным и торжественным, потому что поэт прославляет родную республику, избавившуюся от национального, классового, колониального угнетения, сбросившую ярмо отсталости, неграмотности, бедности. Сарыарка, Нура, Тургай, Ишим, Урал, Балхаш, Каркаралы, Баянаул, Кокшетау, Сибирь, Туркестан, Лепсинск, Самарканд, Чу, Или, Жетысу, Алатау, Эмба, Конырат, Карсакпай, Семипалатинск...— нанизывая на поэтическую нить названия рек и озер, городов и гор, рудных месторождений, поэт стремился показать широту и богатство, щедрость и изобилие своей республики.

Вобравшая в себя двухсотлетнюю историю жизни казахского народа, эпическая поэма «Степь» принадлежит к числу достойнейших произведений литературы социалистического реализма.

Учеба в Москве в институте журналистики дала возможность И. Джансугурову приобрести глубокие знания о закономерностях развития общества, о мировой литературе и культуре, которые оказали огромное влияние на его эстетические взгляды. Теперь отношения с действительностью определялись не только поэтической интуицией и нравственным инстинктом, но и прочно устанавливавшимся мировоззрением, марксистско-ленинским пониманием жизни.

Одним из примеров творческой эволюции, обогащения и возмужания писательского мастерства стала поэма «Кюй» («Мелодия»), написанная в 1929 году. В этом произведении, состоящем из пяти частей, движение сюжета сопровождается лирическими раздумьями автора. Первая часть — о мастерстве исполнителя буйных, печальных, горестных кюев старого кобызшы Молыкбая. Физическая немощь его как бы оттеняет и подчеркивает мощь эпической мелодии, извлекаемой из инкрустированного серебром и золотом старого кобыза. Ужас разграбленного аула, на который неожиданно напали враги, безнадежность горя, отчаяние беззащитного человека слышится в кюе под названием «Бозинген».

Во второй части кобызшы Молыкбай рассказывает об истории происхождения этого музыкального произведения. У бая Баглана, летом кочевавшего по степям Сарыарки, осенью угонявшего свой скот в пески, поставившего зимовку на берегу Амударьи, росла молодая верблюдица, которую он считал хранительницей своего богатства. К великому его огорчению, она была бесплодной. Баглаи приглашает знахарей, и те своими снадобьями добились, что верблюдица по имени Бозинген принесла верблюжонка. Но его вскоре похищают. Когда начинается этот кюй, горе и тоска охватывает слушателя. Плач Бозинген воспринимается как страдание всей степи. Мелодия переполняется муками человека, у которого нет выхода. Лирический герой поэмы с трудом вырывается из болезненных чар этой мелодии навстречу обновленному времени, с радостью и облегчением отмечая, что «ушла зима, хлынул ливень, зацвело тюльпаном Красное знамя».

Последняя, пятая, часть поэмы построена на автобиографическом материале. В образе поэта, оставившего свою среду, где властвуют горечь и безнадежность старых мелодий, покинувшего песчаные барханы и ковыльную степь в поисках новой правды, И. Джансугуров воплощает свои искания и настроения. Теперь он вырвался из плена траурных кюев и стал гражданином, подхватившим мощную мелодию «Интернационала», с его взметающим душу припевом:

«Вставай, проклятьем заклейменный!»

Так изменения в сознании и жизни героя сказываются на его отношении к искусству и, в частности, во взглядах на кюй. Новому времени нужны такие мелодии, которые рождают в человеке веру в возможность изменения жизни, увлекают его вперед;—таков конечный вывод поэмы «Кюй».

Извечная антитеза свободы и рабства, жизни и смерти, краткости жизненных сроков и вечно живого искусства захватывают мысль лирического героя следующей социально-философской поэмы И. Джансугурова «Кюйши» (1934). Она написана исконно казахской, идущей из глубокой старины, привычной народному слуху строфой, состоящей из четырех одиннадцатисложных строк, рифмующихся в порядке а-а-б-а. Ее называют черным стихом.

С первых же строк поэма приводит читателя в ставку хана Кене, направляющегося из Сарыарки в предгорья Алатау, Люди шумно приветствуют приезд потомка Аблая, устраивают той, режут в его честь кобылицу, дарят благородного скакуна, преподносят могучего верблюда. Приветствовать хана приезжает и некий джигит из племени Сяры-Уйсун. Он бедняк, ему нечем одарить повелителя, даже имени его никто не знает. Называют просто Кюйши. Все его богатство — в таланте. Искусством своим он доставляет ханскому окружению такую радость и наслаждение, какие не способны дать ни богатые подарки, ни обильная еда, ни знаменитые острословы и веселые балагуры. Звучат чарующие, дорогие казахской душе кюи: «Асан-Кайгы», «Терискакпай», «Сары-Озен», «Бозинген», «Каражорга», «Корамсак»— и перед глазами слушателей предстают исторические события, происходившие в долинах Алатау и Алтая, Сарыарке и Сырдарьи, на берегах. Грозные боевые, нежные кюи. Под рокот струн затихают слушатели, боясь упустить минуты высокого счастья.

Младшая сестра хана Карашаш, восхищенная искусством Кюйши, просит брата отдать ей его в собственность. И вот несчастный джигит, лишенный свободы, идет за принцессой, которая теперь может не только одарять его своими ласками, но и распорядиться жизнью и смертью певца.

Нет — он не носит воду, не возится у очага, не сражается с врагами. Он только играет на домбре. И горестные мысли рвут ему душу. В чем его вина? За что ему неволя? Вернется ли он когда-нибудь в свой дом? Сможет ли вынести эту разлуку его одинокая мать?