Страница - 57

Глава четвертая

Наутро Дамеш вызвали в партбюро. Она поняла, что это связано с Иваном Ивановичем. Он рассказал ей, что был у Серегина и поднял там шум. Интересный старик этот Иван Иванович: никогда ему не сидится на месте, если он не дома, то на рыбалке, если не на ры­балке, то на заводе, бродит по цехам, подходит к стан­кам, к печам, к. рабочим, кого похвалит, кого изругает. Походит так часа два и в обеденный перерыв идет до­мой. Очень любит старик поспорить. Спорит до хрипо­ты и с директором, с начальниками цехов. Так спорит, что те уже бегут от него. «Он какой-то у вас беснова­тый,— говорят они.— Никогда не. поймешь, чего он хо­чет». А ведь дело-то очень простое; всю жизнь старик провел на производстве и жить без завода не может. Вот пройдет по цехам, покурит, поговорит о том о сем, смотришь, и день прошел. А после последнего партсоб­рания старик особенно зачастил на завод. Похоже на то, что новый директор пришелся ему по вкусу.

Прежде чем войти в кабинет, Дамеш постучала. Раньше она входила сюда смело, открыто, задорно. Но после последнего разговора с Серегиным все стало иным. Когда она вошла, Николай Иванович и Каир, на­клонившись над столом, рассматривали план завода. Каир что-то отмечал на полях плана карандашом.

Каир первый заметил Дамеш (она задержалась у порога) и сказал:

— Заходи! Мы тебя ждем!

Поднял голову и Серегин.

— Ты где же это пропадаешь? — спросил он.— Жда­ли, ждали тебя, уже собрались уходить. Садись, пого­ворим.— Серегин посмотрел на нее и засмеялся.— Ну, как после разноса? А у нас здесь вот какой был без тебя разговор: не похожа что-то, говорят, Дамеш Сахи­евна на инженера — нежная, хрупкая, нервная. Ей бы другую специальность выбрать — артисткой, что ли, стать? Как ты думаешь, а?

— Знаю. Это Муслим говорит,— очень серьезно от­ветила Дамеш.

— Значит, он и тебе тоже сказал? — засмеялся Се­регин.— Эх, старый черт!

— Он думает, инженер должен быть черный и заго­релый, как шайтан из преисподни. И не говорить ин­женер должен, а рычать,— сказал Каир.— А Дамеш у нас вон какая.

— Да что это вы,— сказала Дамещ.— Вызвали меня для того, чтобы об этом сказать? Не подходишь, мол, для работы в цехе, ручки беленькие.

— Вот, вот,— Серегин закивал головой,— как раз в точку попала, мы тебя для этого и вызвали... Этот план ты видишь?

— Ну?

— Да не «ну», а смотри и думай. Хотя нет! Раньше о другом. Вчера пришли ко мне в партком два старых сталевара, один из них, конечно, Иван Иванович, это уж понятно, и вот какой разговор был у нас тут. Бри­гада Тухфатулина,— говорят они,— недостойна звания бригады коммунистического труда. Люди, получившие такое звание, должны быть не только хорошими про­изводственниками, но и вообще хорошими людьми. А один из членов этой бригады — человек мелкий и дрянной, пакостник. Чего он только не наплел на парт­собрании! Надо пересмотреть состав бригады и дурную травку вырвать из поля вон. Вот что они мне говорили... Как ты думаешь, правы они или нет?

— Конечно, правы,— ответила Дамеш.— Иглам- бек человек дурной, авторитет бригады от таких людей только падает.

Она поглядела на Каира, тот поймал ее взгляд и улыбнулся.

— Я его и не заметил,— сказал он.— На собрании смотрел только на одного Мусеке, на то, как он своих дурачков дергает за веревочку. Знаешь, очень поучи­тельное зрелище.

— А ты когда с ним в последний раз говорил? — спросила Дамеш.

— Да я каждый день с ним по часу разговариваю,— ответил Каир.—О собрании он молчит как рыба, будто не он выступал против меня. Ну, и я тоже молчу.

— Значит, что-то обдумывает,— сказал Серегин.— Я этого черта, Мусеке, вот как знаю! Силен мужик. Будь готов к любой пакости, к самой неожиданной.

— Знаю,— ответил Каир.— Я его вчера в горкоме встретил. Я — к секретарю, а он — от него. Смутился и мимо меня бегом.

— Да, Базаров! — с сомнением покачал головой Иван Иванович.— Тоже хорошая штука этот Базаров.

— А знаешь,— Каир повернулся к Серегину,— он тоже что-то начинает задумываться. Вот вчера мы го­ворили с ним, говорили о разном, и под конец он меня как будто между прочим спросил: «Ну, а как, по-ваше­му, Муслим инженер знающий?»

— А может, он просто испытывал тебя?

— Да нет! Я по голосу слышу, что нет. А вот тебя, Николай Иванович, он не любит.

— Но это уж само собой,— усмехнулся парторг.— А ты, Каир, будь осторожен... Знаешь, что твой доклад скоро будет стоять на бюро горкома? Подготовиться заранее надо, чтоб и ты выступил во всеоружии... Те­перь, Дамеш, вот зачем мы тебя позвали — будем осу­ществлять твой проект. Согласна?

Дамеш от неожиданности растерялась, а Серегин за­смеялся.

— Да, действительно, нашел, что спрашивать.

— Ну, кто ж ее знает,— сказал Каир.— А вдруг Да­меш нам ответит: пока вы согласовывали да утрясали, проект успел уже устареть. Теперь ждите от меня но­вый. Так тоже может быть — она ведь у нас гордая.

— Шуточки можно оставить при себе,— вспылила Дамеш.— Я вижу, вы и сейчас говорите со мной через силу, товарищ директор. Обстоятельства вас заставля­ют, а то бы завели прежнюю песенку — не проверено, недодумано, нереально.

— Дамеш, Дамеш!—сказал Каир.— Милая моя, да я все на свете для тебя сделаю.

— Ты не для меня, ты для людей делай,— возмутилась Дамеш.— А мне не нужны твои благодеяния...

— Ну, товарищи,— Серегин даже испугался,— нель­зя ли поспокойнее. Так вот, Дамеш, посмотри на план.., Видимо, это твоя паровоздушная смесь, как ты ее зо­вешь, будет поступать по этой же системе. Теперь вот вопрос — к какому источнику мы переключили твою ус­тановку?

— Как к какому? Ведь это все есть в моей докладной записке! Где она? — Дамеш повернулась к Каиру. Тот смущенно улыбнулся.

— Да я и сам ее ищу,— ответил он.— Я сделал из нее кое-какие выписки, а их нет! Видимо, засунул ку­да-то. А второй экземпляр твоей докладной в техотделе, В общем, вся проводка займет около двух-трех недель. Зашла Лида и сказала, что Каира вызывают к телефону из совнархоза.

— Иду! — Каир подошел к Дамеш и Серегину, поло­жил им на плечи руки.— Итак, с завтрашнего дня начи­наем работать над новой установкой системы Сагатовой. Для этого мы выделили целую бригаду рабочих. Ты, Да­меш, потом зайди ко мне.

Серегин и Дамеш остались вдвоем.

— Николай Иванович, я хотела с вами поговорить,—• оглянувшись на дверь, начала Дамеш.

— Что, запереть дверь на ключ? — улыбаясь, спро­сил Серегин.

— Тогда вы мне сказали несколько резких, но спра­ведливых слов,—продолжала Дамеш,—а я по глупости...

— Не по глупости, а по молодости,— поправил ее Серегин.— И если ты действительно решила, что тогда была не права...                                          -

— Ну, конечно! — воскликнула Дамеш.— Конечно, не права.

— ...то Это очень хорошо. Вот и все, что я могу тебе сказать. Признавать и понимать свои ошибки — это от­личное человеческое качество. Это сила, и человек, ли­шенный ее, не может быть хорошим работником. И еще одно тебе скажу: умей ценить суровое слово друга! Оно сурово, но справедливо. Оно жестоко, но оно сказано про тебя и для тебя! Помни это, пожалуйста. Я нароч­но не затевал этого разговора, ждал, когда ты сама придешь ко мне. Вот ты и пришла. Молодец!

Дамеш шла домой. На душе у нее было легко и свет­ло. Как нарочно, и день сегодня выдался ясный, сол­нечный. Она проходила по скверу, и ей приятно было думать, что такого сквера нет даже в Алма-Ате. Клум­бы здесь огромные, красочные, бьют фонтаны, на газо­ны высажены пальмы и цветы из оранжерей.

Дамеш пришла домой, скинула пальто, надела фар­тук и начала готовить обед. За несколько месяцев она научилась отлично готовить, она кормит Аскара очень

вкусными обедами, а сама ест совсем немного, суп, на­пример, совсем изгнала из своего рациона: боится по­толстеть.

Когда Дамеш уже накрывала на стол, вдруг в ком­нату вошел Ораз. Вид у него совсем здоровый, нельзя было и подумать, что он попал в аварию и перенес опе­рацию. Только показался он Дамеш очень серьезным. Вошел, подал руку и даже не улыбнулся.

— Вот это сюрприз! — воскликнула Дамеш.— Дав­но ты выписался? Только что? И сразу же зашел. Ну, молодец. Да ты, наверное, голоден? Садись-ка к столу, кормить буду.

Ораз сказал, что только что обедал дома.

— Ну, все равно, садись, я вином угощу,— сказала Дамеш.— Надо же как-то отметить твое выздоровление. Вот видишь, что у меня есть.

Дамеш вынула из буфета бутылку советского рома и поставила перед Оразом серебряную рюмку.

— Это ты для того ставишь наперсток, чтобы я ско­рее с ног свалился,— засмеялся Ораз.— Голубушка, да кто же пьет такими рюмками ром?

— Ты попробуй, а потом говори! — сказала Дамеш.

Ораз опрокинул рюмку и с видом знатока одобри­тельно покачал головой.

— Да, ты права, ром прекрасный! Что ж ты угоща­ешь, а сама не пьешь? Не годится, не годится так... На­лей-ка себе.

Дамеш достала нарзан и налила себе доверху бокал.

— Вот мое вино, другого я не пыо. Ну, давай-ка чокнемся! Повторим,— сказала Дамеш. Они выпили еще раз.— Ну, теперь рассказывай. Прежде всего, когда ты выйдешь на работу?

— Завтра,— ответил Ораз и отставил рюмку.— По­ра кончать бить баклуши! Отец, работая за меня, весь вымотался, страшно смотреть на него. Вот отправляю его в Сочи, завком дает путевку. До Караганды я его провожу, а там полетит на самолете... Пришел я к тебе вот зачем: ты должна вернуться домой! Причины, по которым ты ушла, отпали.

Она отрицательно покачала головой.

— Милый, но почему же именно должна? И зря ты ищешь причины там, где их нет. Все очень просто и по­нятно; когда птицы оперяются, они покидают гнездо; вот

мы также — у каждого из нас началась своя жизнь, и нам стало тесно в старом гнезде.

— Одним словом, ты нас разлюбила,— сказал Ораз,— так бы и сказала.

— Не говори так,— возмутилась Дамеш.— Кто же у меня есть, кроме вас двоих. Я тебя люблю как самого, может быть, близкого мне человека. Ты не представляешь себе, сколько я пережила, пока ты лежал в больни­це... Но...

— Что но? — спросил Ораз.

— Но раньше я тебя любила совсем иначе. Когда ты женился, мне было так нехорошо, что я и места себе не находила.

. —- А ты? — воскликнул Ораз.— Ты же поменяла ме­ня на Каира.

Она улыбнулась.                                                         .

— Только давай не ссориться. Зачем это нам сей­час? На Каира я тебя не меняла. Была, правда, минута, когда он мне очень нравился, но это налетело и прош­ло, а у тебя не хватило терпения ждать меня, вот ты и женился. Нет, нет, ты был не прав, ты во всем был не прав, и себя я не оправдываю тоже, но терпения у тебя оказалось мало. А что прошло, то прошло. Да и ты те­перь стал другим, более умным, сильным, жизнестой­ким, но люблю я все-таки другого Ораза. Того, которо­го знала с детства, а его уже не вернешь. А этот кра­сивый, сильный человек, который сидит передо мной сейчас, это мой брат, друг. Все это я ясно поняла, пока ты лежал в больнице. И еще одно должна тебе сказать: я сейчас уже не та, чем была месяц тому назад... Есть человек... Ну, одним словом, я встретила человека, ко­торый...

Ораз решительно поднялся с места.

— Все понятно. Значит, не переедешь.

— Нет, дорогой, не перееду! Не могу я и не хочу, и не надо нам этого! Ты с Ажар-то помирился?

— Нет, пока ты не вернешься, миру у нас не будет. Прощай.

И он вышел, не подав ей руки.

Они встретились на другой день в цехе, Ораз сам первый подошел к Дамеш.

- — Ну,— сказал он,— сегодня хочу испытать на прак­тике то, о чем мы говорили тогда в больнице. Помнишь тот разговор? Ну вот, сейчас увидишь все сама. Идем скорее к печи, вот к той, к средней. Сейчас мы будем из нее выпускать металл. Геннадий, сколько еще осталось до конца варки?

— Да уж пора,— ответил Геннадий.

Дамеш взглянула на часы.

Все движения Ораза сегодня были точны и эконом­ны, он не суетился, не торопился, не произносил ни од­ного слова; все лишнее сейчас только сбивало бы с толку.

Пламя выло, глухо гудело в глубине печи и время от времени вырывалось оттуда. Ораз быстро открывал за­слонку и вываливал в рванувшееся к нему пламя весь груз шихты. Теперь пламя задавлено шихтой. Шел гус­той черный дым. Он клубами бил в потолок. Печь была загружена.

Дамеш посмотрела на часы. Вся операция заняла две с половиной минуты, на полминуты больше, чем она думала; она считала, что выгрузка займет ровно две минуты, затем пять минут на разогрев печи. Только пос­ле этого можно засыпать вторую мульду. Все дело в том, чтобы ее правильно разбросать, а не валить кучей.

Дамеш наблюдала за работой бригады из стеклян­ной будки с измерительной аппаратурой. Она видела: вот Ораз скрылся в густых клубах дыма, а когда дым рассеивался, его было трудно узнать: он был черен как негр, блестели только глаза и зубы. Ораз подошел к буд­ке, взял бутылку нарзана, зубами открыл пробку и на­чал пить прямо через горлышко. Бригада его тоже вся была на ногах: Кумысбек дежурил у окошечка, у печи — Гена, Куан, Кеша — все на своих местах; не слышно ни смеха, ни разговора. Бригада работала четко, но все- таки и в этот день сократить время выдачи стали ей не удалось. Это еще впереди.