Страница - 21

СЕНОСТАВКИ

В Казахстане живет пять видов пи­щух— небольших зверьков, полу­чивших название свое за замеча­тельную способность воспроизво­дить громкий почти птичий cвccт. Они интересны еще к тем, что от природы своей наделены умением заботиться о себе: впрок запасают сено. И делают эту работу во всей необходимой последовательности: косят без косы — зуба­ми, снопики травы не возят, а носят сами — в зубах, для просушки раскладывают траву у своих нор, а чтобы сено не заплесневело от сырости, перекладывают его и, нако­нец, скирдуют или складывают под камни. Словом, на­ходят ему подходящее место, как и каждый заботливый хозяин. Вот за эту оригинальнейшую способность зверьков и называют еще сеноставцами или сено­ставками.

Хотя тело их лишено грациозности и гибкости, они по-своему симпатичны. Лапки их как бы обуты в мехо­вые чулочки. Это головастые, чуть горбоносые зверьки с нашлепками округлых кожистых ушей. Привлекатель­ными их делают большие навыкате глаза, они придают зверькам глуповатый и вечно удивленный вид, особенно малышам, которые напоминают стилизованных меховых медвежат.

Самая маленькая из этих деятельных и подвижных зверьков — пищуха степная, о которой я и хочу немного рассказать От остальных она отличается не только ма­лым ростом, но и темной окраской, а также светлыми полукольцами, окаймляющими округлые уши. Если при­держиваться зоологической характеристики мест их оби­тания, то можно сказать, что грызун этот населяет слегка увлажненные луговины, заросли кустарников и даже лес­ные колки Однако на большей части своего ареала пи­щуха живет в степи, за что и названа степной.

Летними вечерами там. где они живут, слышатся гром­кие и очень приятные чистые свисты: чинь-чинь-чень-чень- чень Поначалу этот крик звучит восторженно, но к концу, словно настроение зверька меняется, крик переходит в громкий тоскливый плач. Каждый раз слушая их. я вспо­минаю свое первое знакомство с этими осторожными зверьками В те годы, мало-помалу приобщаясь к миру зверей и птиц нс по книжкам и телевидению, а прямо в природе, я постоянно вел полевые дневники, в которые за­писывал все, что видел и слышал. Однако в записях моих значились не пищуха, а пеночкн-теньковки, маленькие птички. Все эти недоразумения были связаны с тем. что. сколько я ни подбирался на крик зверьков, ни разу уви­деть их среди кустов не пришлось, и я считал, что крича­ла какая-то птичка. А какая?

Прошли годы, я обрел некоторый опыт и знания, по­зволяющие мне уже не только по виду, но и по голосам узнавать многих птиц своего края. И я понял свою ошиб­ку. Сейчас не без улыбки вспоминаю, как эти голосистые зверьки — пищухи ловко обманывали меня, не желая этого сами.

И вот в одни из летних месяцев с юннатами-зоолога­ми мы медленно шли по берегу Бухтарминского водохра­нилища в сторону озера Зайсан. В одном месте, обходя зыбучий песок, заметили в стороне небольшую рощу бе­лого тополя Там можно было отдохнуть в тени. Как только сбросили рюкзаки, в тот же миг заметили мельк­нувшего зверька. Без особого труда мне удалось поймать его. Ребята были в восторге, увидев на моей ладони шароподобного малыша степной пищухи. Напугавшись, он вгянул голову, вылупил глаза и шевелил только длинны­ми серебристыми усами. Я был озадачен, что пищуха и друг здесь, средн горячих бугристых песков. А что было слать бедным зверькам, когда бывшие луга, на которых ни жили у Иртыша, оказались затопленными? Вот они перекочевали в пески. Какова же будет их дальнейшая судьба? И получил ответ ровно через десять лет, когда новь обходил знакомую пустыню. Заночевав примерно в тех же местах, я услышал и весь теплый вечер наслаждался перекличкой множества степных пищух.

ВАРЬКА

Солнце в зените. Воздух над песками вскипал, и, казалось, пустыню трясло в горячей лихорадке. Одна­ко, несмотря на духоту и зной, за мной увязалось полчище комаров Кто бы мог подумать, что в пышащих огнем песках столько комаров Сказывалась близость заболочен­ной поймы Кулуджуна Защищаясь от назойливых кровопийцев, я срывал кусты ферул и и место колпака накрывал ими голову, да еще поднимал воротник куртки — в такую-то жару. Последняя гряда: из-за желтой хребтины показалась зеленая кустистая пой­ма Буконн, где можно было искупаться и отдохнуть в прохладе. Здесь же. в тени деревьев, стояла палатка пас­туха. а вокруг паслись коровы В стороне от палат­ки, под раскидистыми ивами, на брезентовом плаще, за­ложив руки за голову, дремал пастух. Серая, выцветшая от солнца кепка была надвинута на глаза.

Как же это он умудряется спать, когда столько комарья? И что это? Глазам не верю: взад и вперед по человеку бегала варакушка. Птичка была очень красива: на ее груди, как в синем медальоне, красовалась светло- коричневая вставка. Щелкая клювом, варакушка стреми­тельно перелетала, бегала от головы к ногам, хватая пролетающих насекомых. Еще несколько бросков - и с полным клювом насекомых она нырнула в кусты. Удивленив мое было велико — варакушки и другие соловьиные птицы очень осторожны по отношению к человеку. И вот на тебе — варакушка на кончике сапога.

Подошел ближе, поздоровался.

Идиллия безмятежности исчезла. Залаяла собака, исчезла птичка, и пастух сел. Потом прикрикнул на соба­ку и поздоровался.

Разговорились.

— Хорошая птичка, не знаю только, как называет­ся,—сказал он,—и вот так все время около меня. Соба­ке не даю рядом ложиться, чтобы не испугала ее. Варька хоть и собака, а не хуже птички мухоловит. Разумеется, не столько ловит, сколько клямкает зубами, того и гляди в азарте ухо отцапает.

Сморенная сном Варька осоловело глянула в мою сторону, но услышав свою кличку, сонно открывала глаза и смотрела в нашу сторону до тех пор, пока глаза сами не закрывались.

— Каким же образом вам удалось варакушку при­ручить?

— Так эта дружба-то сразу меж нами появилась, как только со стадом пришел. Поначалу вот здесь — он ткнул пальцем в кусты — палатку поставил, в холодке, думаю, лучше будет. Жара-то вон, сам видишь, какая! Когда уже поставил палатку, тогда и заметил, что птичка около пор­хает. хвостом дергает. Смекнул, что гнездышко рядом у нес. сказать-то не может. Сжалился и перенес палатку на другое место. Сам то я в деревне рос, вот и понял го­ре ее. Сейчас у нее птенчики вот-вот вылетят. Вот так дружба меж нами и повелась. Она хоть птушка и малая, а все одно— добро понимает.

Пастух посмотрел на меня и, убедившись, что слушаю его с интересом, продолжал:

— Теперь получается, мы соседи добрые с ней. Я ее деток будущих поберег, а она меня от комаров спасает. Вот какая дружба меж нами возникла. А птичка моя не только хорошо мухоловит, но и поет так, что заслушаешь­ся Варакушка, говоришь, зовут ее? Варька тоже значит.

Пока мы беседовали, варакушка несколько раз выбе­гала из зарослей и. блеснув глазами, исчезала в кустах.

Я попрощался. Когда отошел метров на двадцать и оглянулся, варакушка Варька уже сновала около пас­туха.

ОДИН ДЕНЬ У КУЛУДЖУНА

В Калбинских горах в апреле еще полным-полно снега. Однако на юж­ных склонах уже темнеют протали­ны и желтеют высыпки алтайской леонтнцы, цветут адонисы. Умыш — самый высокий перевал через Калбннскнй хребет: из-под колес авто­мобиля комьями летит грязь. На размытой дороге сидят стайки чер­ных ворон. И в воздухе, и на земле поют пролетные жа­воронки. Проезжаем Самарку, Казнаковку, и дорога поворачивает направо, вдоль Кулуджуна, Слева потяну­лись пески, справа широкая зеленая пойма реки. В пус­тыне по-летнему тепло и приветливо. Отошли и посвеже­ли темные можжевельники. На песке пестрят бесчислен­ные следы тушканчиков, хомячков и зайцев. Сдвоенные следки жуков-чернотелок, как швейной машинкой про­строчили желтую накидку пустыня. Вот свежие, словно врезанные в песок следы косуль. Выхожу из машины, иду, как можно, тише. Авось и увижу этих красивейших оленей. Песок натекает в ботинки. Ногам становится тесно. Приходится разуваться и выливать сыпучую струю. Во время такой процедуры слышу, как за ближайшим барханом кто-то топочет, трещит можжевельником. Осто­рожно подкрадываюсь — это и есть косули. Они на миг замерли, и я разглядел их влажные носы, темные благо­родные глаза, изящные меховые рога на голове самца. В несколько прыжков эти «летучие» звери скрылись и потерялись за желтыми увалами. Опять тихо, только да­леко слышно, как скрежещут жесткие листья гигантских злаков.

Подъехали к тростниковой пойме Кулуджуна: сквозь просвечивающие займища камышей проглядывают зер­кала водных разливов Дальше заросли сливаются в сплошную стену, которая скрывает своих многочислен­ных пернатых обитателей Белыми клочьями над Чаячь­им озером носятся с криком обыкновенные чайки. От их голосов над поймой стоит сплошной гвалт.

На плесах, как поплавки, темнеют разные утки—бе­логлазые и голубые чернети, шилохвостки и кряквы, а также редкие здесь краснобаши. Средн них самыми многочисленнымн стали лысухи. Все они уже держатся парами. Самцы вовсю ухаживают за своими подругами, при­нимая всевозможные позы и демонстрируя свое мрачно­ватое темное оперение.

Опустилось солнце. Разливы окрасились в густо-алый цвет, и кажутся еще ярче и нежнее. Стая за стаей взле­тают утки. Поднявшись над озером, они быстро выравни­ваются в длинную цепь и исчезают в задымленной сире­невой дали. Загудели токующие бекасы. С плаксивыми и гнусавыми криками над луговинами закружились чибисы. «Веретю-веретю...> — однотонно далдонит кулик-веретен­ник. Налетела стая серых цапель. Неторопливые движе­ния крыльев придают им важность и величавую медли­тельность. Цапли лениво переговариваются утробным кваканьем. Тяжко вздыхает большая выпь.

Ночь не замедлила опуститься. По-зимнему холодные звезды усыпали небосвод, наполненный свистом крыльев. Пора было возвращаться домой.

КАРАТУРГАЙ

Я иду по ровной тысячеголосой сте­пи. Средн пожухлых прошлогодних типчаков, дрожащих на ветру, ше­лестят ковыли и чиевникн. темнеют островки колючих зарослей караге­ны и спиреи. Вдали угадываются очертания далеких гор. Из-под ног неожиданно взлетает темная птица. Не сгибая широких крыльев, как большая черная бабочка, она медленно всплывает над землей. На какой-то миг птица останавливается, а потом, словно спохватившись, усиленно машет своими широки­ми. как две ладони, крыльями. Сомнений нет — это кара- тургай — черный жаворонок. С каждой секундой он все выше и выше поднимается в небо и вскоре обращается в едва заметную точку. Только песня его не умолкает и, даже напротив, набирает силу и, кажется, вместе с луча­ми солнца стекает на вешнюю степь. Жаворонок утонул в небесах, а песня живет.

И вот он стал снижаться: редкие взмахи крыльев сопровождаются все тем же приятным пением. Плавными широкими кругами он летает над землей, проснувшейся от зимнего сна. и хлопает крыльями, словно аплодирует сам себе. Но вот, сложив крылья за спиной "лодочкой", взяв разгон, он мчится над степью, почти касаясь маку- :шек трав, садится на вершину кустика и. повернувшись грудью к ветру, поет свою чудную песню. Иногда сколь зящий к земле жаворонок выбрасывает вперед свои ла­кированные темные лапки и по наклонной прямой идет к цели— на кочку или вершину кустика, или же камнем падает в траву. Жаворонок сразу же теряется из глаз, вместе с ним исчезает песня.

О КНИГЕ Б. В. ЩЕРБАКОВА

«У ОЗЕРА ЗВЕНЯЩИХ КОЛОКОЛОВ.

Начав читать эту книгу, я как-то невольно увлекся и скоро почувствовал, что многие ее страницы обладают доброй притягательной силой, способной хотя бы на не­сколько часов оторвать нас от привычной городской суе­ты и увести в удивительный, мудрый мир природы. И с удовольствием поддавшись этому желанному очарова­нию. я с искренней радостью подумал о том. что с появле­нием этой книги казахстанская анималистика стала бо­гаче, интереснее, а в отряде литераторов зазвучал новый голос — самобытный, яркий, талантливый — голос писателя-натуралиста.

Эта книга обладает целым рядом бесспорных досто­инств. среди которых главным мне кажется — способность восхищать человека красотой нашей родной земли мно­голикой. необычайной и обыденной земли, на которой мы живем, не замечая порой окружающей нас природы. Большую заслугу Бориса Васильевича Щербакова я ви­жу в том. что он не только констатирует пусть даже ред­чайшие экзотические наблюдения, но и делится с нами большим проникновенным чувством любви к родной зем­ле. сыновним чувством деятельной заботы о сохранении прекрасного, так необходимого человеку XX века, мира природы...

Как ученый и коллега Б. В Щербакова я не могу не отметить, что эта книга свидетельствует о похвальном знании предмета писания. Безусловно, он уже владеет и таким качеством, как единство профессиональной эруди­ции и писательского таланта, хотя не все еще достигнуто в этом редком и сложном сочетании. Автор молод, и, судя по прочитанной книге, он на верном пути в совер­шенствовании мастерства писателя-натуралиста...

Доктор биологических наук.

профессор. член СП СССР

П. И. МАРИКОВСКИЙ