Страница - 14

ОБОЗРЕНИЕ

Знаю твердо: молодежь и, особенно, молодые поэты отвлеченному, теоретизированному всегда предпочитают конкретный разбор сработанного, обретшего внешнюю — зримую, осязаемую форму.

И я решил сделать обзор годового комплекта Одного из журналов. Журнал выбирать не пришлось. У нас, казахов, один «толстый» литературно-художественный ежемесячник на родном языке—«Жулдыз» («Звезда»). Но комплект какого года выбрать объектом обзора? Но и тут не пришлось долго выбирать.

1972 год (хоть он уже отодвинулся в недавнее прошлое) был юбилейным годом пятидесятилетия образования Советского Союза, вторым годом победоноснотрудовой девятой пятилетки, когда не только Казахстан, но и все братские республики перевыполнили планы.

Значит, думал я, этот юбилейный год для «Жулдыза» был особо ответственным, журнал, надо думать, собрал под свою обложку все самое лучшее, самое талантливое и полноценное. И уж, конечно, журнал открыл в этот год свои страницы для молодых казахских поэтов с самыми добрыми намерениями показать товар лицом.

Я, чтобы поглубже сосредоточиться, умышленно сузил свою задачу обзора до рассмотрения только поэтических произведений, хотя, конечно, в журнале наличествовала и художественная проза и критика, и публицистика. Скажу еще точнее: меня особенно интересовала молодая поэзия, молодые голоса, вплетающиеся в многоголосый хор поэзии средних и старших поколений, потому что это наше завтра, наша смена, та возрастная категория, к которой Пушкин когда-то обратился с надеждой и грустью: «Здравствуй, племя, младое, незнакомое...»

Конечно, даже «толстый» ведущий литературно-художественный журнал не имел возможности полностью отразить состояние зрелой и молодой поэзии Казахстана в 1972 году, но все же главные, существенные черты ее в журнале, можно было полагать, зримы и ощутимы. Ведь именно отсюда, со страниц «Жулдыза», перекочевали стихи и поэмы урожая 1972 года в книги, выпущенные издательством «Жазушы».

Первое, что останавливает внимание, поражает воображение и радует — это, конечно, мирное товарищество, родное братство поэтов разных поколений, меж которыми нет и в помине той розни, разобщенности и несовместимости «отцов и детей», о чем с таким злорадством и смаком ехидничали так называемые советологи, проще сказать, наши идеологические непримиримые противники, смотрящие на все советское через дымные, мутно-серые, а то и траурно-черные окуляры. Зря каркали эти идеологические вороны. Поэтические отцы и дети прекрасно себя чувствовали в 1972 году под одной кровлей, под одной журнальной обложкой. Вот она наша поэтическая семья: поэт самого старшего поколения Утебай Турманжанов, поэты, пришедшие в литературу в тридцатых годах — Гали Орманов, Халижан Бекхожин, Хамид Ергалиев, пополнившие поэтический цех в сороковых годах — Джубан Мулдагалиев, Сырбай Мауленов и, наконец, призывники в поэзию, выдвинутые народом в пятидесятых-шестидесятых годах,— Изтай Мамбетов, Абдикарим Ахметов, Турсунхан Абдрахманова, Утежан Нургалиев, Шамиль Мухамеджанов, Сабырхан Асанов, Кадыр Мырзалиев, Кайрат Жумагалиев. Кроме того, представлена еще немалая группа молодых или малоизвестных, таких, например, как Ф. Унгарсынова, К. Бугыбаева, М. Серикова, Т. Медетбеков, А. Асылбеков, Н. Айтов, А. Бактыгиреева, С. Ламбеков, С. Тургынбеков, Е. Демеукулов, С. Оспанов.

Тесно? В тесноте, да не в обиде. Зато, прочтя годовой комплект журнала, можно не по слухам, а по личному знакомству судить почти о всей поэтической дружине Казахстана. Но и на этом широкое представительство поэтов не кончается. К бесспорной заслуге журнала надо отнести и то, что на его страницах много места отведено, по-казахски гостеприимно, переводам поэзии братских народов. Четыре номера (то есть треть годового комплекта) за обозреваемый год содержат в себе большие подборки, включающие переводы (и переводы любовно, качественно выполненные) из поэтических произведений уйгурской, узбекской, каракалпакской и корейской поэзии. А в двенадцатом, юбилейном, номере журнала помещено по одному стихотворению из всех братских союзных республик.

Чтобы иметь полное представление об интернациональном характере журнала, отмечу, что два стихотворения молодых казахских поэтесс Фаризы Унгарсыновой и Канипы Бугыбаевой посвящены американской негритянке — революционному. трибуну Анджеле Дэвис и героическому Вьетнаму, а поэма Халижана Бекхожина «Гималаи» повествует о трагической гибели индийского альпиниста Харши, ставшего жертвой предательского бездушия и эгоизма его спутников из империалистических держав. Все эти произведения пронизаны чувством симпатии и гуманного сочувствия к горькой судьбе бесправных угнетенных народов мира.

Читая и перечитывая годовой комплект «Жулдыза», я пожалел, что не встретил ни строки поэтов, составляющих славу Казахстана — Абдильды Тажибаева, Аскара Токмагамбетова, Олжаса Сулейменова, не была бы лишней и песня тогда еще не ушедшего от нас девяностолетнего акына Кенена Азербаева. Но, как молвится на Украине,— «Чего нема, того нема» или в Казахстане — «чего нет, того и на рысаке не догнать». Зато впечатляюще обаяние единственного стихотворения в журнале Утебая Турманжанова «Есть на юге река». В нем поэт, покинувший в детстве волею судьбы берега родной реки Богень, возвращается к ней, когда ему исполнилось пятьдесят пять лет. О больших счастливых переменах в родном ауле с волнением рассказывает он в контрастных картинах, с одной стороны, беспросветного прошлого и, с другой стороны, светлого настоящего. Знал Турманжа-нов народный, образный, сочный язык!

Тема родины и народа, чувство любви к земле отцов и дедов, гражданственность составили содержание подборки мягких, сердечных стихов Гали Орманова и филигранная — тонкая, большого накала лирика Сырбая Мауленова.

Всего одним стихотворением представлен в журнале поэт Хамид Ергалиев. Посвящено оно памяти незабвенного Мухтара Ауэзова и написано в связи с его 75-летием. Ергалиев говорит с ним, «как живой с живым», просит его оставаться в своей высокой роли, как было при жизни, в роли мудрого наставника.

Немало свежих, глубоких и поучительных мыслей содержится в отрывках из второй книги «Домбра» интересного и талантливого поэта Кадыра Мурзалиева, мастера философско-дидактической лирики. Поэт в этом трудном жанре добивается весьма ощутимых успехов. В двух разделах, названных «Струны мечты и надежды» и «Струны пира и веселья», К. Мурзалиев остается верным избранному жанру, почерку и интонации. Он верен и испытанным временем традициям казахских народных акынов, культивировавших своеобразную, умную, пленяющую задушевностью дидактику. Она получила у нас интересное развитие в творчестве этого поэта и его старшего собрата по перу Аскара Токмагамбетова. Дидактика К. Мурзалиева не навязчива, она не раздражает, не нагоняет скуку, а освежает мысли и незаметно убеждает. Однако повторяемость удачно-найденного приема таит в себе опасность впасть в шаблонное наставничество.

С большим циклом стихов выступил в журнале видный поэт Джубан Мулдагалиев, известный рядом своих талантливых книг на казахском и русском языках. Взявшись теперь за «новые песни» (так назвал он свой цикл стихов), поэт первую песню посвящает душе — беспокойной, мятущейся, обуреваемой противоречиями, то устремляющей лирического героя в небеса, то толкающей его в бездну; а герой тоскует по тому, чтобы она, душа, «светом зари освещала чело, дождевыми каплями блестела в глазах». Чувствуются в этой новой песне отголоски лермонтовского Демона, бесконечно далекого от земных дел и интересов.

Вторая песня посвящена Пушкину. В ней поэт искренне и взволнованно рассказывает, что с мальчишеских лет он отрицает церковных богов и признает одного бога поэзии — Пушкина, узнанного им через Абая.

Некоторые песни из этого цикла, например, песня «О необнаженном мече», представляются мне несколько туманными, содержащими намеки на какие-то обиды, неуверенность в себе и тональность их пессимистична. Песни эти звучат диссонансом в оптимистической лирике и эпике мужественного поэта, страстного публициста Джубана Мулдагалиева, автора патетических поэм-ораторий «Я — казах», «Песня о песне», «Тебе мой поклон» и, наконец, двух последних поэм —«Орлиная степь» и «Сель», за которые поэт удостоен Государственной премии СССР 1978 года.

В ряду названных песен опубликовано им очень светлое стихотворение «Перевод с казахского»—гимн родной певучей речи и древнему казахскому искусству слова.

Большим циклом стихов представлен в журнале поэт среднего поколения Шамиль Мухамеджанов. Не широк и сугубо-традиционен круг его тематики: о себе, о своем детстве и юности, о родной степи, о родителях, о жене и детях, о друзьях, о творческом труде ведет речь поэт в своей подчеркнуто семейно-бытовой лирике. Доверительный тон, легкий, безупречно ясный стих делают вполне доходчивыми эта элегические и интимно-лирические миниатюры. Примерно в такой же тональности выступает другой поэт того же поколения — Абдикарим Ахметов, с той только разницей, что тематика десятка его стихов еще уже, еще домашней, еще интимней. Сила поэзии — в гражданственности, кстати сказать, не отрицающей извечных мотивов семьи, дружбы, любви.

Вспомним, что Владимир Маяковский и Сакен Сейфуллин умели органически сочетать интимнейшее и гражданственное, являя образцы новой, высокочеловечной лирики. Их традиции — неиссякаемы в нашей поэзии. Забвенье их неизбежно ведет к мелкотемью. Зато заслуживает пристального внимания стихотворение Ахметова «Беда», оно отмечено сердечностью и гуманностью. Десять молодых джигитов с упоением смотрят на красивую девушку, разливающую чай, и когда они заметили, что у девушки нет одной ноги, то джигитами овладевают совсем другие чувства и раздумья. Они от всего сердца сочувствуют девушке, готовы всячески помочь ей, оказать братскую поддержку. Психологически тонко нарисована эта сценка в небольшом стихотворении. И насколько она поэтичней «домашних» идиллий!

В эмоционально-наполненном поэтическом оформлении рассказана в поэме «Девушка-озеро» Турсунхан Абдрахмановой легенда о кавказском озере Рида.

Поэт Изтай Мамбетов в балладе «Корреспондент» воссоздал картину боя, увиденную зорким оком корреспондента фронтовой газеты.

Значительное место в журнале отведено поэзии молодых. Это и естественно. Наряду с уже зарекомендовавшими себя молодыми поэтами в последние годы влился и литературу новый поток юных начинающих авторов, стихи которых в основном находят место в молодежных газетах и журналах. Отрадно, что журнал «Жулдыз» считает своим долгом дать место молодым.

Десять стихотворений поэта Кайрата Жумагалиева — это поэтически выраженные путевые впечатления от поездки на пойму Сырдарьи, куда он попал впервые. Картины степных просторов, зыбкий трепет степного миража, дикая красота Сырдарьи, безусловно, приметны в изображении Жумагалиева свежестью и оригинальностью восприятия. Особенно удачным представляется мне стихотворение «В ауле Ибрая». В нем Сырдарьинская долина рисуется, как край героев труда, перед которыми высится гигантская фигура прославленного рисовода, дважды Героя Социалистического Труда Ибрая Жахаева. И все же цикл К. Жумагалиева не свободен от характерных недостатков беглых путевых заметок: суховатой очерковости, поверхностности впечатлений, непродуманности увиденного, простой неосведомленности о местности. У иных авторов такая поверхностность, несмотря на достоверность описываемых явлений, нередко приводит к отсутствию поэтических осмыслений и обобщений. Не лишен этого недостатка и цикл К. Жумагалиева, где описательность преобладает над художественностью.

Утежан Нургалиев — поэт энергичный и своеобразный. Десять лет тому назад его первые темпераментные стихи были хорошо приняты читателями. Они покоряли яркостью образов, смелостью мысли, взволнованностью. Затем на некоторое время он замолчал, пока снова не опубликовал стихи, но уже усложненные, вычурные, словно бы вымученные. Читатели и критики усмотрели в этом — эксперименты, поиски и упражнения. Цикл стихов, с которым выступил ныне У. Нургалиев, свидетельствует о том, что творчество его приобретает ясность и четкость, хотя следы корявой усложненности кое-где еще дают себя знать. «Отдам тебе свое горе с русыми волосами, с золотой родинкой, отдам тебе незапыленную рубашку моего лебедя». Такие фразы с ужимкой, хотя и редко, но все же еще встречаются. Не пора ли освободиться от этого косноязычия?

Среди опубликованных поэтических произведений в 1972 году привлекла внимание большая подборка стихов Фаризы Унгарсыновой,— не потому, что это наибольшее количество стихотворений, а потому, что они выделяются своеобразным строем мыслей и чувств, определившим структуру, интонацию и эмоциональную зарядку. Она не делает тайны из того, что ее лирический герой — это она сама, девушка-поэтесса, со своим миром интересов, своей тематикой, своим мироощущением. Мечтания о взлете на самую высокую вершину или о создании песни без вознаграждения за нее, стремление иметь единственного друга, на которого во всем можно положиться, гордость сохранения верности любимому человеку, если даже он изменил ей, желание жить высоким чувством даже неразделенной любви — вот круг жизненных вопросов, составивших содержание пятнадцати стихов, вошедших в журнальную подборку. В них слышатся интонации безропотной покорной терпимости, безоглядной жертвенности, отголоски женской горькой доли прошлых веков рабского бесправия. Лирический герой — девушка, волею судьбы разлученная с любимым человеком, избравшим другую, остро переживая свое, казалось бы безвыходное положение покинутой, не теряет, однако, надежду на возвращение любимого:

Другую девушку избрал ты, милый, в жены,

Хоть сердце жаркое свое жестоко сжал ты в ком

И шествуешь, изменой черной обожженный,

Тернистою тропинкой жизни босиком...

Дальше следуют строки, выражающие то жалобу, то скорбь, то жалость, то отчаяние. Ряд стихов в этом искреннем, исповедальном цикле поэтессы, за исключением выше названного стихотворения «Анджеле Дэвис» и пейзажных стихов о весне, пронизан острым и глубоким чувством тоски и страдания. Вот еще один красноречивый пример:

Равна безумию моя любовь к тебе,

Пустила ревность в меня огненные стрелы.

«На что решиться мне?»— кричу вопрос судьбе,

Душа потрясена. Душа оледенела.

Отчаяние доходит до пессимистической нотки: «опостылели мне счастье и слава», «Я боюсь, что в толпе я могу разорваться от одиночества» и т. д. Досадно, что такая талантливая поэтесса, как Ф. Унгарсынова, хорошо владеющая стихотворным словом, как-то обеднила свой цикл узким мирком женского «самовыражения», оторванного от социального смысла. Хочется напомнить, что, например, Сакен Сейфуллин в стихотворении «Соскучился я» или Владимир Маяковский в поэмах «Облако в штанах» и «Про это» при величайшем накале интимнейших чувств, выражая потерю любимой или разлуку с нею (без надежды на свидание), нашли такую душевную глубину, страстность и человечность людей XX века, в которых личная любовь и гражданственность, безграничная скорбь и революционный оптимизм, вынужденное одиночество и нерушимая слиянность с народом вылились в чудеснейшие образцы новой, впервые зазвучавшей в мире лирики. Молодая поэтесса Унгарсынова, невольно очутившись в плену старой, давно ставшей трафаретной лирики, не сумела в этих стихах распознать новые душевные качества. Утешительно то, что Ф. Унгарсынова в лирике последних лет решительно преодолевает пессимистические нотки.

Поэт Абдрахман Асылбеков опубликовал в журнале шесть стихотворных миниатюр («Красавица Алма-Ата», «Где ж Касым...», «Два разных друга», «Тайна», «Одному агаю», «Не знает»). В них автор любуется и гордится красотой Алма-Аты, как неиссякаемым источником его вдохновения («Красавица Алма-Ата»), чтит память замечательного поэта Касыма Аманжолова, мечтая подражать его жемчужной поэзии («Где ж Касым...»), выставляет на общественный суд одного «друга», беспощадно рисуя его выскочкой, подхалимом и эгоистом, а другого—постоянного друга—в качестве антипода противопоставляет первому, как честного, обаятельного, общительного («Два разных друга»), размышляет, что главное и надежное в жизни — это честный труд.

В стихотворении «Тайна» высказывается упрек в адрес какого-то агая за то, что тот постоянно преграждает ему путь («Одному агаю»), наконец, на контрастных явлениях делается «философский» вывод о равновесии в жизни зла и добра («Не знает»). Хотя у Асылбекова и слышатся в отдельных строках нотки гражданского, социального мотива, но они звучат как-то приглушенно и туманно, заслоненные интимно-личным, не связанным с обществом, домашним ропотом лирического героя.

Похож на него и Несипбек Айтов, который в большой подборке созерцательно-пейзажной лирики не вышел за рамки раздумий о себе, своем творчестве, о ландшафтах родных мест.

Несколько изящных стихотворных миниатюр опубликовала молодая поэтесса Магираш Сарикова. Помнится, ее первый сборник стихов был сочувственно встречен читателями. Между первым сборником и этими миниатюрами она некоторое время молчала. Искренность интонаций миниатюр не вызывает сомнений; лейтмотивом звучит в них пафос возрождения, «воскрешения» и, только как эхо, доносятся издалека отголоски пережитой печали, может быть, даже скорби.

В синь, в мираж, удаляясь, идет и идет караван

Белых зим, желтых осеней, мной тяжело пережитых,

Снова ставлю я юрту, которую снес ураган,

Разжигаю огонь. Запылай, бытие, вместо быта!

Уместно будет сказать о распространенном у молодых поэтов недостатке приравнивать стихотворные выступления перед читательской аудиторией к своим дневниковым страничкам: то, что сиюминутно пишется в дневнике, чаще всего не имеет права на общественное звучание. Поспешное претворение дневниковых, беглых и мало продуманных записей в стихи, обычно, ведет к яческому мелкотемью, к ложному мнению, что буквально все, что случается с поэтом, представляет интерес для умного, вдумчивого и культурного читателя. Не избежала этой оплошности и Магираш Сарикова.

Думается, отголоски грусти и тоски вызваны сугубо субъективными моментами в личной жизни поэтессы и ныне они уже в прошлом.

Раздумья о любви, о своей поэтической судьбе, о родном очаге и природе занимают лирических героев Серика Тургунбаева («Дыхание любви»), Жениса Кашкынова («Женщина в трауре»), Сапаргали Ламбекова («Жизнь считаем борьбой»), Гульджаукен Мукаевой («У озера»), Едиля Демеукулова («Вдохновение», «Белый баловень», «Аул»), Гульсум Сеильжановой («Что с крепким корнем, то не пошатнется»), Акуштап Бактыгереевой («Я тебе верю», «Неукротимый жеребенок», «Дорожные картины»). Приходится признать, что намеченные в них морально-нравственные проблемы не получили высокого гражданского звучания.

Молодым поэтам не надо забывать, что если за философской лирикой не стоят выстраданные, подлинные душевные переживания, обретения, то эти лирические строки непременно прозвучат риторично, напыщенносухо, высокопарно и, значит, неубедительно и даже ходульно.

В отличие от приведенных выше примеров откровенного «самовыражения» интимно-психологической и пейзажной лирики отрадный образец социально-психологической лирики представляет собой поэтически-выраженное размышление Канипы Бугыбаевой «Бьется сердце». Сердце это - горячее, трепетное, и бьется оно в унисон с современностью, с духовной жизнью многонационального советского народа. Озабочено это сердце тем, чтобы не погасло его бушующее пламя, чтобы вместе «с дымом заводов и домов взлетать ввысь», чтобы мечтать о счастье, песней служить народу, чтобы мир в мире был завоеван навсегда и дети могли спать спокойно, а это возможно, если сердце верное и стойкое, как сердце батыра Маншук, чутко слышавшее, как голос правды и справедливости страны Советов повсеместно клеймит и сокрушает зло. Здесь ясно обнаруживается сердечная связь Бугыбаевой с родиной, с ее замечательными людьми. Это, к сожалению, не всегда мы находим у многих молодых лириков.

Большой цикл лирических стихов Темирхана Медетбекова написан в несколько ином ключе. Правда, и тут мы встречаем постоянное обращение к своему сердцу, к поэтическому дару. Но у Медстбекова свое особое понимание и толкование назначения сердца и он ссылается на ту, еще не спетую песню, которая, по уверению поэта, зреет, таится в душе. Призыв к ветрам со стороны Алатау, ветрам свежим, весенним, чтобы они всколыхнули все, в том числе и его лирического героя, призыв к вдохновению, чтобы оно вызвало к жизни то «единственное стихотворение», которое так необходимо людям для борьбы, для защиты легкоранимого сердца от множества ударов в жизни, все это создает особый пафос, особую тональность. У Медетбекова, с одной стороны, неудовлетворенность тем, что ни птицы, ни ветры, ни леса, ни степи, ни горы, ни моря не смогут помочь ему высказать «грустную песню сердца», а с другой стороны,— энергичное заверение в том, что он не даст покоя никому, пока не добьется своего — создания заветного стиха. Но что это за стих, которого явно не хватает, к созданию которого поэт так усердно призывает себя и других поэтов? Оказывается, это такой стих, который закален сердцем и правдой, стих, способный восхитить народ и придать сокрушительную силу кайлу и молоту.

А вот почему эта «песня сердца» должна быть непременно «грустной» и родиться из «печального сердца»— это трудно, невозможно понять.

День и ночь беспокоя, тревожа,

Будоража и мысли, и чувства,

В глуби сердца, как будто на ложе,

Стих израненный бьется безустно,

Рвется к людям он в дальнюю даль...

Ах, найти б, разогнав в мыслях муть,

Силу — выплеснуть песню-печаль,

Разрывающую мою грудь!

Этот мотив настойчиво повторяется у поэта много раз. Я далек от мысли пропагандировать безотчетное краснощекое бодрячество,— поэту присуще выражать всю гамму человеческих чувств, но все решает авторская позиция, отношение к изображаемому. Обидно, что такой темпераментный поэт со своеобразным талантом не всегда ясно выражает свои мысли, не определяет своей позиции, не все договаривает до конца, а зачастую тавтологически бьется над выражением смутной навязчивой мысли.

В ряду лирических циклов и поэтических раздумий особняком стоит небольшая поэма о батыре Амангельды, герое гражданской войны. Автор ее, Серикбай Оспанов, повествует о подвигах батыра-большевика, о том, как он из-за своей доверчивости попал в руки контр-революционеров-алашордынцев, о боевой супруге батыра Балым, о молодом акыне Нурхане, который впоследствии, как теперь известно, создал большое эпическое полотно об Амангельды. То же самое можно сказать о небольшой драматической поэме Еркеша Ибрагима «Красные генералы». Поэма эта выделяется не только своеобразием, но и патриотической и интернациональной сущностью темы, пафосом и гордостью за ум и героизм советских генералов, отстоявших социалистическую Родину в двух войнах, за беспримерное мужество Карбышева, сочувствием к борющемуся Вьетнаму, к подвергшимся нападению арабским странам. Поэма отличается также своим ритмом и интонацией, перекликающимися с поэзией Сакена Сейфуллина.

Из обозрения поэтического раздела журнала «Жул-дыз» явствует, что в нем в 1972 году преобладала лирическая поэзия, выразившая некоторые существенные стороны эмоционально-духовной жизни современников. Она неопровержимо свидетельствует, что казахская лирика встала на путь поиска и преодоления описательности, иллюстративности, риторики, все глубже исследует внутреннюю жизнь человека, хотя на этом пути у нее немало еще срывов, словесного мелководья и мелкодумья. Круг и сфера поэзии молодых были бы гораздо шире и глубже, если бы редакция журнала проявила больше требовательности к идейно-художественному качеству предлагаемого ей материала, взыскательно отбирала бы такие произведения, которые полнее отвечают требованиям времени и наполнены высоким гражданским пафосом. Была ли такая возможность у журнала «Жулдыз»? Несомненно, была. Утверждаю это потому, что хорошо помню — тогда в наших газетах и журналах появились стихи с ясно выраженной идеей мира и дружбы народов, песни о Ленине, о партии, о 50-летии СССР, стихотворения и поэмы, посвященные замечательным людям советского народа, их героическим деяниям и высоким морально-нравственным качествам. Таких стихов, с ясным и сильным социальным звучанием, в журнале, к сожалению, оказалось мало, гораздо меньше, чем хотелось бы.

Задача редакции литературного, общественно-политического журнала, каким является «Жулдыз», представляется мне, состоит не в ожидании стихийного поступления материала для публикации, не в простой регистрации самотека, а в активной целеустремленной работе с авторами, направленной на развитие поэзии в духе времени, на отбор таких образцов, которые как по идейно-тематическому, так и художественно-эмоциональному уровню достойно отражают духовный мир строителей коммунизма.

На широких просторах Казахстана поэтический урожай в 1972 году более богат и щедр, чем собранное «Жулдызом» в свои закрома, в свои элеваторы. Это не осуждение, не упрек, а дружеское пожелание и надежда на то, что «Жулдыз» будет в дельнейшем достойно представлять на своих страницах казахскую молодую поэзию. Скажу прямо: это ему по силам.