Страница - 25

В ПУЧИНЕ ФИОРДА

Он читал о море в книгах, видел его на картинках и открытках, но никогда не думал о нем. Наверное, это было потому, что рос он в краю опаленном солнцем и ему была больше знакома картина, когда в знойном воздухе за кузовом разбитой на ухабах полуторки остается столб рыжей пыли. Прохлада же моря была чем-то далеким, а далекое и неизведанное всегда лишено реального ощущения.

И вот Михаил стоит в строю новобранцев. Все прошлое теперь казалось далекой и близкой сердцу сказкой. Был уже поздний вечер, но все еще продолжалось уточнение мест и подразделений, где прибывшим в часть предстояло начинать службу. Почему-то совсем неожиданно вспомнилось, как когда-то босоногим мальчишкой гостили они с отцом у его старого друга на Оке и он вместе с оравой деревенской пацанвы собирал во время грозы на песчаной косе «молнии». Чудными и таинственными они были. Треснет небо ослепительным зигзагом. Шлепнувшись в мокрый песок огненая стрела оставит в нем выплавленную воронку или замысловатую фигурку. Странное название у них было  — чертов палец...

Воспоминания прервала команда:

— Смирно! Вольно! Разойдись! Перекур...

В опустевшей казарме к Михаилу подошёл батальонный комиссар Бессонов.

— Пойдешь к нам в военно-морское училище?— спросил закуривая.— С ответом не торопись. Тебе пока месяц все равно придется служить в этой части. Посмотришь море. А если понравится, обратишься ко мне.

После отбоя, в наступившей ночной казарменной тишине Михаил уловил глуховатые, бередящие душу вздохи моря. Должно быть, оно здесь было где-то совсем рядом. Очень близко. И вся ночь прошла у него во власти негромкого, но властного зова моря, томящего душу ожиданием встречи.

Когда Михаил впервые увидел море, то как заколдованный долго стоял возле воды, ласково шелестящей у ног. Волна, словно устав от долгих странствий, кротко накатывалась на прибрежный песок и затихала с покорным вздохом.

Каждая встреча с морем была для Михаила открытием его нрава. То оно едва слышно шепчется. То становится яростным и злым. И тогда гремят, отчаянно бьются о скалы и бетонные набережные его волны. И в это время невольно возникает ощущение, что спорить с ним могут только люди большого мужества...

Такими людьми для Михаила стали преподаватели военно-морского училища, куда он был зачислен в группу подводников. Трудно на первых порах давалась ему служба. Зимой занятия и строевая с рассветом и до темноты, а с ранней до глубокой осени в море, на практике.

Но осталось позади время учебы и не успели новоиспеченные морские офицеры обносить новую форму, как в эфире прозвучали первые сводки от Советского информбюро...

* * *

Заканчивался очередной боевой поход. На горизонте протянулась узкая полоса берега с темными пятнами скал. Но даже в бухте море неспокойное.

Прошло всего несколько часов, как подводная лодка отшвартовалась, а уже получено новое срочное задание — поставить мины у норвежских берегов.

Дорог каждый час. С наступлением темноты началась загрузка. Принимать мины, да еще под постоянным обстрелом, который ведет дальнобойная фашистская артиллерия — дело не простое. Но у минно-торпедной группы и помогающих ей моряков под командой старшего лейтенанта Шапоренко, работа спорилась.

Свободных буксирных судов на базе не оказалось, и лодка, ломая своим форштевнем тонкий лед, быстро отходила от пирса.

За ряжами рейда открывалась чистая вода.

К месту минной подстановки подошли под водой.

И вот уже мины за кормой — двадцать грозных зарядов, натянув минрелы, затаились в глубине. Корабли врага здесь не пройдут.

Командир осмотрел в перископ зыбкую поверхность моря и убедился, что всплывших мин нет. Операция прошла скрытно. Пора возвращаться на базу.

Неожиданно на горизонте смутным очертанием возникли силуэты кораблей.

— Боевая тревога! Курс — 240,— услышал по трансляции голос командира вахтенный офицер Михаил Шапоренко.

В перископ четко просматриваются корабли вражеского каравана.

Короткий маневр. На траверзе лодки танкер на двадцать тысяч тонн водоизмещения.

— Аппараты!!... Пли!—звенит по трансляции.

Пенистый белый бурун остается за несущейся к танкеру торпедой. Вспышка. Раскат грома. Танкер медленно исчезает в пучине, открывая за собой другой.

Второй залп... Корпус лодки слегка вздрагивает. Одна за другой идут торпеды. Транспорт, словно споткнувшись на ухабе, оседает носом.

Теперь, главное, умело уйти от преследования вражеского конвоя.

Ложный маневр один за другим и, наконец, введенный в заблуждение конвой теряет ее.

У базового пирса дважды поднимаются позывные лодки... Гремит двукратный залп-салют.

На берегу команду ждут по традиции, по количеству потопленных кораблей, два румяно зажаренных поросенка.

Короткий отдых. Подготовка к следующему походу.

Прибывший на борт офицер вручил командиру пакет. В приказе говорилось: «Старшего лейтенанта М. М. Шапо-ренко перевести на «Л-20». Жалко покидать экипаж после такой победы, но приказ есть приказ.

* * *

Первым Героем Советского Союза среди моряков подводных и надводных кораблей на Севере стал в январе 1942 года капитан 2 ранга Иван Александрович Колышкин. В передовой статье 10 июля того же года «Правда» писала, что в боевых походах лодки под его руководством уничтожали по три-четыре вражеских транспорта... Назначенный командиром бригады подводных лодок, он, по сути дела, возглавил все действующие подводные силы Севера — океанского, самого большого фронта морской войны.

Лодкой, на которой предстояло ходить в боевые походы Шапоренко, командовал Виктор Федорович Тамман. Он часто повторял любимую Колышкиным фразу: «Б море— дома, на берегу — в гостях». Быть в экипаже такого командира, мечтал каждый.

Новый—1943 год команда встретила у берегов Норвегии. Поставив мины в одном из фиордов, подводная лодка вошла в небольшую бухточку Конгс-фиорда. Здесь было передано оружие, боеприпасы и продовольствие норвежским партизанам.

За час до Нового года легли на дно. Командир и старпом Редькин решили дать возможность людям отдохнуть и встретить праздник.

Во втором отсеке на столе с праздничным ужином стояла... самая настоящая елочка. Лесная красавица казалась сказочной, несмотря на незатейливое убранство: вместо игрушек на ветках были развешены этикетки, галеты, таранька и даже пузырек с йодом. Украшали ее и разноцветные лампочки. Горели они так ярко и весело, будто боевой корабль стоял у родного пирса, а не лежал на дне у неприятельских берегов...

Час пролетел незаметно. Подводная лодка вышла в море и встретила караван вражеских судов.

Выбран самый большой транспорт. В полярной ночи метнулась яркая вспышка огня, разросся столб черного дыма.

Счет 1943 года открыт гитлеровским транспортом «Му-анса».

Затем новые боевые походы, новые вражеские корабли, пущенные под воду. В одном из походов и, произошло то, что потом было записано в историю подвигов моряков Северного флота.

Короткое северное лето на исходе. От Кольского залива к берегам Норвегии 2 сентября лодка шла в надводном положении. Штормовой ветер и волны хлестали по корпусу. Вахтенному офицеру Шапоренко и матросу-сигнальщику пришлось крепко привязаться к тумбе перископа, чтобы их не слизнуло волной.

В беснующейся стихии звучит голос ревуна, сигнал погружения.

Грохнул рубочный люк, и стрелка глубиномера дрогнув поползла по делениям шкалы. Наступившая напряженная и чуткая тишина не заглушается шорохом воды за бортом. Только у акустиков жизнь моря в шорохах и шумах.

Размерен ритм работы экипажа. Меняются на вахте смены. «Л—20» медленно двигается вдоль норвежских берегов, изредка поднимая перископ.

И вдруг у мыса Слетнес...:— «Слышу шум винтов,— сообщает акустик.— Пеленг двести восемьдесят...»

По-разному воспринимают люди секунды боевой тревоги, но у каждого из них в этот миг все спрессовано в один размеренно пульсирующий нерв связанный с командиром. Секунды ожидания, нетерпения, кажется ,растягиваются в часы. Весь экипаж застыл в напряжении.

Выстрелом звучит команда:—«Аппараты!.., Пли!»

Четко вырисованный силуэт транспорта в шесть тысяч тонн разламывается пополам.

Несколько минут замешательства противолодочных кораблей и они начинают преследование.

— Над нами три катера!— звучит в динамике голос акустика.

За кормой рванула серия глубинных бомб, вторая прошла по правому борту, третья — будто молотком ударила по корпусу сверху. Потух свет. Включили аварийный. Напряжение нарастает до предела.

Немногословен командир — капитан третьего ранга Виктор Федорович Тамман. Но при кажущейся медлительности и нерасторопности в принятии решений реакция его молниеносна.

Изредка вражеские корабли стопорят ход, чтообы дать возможность своим акустикам точнее определить место, где находится лодка.

Капитан направляет лодку к берегу. Только здесь противник может потерять гидроакустический контакт с ней.

Вновь серия бомб у носа. Последний рывок «Л—20», проскочив фиорд, она упала на грунт ближайшей банки. Глубина— 110 метров.

Откуда-то снизу во втором отсеке, где раньше справляли Новый год, раздался пронзительный свист, будто выходившего из торпеды воздуха. Вслед за звуком появилась вода. В затаившейся тишине она стала растекаться черным холодным пятном по дну. На такой глубине это гибель всему экипажу .Толща воды придавила лодку к грунту и может в любую минуту раздавить ее.

В этом отсеке, задраенном по аварийной тревоге, остались изолированными от экипажа тринадцать человек. Теперь от них зависит спасение лодки и людей, которые бессильны чем-либо помочь им в неравной схватке. Выстоять или погибнуть.

Первые минуты растерянности прошли, и Шапоренко понял, что только огромным усилием воли, поборов сознание неминуемой гибели в самом себе можно вступить в поединок со смертью. Он должен своим примером показать, что сейчас каждый миг нужно отдать борьбе за жизнь.

Шапоренко лихорадочно вспоминал все, что знал о подобных аварийных ситуациях. Мысли обострились до предела . Шагнув в леденящую кровь воду, он действовал теперь быстро и уверенно, ясно представив себе, что приток воды можно остановить только открыв клапан аварийного осушения. А он уже находится под водой, которая заполнила отсек на три четверти.

Обжигающая стужа. Не хватает воздуха, чтобы дышать. Старшины второй статьи Н. Чижевский и В. Острянко ныряют в поисках клапана. Тянутся вечностью минуты. Готово разорваться от неимоверного наряжения сердце, в глазах расплываются оранжевые круги. Клапан найден. Под воду пошел старшина А. Доможирский, чтобы подсоединить шланг к клапану и подать в отсек сжатый воздух.

Во избежание замыкания электрических проводов на центральному посту сняли питание в аварийном отсеке. Наступила кромешная, липкая, режущая глаза тьма. Доможирский и старший краснофлотец А. Фомин, напрягая последние силы и волю, все же подсоединили шланг к клапану.

Теперь, чтобы придать лодке живучесть, нужно создать в отсеке противодавление до одиннадцати атмосфер. Это смертельная грань для человеческого организма. Но кто знает, где та грань, за которой высокий гражданский долг превращается в подвиг?

В звонкой тишине все ждут решения Шапоренко.

Он на миг представляет прильнувшего к переговорному устройству командира, всех ждущих его голоса по трансляции в непораженных отсеках корабля. Никто из них не может приказать как поступать им — тринадцати. Решение они могут принять только сами. Решение смертельно опасное, во имя спасения экипажа.

— Как, братцы? Выдержим — и, как бы для себя добавил.— Надо.

Мгновения выхватывают из памяти присутствующих до боли знакомое и в то же время, словно еще не прошедшее прошлое...

— Надо..., Остальные должны всплыть! — мысленно соглашается каждый из тринадцати...

Шипит булькая воздух. Жизнь и смерть рядом, но надо выдержать. Бешенно стучат готовые вырваться из груди сердца...

Десять часов напряженной борьбы. Наконец, вздрогнул безжизненный до этого корпус лодки и медленно пошел вверх.

Над зыбью моря появилась из глубины поврежденная, но не побежденная «Л-20».

Отдраей аварийный отсек. В самых невероятных позах в нем распластались тела моряков, моряков мертвых, или потерявших сознание, повторивших подвиг Александра Матросова под водой, шагнувших навстречу смерти во имя спасения экипажа, и победивших ее своим высоким мужеством, всем святым, что есть в советском человеке.

Набирая ход, лодка идет к своему пирсу, идет в легенду.

— Земля!

Это слово всегда долгожданно для моряка.

За исключительное геройство, выносливость и мужество, проявленные в затопленном отсеке при спасении лодки старший лейтенант М. Шапоренко, мичман А. Пухов, старшины второй статьи А. Доможирский, В. Острянко и Н. Чижевский, старшие краснофлотцы А. Крошкин, А. Фомин и Г. Бабошин, краснофлотцы К. Матвейчук, Н. Никан-шин, А. Хоботов, А. Егоров и курсант Высшего военно-морского училища имени М. В. Фрунзе, Н. Портнов награждены высокими боевыми наградами.

На берегу Баренцева моря стоит обелиск. Он поставлен в память о погибших в рассказанном эпизоде. С одними это случилось в ходе событий, другие после смертельного давления, не перенесли кессоной болезни. Но как бы ни было память о них — людях, отдавших жизнь ради своего долга и спасения товарищей осталась навсегда в сердцах живых, поэтому и сегодня о них можно твердо сказать: «Они среди нас». Среди нас, живых, их дела, для нас, живых, их подвиг и пример беззаветного служения Родине.

* * *

... Плещутся языки негасимого огня над черным мрамором мемориального комплекса в парке имени 28-ми гвардей-цев-панфиловцев в Алма-Ате. Михайлу Матвеевичу Шапоренко кажется что, порой налетающий ветер не сбивает их, а еще больше раздувает, воскрешает в памяти прошлое.

Закололо где-то под сердцем. Надо, пожалуй, присесть на скамейку. До встречи с призывниками еще почти час.

Капитана первого ранга в запасе, в прошлом, того самого старшего лейтенанта Шапоренко, часто можно встретить среди молодежи города. Он активно участвует в работе секции военно-патриотического воспитания клуба будущего воина при Ленинском райвоенкомате Алма-Аты и многие допризывники благодарны ему за то, что именно он помог им связать свою жизнь с морем.