Бет - 3

- Первая же для спецов и членов президиума, -возразил парень.

- Все равно всем спецам не хватило, Карим. Хорошо, по возможности будем обеспечивать их. Пусть жрут, но пусть и дело делают: создадут индустрию, завершат стройки пятилетки. Мы и этой радостью будем сыты...

Парень добродушно рассмеялся:

- Не приравнивайте вы их к американским спецам. Они советские специалисты, и не надо нас делить на казахов и русских.

- Я говорю то, что думаю, милый. Политическое обоснование уж по твоей части. Проще говоря: аул -наш, они - гости, потерпим... Между собой нам, казахам, спорить нечего.

- В чем же тогда дело?

- А в том, милый, что завтра в наш трест может прийти специалист-казах. Какой он будет получать паек? Разве нельзя было, отдав девяносто пять процентов из общего пайка по первой категории русским, одно- два места оставить и для казахов?

Парень ответил на его доводы ничего не значащим смешком, и Хасен не стал распространяться дальше.

- Ладно, пусть будет так, как суждено... Я тоже поберегу нервы. Пропади все пропадом: и шовинисты в месткоме, и все остальное, - подытожил он, отворачиваясь.

Хасен вернулся к себе. На душе кошки скребли, он чувствовал, что не в силах оставить этот вопрос нерешенным, забыть. Тяжело опускаясь на стул, он снова увидел в окне высокий пик, молчаливого свидетеля своего бессилия. Тучи ушли, и белоснежная вершина ослепительно сияла под полуденным солнцем. На нее было больно смотреть...

Потребовалось изрядное время, пока Хасен успокоился и занялся бумагами. Постепенно он увлекся и не заметил, как к нему кто-то подошел, и, только услышав приветствие, поднял голову. Перед ним стоял проситель - высокий мужчина с рябым лицом и длинными рыжими усами. В темном кителе с глухим воротником, в треухе и сапогах с высокими голенищами возник перед взором Хасена Аманбай - словно бы посланец далекого земства. Хасен неожиданно почувствовал, как потеплели у него глаза. Он встал, крепко пожал Аманбаю руку.

- Твое заявление я передал самому Жарасбаеву, -сказал он, когда оба сели. - Поговорил. Рекомендовал тебя.

- А кто такой Жарасбаев?

- Разве не знаешь? Он большой человек в городе. Наш управляющий.

- Э-э, откуда мне знать?

- И то правда. Он хочет сам поговорить с тобой. Скажешь, что хозяйственник, имеешь большой опыт. Понял? Ратует за коренизацию, вот пусть и распорядится, чтобы тебя приняли... Думаю, что примут, - обнадежил его Хасен.

- Хорошо, кабы так вышло, - оживился Аманбай. -Опыт-то у меня есть, работал и в земстве и в кооперативе...

- Отлично.

- А последние два года был делопроизводителем в животноводческом совхозе.

- В каком совхозе? Близко отсюда?

- Недалеко. В совхозе «Жылга».

Хасен наклонился, почти лег на стол. Дотронулся до плеча собеседника.

- Вот и славно. Ты, наверное, сможешь найти мяса, Аманбай? Голодаем мы тут.

Аманбай рассмеялся:

- Вчера при людях не смог тебя спросить. Неужели так плохо?

- И не спрашивай, - нахмурился Хасен. - Вконец изголодались. На руках тебя будем носить, если мяса найдешь. Хоть бы немного наваристого супу поесть, посидеть, припомнить былое...

Аманбай огляделся вокруг и, убедившись, что в комнате нет казахов, заговорил смелее.

- Думаю, кое-что найдется. Лошадку одну привели в город. - Он немного помолчал и добавил: - Правда, есть небольшая загвоздка. Но об этом после. Найдется укромное местечко, где можно заколоть?

- Конечно, найдется! - Хасен радостно заволновался, заерзал на стуле. - Можно у Касымкана. Или даже у нас. Сегодня сможем?

- Попозже сообщу вам. Надо кое-что уладить.

- Хорошо бы сегодня.

- Если улажу, так хоть сегодня, - ответил Аманбай. Помолчал и заговорил, понизив голос: - Что предвидится, Хасеке? Будут перемены? Что слышно?

-Ах, какие могут быть перемены? Знаешь пословицу: «Удача живет в дальнем ауле», - бросил было Хасен безнадежно, но, вспомнив, что они долго не виделись, вильнул в сторону: - Я просто так сказал... Пытаются там... Кое-что наверняка переменится.

- Чему же верить?

- А тому, что я говорю. Голод, как народ говорит, -обостряет нюх. - Он рассмеялся вместе с Аманбаем. -Верно ведь... Не сообразили мы вовремя, упустили, дали им окрепнуть, а теперь...

- Что же теперь?

- Полоса временных трудностей. Но все образуется, мой друг, - успокоил его Хасен и добавил в заключение: - Теперь вот что: ты не порывай с совхозом, попроси Жарасбаева оставить тебя здесь. О Караганде не заикайся, ясно? Вечером встретимся, поговорим обо всем остальном.

Аманбай попрощался и вышел.

Не успел уйти Аманбай, как явилась Жамиля. Хасену сразу бросились в глаза ее заляпанные грязью ботинки и измятое блеклое пальто. Жамиля подошла, еле волоча ноги, и устало опустилась на стул.

- Что с тобой? - недовольно встретил он ее. -Можно подумать, что ты только что с пожара. Неужели нельзя быть поопрятнее?

Просторные светлые комнаты краевого треста разительно отличались от тесных прокопченных комнатушек их квартиры, а новые полированные столы и стулья, стоявшие здесь, были давней мечтой супругов. Да и сидевшие в комнате сотрудники были подтянуты, аккуратно и хорошо одеты, и рядом с Жамилей, преждевременно стареющей в хлопотах и беготне по базарам, казались людьми другого мира. «Надо же было ей притащиться сейчас», - подумал Хасен, искоса посматривая на обветренное лицо и потрескавшиеся, до черноты загоревшие руки жены. А Жамиля сидела безучастная, ей не было дела до того, что думал и переживал Хасен.

Когда-то он ходил в руководителях, не знал нужды и не испытывал никаких жизненных неудобств. В те счастливые дни жена сидела дома, следила за собой, и он, помнится, смотрел на женщин, которым приходилось трудиться, служить, совсем другими глазами... Но прошло время, когда он держался в городе хозяином, а в аулах его и Жамилю встречали как знатных людей. Перемена пришла так неожиданно и вместе с тем так резко, будто они незаметно заплутались, сбились с пути. И вот теперь они безнадежно отстали от жизни. Холодно высился за окном Алмаатинский пик, и беспощадно светлела просторная высокая комната. Он сидел в этом кабинете - один из многих неприметных работников треста... Стало больно за себя, обидно за иссохшую, опустившуюся Жамилю. Он сам и его жена казались ему сейчас сиротами, пасынками новой жизни.

- У тебя усталый вид, - заметил Хасен. Голос его теперь был участлив и мягок. - Что с тобой? Что-нибудь понадобилось?

Жамиля, удрученная было неприветливой встречей мужа, немного оттаяла.

- В Казторге выдавали чулки и шелковый трикотаж. Я заняла очередь, хотя была без гроша в кармане, простояла весь день. Только подошла моя очередь, товар кончился. Чтобы сгнить этому Казторгу!

- Разве может быть иначе? - усмехнулся Хасен. - Там не так-то просто что-нибудь купить. Как будто ты не знала...

- Что поделаешь? У меня же ничего нет.

- Подожди, я напишу записку Сальменову. - Хасен взял листок бумаги, обмакнул перо. - Говорят, в Казкрайсоюз тоже поступил трикотаж...

Жамиля совсем успокоилась.

Хасен в нескольких словах изложил свою просьбу, многозначительно упомянув, где он работает, дал Жамиле денег и встал из-за стола, чтобы ее проводить. Жамиля спрятала записку и, поднимая сумку с картошкой, как бы невзначай спросила:

- Что ты думаешь о сегодняшнем поведении Салима?

- Да, о чем он там болтал? Чего еще ему не хватает? - нахмурился Хасен. Утром он второпях не успел разобраться в их споре, слышал лишь краем уха, как Салим за что- то выговаривал Жамиле.

- Братца твоего с невесткой защищает. Видно, науськивает их против меня. Видите ли, он недоволен нашим отношением к ним!

- Откуда он взял эту манеру? - Хасен начинал раздражаться. - Какое он имеет право совать свой нос в чужие дела?

- Почувствовал, наверное, себя человеком, -скривила губы Жамиля. - Так прямо и говорит: «Как вам не стыдно...»

В последнее время Хасен замечал за братом самостоятельность суждений, которой у того раньше и в помине не было. Салим быстро рос, но еще быстрее изменялся его характер, отношения с людьми. Он словно становился чужим, переставал считаться с мнением старших. Слова Хасена о том, что дети одного отца, люди, родившиеся у одного очага, соплеменники должны идти к одной цели, стараясь не терять в пути друг друга, уже не находили отклика у Салима. Хасен знал, что это влияние новой жизни, которую сам он никогда не примет. И было страшно, что чужой, ненавистный мир упрямо пытается войти в его семью, в его дом, и настанет час, когда он не сможет этому помешать.

- Скажи ему, пусть не ерепенится, - выдавил Хасен с усилием. - А то выгоню вон. Сидит на моей шее и мне же дерзит. Посмеет пикнуть еще - дай ему в зубы! Хватит!

- Вы тоже скажите ему, - попросила Жамиля. - Другие учатся и еще заботятся о семье: сколько всего таскают в дом. А от него никакой пользы. Попросишь принести что-нибудь, так он на дыбы.

- Стал комсомольцем-активистом...

- Я, говорит, не крохобор. Получается, что мы, делящие с ним последний кусок хлеба, крохоборы. Говорит, что, пока учится, он имеет право получать только стипендию.

- Ишь, как легко хочет прослыть бессребреником! Ну, подожди, посмотрим!..

Довольная словами мужа, Жамиля подумала, что надо бы приготовить ему его любимый бешбармак. Вспомнила о мясе.

- Вы достанете мяса, Хасен? Предприняли что-нибудь?

- Похоже на то, что сегодня нам улыбнется удача, - ответил Хасен. - Потом расскажу Ты иди, Жамиля, иди, попробуй получить трикотаж.

Жамиля вышла.

Хасен снова сел за бумаги. Однако не успел он пробежать одну или две, как к нему подошел Семенов, секретарь партячейки. Хасен терпеть не мог его указаний и потому сделал вид, что очень занят.

- Товарищ Жарасбаев да и вся наша ячейка находят, что работа по коренизации идет у нас слабыми темпами, - заговорил Семенов, присаживаясь у стола. - Как идут дела? Что предпринимаете?

- Я только об этом и думаю, - тяжело вздохнул Хасен. - Постановление крайкома вполне ясное, а у нас в аппарате процент коренизации не доведен и до десяти. Такое ощущение, товарищ Семенов, что мы с вами даром хлеб едим, - продолжал Хасен. Казалось, он сильно угнетен создавшимся положением. - К вопросу коренизации я никак не могу относиться равнодушно. Мы, казахские работники, не из-за хлеба работаем. Не так ли?

- Да, конечно, вы правы, - согласился Семенов. -Расскажите, пожалуйста, подробнее о подборе кадров.

Хасен прокашлялся, невольно взглянул в окно на холодно насупившийся пик. Поспешно отвел глаза. Пик словно стоял у него над душой...

- Ты же знаешь, товарищ Семенов... Партии и правительству известно, как трудно сейчас найти квалифицированных казахских работников, особенно специалистов...

- Выдвигайте снизу, учите. За короткое время можно подготовить неплохих ребят. Надо посылать молодежь на учебу, хотя бы вот на бухгалтерские курсы. А русским товарищам предложить изучать казахский язык. Правда, это их прямая обязанность, но вам следует контролировать.

Хасен, растерявшийся было в начале беседы, уже овладел собой. Действительно, он раньше и знать ничего не хотел о выдвижении работников из молодежи, о всяких там курсах. А сегодня, словно сговорившись, все только об этом и твердят.

- Все это как раз нами и намечается, - подхватил он слова Семенова и улыбнулся. - Хорошо, что и партячейка беспокоится. Сами знаете, до сегодняшнего дня никто мне не помогал. Я был один. Теперь с помощью партячейки дело пойдет.

- Вы, должно быть, уже давно начали эту работу?

- Я как раз хотел довести до вашего сведения, в каком состоянии наши планы. Отныне будем все согласовывать...

- Что предпринято практически?

- Пока мы намерены планомерно готовить казахских специалистов. - Хасен прокашлялся снова. - Давали стипендии десяти студентам. Теперь дадим еще четверым...

- Это известно, - перебил его Семенов. - Сделано по инициативе товарища Жарасбаева.

- Верно, верно, - закивал головой Хасен, - товарищ Жарасбаев в курсе всех дел. Ну, предложили казахских работников в аппараты областных организаций. Приняли кое-кого в управление треста. Правда, число их незначительно, но все же... В общем, политика партии ясна. Мы, товарищ Семенов, должны теперь действовать сообща и не жалеть сил для выполнения указаний партии.

• До сих пор были одни слова, - заключил Семенов, похлопывая ладонью по столу. - Составьте подробный исчерпывающий план мероприятий и точно выполняйте его. Второе: через каждые десять дней ставьте нас в известность о проделанной работе. Вот так.

Хасен встал вслед за Семеновым.

• Все понятно, товарищ секретарь. Хорошо, что вы зашли. Побеседовали наконец по душам, - благодарил он, провожая Семенова до дверей.

* * *

После ссоры с Жамилей Салим пошел на занятия. Он торопился, сегодня у него было много дел. Впрочем, все дни его были заполнены лекциями, комсомольской и профсоюзной работой. Он ловил нужных людей в коридорах между лекциями, в сто­ловой, в общежитии. Сейчас в институте предстояла политическая дискуссия, или, как называли ее сами студенты, политбой. Вспомнив об этом, Салим прибавил шагу.

Он был энергичным и отзывчивым парнем, и товарищи любили его. Здоровье у него было крепкое, и достаточно было ему соснуть часок-другой ночью, чтобы утром, небрежно откинув назад густые волосы, в пиджаке нараспашку снова ринуться в гущу дел. Приход его в институт был похож на вторжение войска: одним он с ходу давал поручения, с другими советовался, с третьими яростно спорил. Общественная жизнь до сих пор была для Салима самым главным, и он отдавался ей безраздельно. Но сегодня, после ссоры с невесткой, он с огорчением понял, что жизни дома, положению старшего брата и его жены он не уделял должного внимания. Домой он приходил поздно. Потом в передней при свете лампы, поставленной на табурет около кровати, читал. Иной же раз и вовсе оставался ночевать с ребятами в общежитии. Утренняя ссора заставила его при­задуматься...

Прошло пятнадцать дней, как старший брат с женой переехали в город. Хасену не очень-то этого хотелось, но Салим, зная, что родичи часто болеют, вызвал их письмом.

Юноша помнил, что старший брат и невестка и раньше всегда смущались в присутствии Хасена, хотя каждый раз с нетерпением ждали его приезда. Стоило им прослышать, что едет Хасен, как они с радостью разносили эту весть по ближайшим аулам, рассказывая о необычайном уме и образованности брата. Не без их участия превозносили в аулах и жену Хасена Жамилю. И платья-то у ней особого городского покроя и из самой дорогой материи, и сама-то она благо­воспитанная, обходительная, почитает старших... Старший брат и его жена, ничем не отличавшиеся от простых степняков, своих соседей, в дни приезда знатной родни неожиданно становились заметными, всеми уважаемыми людьми.

Росший на руках старшего брата, Салим, конечно, тоже восхищался Хасеном. Ни у кого из его сверстников не было такого знаменитого брата, которого бы так почитали даже аульные богачи и аткаминеры. Все только и говорили о том, что всесильный Хасен будет учить Салима, выведет его в люди, сделает ради него то, что другим и во сне не приснится. Салим ни на шаг не отходил от брата, ездил вместе с ним в гости, ласкаясь, забирался на колени Жамиле. Детское преклонение перед братом осталось у Салима на долгие годы; он свято верил ему, беспрекословно повиновался и был убежден, что так и должно быть всегда. Последние два года, учась в институте, Салим в основном жил в общежитии. Зимой был занят лекциями, экзаменами, летом - практикой в колхозах и совхозах. Приходил в дом брата по праздникам, на день, на два. Только в конце этой зимы, когда в общежитии кончились дрова и стало невозможно заниматься, он временно переселился к брату. Да и воспоминания далекого детства потянули его к Хасену и Жамиле. Он тосковал по степи, по своему аулу и не мог совладать с собой. С тех пор прошло два месяца...