Бет - 4

Уже раза два он был свидетелем таких нелепых ссор. Салим недоумевал - в чем дело? Что происходит в доме? Откуда эти раздоры? Но его переживания не трогали ни Хасена ни Жамилю. Это было для него неожиданностью. Жамиля, та просто поняла его попытки уладить отношения между родными как желание завести домашние дрязги, а Хасен старательно не замечал его. И мучительные раздумья не оставляли Салима. С каждым днем они отягощались новыми догадками и открытиями, и он постепенно приходил к выводу, что это не просто семейные недоразумения, а столкновение людей разных убеждений и взглядов. Вернее, столкновение двух миров - нового и старого. Старый мир, за который держались Хасен и Жамиля, рушился, подобно блюду, разлетевшемуся сегодня утром на куски, и было обидно, что брат не видит этого. А может быть, он не в силах понять новую жизнь?.. Раньше Салим считал его образованным, а ведь оказалось, что брат не имеет сколько-нибудь серьезных знаний ни в одной отрасли науки!.. Никогда не увидишь его с книгой. Что он знает, например, обучении Маркса и Ленина, о диалектическом материализме? Раньше, когда Хасен учился, все это было запрещено. Выходит, о теории марксизма- ленинизма он и понятия не имеет... Как же так?

- Знаменитость, - бормотал Салим, вспоминая, как аульные богачи с пеной у рта расхваливали Хасена. - По тем, кто тебя любил, понятно, для кого ты старался. Но все же ты раньше стремился к чему-то. А теперь? Забился, словно сурок в свою нору, заботишься только о себе. На все смотришь с точки зрения своего брюха: вовремя ли подан завтрак, сытен ли обед, удалось ли достать всякие там блюда да чулки... А если что-нибудь не выходит, во всем у тебя советская власть виновата, социализм... Э - эх...

Салим интуитивно чувствовал свою правоту. Его удручало поведение Хасена. Но разве он исключение? Таких еще много. И он сам, Салим... В нем самом еще есть пережитки старого, черты, сложившиеся под влиянием Хасена и ему подобных.

Почему же он не додумался до этого раньше? Не мог? Или не хотел?

Может быть, он не смел, мешала вера в непогрешимость когда-то знаменитого брата?.. Салим с досады сжимал кулаки, шагал быстрее. Брови хмуро сходились у переносья. «А может, все это еще пригодится? - подумал он вдруг и сразу же почувствовал облегчение. - Ведь всегда найдутся люди, которые будут хвалить «доброе старое время». Тогда можно бы и указать им на это самое «добро», на живых представителей той жизни -хасенов... А впрочем, - махнул он рукой, - что за чепуха!.. Что за мысли какие - то несуразные...»

Салим подходил к институту. Он снова вспомнил о предстоящей дискуссии со студентами физмата.

В третьей аудитории обе группы были в полном сборе. Тема дискуссии - «Новое в организационных принципах нашей партии» - была объявлена крупными буквами, тщательно выведенными черной краской на листе бумаги. Здесь же перечислялись вопросы: о путях повышения сознательности людей, об обновлении общества, борьбе с пережитками прошлого.

Первой должна была ответить на эти вопросы группа физматовцев. Выступил худощавый бледнолицый парень с длинными черными волосами, разделенными на прямой пробор. Комсомолец, одних лет с Салимом, он говорил уверенно, взяв в основу своего выступления организацию политотделов в республике. Его слушали внимательно, делали пометки в блокнотах. Тут и в помине не было соперничества ораторов или вражды между отдельными группами, чувствовалось, что комсомольцы собрались, чтобы всем вместе обдумать и глубже понять политику партии. Выступил второй физматовец, за ним третий, и все они так или иначе дополняли друг друга.

Все говорили, в общем, правильно, хотя и несколько поверхностно. В иных выступлениях не было ясности, другим не хватало логики, конкретности. Салим не задавал вопросов, но видя, что один из ребят его факультета начал подтрунивать вызывающе, сделал ему замечание:

- Ты, кажется, забыл, что не на кулачки биться пришел?

Но кто-то из его группы уже задал вопрос:

- Кто сильнее, по-вашему: политотдел или райком? Все рассмеялись, выступавший первым снова взял

слово для ответа, но сбился, и все у него неожиданно свелось к противопоставлению деятельности политотдела и райкома. Говорил он теперь уже не так уверенно и увлеченно, как в первый раз, а смеясь и отвлекаясь на реплики. Посыпались вопросы, все заговорили разом, перебивая друг друга, в разных местах аудитории заспорили. Кто-то попытался поправить выступавшего и окончательно запутал вопрос. Поднялся шум. Аудитория разделилась на два лагеря.

И тогда попросил слова Салим. Ему очень хотелось рассказать товарищам, о чем он думал дорогой, но само собой получилось так, что он заговорил о другом.

- Товарищи, вопрос поставлен неверно! - сказал он. Шум в зале утих. - Нельзя противопоставлять райком партии политотделам. Ошибаются и те товарищи, которые ищут - кто из них сильнее и кто слабее. Надо исходить из их единства...

Салим дал оценку выступлениям товарищей, объяснил причину создания партией полиотделов, их жизненную необходимость. Доводы Салима были убедительны, и очень скоро он полностью овладел вниманием слушателей. Он говорил о задаче ликвидации различий между городом и деревней, о том, что если пережитки прошлого все еще проявляются в городе, то в аулах, надо полагать, и подавно. Один из самых трудных участков работы партии - это повышение сознательности и культуры в ауле. И тут в необходимости политотделов не может быть и тени сомнения, но при этом нельзя забывать о живом единстве деятельности райкомов партии и политотделов. Все в выступлении Салима было правильно и ясно. Ему даже одобрительно похлопали, но никто после него не просил слова.

Комсомольцы, оживленно переговариваясь, потянулись к выходу. А Салим вдруг вспомнил свои переживания и сомнения, все то, что собирался сказать в своем выступлении. «Как-нибудь в другой раз, - подумал он. - Успеется...»

* * *

Было около двенадцати часов, когда Жамиля с запиской Хасена пришла в Крайсоюз. Ей сказали, что Сальменов на заседании, и она стала ждать. Прошел час, полтора... Ее охватила усталость. С утра она побежала на базар, исходила его вдоль и поперек, толкалась в очередях, а тут это томительное ожидание... И потом неизвестно еще, что выйдет?.. Дадут ей трикотаж или не дадут? Может, уйти? Но уйти, когда в нескольких шагах за дверью находился Сальменов, было еще труднее. Ведь чулки, трикотаж сейчас такая редкость! Она не работает, единственный доход семьи - это зарплата мужа, и в доме всегда чувствуется нехватка денег. Если что-либо и покупается, то после долгого обсуждения и только тогда, когда никак нельзя уже без этой покупки обойтись. Все рассчитывается до копейки. Как же было не огорчиться утром из-за разбитого блюда?.. Нужда гонит Жамилю по очередям, конторам, по знакомым. Заставляет искать встреч с нужными людьми, цепляться за них. Нет, не может она уйти, не повидавшись с Сальменовым.

Жизнь научила ее многому: доставать вещи и на другой же день сбывать их втридорога на базаре. Она, как и Хасен, научилась не стыдиться этого. Иной раз, когда представлялась возможность получить что - либо в двух местах, Жамиля пыталась пролезть без очереди.

Иногда это ей удавалось, но иногда ее изобличали, ловили, и тогда она изворачивалась как могла, всеми способами, иной раз даже прикидывалась дурочкой. В очередях, в невообразимой давке и тесноте, она никогда не теряла самообладания. Знала хорошо, что иногда необходимы и натиск и нахальство. И, обманывая в глаза, расталкивая людей, она упорно продвигалась к цели - к прилавку.

Но вскоре ее стали узнавать, и два-три раза Жамиле попадало. Она вспомнила, как одна уйгурка обругала ее на чем свет стоит и на глазах всей очереди изо всей силы толкнула в грудь. Жамиля никогда этого не забудет. Но нужно было терпеть, ведь приходилось выдерживать и не такие удары судьбы. Она убедилась, что достаток сам по себе не приходит. Это так же верно, как и то, что человеку не дано быть сильнее своего времени. Приходится искать лазейки, где обмануть, а где, может быть, и украсть. Они с Хасеном понимали друг друга без слов. Да и о чем им, правда, говорить? Оба делают одно дело. Одно дело - одна рука... Собрание затягивалось.

- Господи!.. - вздохнула Жамиля. - И обед не готов. Что же делать? Подождать еще или не стоит? Уйти -останешься без чулок и платья... Чтоб ему пусто было! Что он там застрял?

Наконец вышел Сальменов. Поздоровался, вежливо справился о житье - бытье, добродушно пошутил. Но, выслушав просьбу Жамили, стал строг, словно бы отдалился.

• Еще нет расценки. Как только будет - сам сообщу вам.
• Но ведь я столько ждала... - огорчилась Жамиля. - Может, все-таки устроите?

Но Сальменов был непреклонен.

• Говорю же вам, что товар пока никому не будет продаваться, - ответил он и направился в кабинет.
• Так уж не оставьте меня с пустыми руками. -Жамиля сделала за ним несколько шагов.
• Хорошо... Хорошо! - отозвался тот, не оборачиваясь.
• В крайнем случае хоть половину того, что купите для своей Рахили... - отставая, крикнула Жамиля.

Сальменов не ответил. Она подождала, пока за ним не закрылась дверь, и тихо выругалась.

Стояла жара. Идти было трудно. Жамиля проклинала и улицы Алма-Аты, и Сальменова, и свой дом на окраине, до которого так далеко добираться. Подги­бались колени, плечи отяжелели. Она торопливо шагала вверх по крутой улице, ноги то ныряли в мягкую взлетающую пыль, то спотыкались об острые края разбитого булыжника. Чуть не падая, она тяжело перебирала ногами, словно захудалая лошадь, наткнувшаяся на пень. Ей казалось, что внутри у нее все обрывается.

- Ой, проклятье! Чтоб вы все подохли! - сквозь зубы ругалась Жамиля. Проклинала она и солнце, что так немилосердно пекло, словно пронзая ее своими лучами.

Еле живая дотащилась она до дома, но порог переступила, мрачно сдвинув брови, с тем же холодным, неприступным видом, с каким уходила утром на базар. Хасен в ожидании обеда лежал на постели, отвернувшись к стене. Деверь и невестка, суетясь, убирали комнату. Жамиля прошла мимо стариков молча, словно не заметив их присутствия. Старики же встрепенулись, одновременно быстро взглянули на нее и тут же робко опустили глаза. С тем же мрачным выражением на лице Жамиля разожгла примус и стала готовить обед.

Первым не выдержал деверь. Он подошел к Жамиле с черепками в руках.

- Я думаю, что блюдо можно склеить... Оно разломилось всего на три части...

Было видно, что старик решил во что бы то ни стало вернуть в дом спокойствие. Как ни тяжела была обида, нанесенная ему утром невесткой, он поступал по мудрому обычаю старых людей, не терпящих разлада в семье. А тут вдобавок невольной причиной ссоры были они сами - старики! Жамиля стояла к нему спиной, и старик не видел, как дрогнуло ее лицо и стало медленно заливаться краской.

- Если дашь немного денег, завтра я сам схожу на базар, - не смело продолжал старик. - Достаточно закрепить двумя- тремя медными заклепками...

- Теперь решили хитростью деньги заполучить? -возмущенно бросила Жамиля в лицо старику. - Такие-то, как вы, и наживаются на наших пятаках. Вот что теперь задумали!.. Когда вы жили, как порядочные, не пытаясь чего-нибудь урвать? - с треском хлопнув дверью, она выскочила во двор и чуть не столкнулась нос к носу с Салимом.

Салим от неожиданности опешил.

Он возвращался домой в самом радостном настроении. На улице стояла неповторимая алма-атинская весна, небо было ясное, высокое полуденное солнце словно ласкало молодое крепкое тело. Только сегодня по-настоящему стало тепло. Блестящие изумрудные листочки, еще не успевшие покрыться пылью, весело шелестели на деревьях, высившихся высокой ровной стеной по обеим сторонам улиц. В арыках звенела, переливаясь, хрустально чистая вода снежных вершин; среди зелени листьев мелькали белые, красные и розовые лепестки рано зацветших урюка, яблонь, сирени; заливались соловьи. А с гор мягкими волнами накатывал воздух, настоянный на аромате деревьев, цветов и трав. Он опьянял, этот бесподобный воздух, наполняя грудь радостью. И вдруг Жамиля... Такая же, как и утром, словно и не прошло нескольких часов после ссоры... Словно не было у нее глаз, и она не видела весны... Он пропустил Жамилю и вошел в дом. В передней подошел к невестке и, кивнув в сторону двери, спросил:

- Что, она все еще не унимается?

- Милый, да разве она когда-нибудь уважала старших? Скажи ей хоть ты, пусть оставит нас в покое... Нарочно, что ли, она все это делает?!

- Это блюдо можно починить, - прервал ее старик, показывая ему осколки. Он подошел, сел рядом с Салимом на кошму.