Страница - 14

Глава пятнадцатая

Жена Адила продала дачу, все ценные вещи—ковры, мебель, серебро, и всё же никак не могла собрать пяти миллионов рублей, чтобы выплатить контрибуцию. А муж наказывал из тюрьмы; пусть ничего . не жалеет, продает все. Он требовал передач — в тюрьме кормили плохо. И жена Адила отправила Ляйли на базар сме­нить шелковое одеяло на масло и мед.

Ляйли сумела произвести удачный товарообмен. В придачу она выторговала несколько тысяч рублей. Можно будет купить хлеба и отнести отцу в тюрьму. Девушка знала, где торгуют хлебом из-под полы. Она заняла удачную позицию — на углу Торговой улицы, где кончалась базарная площадь. Черноволосый мужчина в очках с сумкой в руке прошагал мимо и вполголоса сказал:

— Есть хлеб!

— Почем?

— Сторгуемся.

Они отошли в сторону. Очкастый открыл сумку и по­казал буханку. Ляйли стала торговаться. Продавец не

уступал. Подошел еще покупатель. Тогда Ляйли ска­зала:

— Беру!

Она отсчитала деньги. Очкастый протянул ей хлеб, но в эту минуту подошел безусый парнишка в военной гимнастерке с наганом на боку. Он хотел схватить за руку очкастого, но тот ловко вывернулся, а Ляйли скрыться не успела.

— Идем в Чека! —сказал парнишка с наганом и по­тащил ее за рукав. На крик Ляйли собрался народ, Нашлись защитники, стали упрашивать отпустить де­вушку. Парнишка был непреклонен. Ляйли всхлипыва­ла. На этот скандал и наткнулся Сагатов. Он удивился, увидев в центре толпы плачущую Ляйли.

— В чем дело? — спросил Саха безусого парнишку с наганом, продолжавшего тянуть Ляйли за руку.

— Спекулянтка!

— Врет. Я хотела купить хлеб! — закричала сквозь слезы Ляйли.

Толпа дружно поддержала девушку.

— Она покупала, а не продавала...

Сагатов тихо сказал парнишке:

— Отпустите ее!

— Не . могу! Проходите, гражданин, своей дорогой. Не вмешивайтесь в работу Чека.

Сагатов вспыхнул:

— Покажите удостоверение!

Парнишка осекся, видимо узнав Сагатова. Он отпу­стил руку Ляйли.

— Скажешь товарищу Басову, что мне пришлось вмешаться в твою работу, а не в работу Чека. Понял?

Сагатов повернулся и, не взглянув на Ляйли, пошел своей дорогой.

Безусый парнишка с наганом постарался незаметно скрыться.

Толпа растаяла.

Ляйли прибежала домой и восторженно рассказала обо всем мачехе.

— Если бы не Саха, я бы уже сидела сейчас в тюрь­ме! — закончила девушка.

— Хорош сокол, да далек! — с сожалением произ­несла мачеха.

По лицу Ляйли прошла тень. Да, Саха далек! Не­ужели он никогда не будет рядом с ней?

Мачеха угадала ее мысли.

— Ты напиши ему! Поблагодари! — посоветова­ла она.

Ляйли совет пришелся по душе. Весь вечер она про­сидела над письмом, переписывая его добрый деся­ток раз.

«Многоуважаемый драгоценный Саха!

Я отважилась вам написать первая, чтобы выразить свою благодарность. Мне ничего не надо от вас. Не ду­майте, что я опять прошу за отца. Я убедилась, что вы благородный отзывчивый человек. Хотела бы встретить Вас в доме у своих родителей и поблагодарить лично. Жду ответа.

Преданная Вам Ляйли».

Послание закончила стихами Абая!

Тәңрі қосқан жар едім мен.

На другой день Ляйли отправила письмо с братом. Он долго не возвращался, и это тревожило Ляйли. На­конец брат пришел.

— Отдал письмо?

— Отдал!

— А ответ?

— Обещал прислать.

Ляйли ждала день, другой, третий... На четвертый пришла соседка-татарка. Ляйли была в соседней комна­те. Дверь была открыта. Мачеха стала жаловаться — внесли половину контрибуции и все-таки не выпускают Адила на поруки. Потом рассказала, как Сагатов спас Ляйли от чекиста.         '

— Какой Сагатов?

— Тот, который управляет всем Семиречьем!

— Крещеный казах! — пренебрежительно отозва­лась соседка.

Ляйли вздрогнула: «Саха — крещеный казах!»

— Откуда знаешь? — удивилась мачеха.

— Говорят, женится на русской. Она не согласилась выходить за мусульманина!

У Ляйли упало сердце. Что же это такое?

— Сама видела,— сказала соседка.— Третьего дня он сидел с какой-то голубоглазой в парке. Со мной шел знакомый уйгур, чайханаши с сенного базара. Он и ска­зал — Сагатов в Успенском соборе крестился, принял русскую веру.

Ляйли выронила ножницы. Они со звоном упали на пол. * * *

Ляйли не могла уснуть всю ночь, а утром на другой день она надела свое лучшее платье и отправилась в облздравотдел. Ей показали дверь комнаты, где находи­лась заведующая. Ляйли постучалась и вошла. За пись­менным столом сидела голубоглазая женщина. Она подняла голову:

— Вы ко мне?

— Да.

— По какому делу, товарищ?

Преодолев первое смущение, Ляйли спросила:

— Вы — облздрав?

— Да! — ответила Глафира.

— Я так и угадала! — Играя кончиками длинных кос, Ляйли произнесла заученную фразу: — У меня сло­жилась такая жизнь, что я вынуждена учиться на ме­дика.

— На медика? Что же случилось?

— Мой жених бросил меня. Он считает, что я ему не пара.

Глафира не могла сдержать улыбку.

— Такую хорошую невесту! И кто же такой безрас­судный ваш жених?

— Сагатов.

— Сагатов? Какой Сагатов?

— Саха. Говорят, он любит девушку-медичку. Но я тоже буду медичкой. Я не отдам его никому.

Глафира промолчала.

— Вы очень его любите?

— Очень! — с жаром воскликнула Ляйли,

Девушка заметила, как «облздрав» нахмурилась и закусила верхнюю губу.

— Пойдемте. Я вас помирю с ним!—предложила Глафира и поднялась.

На секунду Ляйли заколебалась, но затем резким движением отбросила назад косы и решительно шагнула к двери.

До обкома партии они шли молча, торопливыми ша­гами, словно хотели обогнать друг друга.

— Сагатов занят? — спросила Глафира машинистку, сидевшую в приемной секретаря обкома.

— Он всегда занят.

— Есть у него кто-нибудь?

— Кажется, Басов уже ушел.

— Идемте,— сказала Глафира, обращаясь к Ляйли, и открыла дверь в кабинет секретаря обкома партии.

— Мы к вам по личному делу...

Глафира хотела объяснить причину неожиданного появления, но Ляйли перебила ее, заговорив по-ка­захски:

— Вы не ответили на мое письмо, Саха! Но я не обижаюсь. Я к вам пришла не как к жениху, а как к большому начальнику. Я хочу учиться на медика, что­бы вы любили меня так же, как вот эту девушку.

Саха с трудом удержался от улыбки и взглянул на Глафиру. Она плохо понимала казахский язык и могла только догадываться, о чем шел разговор. И, конечно, Глафира догадалась. Глаза ее лукаво улыбались, но Саха подметил в этой улыбке едва уловимый огонек ревности.

«Значит, любит»,— подумал он радостно.

Ляйли смотрела на своего жениха вопросительным взглядом, ожидая ответа.

И Саха заговорил тоже по-казахски:

— Ляйли! Вы, кажется, кончили пять классов гим­назии. Конечно, вам следует учиться. Нашей молодой республике потребуются тысячи врачей. Мы вам помо­жем поехать в Москву, Петроград или Казань. Прав­да, сейчас там очень голодно... Может быть, подождать год, другой...

Ляйли хотела услышать другие слова, но и этим она была рада.

Саха повернулся к Глафире и спросил по-русски:

— Какое у вас дело ко мне, товарищ Алексеева?

— Как я поняла, Ляйли уже рассказала вам о своем желании учиться, но дело не в этом...

Глафира запнулась и покраснела. Она только сей­час почувствовала, насколько нелепым мог показаться Сахе ее приход вместе с его невестой.

— Ав чем же?

— Я хотела посоветоваться с вами относительно во­енного госпиталя.

— Тогда останьтесь, поговорим,— сказал Саха и поднялся.

Ляйли с недоумением посмотрела на Глафиру. Эта женщина обещала помирить ее с Сахой. Но почему она ничего не говорит?

Девушка перевела взгляд на Сагатова. Это ее же­них! Почему же она, Ляйли, должна уйти и оставить его с русской женщиной?

— Я подумаю насчет вашей учебы! — сказал Саха.

Он ждал, чтобы она ушла. Ляйли поняла это и быстрыми шагами направилась к двери, унося в сердце оби­ду на жениха и вспыхнувшую ненависть к голубоглазой женщине.