Страница - 44

Глава шестая

Окончательно нарушились отношения между Оразом и Лжар после тоя. В этот день он едва добрался до до- му—был сильно пьян.

— Это все ты виновата, все ты! Все ты! — говорил он, укоряя невидимого собеседника.

Если бы Ажар была умна и тактична, она бы просто уложила мужа в постель, и на этом бы, вероятно, весь бунт Ораза и кончился: покричал бы он, покричал, да и заснул бы. Но Ажар встретила его руганью и кулаками.

— У своей шлюхи нажрался! — орала она.— Ишь ты! Надумала разлучать жену с мужем! И у тебя хватило совести пойти к ней одному, без жены? Ну и иди к ней! А мне такого мужа не надо! Сейчас же бери вещи и уби­райся!

Она вопила до тех пор, пока Ораз не бросился на нее. И бог знает, чем бы все это кончилось, если бы он не за­цепился за стул и не растянулся во весь рост на полу, а она с визгом не выбежала бы в соседнюю комнату и не разбудила весь дом. Проснувшись на другой день, Ораз долго еще сидел на постели, качал головой и вспоминал случившееся. После работы он сразу же с завода пошел к Геннадию. Пришел, уселся на диван и сказал: :

— Вот! С сегодняшнего дня я прописываюсь у тебя на этой площади.

Геннадий засмеялся. Он подумал, что за этим кроется какая-то веселая шутка, но только не мог понять, какая же именно. Дело в том, что они с женой были в обиде на Ораза. Эту квартиру они получили недавно, и ново­селье справили шумно и весело. Произошло это в тот са­мый день, когда Ораз отправился встречать Дамеш. Как ни уговаривал его Геннадий сразу же после встречи при­ехать к нему, Ораз на все уговоры отвечал одно: «Как сестра. Если будет в состоянии, придем вместе, а один я не приду. Не бросить же мне ее в первый же день? У нас будет свой праздник». Так он и не пришел.

 — Нет, правда, останусь-ка я у вас,— предложил Ораз.— Смотри, как у вас хорошо. Две комнаты... Балкон с цветами... Стол с белой скатертью... Радиоприемник... Красота! Так вот, друзья, серьезно говорю: принимайте бродягу.

— Шути, шути,— сказал Геннадий.— Нашел над чем смеяться!

— Да я не смеюсь,— серьезно ответил Ораз,— я дей­ствительно хочу снять у вас эту тахту. Понимаешь, ушел из дому.

— Неужели это правда? Машенька,—обернулся Ген­надий к жене и нерешительно поглядел на Ораза,— Лад­но!— вдруг сказал он.— Тащи бутылку... Надо сначала хорошенько выпить, а потом и разберемся!

Маша недоверчиво посмотрела на Ораза и, улыбаясь, покачала головой.

— А помнишь, Ораз, как ты на электросварщице чуть не женился? Сколько шуму тогда было?

— Но клянусь вам...— начал было Ораз.

Генка весело оборвал его:

— Брось, не обдуришь! Ну-ка, давай лучше по ма­ленькой... От маленькой голова яснеет.

В это время Маша поставила на стол бутылку, три стопки, блюдо с корейкой и соленые огурцы. Потом она снова ушла на кухню.

— Ну, так за что пьем? — спросил Геннадий.

— За мой переезд к вам! — Ораз сразу же опорожИЛ СВОЮ стопку.

Геннадий сделал было глоток, но почти сразу же поставил недопитую стопку на стол и впервые с сомнением посмотрел на Ораза.

— Нет, ты не врешь? — спросил он.

— Не вру, конечно.

— Что же тогда случилось? — спросил Геннадий.

— Да ничего особенного! Вернее, все то же: целый день ругань, слезы, попреки, пришел вчера от Дамеш, так она мне такой скандал закатила... Ай-ай! Я ее чуть не ударил. Хорошо еще, что зацепился за стул и упал, а то без милиции не обошлось бы.

Лицо Геннадия сразу стало серьезным.

— Ай-ай, до чего же у вас дошло... Маша, Маша, иди- ка сюда! Брось все, послушай! Расскажи, Ораз, ей, она все поймет.

И Ораз выложил им все. Когда он кончил говорить, наступило молчание. Маша сидела и смотрела на Ораза. Геннадий встал и прошелся по комнате.

— Да,— сказал он наконец, останавливаясь перед Оразом.— Нехорошо! Значит, хочет баба зажать тебя в кулак по-настоящему. Так, чтобы ты и не пикнул... Не поддавайся, Ораз. Это ее мать, старая сплетница, накру­чивает. А тебя весь город знает. И она будет тебя пере­воспитывать, Как бы не так... Ты вот что: ты поживи, сколько надо, у нас, а сам доставай путевку в дом отды­ха. Из дома отдыха на завод автобус ходит, будешь на нем на работу ездить, а она пусть по знакомым бегает, ищет тебя. Небось образумится! Если такие вещи женам спускать, то и жизни не рад будешь... Ты слушай меня, я плохого тебе не посоветую.

Это была правда. Ораз знал, что на Гену смело мож­но положиться. Выкручиваться да лавировать — это не Генкино дело, он скажет в глаза, и все! На него часто обижались и даже жаловались, но он на все упреки от­вечал одним: «Я люблю, чтобы слово было прямое и справедливое, вот как та железная кочерга, которой я шурую в мартене. Она и руки натруживает, и жаром об­

дает, а без нее стали не выплавишь». Часто после его выступлений спор на собраниях разгорался сильнее. Порой неожиданно резкой репликой он ставил в тупик чрезмер­но развязаного или красноречивого оратора, и тот начи­нал путаться, повторяться, разводить руками и, наконец, умолкал совсем. Но Генка был известен не только как грубиян, озорник и насмешник, его знали еще как чело­века отзывчивого и доброго. Если кто-нибудь запаривал­ся в работе, Гена без дальних слов бросался ему на по­мощь. Если кому-нибудь срочно нужны были деньги, Гена вывертывал свои карманы и поспешно отходил, не принимая благодарности. С ним часто спорили по самым разным поводам, но любили его все. Любил его и Ораз, хотя и ему самому подчас приходилось ругать и настав­лять Генку. А теперь вот Генка наставлял Ораза, и это тоже правильно.

Генка дал блестящий совет: действительно, самое луч­шее в положении Ораза — сразу же уехать в санаторий, Сегодня же он пойдет в завком и попросит путевку.

— Это хорошо ты посоветовал,— говорил он Генке,— я так и сделаю. Пусть ищет.

— Вот именно,— засмеялся Генка.— Ладно, выпьем тогда за твое новоселье.

Некоторое время они молчали. Но после второй рюм­ки лицо Генки приобрело решительное выражение, и он сказал:

— Я давно собирался поговорить с тобой, но все как- то не приходилось. Скажу сразу: неважные у нас дела, до того неважные, что как бы звание бригады коммуни­стического труда нам ручкой не помахало! Ты это чув­ствуешь?

— Разумеется, чувствую,— ответил Ораз.

— И почему? Сталь мы выпускаем некачественную, Это раз. Производительность труда у нас пала — это два. Много металла отходит в брак—это три! А отчего так получается, понять не могу... Работаем-то как будто не хуже прежнего! Может быть, ты понимаешь, где тут со­бака зарыта?

— Не особенно,— Ораз отставил от себя рюмку,—> Кое в чем, конечно, и я сам виноват.

— Ты?

— Конечно, я. Раньше я никуда с завода не отлу­чался, а теперь каждый месяц у меня то сессия, то собра­

ние партактива, то пленум и еще бог весть что. Вот в Караганду ездить приходится два раза в месяц, не меньше. Ведь на это же время требуется. Вот и получается, что варит сталь кто-то, а не я... А вы все молчите.

Генка поднял голову и ринулся в бой.

— Ну, если бы мне только раньше пришло в голову это,— сказал он свирепо.

— Так вот не пришло же,— улыбнулся Ораз,— И мне тоже не приходило... А потом все эти семейные неполад­ки, ссоры, грызня. Ты знаешь, как все это изматывает? Посмотрел я, как бы ты стал работать на моем месте.

— Я пел бы и работал! — крикнул Генка.

— Ай-ай, он бы пел! Послушал . бы я тогда твое пение... Ну ладно, не об этом речь, а вот есть у меня одна мыслишка. Нужно сократить время между отдельными операциями у мартеновской печи, понимаешь? Сжать пе­реходы от одного процесса к другому. Ес-ть у меня кое- какие наметки по этому поводу, да ведь все это надо про­верить на практике.

— То-то ты часами торчишь у дверей мартена! — за­смеялся Геннадий,— Куат все на тебя смотрит и взды­хает. Неладное что-то с бригадиром творится. Задумы­ваться он что-то начал! Как бы...

— Ой! — воскликнул Ораз.— То-то я раз заметил, как он смотрел, смотрел на меня, а потом покрутил паль­цем около лба, вздохнул и отошел.                                  ,

— Он и мне об этом говорил,— признался Генка.

— Ах, даже и говорил? Ну, ладно, пусть себе гово­рят, дело не в этом. Вопрос о сокращении времени между отдельными операциями — это очень сложный вопрос. Его надо решать с хронометром в руках. Вот этим я и займусь в ближайшее время. А что касается того, что мы не заработали звания, то я не особенно расстраиваюсь. Мне и Героем Труда быть тяжеловато.

— Хорошо, отдай звание мне и покончим с этим де-, лом. Я не подломлюсь под ним,— сказал Генка решитель­но.— Так за твои планы. Ура! — и он снова наполнил рюмки.           .           .

Всю ночь ломило раненую ногу, а под утро перед рас­светом вдруг опять заболели ампутированные пальцы, и Серегин пришел на работу в отвратительном настроении.

А тут еще уборщица забыла проветрить помещение, и в кабинете было накурено и душно. Серегин распахнул ок­но. Свежий холодный воздух хлынул в комнату. Стояло пасмурное, серое утро. Со стороны Самаркандского озера наползла черная, тяжелая туча. Видно, собрался дождь. От этого и нога ныла.

В дверь заглянула Лида.

— Николай Иванович, вас просит директор,— сказа­ла она.

Каир встретил Серегина на пороге кабинета, взял его под руку и повел к креслу.

— А вид у вас неважнецкий,— сказал он.— Что, опять ногу ломит?

«Очень тебя это трогает!» — с раздражением поду­мал Серегин.

— Как всегда, когда меняется погода!— ответил он сухо, морщась от боли.— Я уже привык к этому.

По его тону Каир понял, что говорить о своей болезни Серегин не любит. .

— Вы садитесь, пожалуйста, Николай Иванович,— сказал он.— Поговорим. Меня вчера вызывали в обком. Не догадываетесь зачем?

Серегин отрицательно покачал головой.

— Да все по' поводу той статьи,— улыбнулся Каир.— Не нравится им наш ответ. Ну, то, что мы с главным ин­женером сочинили... Говорят, отписка, начало с концом не сходится.

Лицо Серегина вдруг стало замкнутым.

— Не знаю, не знаю, о чем вы говорите,— сказал он официальным тоном.— Я это письмо и в глаза не видел. Не сочли нужным показать его парторгу... Как говорит­ся, странно, но факт.

Каир развел руками.

— Сознаюсь, виноват,— сказал он искренне,—подвел меня этот Муслим. Я думал, что он согласует это письмо с вами. А он... Странными он человек, конечно.

С минуту они просидели молча.

— Ну хорошо! — сказал Серегин, и по голосу его бы­ло слышно, что он принял извинение директора.— Так чем кончился этот разговор, что вы им сказали?

Каир невесело усмехнулся.

— Что сказал-то? Сказал, что проверяем, изучаем, дожимаем, ну, и все прочее.,. Приехал, хотел сразу же заняться этим делом, а тут, на беду, технолог заболел,»=> не с кем посоветоваться.

— Неужели заболел? Такой здоровый мужик, кровь: с молоком! — воскликнул Серегин.— Что же он, в больнице? Может, нужно ему чего-нибудь принести?    .

— Да нет, он дома лежит,— ответил Каир.— Так ведь от этого не легче. Застарелый ишиас, неизвестно, когда встанет... А тут еще другая беда — в мое отсутствие главный инженер вынес выговор Сагатовой.

Серегин снова поморщился и махнул рукой.

— Знаю. Из-за этого выговора мы с Муслимом чуть не подрались.

— Вот как? — живо подхватил Каир.— Значит, по-вашему, выговор несправедливый?

— Безусловно! — Серегин с уверенностью кивнул головой.— Несправедливый, как и всякое сведение личных счетов. Но я думал, вы снимете этот выговор, как только приедете.

— Это я сниму? — усмехнулся Каир.— Нет, куда уж мне.    '

Каир встал и прошелся по кабинету. Так он делал всегда, когда сильно волновался или сердился.

— Как же мне его снять? — продолжал он.— Ведь этот приказ согласован с горкомом, с Базаровым лично... Они же друзья — Базаров и Муслим. Как что Муслиму не нравится, так сейчас: я к Базарову поеду, я об этом с Базаровым поговорю...

— Черт! — Серегин так рассердился, что ударил ку­лаком в подлокотник кресла.— Вот я ему покажу, как спекулировать чужим именем. Да и потом, при чем тут Базаров? Дело Сагатовой — дело производственное, оно касается только технической части завода, горком тут яв­но ни при чем.

— Это-то так,— ответил Каир,— а вот бегает наш главный инженер в горком, и никто ему не указ. А сегод­ня Муслим прислал мне еще документик. Вот прочитай­те-ка! — и он протянул через стол бумагу.

«Недисциплинированность этой бригады,— читал Се­регин,— выражается, однако, не только в одном произ­водственном браке. Налицо и бытовое разложение. Бри­гадир Ораз Курышпаев пьянствует и не всегда аккуратно выходит на работу. Так например...»

Серегин пропустил абзац.

«Не лучшие результаты,— читал он дальше,— дает и смена инженера Дамеш Сагатовой. Не имея никакого производственного опыта, Сагатова тем не менее... Ввиду всего указанного, считал бы необходимым перевести ин­женера Саратову на работу в технический отдел завода, заменив ее...

Серегин прочел бумагу до конца и бросил ее на стол.

— Знакомая песенка.

Каир молча сложил рапорт и положил его в папку.

— Самая главная наша беда в том,— сказал он,— что бригада действительно сбавила темп. А тут еще брига­дир попал в милицию — подрался с кем-то. Милиции, ко­нечно, дела нет, кто он. Не нарушай тишину. А заводу не­удобно. Ну как же? Наш герой, орденоносец, и вдруг в милиции за мелкое хулиганство. В общем, бригада рас­пустилась. Слово за вами, товарищ парторг. Надо пого­ворить с людьми, да так, чтобы у них зачесались затыл­ки. Поговорите?

— Поговорю, Каир Рахимович,—проговорил Сере­гин и встал.— Крепко поговорю... Зачешутся!..

Прямо из кабинета Каира Серегин пошел в горком.

Хлестал дождь, на улице разливались бурные потоки. Серегин, вымокший и уставший, не раздеваясь, прошел прямо в кабинет секретаря. Около двери стояла неболь­шая очередь.

Николай Иванович кивнул головой на кабинет и спро­сил у одного из ожидающих:

— Есть там кто-нибудь?

— Инструктор,— ответили ему,— сидит уже целый час.

— Можно? — спросил Серегин и постучался,

— Одну минуточку,— крикнул Базаров, но Серегин уже толкнул дверь и вошел.

Базаров сидел за столом. Он быстро подписывал ка­кие-то бумаги и отдавал их секретарю. Против него в кресле сидел худой человек в тюбетейке и что-то ожив­ленно рассказывал. Оба улыбались.

Увидев вошедшего Серегина, Базаров поднял голову и сказал:

— Здравствуй, Николай Иванович, заходи! —и снова наклонился над бумагами.

Серегин подошел к столу и спросил несколько офи­циальным тоном:

— Василий Федорович, удели мне минут пять для разговора. Но только один на один.

— Вот только кончу с бумагами,— сказал весело Ба­заров и, подмахнув еще несколько бумаг, отдал их сек­ретарю.

На минуту наступила такая тишина, что было слыш­но, как сердито жужжит шмель, ударяясь о стекло.

— Это очень интересно,— сказал Базаров, продолжая прерванный разговор,— но требует самой тщательной проверки. Поезжайте на Магнитку и сами ознакомьтесь с положением на месте. А в первую очередь проверьте торговую сеть. Вопрос снабжения сейчас основной. Впро­чем, вы еще зайдете ко мне до отъезда, тогда поговорим поподробнее.                         .

. Он проводил инструктора до двери, потом вернулся к столу, опустился в кресло и сказал Серегину:

— Так, слушаю.

Серегин посмотрел на него и спросил коротко:  — И долго ты думаешь руководить таким образом?

— Как? Что? — обомлел Базаров.

— Я спрашиваю, ты долго будешь руководить горо­дом, не оставляя письменного стола?

Базаров молчал и оторопело смотрел на него.

Серегин вдруг засмеялся.

— Да нет, я еще не совсем с ума сошел, товарищ Базаров.

— Интересно,— протянул наконец Базаров.— Очень интересно! А ты не с левой ноги сегодня встал, а?

— Нет, не с левой! — сурово отрезал Серегин.— И во­обще брось-ка этот тон. Пойми: тебя должны уважать как секретаря горкома! А гы вот этого не понимаешь. Считаешь, что все тебе улыбаются и руку жмут только потому, что ты такой гениальный! А в чем твоя гениаль­ность? Три года, как ты сидишь в Темиртау, а что ты сделал за это время? Только поздравительные телеграм­мы принимал да в президиуме фотографировался — вот и все твои дела.                                                        .

— Ты говори, да не заговаривайся! — крикнул База­ров, и лицо у него вспыхнуло.— Вот такие, как ты, и му­тят людей, даром что занимают ответственные партий­ные посты,

 — Стой,— поднял руку Серегин.— Я тебя только об одном спрошу: сколько раз ты был на заводе? Вог на нашем заводе, сколько раз ты бывал?

— А я что, отчитываться перед тобой буду? — сказал Базаров и стиснул кулак.

. — Знаю — не будешь. Нечем тебе отчитываться пе­редо мной и перед всеми нами. Нечем, за три года твоего сиденья в этом кабинете ты и на заводе-то был только один раз! Вот как знатный иностранец из-кинохроники!

— Ты прекратишь или нет?—крикнул Базаров и  вскочил с кресла.

— Сиди, сиди, Василий Федорович! — Серегин мах­нул на него рукой.— Это еще только начало. Ты знаешь, сколько я тебе собираюсь высказать всего? Конечно, я и себя виню, и других товарищей. Никто из нас до сих :пор с тобой не поговорил как следует. Вот ты и возомнил про себя... А я ведь жалеючи тебя пришел...

Базаров иронически улыбнулся:

— Вот, оказывается, нашелся у меня благодетель! Да ты в зеркало посмотри, с какой улыбочкой ты гово­ришь мне все это? Иудина улыбка у тебя, товарищ Се­регин.

— Ничего,— ответил Серегин,— я в зеркало каждый день смотрюсь, улыбка у меня нормальная. А говорю я тебе так потому, что о тебе забочусь. Ведь ты же с заво­дом как знакомишься? По сводочкам да протоколам? А судьбы коммунистов решаешь по докладам вот таких хлыщей, как тот, что только что сидел перед тобой?

      — Смотри, уж и инструктор оказывается у тебя

хлыщ! — сказал Базаров.— Хотелось бы знать, что ж ты против меня имеешь? Назови факты.

      — Факты? Какие же тебе нужны факты? Разве то,

что ты три года в кабинете просидел, не вылезая из крес­ла,— не факт? Ты руководишь жизнью города, а видишь город из окна своего кабинета. Это хорошо?

 — И все-таки город я знаю, представь себе, лучше, чем ты.

— А, все это болтовня,— сказал Серегин.— Ни заво­да, ни города нашего ты не знал и не знаешь... Вот в га­зете «Советская Караганда» появилась статья о нашем заводе, так как, по-твоему, соответствует онa фактам или нет? Можешь ты в этом вопросе разобраться? Нет ведь? Нет! Обсудил ты эту статью на бюро? Опять-таки нет!

Что завод сделал после опубликования этой статьи, ты знаешь? Нет! Главный инженер наш написал письмо в газету, где разбирал статью по пунктам и со многим не соглашался. Читал ты это письмо? Ты его и в глаза-то не видел! Этот главный инженер терпеть не может молодых, всячески изводит и преследует их. Говорил ты с ним об этом? Нет! Вот видишь сколько «нет» получается, как только заговоришь о твоей работе.

— Ну что ж, продолжай, чего ты остановился? - сказал Базаров.

— Могу и продолжить,— спокойно ответил Сере­гин.— Дружба с Муслимом — это тоже твой грех. Ну как же, он все уши прожужжал в дирекции, всех инженеров тобой пугает, как серым волком: секретарь горко­ма — мой лучший друг... Слышишь, друг! Слышишь, луч­ший! Как что случится, сейчас же у него одна песня: хорошо, будем говорить об этом в кабинете Базарова. И все знают — в кабинете Базарова разговор плохой. Очень плохой для рядового инженера! Ибо всему, что Муслим скажет, тому Базаров свято поверит.

— Ну, хватит,— оборвал его Базаров.— Хватит, по­слушал я тебя. Замолчи! А то сейчас созову по телефону бюро и поставлю вопрос о твоем поведении в кабинете первого секретаря.

Серегин встал.

— Ох, силен же ты, Василий Федорович,— сказал он насмешливо.— Ну звони, звони, я был бы рад... Очень бы мне хотелось потолковать с тобой на бюро. Я бы уж там все высказал, ничего не скрыл бы, да ведь не позвонишь... Ладно... Придется по-другому действовать! Ничего, мы найдем путь!

И, стуча деревянной ногой, Серегин вышел из каби­нета.

Дождь давно перестал, но по улице еще всюду бежа­ли ручьи. Серегин посмотрел на заходящее солнце и по­качал головой. Долго же, однако, он проспорил с База­ровым. Все в нем еще дрожало от возбуждения, и он вместо того, чтобы идти домой, повернулся и пошел к озеру.

Да, Василий Федорович,— думал он,— недолго тебе сидеть в своем кресле! Такие друзья, как Муслим Мусин,

заведут тебя в такое болото, что ты из него и не выле­зешь... Ведь подумать: секретарь горкома Темиртау в гла­за не видел знатного сталевара Ораза Курышпаева... А Ораз работает, учится заочно в металлургическом ин­ституте. Если вдуматься как следует, то именно такие люди и являются гордостью республики. А секретарь горкома никогда и фамилии-то такой не слыхал. Впро­чем, и он, Серегин, тоже хорош. Его бы тоже палкой бить, да, видно, некому. Ораз сейчас на перепутье, он пережи­вает кризис, ему нужна помощь, чье-то дружеское плечо, рука, которую можно пожать. А он, секретарь парткома, только раз удосужился поговорить с ним и сразу же обозвал его мальчишкой: ты еще и жить-то как следует не начал, а уже с пьяных глаз в милицию попал,— крик­нул он тогда и в сердцах вышел, хлопнув дверью. Нет, так не годится, он не должен был кричать. Кричать мож­но только в самых крайних случаях, а не тогда, когда чувствуешь свое бессилие. Он обязан был найти ключ к сердцу этого Ораза. Не смог найти и раскричался. Разве это дело? Ему казалось, что Ораз — парень твердый, ум­ный, скромный, работящий, и вдруг оказалось, что он пьет. В милицию попал, протокол там на него составили, на тое опять неприятность вышла... Почему? Неужели зазнался? Что ж, и такое бывает... Но может, и наоборот: потому он и запил, что не везет ему... «Выдать рекорд это еще не фокус, а попробуй-ка его удержи»,— сказал он как-то Серегину. .

И в самом деле, этот рекорд бригада Ораза не удер­жала. Но работать-то Ораз любит и умеет, это все знают.