Страница - 54

ЧЕТВЕРТАЯ ЧАСТЬ. Глава первая

— Мама, сколько времени я проспал? — спросил Каир,вскакивая на ноги.

— Немного, совсем немного, дорогой. Час, не боль­ше! Вставай, я приготовлю ванну, а то кто-нибудь опять придет и помешает.

Повторять Акмарал не пришлось. Каир сорвал с ве­шалки полотенце и отправился в ванную. Там он плескал­ся, фыркал, что-то напевал и смеялся. Сразу слетели и усталость, и недовольство. Сны в эту ночь были стран­ные и причудливые — расскажи он их матери, она за­вела бы волынку на полчаса: все поняла бы, все объяс­нила, всему нашла бы свое толкование. Сказала бы, кого опасаться, на кого надеяться, кто враг, а кто друг. «Это не я говорю — это сон сказал»,— изрекла бы она с су­ровой непререкаемостью, и попробуй тогда с ней по­спорь. А что, если воспользоваться этим по-своему: рас­сказать сон и подпустить несколько подробностей на­счет Дамеш, может, мать и сменит тогда гнев на милость? Ведь все равно придется сообщить ей о своем намерении жениться на Дамеш.                               .

В дверь постучали.

— Что там такое, мама? — спросил Каир.

— Вылезай, вылезай,— крикнула Акмарал.— Звонят с завода.

— Пусть позвонят через пятнадцать минут,— сказал Каир и опять нырнул с головой в воду.— Ух, хорошо! Все грехи с себя смыл!

Выйдя из ванны, Каир подошел к зеркалу, стал при­чесываться. Волосы у него были пышные, волнистые и блестящие. Мать стояла сзади и с любовью смотрела на него.

— Мама, что случилось с Оразом? — спросил Каир.

Акмарал сердито взмахнула рукой.

— Что? Да чуть голову себе не сломал! Спасибо, добрые люди нашлись, вытащили его чуть ли не за уши.

— А сейчас что с ним?

— Лежит в больнице, выздоравливает.— Опять за­звонил телефон, и Каир снял трубку.— Да,— сказал он.— Слушаю! А, здравствуйте! здравствуйте, товарищ Сере­гин! С величайшим удовольствием! Да, сейчас и заходи­те! Буду ждать! Как Дамеш, не вернулась еще? Что же так? Ага! Ну, хорошо, поговорим.

Он положил трубку и сказал Акмарал:

— Мама, через час здесь будет Серегин, собери-ка ты что-нибудь такое-эдакое... '

И пошевелил пальцами в воздухе.

— Что я слышала? Говорят, Дамешжан собирается переезжать в Алма-Ату? Это правда? — спросила Ак- марал.

— A-а, разговоры! Никуда она не уедет! — с досадой поморщился Каир.— Вот что,— он повернулся к матери.— На днях надо будет пригласить в гости ее и Аскара. Ты подумай-ка об этом. Надо, чтобы все было как следу­ет. Понимаешь?

Каир сказал это повелительным, не терпящим возражений тоном, и Акмарал ничего ему не ответила, только кивнула головой в знак согласия, показывая, что ей все равно — Дамеш так Дамеш... С Аскаром она при­дет, так с Аскаром...

«Значит, подействовал мой разговор на нее»,— поду­мал Каир.

Но Акмарал вдруг снова подошла к нему.

— Сынок,— сказала она просительно,— а может, и Муслима бы пригласить? Он же твой агай. Он так всег­да радуется твоим успехам, пригласи его, а?

— Нет,— сказал он коротко,— не надо.

Акмарал вздохнула и ушла на кухню. Ну что ж, пусть дуется, нельзя же ей рассказать, что Муслим...

В этот момент послышался звонок, Акмарал побе­жала отворять, донесся смех, приветствие, и вдруг Мус­лим, выглаженный, пахнущий духами и дорогим таба­ком появился в дверях.

— Добрый день, дорогой,— сказал он и положил портфель на стул.— С приездом! А мы здесь с женгей уже заждались тебя!

— Спасибо,— Каир пожал ему руку, усадил в крес­ло и сам сел напротив.

. — Ну, как дома, все благополучно? Жена, сестра, дочка здоровы?

— А что им делается? — ответил Муслим весело,—Живут.

- Да?

' Каир включил радиолу, а Муслим тут же ушел на кухню. Музыку он не любил. Каир сидел и слушал — звучала симфоническая поэма Тулебаева «Огни комму­низма». Тулебаев — любимый композитор Каира, и сей­час, слушая его, Каир вспоминал, как они с Дамеш ве­чером ходили по берегу озера, слушали отдаленный шум большого города и смотрели на его огни.

И еще вспомнился Каиру Крым, вид с горы Аю-Даг на Ялту. Так же, как и в Темиртау, и там, в Крыму, плещутся о берег волны, так же, как и в Темиртау, там мигают огни, а надо вседо этим простирается чудесное южное небо и отражается в темных волнах моря. Так он сидел, улыбался, вспоминал то то, то другое, и вдруг до его слуха донесся шепот. Это в кухне его мать секрет­ничала с Муслимом.

— Ему сколько лет-то? Да неужели скоро трид­цать?— говорил Муслим.— Так, пора заводить семью. Но только разве Дамеш может быть ему женой? А ведь она... Слышали? Никому не хотел говорить, а вам ска­жу...— и Муслим вдруг перешел на такой тончайший интимный шепот, что Каир уже больше ничего не ус­лышал.

«Вот негодяй»,— подумал он и сделал движение, чтобы встать, но Муслим уже подходил к нему, улыба­ясь и протягивая руки.

— Каиржан,— сказал он, сияя,—• а мы тут с твоей матушкой говорили о тебе. Знаешь, мы люди старые, а у старых людей такой обычай — старый должен забо­титься о младших. Вот я хочу тебе кое-что присоветы- вать! По-родственному, по-стариковски. Не обидишься?

— Смотря по тому, о чем пойдет речь,— натянуто улыбнулся Каир.

— Речь пойдет о серьезном, идите сюда, женгей, это и вас касается. Речь идет о том, чтобы тебя женить. Я нашел тебе невесту. Врач, красавица, умница. Только что окончила институт, скоро приедет сюда. Что ска­жешь?

«Здорово,— подумал Каир,— и ведь ничего его не смущает».

— Я вот что скажу,— ответил он, сдерживая свое возмущение,— не заботьтесь вы обо мне, Муслим Сапа­рович. Хотя мы и родственники, но уж как-нибудь я най­ду сам себе жену. Хорошо?

— И уж обиделся, честное слово, обиделся! — захо­хотал Муслим.— Я ведь в шутку, а ты всерьез! Я-то... женгей жалуется: «Пустой дом,— говорит она,— как гроб, даже словом перекинуться не с кем». Вот я и предложил.

— Мама сама знает, почему я не женюсь,— сказал Каир. Он рванул дверь на балкон и вышел из комнаты.

Муслим побежал за ним следом, постоял сзади него, поулыбался и спросил уже совсем другим тоном:

— Ну, каковы результаты поездки, Каиржан? Что хорошего видел? Что нового привез?

— Много хорошего! Все было хорошо! — Каир го­ворил не оборачиваясь.— А у вас здесь что нового?

Каир почувствовал, как Муслим насторожился, и бросил недовольный взгляд по направлению к кухне, где гремела посудой Акмарал. Этот взгляд означал: вот, мол, где источники твоей информации.

— Много ли шлака? — продолжал спрашивать Ка­ир.— Сколько стали какой марки выплавили?

Муслим вздохнул:

— Шлака у нас сколько угодно. Ведь в дежурство Сагатовой авария случилась. Целая смена из-за нее не выдала металл. Горком душу из меня за это вымотал. Ведь позор же, такой большой завод...

— А почему случилась авария? — спросил Каир.— Вы проверяли?

— Ну, а как же! — Муслим даже взмахнул рукой.— Халатность, безответственное отношение к своим обя­занностям сменного инженера. Вообще-то Сагатова это, конечно, горе, а не инженер. Как только появилась она на заводе, так и пошли несчастья! Бригада Курышпаева только что не на черепахе едет! Дисциплины никакой, только хи-хи-хи да ха-ха-ха! Как она зайдет в цех, пар­ни соберутся вокруг нее в кольцо, и начинается разго­вор часа на три, ну, а работа, конечно, в это время сто­ит! Господи, да когда же это было видано, чтобы казашка работала инженером — да еще где? В сталели­тейном цехе! Абсурд! Глупость! Авантюра! Я понимаю, ты, конечно, назначил ее на это место, и тебе неудобно ее уволить, но я-все неприятности принял на себя.

— Как же это так? .

— А так! Переставил ее по службе, да и все. Назна­чил заведующей технического кабинета, она же раньше

в аппарате министерства работала, ну, значит, и эта работа по ней. Согласовал все с Базаровым, но вот как ты посмотришь, не знаю! Ведь у тебя с ней какие-то путаные отношения. То вы ссоритесь, то миритесь.

— При чем тут наши отношения? — сказал Каир.—» Это же работа!

— Да нет, конечно, ни при чем,— заговорил Муслим улыбаясь.— Я только так, к слову пришлось.

Каир снова отвернулся от Муслима и через откры­тую дверь балкона стал смотреть на улицу. Что ж, ни­чего не поделаешь, Муслим — его гость, он может го­ворить все, что захочет, настоящий ответ он получит только завтра — на заводе.

— Да, так вот,— продолжал Муслим.— За два дня до твоего приезда меня вызвал в обком новый секре­тарь — мой старый друг,— последние слова Муслим про­изнес нарочито значительным голосом и поглядел на затылок Каира.— Так вот мы с ним все согласовали,— продолжал Муслим.— Кстати, он и про тебя спраши­вал, что он, мол, за человек в частной жизни? Я гово­рю, человек он честный, горячий, искренний. А он зна­ешь, что мне ответил? Ну, хорошо, Муслим, следующий раз, когда я буду у тебя, ты и его пригласи, нам обяза­тельно надо познакомиться.

«Так,— подумал Каир.— Он хочет предупредить. На заводе авария, в цехе беспорядок, и виновата в этом Дамеш, с которой у меня какие-то не совсем понятные отношения, за это Муслим переместил ее по должности. Все согласовано с обкомом. Секретарь — друг Муслима и полностью с ним согласен. Экий все-таки скотина, этот Муслим! Грубая и нахальная скотина! Уж надо бы­ло бы как-нибудь потоньше работать... Подойти бы к тебе, друг хороший, взять тебя за шиворот и поговорить по-свойски! А вот нельзя! Ведь в самом деле на заво­де была авария и в самом деле виновата Дамеш, этим он и пользуется. Нет, тут надо действовать обдуманно».

— Ну, что ж,— сказал Каир мирно.— Посмотрим, подумаем, если, конечно, была халатность...

От дальнейшего разговора его избавил приход Се­регина и Кумысбека. Обнялись, поцеловались, загово­рили о разном. Усадили Каира за стол, заставили рас­сказывать про Москву. Каир говорил с удовольствием и забыл про все. Ведь речь шла о завтрашнем дне, о пе­

реходе от социализма к коммунизму. «В коммуне оста­новка»,— пел в юности Каир. Вот об этом и говорили на пленуме.

— Да, каждый должен внести что-то свое собствен­ное, такое, чего еще не было,— подтвердил Серегин,— Это и есть плата за билет на поезд.

— Ну, а если мы и заплатить будем не в состоянии, то тоже не отстанем,— засмеялся Кумысбек.— Уцепим­ся с Мусеке за подножку и все-таки проедем. Так, Мусеке?

— Дорогой мой,— сказал Муслим холодно.— Я не для того забывал на работе все: и себя, и жену, и ре­бенка, чтобы цепляться за подножки чужих вагонов. Я старый кадровый работник, у меня за плечами все- таки не три года стаж, а все двадцать. Этого я хоть прошу не забывать.

— А-а! — поморщился Серегин.— Разве в одних летах дело? Плата за проезд в царство социализма — это и труд и добрая воля... А в этом отношении бывает так. что три года значат больше, чем полстолетия. Бывает и так, товарищ Мусин, бывает, не спорьте.

Муслим поглядел на него внимательно и ответил не сразу.

— Ну что ж. Конечно, и так бывает. Ты работал, работал, а пришли новые люди и сказали: сколько ты ни работал, а все равно цена твоей работе грош. Что ж, ты соберешь свои манатки и уйдешь. Старый дирек­тор, который уступил свое место Каиржану, понимал это. Только выразил он это по-другому: «Мы теперь как израсходовавшиеся купцы,— говорил он.— Хорошо, плохо ли то, что мы делали, но товары куплены, деньги мы израсходовали до копейки». Так вот, если мои кол­леги посчитают, что кошелек мой пуст и я уж не поку­патель, что же... Придется, конечно, поклониться, по­благодарив за науку, и уйти... Я предвижу это и к это­му готов каждую минуту.

— Бросьте прибедняться, Мусеке,— хмуро сказал Ка­ир,— никто кошелек ваш не проверяет и с базара вас не гонит. Другое дело, если вы сами знаете, что вы на­столько пусты, что лучше всего вам подобру-поздорову ехать домой. Но в этом уж вы сами как-нибудь долж­ны разобраться.

Наступило неприятное молчание, слова Каира про­звучали как предупреждение.

— Да что-то рано ты заговорил о банкротстве,— сказал Серегин.— Тебе сколько лет? Другие в твоем возрасте и не думают о своих годах.

— Знаю,— резко оборвал его Муслим.— Все знаю! И вообще хватит об этом. Давайте лучше прослушаем рассказ Каира до конца.

...Когда гости собрались уходить и стояли в перед­ней, быстро вбежала Ажар и бросилась брату на шею. Лицо Каира просветлело. Он очень любил сестру, хотя сурово осуждал ее поведение в последнее время. Да, и он сам виноват в этом, он совсем забросил Ажар, не видел ее по целым неделям, мало ли что ей могут на­шептать кумушки-соседки.

— Ну, как Ораз? — спросил он сестру.

— Хорошо,— Ажар поцеловала брата.— Очень хо­рошо! Ждет тебя. Хочет поделиться с тобой одной тай­ной. Ты не знаешь, что это за тайна?

И Ажар с такой улыбкой посмотрела на Каира, что он понял: в эту тайну Ажар посвящена тоже.

С раннего утра Каир ходил по заводу, разговаривал с рабочими, осматривал грузовые машины. Они непре­рывным потоком въезжали и выезжали из ворот завода. Он особенно остро почувствовал, что отвечает за все, что. здесь происходит — за всех людей, за машины, за все механизмы. Раньше всей полноты этого чувства у него не было, ко всему он относился внимательно, но с трепетом, как новичок: сидел в кабинете, выслушивал доклады. А сейчас ему хотелось на все посмотреть соб­ственным хозяйским взглядом. Главное в нашем деле, сказал ему директор «Запорожстали», всегда ощущать, что завод мой — дом родной. «Вот именно так»,— по­думал Каир.

Он вызвал Лиду и продиктовал ей несколько при­казов. Об одном из них он сказал:

— А этот отпечатайте немедленно, дайте мне на под­пись и пошлите к Сагатовой с курьером.

— Слушаюсь,— ответила Лида и вся зарделась от радости.

Потом Каир вызвал по телефону Серегина и дал ему прочитать этот приказ, который звучал очень коротко и лаконично: «Приказ главного инженера завода М. Му­сина в отношении перевода товарища Сагатовой Д. на работу заведующей технического кабинета отменить, восстановить ее на прежней должности».

Прочитав эти несколько строк, Серегин пожал Каи­ру руку.

— Ну что? — спросил Каир.

— Очень правильно,— ответил Серегин.— Но... Так ли все это просто? Ведь свой приказ Муслим согласо­вал с совнархозом?

— Отлично! Значит, отмену его я согласую с об­комом.

— Ну, а если и обком все-таки поддержит Мусли­ма? — спросил Серегин.

— Тогда ничего не поделаешь — будем писать в Ал­ма-Ату, в ЦК.

— А Муслим о твоем приказе знает? — спросил он, — Нет еще,— улыбнулся Каир.

— Но как же так? — видно было, что Серегин огор­чился.— Как же так: не вызвал его, не поговорил с ним, не узнал даже, чем вызван его приказ... Отменил, и все. Так нельзя. Ведь он теперь будет на тебя всех собак вешать.

— Я вчера пытался выяснить это у себя дома. Ни­чего толком он не может сказать! Никаких оснований у него не было.

— Дом — это не считается,— хмуро возразил Сере­гин.— Ты сюда его вызови!

— Хорошо.

- Каир позвонил Лиде и попросил ее найти Муслима.

Муслим явился сияющий и веселый, сказал какой- то комплимент директору, справился о здоровье парторга, сказал что-то смешное и сам начал над этим хохотать.

— Так вот какое дело, Муслим-ага,— сказал Каир, терпеливо подождав, когда он кончит смеяться.— Я от­дал приказ о восстановлении Сагатовой.

— Вот как,— деланно-равнодушным тоном сказал Муслим.

— Да, вот так. Я не вижу оснований для ее перемещения... Как хотите, а я не вижу!

— Да какие же тут могут быть основания, товарищ директор? Одно только основание: не умеет она рабо-

тать, да и все. Опыта никакого, производства не знает, да вряд ли скоро и узнает. А до цеха Сагатова работа­ла в канцелярии. Вот я ее и вернул туда же. Чем это плохо?

— Всем это плохо! И вы зря говорите, что Сагатова не умеет работать. До сих пор она со всем справлялась, а если чего-нибудь не знала, так узнает. Пусть практи­куется, это и называется воспитанием кадров.

— И, практикуясь, устраивает аварии, останавлива­ет цех, так, что ли? — усмехнулся Муслим.— Разве ава­рия — это не основание для перемещения?

Каир пожал плечами.

— Смотря отчего произошла авария. Если авария произошла по халатности или оттого, что мастер был пьян, то, конечно, это основание. Но, если из-за каж­дой ошибки или просчета мы будем гнать с места ин­женеров, на это я, как директор, пойти не могу.

— А вот я, главный инженер, в данном случае на это пошел,— сказал Муслим и слегка ударил себя ку­лаком в грудь.— Пошел! И не только сам пошел, но и согласовал этот приказ с директивными органами. От­менить вы его не можете.

— Ну, тогда извините,— Каир развел руками.— Я-то думал, дорогой товарищ, что прием и увольнение работ­ников — это функция только директора.

— Да! — Муслим кивнул головой.— Директора и совнархоза. Директор назначает, а совнархоз утверж­дает! Так вот я, как ваш заместитель, Сагатову уволил, а совнархоз это утвердил.

— Ну, с совнархозом-то я договорюсь, вы не бой­тесь,— сказал Каир.

— Я ничего не боюсь, но только если вы сами для себя все уж решили, так при чем же тут я? — с этими словами Муслим поднялся с кресла.— Тогда уж решай­те все сами. Больше я вам не нужен? Да? Ну, тогда простите.

Он пошел к двери, приотворил ее и остановился на пороге.

— Но имей в виду, Каиржан,— сказал вдруг с уг­розой.— Завод — это не твоя собственность, и я это так не оставлю.

Хлопнув дверью, он ушел.

Каир посмотрел на Серегина, и оба они засмеялись.

— Силен, ух, как силен! — сказал Серегин— Так ему и хочется показать свою силу, доказать, кто он такой.

— Он вчера еще это мне показывал,— махнул ру­кой Каир.— Ладно, переживем. Если зайца бояться, таки капусту не сажать.

— Тут, кажется, действительно, нашла коса на ка­мень,— задумчиво сказал Серегин.— Он ведь что дума­ет? Он думает: я старый заслуженный инженер, за моими плечами двадцать лет производственного стажа, а этот сопляк только что соскочил со студенческой скамьи и уж норовит мною командовать. Так я покажу ему, кто он и кто я... Вот он и показывает, а чуть что, так грозит Базаровым! Он и про меня ему наговаривает,

— Да что же он может про вас наговорить? — спро­сил Каир.

— Да все, что взбредет ему в голову. Впрочем, он больше пишет, чем говорит. Вот случилась авария у Дамеш — письмо, отказался Ораз от звания —опять письмо, обозвал я его демагогом — целый доклад на десяти страницах! Серегин — грубиян, Серегин — склоч­ник! Для него не существует авторитетов, он никому не дает спокойно работать. Вообще-то он старается дока­зать, что все зло на заводе идет от меня. Вот ты сказал ему, что отменишь его приказ, а он, конечно, сейчас же подумал — это рука Серегина. Вот почему, пока вы спо­рили, я сидел и молчал. Любое мое слово в защиту тво­его приказа — это явное доказательство того, что мы спелись за его спиной.

— Спелись? Прекрасно! — Каир ударил ладонью по столу.— Давайте споемся как следует! Поставим воп­рос о Муслиме на партийном собрании. Заслушаем его доклад о том, как он думает выполнять решение Плену­ма ЦК об автоматизации производства в условиях на­шего завода. Пригласим и Базарова — пусть послушает,

— Правильно, я уж думал об этом,— сказал Се­регин.

— Ну вот и отлично! И я тоже выступлю, расскажу о Москве. Объявим, что явка обязательна, пусть при­дут все коммунисты.

Когда Серегин ушел, Каир до конца рабочего дня просидел в кабинете, мелких повседневных дел за вре­мя его отсутствия накопилась уйма. Один посетитель просил заменить комнату квартирой, другой хотел пе рейти с одной работы на другую, третий жаловался на тальника цеха. Каир записывал просьбы, иногда вы­звал Лиду и поручал ей связаться, выяснить, согласовать и подготовить проект решения. Целый день хлопали двери директорского кабинета, трещали телефоны и в кресле напротив стола менялись люди. В половине шестого Каир почувствовал, что очень устал.

Он вызвал машину и поехал домой.

Лида вручила Дамеш приказ и сказала:

— Не опоздай, директор будет тебя ждать с утра.

Когда Дамеш зашла в кабинет, Каир уже сидел за столом и разговаривал с инженерами технического от­дела. Увидев Дамеш, он встал. За ним поднялись и все присутствующие. Только один начальник технического отдела Платон Сидорович, недавно вставший с больнич­ной койки, поднял руку, приветствуя Дамеш, но с мес­та не сдвинулся.

 Дамеш поглядела на улыбающегося Каира и вспых­нула. Ей вспомнился их последний разговор. И Каир тоже, очевидно, вспомнил об этом и чуть заметно улыб­нулся. Потом он повернулся к Платону Сидоровичу.

— Вы помните,— сказал он,— перед самой моей по­ездкой я вам передал на заключение проект товарища Сагатовой. Вы его просмотрели? Да? Пришли к какому- нибудь выводу?         .           '

— Да я уж давно его передал главному инженеру,— с удивлением ответил Платон Сидорович.— Разве он вам ничего не говорил? Я там и свое заключение на­писал.

—Ах, так!—Каир кивнул головой и обернулся к Дамеш.

— Ну, а мой приказ вы получили?

— Конечно,— улыбнулась Дамеш.— Спасибо, вот только... только...

— Что «только?» — оборвал ее Каир.— Мой приказ обязателен для всех работников завода. Сегодня же приступайте к работе — вот и все.

     — Ну, а если завтра ваш приказ отменит совнар­

хоз? — высказала, наконец, свои опасения Дамеш.— Что если у вас будут неприятности?

Каир засмеялся.

- Ну что ж! Пусть тогда уж увольняют и меня вме­сте с вами! Возьмемся за руку и пойдем искать по све­ту правду, авось и найдем ее где-нибудь. А пока при­нимайте свою смену и приступайте к работе. Понятно?

— Понятно! — Дамеш засмеялась от радости и вышла из кабинета.

Она ведь так соскучилась по цеху, по друзьям и со­служивцам, по запаху раскаленной стали, по веселому пламени мартена, по вкусу окалины на языке. Конечно, часть вины есть и на ней. Но не увольнять же ее, в са-  мом деле, за эту аварию. А Каир молодец. Он сильный, смелый, ничего не побоялся, заступился за нее перед всем заводом. Муслим ему здорово может насолить, но он не побоялся этого, отменил приказ, и все! И как она могла раньше считать Каира слабовольным болтуном? Вот так и ошибаются в людях те, кто слишком поспеш­но о них судит. Она и в Серегине ошиблась: он хотел ей добра, а она смотрела на него подозрительно и не­доверчиво. А нужно было прислушаться к его советам! Он говорил: «Бывай больше в цеху, присматривайся, прислушивайся, учись! На диплом не надейся, стажа еще у тебя нет, три года работы в министерстве не сто­ят и трех месяцев работы в цеху. Одно сидеть за сто­лом, над чертежами мартеновской печи, и совсем дру­гое— варить в этой самой печи сталь. Выдают металл люди, оторвешься от них — пропадешь, и никакой дип­лом тебе не поможет».

Так говорил ей Серегин, а она была глупа и самона- деяна и не слушала его. Слишком много заступников нашлось у нее на заводе, слишком часто слышала она; «О! первая женщина-металлург! Образованная! Умная, красивая. Все знает! Три года работала в министерстве!» Вот у нее и закружилась голова. И хорошо, очень хоро­шо, что жизнь схватила ее за шиворот и встряхнула по- свойски. Теперь она будет умнее, теперь уж ее так де­шево не купишь.

Первого, кого увидела Дамеш в цехе, был Қурышпай. Старик выглядел хоть куда. На голове у него кра­совалась брезентовая шапка сталевара, вокруг него толпились рабочие, и всем он успевал отвечать на воп­росы. А цех уже работал вовсю, огромное помещение бы­ло залито золотистым горячим сиянием. Люди, стоящие у печи, казались пронизанными насквозь этим светом.

— Что, дедушка, все со шлаком возимся? — спро­сила Дамеш у Курышпая после того, как они обменя­лись первыми приветствиями.

— Этот шлак...— старик хотел что-то сказать, но только махнул рукой.— Видишь, как он кипит да пе­нится. Ну-ка, инженер, объясни мне, что это значит?

— Углерода много?

— Молодец, дочка. Много, точно, много! Ну, а от­чего его так много, ты знаешь? То-то, что нет... А я те­бе скажу отчего. Предыдущая смена виновата — она ос­тудила печь, когда ее загружали, а надо было, наобо­рот, еще подбавить жару. И, наверно, у Ораза это не первый день так. Оттого и бригада его сползла с крас­ной доски, старые сталевары говорят: чтоб сталь бы­ла хороша, готовь шлак. А ну-ка посмотри, какой сей­час у нас шлак.

Дамеш надела синие очки.                          

— А как вы думаете: жидковат или густ? — спроси­ла она.

— Густ слишком! — старик улыбнулся.— Видишь, как еще глаз у тебя не наметан. Шлак в нашем деле, дочка, это самое важное! Прежде всего смотри, хорош ли он у тебя. Но ничего, не трусь, поработаем вместе— ты все поймешь. Эй вы, удальцы! — вдруг крикнул ста­рик и быстро пошел, почти побежал к печи, около кото­рой стояли Генка и Қуан.                                                .

Дамеш с нежностью смотрела на него. Так хорошо стало у нее на душе, подумать только, семидесятилет­ний дед, не задумываясь, встал на место сына, когда тот заболел. И ведь пришел в цех как хозяин. И по- прежнему крепок, силен и здоров, по-прежнему ничего не скроется от его глаза. Ну-ка попробуй не посчитайся с ним!

О том, что старик работает в цехе вместо Ораза, Дамеш знала еще вчера. Ей рассказали, что сначала старик колебался, идти или нет, думал и так и эдак, но всем его колебаниям положил конец Иван Иванович:

«Что ты говоришь о старости,— сказал он.— Да ты около мартена один десятерых заменишь. Молодежь, она на работу горяча, да на разум-то больно легка. Ей все скорее, скорее, а отсюда аварии да просчеты». И еще сказал Иван Иванович: «Ты об Оразе сейчас думай, о чести всей его бригады. Ведь если Ораз проваляется

еще месяц, то и вся его бригада распадется. Вот о чем ты думай!»

И старик Қурышпай, выслушав все доводы друга, молча пошел к шкафу, достал свою брезентовую спе­цовку, надел широкую шляпу сталевара и пошел на­ниматься в цех на место Ораза.

Дамеш узнала обо всем от Лиды, когда вернулась из Караганды.     '

Сейчас она стояла посередине цеха и смотрела, как к ней направлялись Генка и Куан.

— С возвращением вас, Дамеш Сахиевна,— пышно сказал Гена и пожал руку Дамеш.

И только что они разговорились, как вдруг на них вихрем налетел дед.

— А ну, кончайте базар,— сказал он свирепо,— А ты, инженер, не мешай ребятам работать. Ну, что вста­ла, что гладишь? Живо на место! Ну! — и он повысил голос почти до крика..

Ребята бросились к печи.

— Дедушка,— сказала Дамеш укоризненно.— Вы даже поздороваться мне с ребятами и то не разреша­ете. Я же их целую вечность не видела.

— Нашла время здороваться! Работа кипит, а она здороваться,— заворчал он.— Когда врачи кровь пере­ливают больному, много они болтают? А сталь — это та же кровь. А ребят ты распустила — и как еще рас­пустила! Ты инженер, они рабочие, они должны рабо­тать, а ты ими руководить, а у вас что получается? Танц­площадка у вас получается, никто тебя не слушает, ник­то с тобой, с инженером, не считается, отсюда, конечно, авария да срывы!

«В этом он прав»,— подумала Дамеш, когда старик отошел. И вспомнила Ораза. Тот всегда говорил, что старик словом бьет куда больнее, чем кулаком. Святая это правда...