Страница - 55

Глава вторая

Грустно улыбаясь, Ораз стоял, опираясь на косты­ли, и смотрел в больничное окно. Он был один, и ему было скучно. Чахлый больничный садик неясно просве­чивал сквозь марлевую занавеску; молодые деревья, узкие дорожки, плоские клумбы, стриженый газон —

вот и все, что он видел, И вдруг ему представился со­вершенно иной парк, другие цветники и сам он другой —  здоровый, сильный, веселый, без костылей и повязок. Это алма-атинский парк. Аллеи полны народу.

А время — ранняя осень. Дорожки парка засыпаны листвой, они очень красивы — багряные, желтые, крас­ные листья, и, топча их, Ораз то и дело наклонялся и поднимал то один, то другой лист. У него большая ра­дость. Был слет молодежи. В числе других президиум слета поздравил с высоким званием Героя и его. Были шумные аплодисменты, были музыка и крики — его ка­чали на руках, ему подносили цветы, его целовали друзья, и сам он чувствовал, себя молодым, веселым, радостным. И все было ему тогда по плечу.

Ораз печально покачал головой и сильнее оперся на костыль. Да, все это было, было и прошло. Нет парка — есть больничный садик. Тогда, в парке, он был действи­тельно героем, и все понимали это.

Он посмотрел на небо. Уже вечерело, и нижний край облаков загорался ярким пламенем, будто с неба кто- то спустил огненно-красный ковер, и ковер этот висел, не достигая земли. Кое-где через багрянец прорывалось солнце, и Ораз видел прямые ясные лучи, полные зо­лотых кипящих пылинок. Жаль, что он не художник, а то сейчас нарисовал бы картину и называлась бы она: «Солнечный закат в больничной палате».

Ораз вздохнул и отошел от окна. Кем ему только не хотелось быть за последние годы: и инженером, и и охотником, и путешественником, теперь вот худож- ком. А оказался всего-навсего неудачным мастером. Скоро он выйдет из больницы и что будет делать даль­ше? Покажет ли себя по-новому, сумеет ли применить у себя в цехе тот новый способ варки стали, который он продумал за эти дни? Все сводится к тому, чтобы ужать непомерно растянувшиеся промежутки между отдельными операциями варки. В уме он, кажется, уже все проверил, но надо еще подумать и посоветоваться с Дамеш и Каиром. Вот только бы выйти поскорее от­сюда... Врачи что-то тянут, говорят, что уж очень здо­рово он себя разукрасил! Обнаружили у него и вывих, и трещину голенной чашечки, и ущемление нерва в об­ласти поясницы. Вывихи выправили, голень загипсова­ли, а вот с поясницей ничего не поделаешь—надо

ждать. Спасибо, Аскар помог советом. После первого же посещения, когда Ораз пожаловался ему на боли, он сказал: надо будет попробовать вспрыснуть тебе но­вокаин в область поясницы.

Через час после его ухода пришла Айша со шпри­цем и сделала укол в спину.

Сразу стало немного легче. С тех пор все быстро по­шло на поправку. Но с выпиской, говорят врачи, все-таки надо еще подождать.

Ораз вышел в больничный коридор и направился в комнату для свиданий. Сегодня день посещений, долж­ны прийти Ажар с Булатом. И вот он увидел, что Ажар поджидает его, но Булата с ней нет.

— Что с Булатом? — тревожно спросил Ораз.— За­болел?

— Да нет, ничего такого,— робко ответила Ажар.

— Что же такое с ним? — накинулся на нее Ораз.— Как же ты не знаешь? Объелся? Простудился? Подхва­тил заразу какую-нибудь?

— Да нет,— ответила Ажар.— Напоролся на гвоздь, и я уложила его в постель.

— Ну как же это вышло? — Ораз был очень огор­чен.— Где же ты была?

Не глядя на него, Ажар объяснила:

— Раньше с мальчишкой возился дед, а сейчас ста­рик ушел на завод, а я целый день торчу на кухне. Бу­лат предоставлен самому себе. Так и случилось...

«Да как же другие матери успевают и за ребенком смотреть, и обед приготовить, и белье выстирать, а не­которые еще и работают, а ты...» — так и рвалось с языка Ораза, но он сдержал себя: ведь это больница и жена пришла к нему на свиданье. Да что говорить, Ажар действительно, хорошая жена. Каждый день она ходит к нему сюда, исхудала, пожелтела, а ведь ни разу не опоздала даже на полчаса. И вообще, за что же ее ругать? Она хозяйственна, приветлива, гостеприим­на, вот только ревнива не в меру, но уж такой у нее характер!

После разговора о Булате наступило молчание. На столе стоял горшок с цветами. Ораз поднес его к лицу и вдохнул запах цветов.                .

— Так они пахнут только под осень,— сказал он.

Ажар с грустью посмотрела на него.

«к что мне и тебе до этих цветов? — как бы гово­рил ее взгляд.— Ты потому и занимаешься цветами, что тебе не о Чем говорить со мной, а этому уж ничто не поможет».

Осторожно, чуть не на цыпочках, в комнату вошли сразу несколько человек. Это были ребята его бригады, а с ними Дамеш. Увидев их, Ораз оживился, вскочил с места.

— Ребята! — сказал он радостно.

Дамеш подошла к Оразу и несколько раз крепко поцеловала его в губы. Ажар вспыхнула и отвернулась. Но на нее уже никто не обращал внимания. Кеша, Гена и Куан, правда, почтительно поздоровались с ней, а Да­меш только молча кивнула.

— Ну как твои неприятности? — обратился Ораз к Дамеш.— Кончились они, наконец, или нет?

— Кончились! — ответила Дамеш.

— И ты по-прежнему сейчас в своем цехе?

— Да,— Дамеш кивнула головой.

— Это все директор, директор,— вмешался Гена.— Это он сбил рога этому быку.

— Верно, что бык,— засмеялся Куан.— Он сегодня так рассвирепел, что землю носом рыл! Как же, ведь его не послушались.

— Да что ты? — спрашивал Ораз с любопытством. Ему и в голову не приходило, что Муслим может так разойтись на людях.— Как же это произошло, на кого он так набросился?

— На своего шофера,— ответил Куан,-—Так орал, что даже пена у него на губах появилась. Опоздал, ви­дишь ли, шофер машину подать, ну, Муслим и разо­шелся.

— Да, Каира ему не проглотить,— добавила Да­меш.— Сразу видно, что это не я! Меня-то он быстро слопал.                                            .

— Да? — с удивлением спросил Ораз и подумал: «Вот женщина! То издевалась над Каиром, а теперь вос­хищается».

— Как же они поссорились? — спросил он, напря­женно улыбаясь.— Ведь они вроде как родные братья были, всегда один за другого стояли горой.

— Все течет, все меняется,— ответила Дамеш.— А поссорились-то они здорово.

— Но из-за чего же?

— Аллах его ведает, наверно, из-за меня,— лукаво улыбаясь, сказала Дамеш.

— А про старика-то, про старика своего ты слы­шал?— вдруг вмешался в разговор Геннадий.— Знаешь, как он у нас в цехе работает? Ого.,. Он и тебе пару оч­ков даст! Сталь выпустил на полчаса раньше времени.

— Как же это? — спросил Ораз.

— А так! Есть у него новый способ закладки шихты, такой, о каком мы и не слышали,— сообщил Гена.

— Да, совершенно новый,— подтвердила Дамеш,— вообще, как мы иногда недооцениваем стариков, раз ста­рый, значит, отсталый — вот как мы рассуждаем.

— Ну зачем же так? — сказал Ораз.— У стариков много опыта, этого у них не отнимешь, но ведь они, в большинстве случаев, где встали, там и стоят, а мы пло­хо ли, хорошо ли, но все время движемся... Я вот пока лежал здесь, одну вещь надумал, хотел бы с вами посо­ветоваться.

Он вопросительно поглядел на ребят и почему-то за­пнулся.

— Ну-ну! — подстегнул его Гена.— Говори!

— Вот что я думаю,— сказал Ораз.— Медленно мы загружаем мартен, очень медленно. За это время печь успевает уже остыть, поэтому варка так растягивается. А если изменить порядок варки...

Ораз говорил долго, и, наконец, кончил, и поглядел на ребят. Те сидели молча—Геннадий смотрел куда-то вдаль, Қеша листал журнал, Куан уставился в пол. Толь­ко одна Дамеш слушала его внимательно.

— Ну, что же ты обо всем этом думаешь? — спросил Ораз Куана и дотронулся до его плеча.

— Конечно,—начал Куан нерешительно.—Надо уско­рить. Но как? Но дальше я что-то не понял,— он за­молчал.

— А я поняла,— вдруг сказала Дамеш.— По мнению Ораза, надо вот что: не давать печи простыть ни цели­ком, ни частично. Кроме того, надо принять меры к под­нятию температуры печи. Так?

— Так.

— Все это надо будет как следует подсчитать,— ска­зала Дамеш.— Я сделаю наметку и в следующий раз принесу тебе.

Когда Дамеш и ребята ушли, осталась одна Ажар. Она сидела на прежнем месте с опущенной головой. Ораз подошел и положил ей руку на плечо. На сердце у него потеплело, и он даже почувствовал раскаяние. Но ска­зать об этом так, чтоб она поняла, он не смог.

— Ну что ж, милая, иди! — сказал он ласково.— Иди. А то Булат опять один, опять что-нибудь слу­чится.

— Что тебе принести в следующий раз? — робко спросила Ажар поднимаясь.

— Ничего не надо. Только Булата захвати с собой, хочу вас видеть обоих.           -

 На другой день, уже после вечернего обхода, пришел к Оразу отец. Старик за это время сильно изменился, постарел. Оразу даже стало не по себе, когда он его увидел. Борода и усы отца совсем побелели, а ведь еще в прошлом году люди смотрели на него и удивлялись: «Неужели ему уже семьдесят? — говорили они.— Вот ни­когда бы не дали...» А сейчас ему легко можно дать и больше.

Поговорили о доме, о цехе, о том о сем. Потом старик вдруг замолчал, достал из кармана пузатую шахшу — пузырек из белого металла, где хранят нюхательный та­бак, насыбай. Отсыпал несколько черно-зеленых зерны­шек на ладонь, засунул их за губу и стал молча ждать, чтобы сын заговорил. А сын взял из рук старика шахшу, подбросил ее на ладони и спросил:

— Между прочим, настоящее серебро или...

— Ну, а как же! — с достоинством ответил старик.— Самое что ни на есть настоящее, а смотри, пробка с ка­кой кистью.                               .

Ораз вынул пробку, осмотрел ее со всех сторон и возвратил шахшу отцу. Действительно, умели же рань­ше в казахских аулах делать крепкие вещи, даже нитя­ная кисть и та сохранилась.

— Да,— сказал Ораз задумчиво.— Сколько же лег этой шахше? Она, наверно, мне ровесница?

— Ровесница! — фыркнул старик.— Тебя еще и в по­мине не было, когда я носил эту шахшу в кармане. До­рого она мне досталась, будь она неладна, еле живой ушел.       .

— А как же так вышло?

— А вот так... Она краденой оказалась. Украл ее Мергенши. Дряной он был человечишко — сплетник, пройдоха, враль, постоянно по домам шатался да к обе­дам напрашивался. Мы жили тогда под Каскеленом. Ну и брал, конечно, где что плохо лежит. Эту шахшу он вынул прямо из кармана у бая Ордабая и мне продал.  Целого барана взял за нее, прохвост. А потом пошел к Ордыбаю и говорит: «Ой, бай, только ты никому не го­вори, шахша-то твоя у Курышпая. Не знаю только, как она ему досталась — украл, наверно. Тот разъярился, взял палку да ворвался ко мне в юрту: вор! собака! от­дай мою шахшу! Я его, конечно, выгнал, ну и пошла история. Целое лето таскали меня из-за этой шахши. А было это в тридцать втором году. Ты только через год родился.

— Да, это верно, в тридцать третьем...

— Ну, правильно... В тот год на меня аллах здорово рассердился, разум отнять хотел. Спутался я с одной татарочкой из соседнего колхоза. Тогда твоя мать Хали­ма мне все и высказала. «Вот ты от меня бегаешь,- сказала она,— ну что ж, бегай, это твое дело. Можешь и совсем уйти, я и себя, и сына прокормить сумею. Толь­ко смотри, вырастет сын, что он тогда тебе скажет?» Знаешь, простые слова, а запали мне эти слова в душу, и стал я думать, думать и решил: надо кончить. С та­тарочкой распрощался, подарил ей кое-что и вернулся к твоей матери. А теперь вот других учу: если есть дети, сиди на месте и никуда не бегай. Ничего не поделаешь^ семья — слово святое.

«Ах, вот ты как!» — подумал Ораз и спросил:

— Отец, а как мать тогда следила за вами, ходила по пятам? Ругалась, если вы домой поздно приходили?

— Нет! Халима была умница! Она слова лишнего, бывало, не скажет.

— Да,— сказал Ораз.— Моя мать все понимала. Она сказала вам словечко о сыне: что, мол, сын-то скажет, когда вырастет. Вы и задумались. А что было, если бы она целый день вас пилила да срамила бы перед чужи­ми людьми? Стерпели бы вы это или нет?

— Ну, меня не больно посрамишь,— усмехнулся ста­рик.— Меня только начни срамить, тут же и кончишь, потому что я повернусь и уйду, только ты меня и видела.

— Вот видите,— сказал Ораз.— Видите? Вы бы ру­гань и попреки не стали выносить, и хоть знали бы, что за дело вас ругают, все равно повернулись бы да ушли. Вот я и хочу сделать то же... Стойте, стойте! Вы же были виноваты перед моей матерью, а я никакой вины за собой не знаю. Меня ни упрекать, ни ругать не за что. Так почему же я должен каждый день от своей жены выслушивать напрасную ругань? Почему вы меня уго­вариваете оставаться около женщины, которая поносит меня каждый день? Почему? Потому, что то я, а то вы? Так, что ли?

Старик кивнул головой.

— Именно так. То я, а то ты. Ты подумай-ка, кем я был тогда? Малограмотным казахом, «киргизом», как нас называли, сыном кочевника. А ты образованный че­ловек, член партии, герой, есть ведь разница, а? Я был перекати поле, ветер меня гнал, а овраг останавливал. И кровь у меня была кочевая, горячая, дурная, что не по мне, все рубил под корень. Разве ты такой? Теперь время другое, люди другие. Помни это.