Страница - 2

Глава 4

Когда гости разошлись, Жакуб послал одного из приятелей за Айшой. Увидев ее, Жакуб спросил, притворно улыбаясь:

-Айша, ты, как и золовка твоя, кажется, чуждаешься меня? А? Ну, подойди-ка поближе,- сказал он, освобождая место около себя,- садись!

Айша ответила ему улыбкой.

- Не успел приехать - и уже недоволен! - возразила она.- Кажется, рановато.

- Верно, не успел приехать, а уже разочарован. Но что мне делать, если вы так себя ведете. Прошу у тебя только одного - покажи мне Газизу, и непременно в эту ночь покажи!

Айша удивленно вскинула брови.

- Дорогой мой,- пропела она,- или ты не знаешь наших обычаев? Или ты забыл, куда приехал?

- Знаю, не смейся. Не могу я переносить все эти сплетни и пересуды. Не нужны мне ваши обычаи! Сумел бы и я соблюдать обычай, если б соблюдала его невеста. Посты и молитвы для сытых, не правда ли?

- Какие ты слова говоришь, с ума, что ли, сошел? Почему? Как ты можешь...

- Да, говорю серьезно. Хочешь считаться со мной, приведи ее. Будет скучно - уйдет Газиза, но надо мне с ней поговорить. И ты обязана все устроить!

Никакие уговоры и увещевания Айши не помогли. Жених упрямо настаивал на своем.

- Скажи ей,- потребовал Жакуб,- пусть придет сегодня. Может быть, это будет даже и полезно для нее. Я пока только гость, приехавший на два-три дня. Если все, о чем говорят, правда, если ей не нравится, что я приехал, то пусть так и скажет. А я? Чтобы не мешать ее счастью, я уберусь завтра же отсюда. Не хочу я навязываться вам в родственники. Скажи ей об этом. Поняла?

Видя, что Жакуб не шутит, Айша пошла к Газизе, чтобы в случае согласия привести ее к жениху.

Товарищи жениха без устали толковали о странных событиях минувшего вечера. Они были буквально сбиты с толку и страстно хотели понять, что же все-таки случилось. Скоро к ним подошел друг Жакуба - Муса (это он следил за Исламом).

• Скажите, кто-нибудь из вас знает, почему так странно держится сын Азимбека? - спросил он.

Еще у себя в ауле парни много слышали: о скандальном поступке Газизы, но, не зная, кто являлся причиной ее отказа жениху, только пускались в разные догадки и предположения. Кое-кто обратил внимание на городской, необычный вид Ислама, иные заключили, что он, и только он, мог быть предметом ее любви, но никто не знал ничего определенного.

Муса прислушивался к разговору парней.

• До приезда сюда мы только догадывались кое о чем,- сказал он,- а приехали - и поняли, в чем дело.

Любопытство присутствующих было подогрето. Начались назойливые расспросы. Но Муса ничего больше не сказал.

- Придет время - выложим! Но скажу одно; паршивый человек этот Азимбеков сын! Вот!

Теперь никто уже не сомневался ни в чем насчет Ислама.

Недомолвки Мусы разгорячили воображение. Каждый дописывал сам, как умел, повесть о грязных делах Ислама. И все, как могли, сочувствовали обиженному жениху, всячески выражая свое сожаление, свое дружеское участие.

- Я намекнул Жакубу Как быть дальше - решит он сам,- добавил Муса с видом человека, выполнившего свой самый почетный и трудный долг.

Наговорившись досыта, компания разошлась. И когда Айша возвращалась от Газизы к жениху, аул безмолвствовал. Не спал только Жакуб, ожидая ответа невесты.

При появлении Айши он не смог скрыть крайнего нетерпения.

- Говори скорей, с каким ответом ты пришла?

- Дорогой мой, не разыгрывай, пожалуйста, несчастного страдальца! Бог знает, что запало тебе в голову. Газиза, узнав о твоем приглашении, спокойно заявила мне:

«Пусть осуждают люди, пусть я нарушаю обычай, но я приду, если этого хочет Жакуб». Так и сказала. Ну, а чья тут вина, тебе сейчас будет ясно. Выйди, я приготовлю постель.

Жакуб сделал вид, что он совершенно удовлетворен, и нарочито непринужденно пробурчал:

- Ну, хоть ты не осуждай нас! - и вышел из юрты. Вернувшись обратно, Жакуб потоптался, вздохнул и лег на кровать. Он бормотал, сопел и ворочался с боку на бок. Через несколько томительных минут пришли Газиза с Айшой. Женщины поговорили о чем-то полушепотом за спущенным пологом, и вскоре Айша, торопливо потушив свет, исчезла.

Оставшись наедине с невестой, Жакуб приподнялся в постели и позвал ее к себе. Газиза молча приблизилась к высокой кровати и остановилась, готовая слушать и отвечать. Жакуб лежал и ждал. Газиза стояла у кровати и думала, что-то скажет этот ненавистный ей человек. В том, что Газиза не говорила покорных слов, не спрашивала, зачем позвал ее жених, Жакуб увидел упрямую строптивую девушку. Подавляемый до сих пор гнев вспыхнул в нем, и он решил поступить с невестой как можно круче.

Стыд и омерзение терзали Газизу. Она проклинала этот дикий степной обычай. Она задыхалась от возмущения. Ей казалось, что отвратительное чудовище хватает грязными когтистыми лапами ее обнаженное трепещущее сердце. Ничто не могло заглушить ее девической гордости. С трудом овладевая собой, она подбирала слова для того, чтобы дать последний и ясный ответ жениху.

Но Жакуб, ни о чем не спрашивая, молча дотянулся до нее, схватил за руки, рванул к себе и прохрипел:

- Ты, конечно, недовольна мной? Разлучил я тебя сегодня с Исламом. Неспроста молчишь! Знаю - связан твой язык клятвой. Клятвой скованы твои уста. Я все знаю!

«Так вот оно каково, первое знакомство с женихом!»

Газиза собиралась высказать все сразу напрямик, но не хватило сил. Она пыталась вырвать из лапы жениха свою руку, но не сумела.

- А ты приехал,- задыхаясь крикнула она,- ты приехал и, как волк, ощетинил хребет! И уже бросаешься на всех! Так знай же: никого своей лютостью тебе не напугать! Мы не дети! Здесь никому не страшны выпученные глаза!

Жакуб оторопел.

Он ожидал чего угодно, только не этого.

- На кого ты надеешься?! Скажи!- выдохнул он, еле сдерживая звериную злобу.- Оттого, что я позвал тебя сегодня, ты начинаешь ругаться!

- Я поняла теперь, что будут для меня одинаковы все дни, - заторопилась она.- И завтра вряд ли увидел бы ты меня приветливее, чем сегодня. Каково начало - таков и конец. Какова я сегодня - такова всю жизнь. Нет у меня веселых слов, чтобы порадовать тебя.

Услышав это, Жакуб убедился в правдивости всех слухов о своей невесте и решил высказаться до конца.

- Конечно,- начал он,- твои радости остались в объятиях Ислама! И ты, мне кажется, гордишься этим. Так почему же ты все скрывала от родного отца? Наверное, научил тебя этому твой возлюбленный? Сама ты, кажется, уже заявила, что не хочешь идти за меня. Если так, говори прямо! Я позвал тебя только для этих объяснений.

- О чем нам разговаривать? Все понятно без слов.

- Да вот потолкуем давай хотя бы о твоих планах. Болтают, что собираешься за Ислама? Если люди не ошибаются, почему и нам с тобой не побеседовать о таком важном деле? Прав я или нет?

Глумливые издевательства жениха вывели Газизу из терпения.

- Да, я действительно не хочу быть твоей женой,-твердо, с неожиданным спокойствием сказала она.- А твои издевательства, твои насмешки переношу только потому, что заставляют меня так сделать те, кто сильнее меня. Да, правда, я люблю Ислама! Это ведомо богу, этого не хочу скрывать и от людей!

Жакуб ответил не сразу Он предполагал, что Газиза не стыдится так говорить об этом только потому, что повторяет слова, которым ее научил Ислам. Но говоря о своем презрении к жениху, она оскорбляет дух предков Жакуба! Какой позор, если весь род заговорит, что дочь Исмаила отвергла его, всесильного Жакуба, и ушла с ученым мальчишкой! Давно ли, кажется, вчера еще, Азимбек да и сам Исмаил во всем зависели от большого человека - отца Жакуба. А сегодня сын одного и дочь другого имеют наглость глумиться над Жакубом, унижать его! Нет, нельзя снести такую обиду! Нельзя спокойно проходить мимо людей, издевавшихся над законами предков. Да, он, Жакуб, не может простить оскорблений, не хочет и не будет слушать болтовни полоумной девчонки!

- Ну-ка, иди сюда!- тоном, не допускающим возражений, приказал Жакуб.

Газиза растерялась от неожиданности. Она стояла молча, как оглушенная. Но Жакуб уже рвал пуговицы на ее камзоле.

- Ты сегодня шутишь,- бормотал он,- смеешься надо мной! Ладно, первую колкость перенесу Уж так и быть, раздену сам!- Он снял с нее камзол. Газиза не сопротивлялась, но и не шла к жениху. Она стояла в полузабытьи и, ошеломленная, молчала.

- Я к тебе не пойду, нет! - крикнула она.- Звал поговорить, я и пришла затем, чтобы только поговорить.

Разъяренный Жакуб потерял самообладание. Он вскочил, рванул Газизу за руку и, колотя ее в грудь, закричал:

- И ты еще смеешь издеваться надо мной! Ты... Ты... Я разрешил тебе говорить. Я все вытерпел, так она дала себе волю! Нет! Ошибаешься! Нет!

Он повалил Газизу на землю, нанося ей страшные удары. В злобном упоении он, казалось, хотел растерзать ее.

Никогда не знавшая побоев, обиженная, оскорбленная и подавленная, Газиза зарыдала. Слезы обиды, презрения и ненависти неудержимо полились из ее глаз. Отчаянно сопротивляясь, она кричала Жакубу в лицо:

• Убей, убей, но твоей не буду! Лучше черная могила, чем жизнь с тобой. Я презираю тебя! Ненавижу! Убей! Зверь!

Жакуб, не выпуская ее, прорычал:

• Гадина, думаешь, я умру, если не женюсь на тебе! Хотел взять, думал, что ты девушка. Но ты, оказывается, баба! Не возьму и за грош!

Он резко оттолкнул Газизу и, отдуваясь, пошел к постели. Газиза еле поднялась с земли. Она хотела сразу выбежать из юрты, но стала зачем-то разыскивать свой камзол и халат. Жакуб не дал их.

• Убирайся!- приказал он, забрав ее одежду. Газиза вышла.

Глава 5

Над степью чуть брезжил рассвет. Порывисто дул свежий утренний ветер. Сырой туман клочьями висел над лугами. Унылая луна клонилась к закату. Чуткое, настороженное безмолвие трепетало в природе. Казалось, мир затаил дыхание, застыл.

Аул был погружен в глубокий, спокойный сон.

В этот таинственный час все живое набиралось сил, чтобы встретить солнце радостной песней.

Газиза не замечала ничего. Разбитая, стояла она, беззвучно рыдая. И горе, терзавшее сердце Газизы, и слезы, льющиеся из глаз, и содрогавшиеся плечи в этот час были не видимы никому. Тяжесть, задавившая ее душу, была так огромна, что не было сил идти в юрту, не было сил жить на свете.

Газиза неподвижно стояла возле юрты. От кого ждать помощи, если в этот ад кинули ее родной отец и родная мать? Кому пожаловаться? Во всем ауле она одна бодрствует среди спящих, счастливых людей, она одна не знает ни сна, ни покоя.

Словно отбившийся от каравана в необъятной пустыне одинокий, измученный жаждой путник, навсегда потерявший тропу, стояла Газиза, уронив голову на грудь.

Холодный утренний ветер заставил Газизу очнуться. Подавленная тяжелыми думами, избитая и опозоренная, она не замечала пронизывающего холода, не замечала бьющего ее озноба. Тонкое летнее платье не грело, но ни в одну юрту Газиза не могла идти до утра. Никто не должен видеть ее страданий.

И лишь когда встало солнце, добралась Газиза до Большой юрты и упала на постель.

...Газиза открыла глаза. Все давно на ногах. Она огляделась, застонала и почувствовала, что ее бросает то в жар, то в холод. Забываясь в тяжелой дремоте, она поминутно возвращалась к мучительным кошмарам минувшей ночи. Все путалось в ее голове. Но вдруг ясно представив все, что произошло ночью, Газиза потеряла сознание.

Когда наконец она очнулась, щеки ее горели, огромная глыба давила на нее, голова кружилась и раскалывалась от нестерпимой боли. Газиза попыталась встать, но тело ее оказалось тяжелым, словно прикованным к земле. Не в силах подняться, Газиза застонала. Подошла мать. Она положила руку на пылающий лоб дочери и участливо спросила:

- Родная, тебя, наверно, продуло ветром? Ты горишь вся!

Калиман устроила поудобнее постель и сама уложила Газизу. Жар у нее усиливался. Чем дальше, тем чаще бредила она. Страшные видения носились перед ее глазами.

А Исмаил в этот день, тщательно осмотрев, принял наконец калымный скот у сватов и готовился к тою.

Хотя Исмаилу, как и всем людям в ауле, было известно о болезни дочери, он не придавал ей значения и был совершенно спокоен, занятый приготовлением к приему гостей, созванных со всей округи. О болезни Газизы думал только один человек. Это был Ислам. Он сидел около постели больной, поминутно прикрывая ее одеялом, подавая ей воду, оправляя подушки.

В день тоя наехало много гостей. Они ходили шумными пестрыми толпами из юрты в юрту. Отовсюду неслись громкие песни, веселый, беззаботный смех.

После обеда все мужчины сели на коней и выехали на ближайший холм. Там устраивались конные игры, бега и состязания.

Ислам не интересовался теперь ничем на свете. Отстав от друзей, он все время проводил у постели Газизы.

К ночи гости разъехались. На вечеринке задержались лишь особо приглашенные аксакалы, джигиты, девушки и женщины. Беспечная радость царила кругом. Лились песни, звенели домбры, а у Газизы все сильнее горело тело, чаще наступало беспамятство.

Сначала в бреду она говорила что-то невнятное, теперь она звала себе на помощь людей, дрожала от испуга и не находила покоя. Родные Газизы, вначале не обращающие на нее никакого внимания, забеспокоились и стали с тревогой прислушиваться к ее бредовым речам. Наконец собрались вокруг все сваты и товарищи жениха, все тетки, дяди, родные и двоюродные братья, сестры, племянники.

В юрте, и без того тесной и душной, теперь было почти невозможно дышать даже здоровому человеку. Газиза заметалась сильнее, застонала, невнятно заговорила о чем-то. Люди притихли. Пробормотав несколько бессвязных и непонятных фраз, Газиза вдруг отчетливо произнесла:

- Ислам, милый, не покидай меня... Будь здесь. Мне страшно без тебя.

Удивленные гости переглянулись, не нарушая молчания: только смущенная Калиман, пытаясь сгладить неприятное впечатление, сказала:

- Учились вместе, в детстве часто играли с Исламом,- вспоминает, бедняжка, теперь об этом...

Муса многозначительно оглянулся кругом и подтолкнул своего товарища Сулеймана.

Только Ислам не казался смущенным.

Наоборот, слова Газизы обрадовали и воодушевили его. Он ближе пододвинулся к постели девушки, взял горячую руку и стал тихо спрашивать ее о том, что у нее болит. Изредка Газиза отвечала ему, вопросы всех остальных оставляла совсем без ответа. Молча потолкавшись в юрте, гости и родственники разошлись.

С Газизой остались ее будущая свекровь, Калиман и Ислам.

Товарищи Жакуба теперь получили новую работу для своих языков. Все они слышали от жениха о ночных событиях. Рассказав о них, Жакуб тогда вскользь уронил хитрую догадку:

- Она какая-то безрассудная, не околдовал ли ее кто-нибудь? Не сын ли Азимбека? Не он ли тут замешан?

Сейчас, удивляясь словам Газизы, товарищи Жакуба вспомнили случайно оброненную им фразу. Иного объяснения они не находили.

- Это, конечно, вполне возможно!- говорил один.

- Как же иначе, умная девушка, и вдруг с чего бы?-поддерживал другой.

- Недаром все рассказывает сама!- догадывался третий.

И тут, как и раньше, Муса подлил масла в огонь.

- Вчера я вам кое-чего не сказал,- вкрадчиво начал он. - Я слышал один разговор...

Слушатели насторожились.

- В первый вечер нашего приезда сюда Ислам и Газиза долго были вдвоем в крайней юрте. Помните, когда он исчезал? Он был там с ней. Я сидел за юртой и подслушивал. Я понял, что он чем-то пугал ее. Он даже прямо так и заявил: «Если не будет, говорит, по - моему, так умрет кто - нибудь из нас троих - жених, или ты, или, говорит, я». После этих слов они оба притихли. А сегодня, за чашкой кумыса, он нечаянно проговорился: «У любой, говорит, из этих девушек, стоит только мне дать покурить моих папирос, закружится голова». Вот вы и соображайте...

Теперь все стало ясно.

- Значит, так оно и есть,- сказал один.

• В этом нет никакого сомнения!- воскликнул другой.

- Недаром же девушка, до сих пор ни в чем не замеченная, ни с того ни с сего бежит от жениха к городскому парню!- закончил третий.

• Да, только он один во всем виноват,- решили все. Эти слова в ту же ночь стали известны всему аулу И сватам, и жениху такие слухи были куда приятнее, чем сплетни о том, что будто невеста отвергает жениха. Поэтому старательнее всех распространяли клевету родственники жениха. Дошла она и до Ислама. Но он ничего не мог противопоставить ей. К тому же Ислама так угнетала болезнь Газизы, что ни о чем другом он не мог думать и ничего не предпринимал для того, чтобы защитить себя.

Глава 6

Прошло три дня.

Газиза слабела с каждым часом. Она не ела, не пила.

Сплетня, возникшая в день тоя, не утихала. Она распространилась далеко за пределы аула. Когда она дошла до Калиман, убитая горем старуха уже не знала, верить ей или нет. Терзаясь сомнениями, она стала косо поглядывать на Ислама, перестала разговаривать с ним.

Заметив подозрительные, отчужденные и злые взгляды окружающих, Ислам простился с Газизой и уехал домой.

Спустя несколько дней Газиза уже была в безнадежном состоянии. Она не узнавала людей. В последний вечер Калиман, сидя со свахой около дочери, заметила, что Газиза затихла. Испуганная, она позвала аксакалов и мужчин.

Юрта была уже полна людей, когда Газиза в последний раз открыла глаза. Взор ее был тускл. Калиман, сотрясаемая рыданиями, бросилась к ней и простонала:

- Родная моя! Что стало с тобой? Какая беда постигла тебя?- И, еще ниже склонившись, спросила:-Или Ислам сделал с тобой что-нибудь? Скажи всю правду, дочь моя!

Дрогнули пересохшие губы больной... Собрав последние усилия, еще внятно, Газиза прошептала:

- Ислам... Ис...

Все молча переглянулись. К утру Газиза скончалась. Ее последние слова так и остались неразгаданной тайной.

Глава 7

Ранним утром все окрестное население было оповещено о смерти Газизы. Долетело убийственное известие и до Ислама. Следом за страшным словом «смерть» неслось и чудовищное объяснение причины гибели Газизы. Из уст в уста передавали, что сын Азимбека извел Газизу колдовством.

На другой день молчаливые всадники повезли прах Газизы за двадцать верст от аула и зарыли его на холме рядом с могилами предков.

Оплакивая смерть невесты, Жакуб со своей свитой прожил еще три дня в ауле Исмаила.

Грозный слух о злодействе Ислама, словно ветер, облетел всю округу.

Слух катился, как снежный ком с высокой горы. Запутанный мрачной легендой, на сотни ладов измененной и разукрашенной, гулял он по четырем соседним волостям. Легенде охотно верили люди еще и потому, что героем ее был загадочный, непонятный для них выходец из города, из какой-то неведомой школы. Слух стал нелепей и чудовищней еще и потому, что Жакуб раздувал его всеми способами.

Вернувшись домой, он поехал в ближайший поселок и обратился к старой русской гадалке с просьбой, чтобы она разгадала тайну колдовства и причины внезапной смерти Газизы.

Ворожея объяснила, что Газиза погибла от злых волшебных чар молодого мужчины, врага семьи. Родные Жакуба немедленно известили об этом родителей покойной.

Теперь среди сторонников Исмаила и Жакуба все эти домыслы распространялись как доподлинная, неопровержимая правда.

Ислам не в силах был бороться с молвой, гулявшей в народе. Неизлечимой раной горела в его сердце тоска об утраченной навеки Газизе. Обессиленный и одинокий, он растерялся, помрачнел и затих. Часто плакал по ночам. Его не хотели понять не только чужие, но и родители.

Видя, как терзается измученный Ислам, Азимбек частенько подумывал: «Уж не правду ли болтают люди?» С каждым днем все жестче, все холоднее относился он к сыну. Но посторонним отец не мог показать вида, что он тоже верит слухам. Скажи об этом хоть одно слово, поднимется грозный вопрос о плате за убийство девушки. Только поэтому он всюду выступал в защиту несчастного сына. И ни с чем иным, как с целью уладить дело, он вместе с влиятельными людьми своего рода съездил в аул Исмаила. Он напомнил аксакалу о прежнем родстве, о прежней дружбе и сумел уговорить Исмаила, чтобы тот не возбуждал дела о выплате за погибшую дочь. Но Калиман, оплакивая при нем смерть дочери, причитала:

- Не показывайся мне на глаза, ты, черноликий Ислам! Разве не была она тебе ласковой сестрой? На кого ты поднял руку, злодей!

Рассказывая об этом своим домочадцам, Азимбек не скрывал своего презрения к сыну Скоро не только среди чужих, но и в своем родном ауле Исламу нельзя было показаться на людях. В каждом взгляде, в каждой улыбке, в каждом слове он видел брезгливую отчужденность и опасливое недоверие к себе.

Глава 8

Однажды Ислам приехал в соседний аул к родственникам. Жена хозяина аула Катима подошла к нему и смущенно сказала:

- Дорогой, среди больших бед молчит и стыд. Неудобно мне говорить об этом, но я вынуждена просить тебя, Ислам. Ты не осуждай меня, но моя невестка, жена твоего сверстника Кумакен, недовольна мужем. Я боюсь, что она может осрамить нас. Так вот, милый, сделай то, что ты умеешь делать, как утверждают люди, с такими, как она. Вылечи ты ее, пожалуйста, прошу, очень прошу.

Разгневанный Ислам резко оборвал Батиму.

- Не морочь мне голову!- крикнул он и быстро отошел в сторону.

Ничего не поняв, Батима осталась еще более уверенной, что Ислам знает необыкновенную тайну.

Бежать! Скорее бежать из степи, бежать из родного аула. Другого выхода у Ислама не было.

Ранним утром пароконная подвода запылила по дороге к далекому городу. Скоро она свернула в сторону. Несмотря на то, что приходилось делать большой крюк, Ислам приказал мальчику-кучеру ехать к зимовке Исмаила.

Стоял один из тех душных, знойных дней начала августа, когда все живое, прячась от пылающего солнца, не подает никаких признаков жизни: когда не слышно ни птичьего крика в небе, ни блеяния овцы в степи, ни ржания жеребца на горном склоне; когда одни лишь проворные кузнечики пронзительным стрекотом наполняют уснувший воздух да невидимая мошкара тянет высокую унылую ноту, недоступную человеческому голосу.

Не останавливаясь у пустынной зимовки, Ислам проехал к могильному кургану.

Курган одиноко высился на выжженном солнцем холме. Безлюдно, безмолвно и тоскливо кругом. Кажется, что грустное безлюдье степи наложило свой особый отпечаток и на полуразрушенный могильный курган.

Подъехав к кургану, Ислам сошел с телеги и неторопливо поднялся на вершину. Здесь, в гнетущем одиночестве, в чуткой кладбищенской тиши, высились ряды могильных бугров. Они поросли сухой колючей травой. За ними, на южной стороне кургана, чернела свежая насыпь, не тронутая ни знойными ветрами, ни освежающими ливнями. Из рыхлой земли поднимался широкий серый камень. Это была могила Газизы.

Словно слепой, шагнул Ислам к могиле. Он долго смотрел на маленький холмик и вдруг увидел на сухой земле запыленную книгу. Пораженный догадкой, он низко наклонился над ней. Да, это тот самый Коран! По нему, по этому Корану, маленькие ребятишки -Ислам и Газиза - обучались у муллы непостижимой арабской грамоте.

Дрожащей рукой Ислам раскрыл первую страницу старой книги и увидел на полях милые надписи, нацарапанные нетвердым детским почерком Газизы. На некоторых страницах старательно было выведено и его имя.

Ислам хотел поцеловать дорогие, неуклюжие строчки, но книга выпала из его рук, и он бросился на землю, с рыданием обнимая могилу навеки потерянной Газизы.

Огромное багровое солнце касалось своим раскаленным краем вершины дальнего холма. Вечерний ветер шелестел сухими травами. Где-то у водопоя призывно ржал жеребец. Откуда-то чуть слышно долетала песня.

Ислам тихо подошел к телеге. Лошади тронулись.

1923