Страница - 2

Абылай — историческая личность

Я хочу раскрыть личность великого Абылая с философской точки зрения. Да, бесспорно, создателем истории является народ. Но в данном случае нельзя воспринимать слово “народ” как абстрактное понятие. В сознании казахского народа Абылай давно укрепился как истинная историческая личность. В связи с этим возникает вопрос: почему Абылай считается особенной личностью? В чем секрет обилия исторических сведений о нем в легендах, рассказах и поэмах казахского устного творчества?

Я, в первую очередь, сказал бы об этих случаях, которые являются основой для конкретного определения исторической личности Абылай хана. Формирование в сознании народа в качестве великой личности связано с объединением казахов всех трех жузов. Никто не сможет возразить против того, что заслугой Абылая после Тауке хана было создание независимого, самостоятельного государства. Стать таким независимым, самостоятельным государством было самой заветной мечтой всех казахов во все времена.

Во все времена казахи, особенно их жузы, роды (племена) не объединялись. Нам хорошо известно, что первопричиной поражения нашего храброго, смелого, воинственного народа была эта разобщенность. Поэтому, объединив всех казахов, создав единое Казахское государство, независимое от восточных и западных соседей, Абылай в сознании народа остался как великая историческая личность.

Здесь может возникнуть вопрос: “Как же Абылай был зависим в какой-то степени и от Китая, и от Российской империи?”.

В связи с этим я хочу заострить внимание на этих случаях. Во время империи Цинь по традиции Китая все государства, имеющие дипломатические отношения и переписывающиеся с ним, считались зависимыми от него. Даже Екатерина II прекратила переписку с Китайской империей лишь из-за того, что китайский император в своих письмах называл ее “наша дочь”. По такой традиции и Абы-лай считался зависимым от Китая. Но поистине во времена Абылай хана Казахское ханство, невзирая ни на кого, самостоятельно проводило свою внешнюю и внутреннюю политику.

Также можно сказать и об отношениях с Российской империей.

Да, истина в том, что Абылай признал подданство Российской империи и подписал соответствующие документы. Несмотря на это сохранил полную самостоятельность в ведении в своем ханстве внешней и внутренней политики.

Один только пример. Нам сейчас хорошо известно, что царица России Екатерина II не раз приглашала его и в Петербург, и в Оренбург для утверждения ханства или для дачи некоторых указаний. Но Абылай даже не отреагировал на это. “Меня ханом трех жузов избрал мой народ, нет необходимости получать какого-то особенного удостоверения”, — таким образом он быстро решил все проблемы.

Абдильдин Ж. Абылай хан. Кенесары. Алматы:

Гылым, 1999. С.35—36.

Рапорт подполковника Геке

Оренбург. 5 ноября 1837 г.

После донесения моего от 27 октября за №6 из Глинного форпоста я, отправившись 28 числа в сопровождении 20 казаков к хану Внутренней Орды, прибыл на ставку благополучно. Здесь я нашел величайшее смятение и беспо-койствие, причиненные опасением нападения со стороны старшины Исатая Тайманова, который с значительным скопищем находится на расстоянии не более 8 верст. Появление мое ободрило малочисленных, утомленных и отчаявшихся ханских приверженцев: сам хан Джангир, по-видимому, чрезвычайно обрадовался моему приезду, хотя я, прибыв без войска, не мог принести ему существенной пользы. Тайманов в одно время, угрожая нападением на ставку и грабя окрестности, вел переговоры с ханом, требуя от Его высокостепенства именем народа смены султана Караул-кожи и других, с той и другой стороны посылались люди для переговоров и постановления условий, они и ныне еще продолжаются.

Согласно полученным наставлениям, желая употребить убеждения и меры против возмутителей, я написал Тайма-нову, требуя от имени Вашего превосходительства, чтоб он ко мне явился для получения Ваших приказаний. В первоначальной моей бумаге я излагал ему гибель, его ожидающую, что упорство в преступлении не оставит ему впоследствии никакого убежища к спасению.

Хан, которому я прочел свое послание, просил меня не писать сначала столь строго к Тайманову, надеясь окончить дело собственными стараниями, и, снисходя на просьбу Его высокостепенства, я послал бумагу, с коей при сем имею честь представить копию. Вместе с тем я писал к старшинам и почетнейшим лицам родов, находящимся при Исатае, приглашая их к себе: только семеро из них явились. В присутствии хана я представил им негодование Вашего превосходительства и горькую участь, их ожидающую, если они вскоре не образумятся и не оставят свои грабежи и не остановят Тайманова. Главная их отговорка заключалась в том, что они поневоле действуют против хана, что Тайманов, овладевши их имуществом, взял в плен их семейства, заставляет и самих следовать за ним. После долгого разговора и убеждений они удалились с обещанием порвать с мятежниками, но еще не слышно, чтобы они сдержали слово.

На следующий день я получил от Тайманова ответ, с коего также прилагаю копию; он под разными предлогами отказывается ко мне явиться, как это можно было предвидеть; обманом я его завлечь не хочу, и потому посланным был Бекмохаммед, родной брат Махамбета Утемисова, я дал ему на словах грозный ответ, приказав сказать, что не будучи намерен с непокорным вести переговоры, я отныне вижу в нем не человека угнетенного, как он себя почитает, а ослушника воли начальства и как с таковым буду впредь с ним поступать; что меня еще удерживает ходатайство хана, желающего спокойствия своему народу, а поэтому одно ему остается убежище — образумиться в скором времени и стараться не раздражать еще более Его высокостепенство дальнейшим упорством, в противном случае и ханское ходатайство не будет ему в помощь и пр. Бекмохаммед, вероятно, передал ему все сказанное, ибо узнали, что он (Тайманов) по возвращении посадил (Бекмохаммеда) под арест.

Я бы не терял по-пустому столько слов и особенно времени, если бы имел средства действовать иначе: но, предполагая вскоре возвратиться на линию для выступления с отрядом, я прибыл сюда только с 20 казаками. Насчет же казачьей команды, находящейся при ставке, едва 60 из астраханских казаков могут быть употреблены, остальная часть состоит из калмыков пастушьего поколения, которые решительно ни к чему не годны.

Конечно, с сотней русских и тремя или четырьмя сотнями ордынцев можно напасть на отряд Тайманова и отогнать его; но если при том не удастся взять его самого при первом нападении, оно останется бесполезным, ибо с этим отрядом преследовать его вдаль будет неудобно, из-за невозможности оставить ханскую ставку без защиты; а как сам хан говорит, для него все равно, будет ли Исатай с шайкой стоять в 80 или в 10 верстах, если не удастся схватить его самого или преследовать далее. Применять полумеры, которыми можно легко увеличить дерзость и предприимчивость и без того дерзкого отряда, как это уже случалось по отъезде генерал-майора Покотилова, я предпочел послать на линии строжайшее предписание, чтоб команда (из) 200 казаков, ожидающая меня в крепости Горской, немедленно выступила и прибыла ко мне, а подполковнику Меркульеву я приказал, не ожидая моего прибытия, выступить с четырехсотенным отрядом из Кулагина и Земного, прибыть в ур. Тереклы-кум и завладеть аулами Тайманова и его приверженцев, находящихся там; если рассчитать по времени, это вскоре должно быть исполнено. По прибытии же отряда из Горского я намерен с помощью четырехсот ордынцев, из коих главными будут киргизы ногайского рода, от всех прочих отличающихся, идти против отряда Тайманова, разогнать его и стараться самого захватить. Но предприятие это, вероятно, не обойдется без использования оружия, и хан Джангир полагает, что сопротивление будет упорным.

Желая ускорить приведение в действие моих предложений, я хотел возвратиться на линию и сам довести сюда отряд из Горского, но остановился, чтобы не возбудить заранее подозрения Тайманова, а еще и по убеждению, что отсутствие мое из ставки было бы теперь для хана и других не совсем безопасно. С прибытием моим отряд Исатая несколько приостановил грабежи, довольствуясь угрозами напасть на табуны ногайцев, отлежащих отсюда в 30 верстах. Я полагаю: в таком случае не оставить без помощи этих ордынцев, которые приверженностью и послушанием того заслуживают. Хан Джангир меня убедительно просил не оставлять его в нынешних обстоятельствах, и хотя признаюсь, терпение теряется от замедленности всех этих мер, но должен согласиться с его желанием, чувствуя сам, что присутствие мое здесь не бесполезно, а удаление могло бы иметь вредные последствия. Не знаю, получу ли одобрение Вашего превосходительства. Желание мое искренне сделать к лучшему, но так ли я поступаю, предоставляю решить благосклонному Вашему усмотрению.

Долгом считаю донести, что по ближайшему рассмотрению всех происшествий здешней страны я нахожу, что нынешние обстоятельства гораздо важнее, чем представлялись при отправлении моем из Оренбурга. Распорядки и расстройство во Внутренней Орде достигли величайшей степени и представить трудно, когда и какой им будет конец: все умы в брожении, беспокойство общее.

Представляю Вашему превосходительству копию с обращения ко мне хана Джангира. Его высокостепенство, исчисляя бедствия настоящих обстоятельств, полагает, что до окончания беспорядков и водворения спокойствия в Орде необходимо будет оставить здесь для усмирения некоторое число войска, поставив оное экзекуцией в аулах наиболее непокорных, эту меру, вероятно, и Ваше превосходительство изволите счесть нужной. Но теперь до совершенного рассеяния скопища, окружающего Тайманова, мне невозможно будет ничего отделить для означенной цели из отряда, ныне в степи находящегося, если действительно против мятежников должно будет действовать силой оружия. При том же, может, и небезопасно было бы оставлять в аулах, отстоящих на дальнем расстоянии, малые отряды, которые в случае нужды не могли бы подать друг другу помощи. Хотя до принятия этой меры, как кажется, срок не близок, если ее принять по окончании беспорядков, однако же осмеливаюсь заблаговременно испросить на сей счет предварительных приказаний Вашего превосходительства.

Тайманов со всей ордой перекочевал на другую сторону ставки и стоит в 20 верстах от оной, ближе к аулам ногайцев. Часть этих киргизов, преданных хану, находится в ставке: и он им не дозволяет возвратиться в аулы, но учредил сильные пикеты для извещения, если бы “хищники” задумали напасть для отогнания скота. После моего сюда прибытия явились некоторые султаны со своими людьми. Султан Чука байбахтинского рода прибыл на днях и доложил о виде осажденного места: все вооружены, все настороже. Между тем присутствие этих гостей, проживающих за ханский счет, некоторые с семействами, чрезвычайно дорого ему обходится и весьма для него чувствительно.

Третьего дня наблюдательные пикеты, выставленные по дороге, ведущей от Тереклы-кум, взяли в плен двоих киргизов, едущих с того места к Исатаю. Один из них сын старшины Сарта Иделева, одного из главных лиц при Исатае. Приказано обоих заковать и держать в каземате.

Коль скоро представится возможность действовать подеятельнее, я случая не упущу, и тогда буду иметь честь Вашему превосходительству донести о всем, что мной будет сделано.

Подполковник Геке.

Казахско-русские отношения в XVIII—XIX вв.

(1771—1867 гг.) // Сб. материалов. Алматы. С. 280—283.