Страница - 1

Живая легенда казахского театра и кино, актер Асанали Ашимов написал мемуары, где рассказывает о своем детстве и юности, о карьере, о трудностях профессии, о безвременно ушедших из жизни близких людях, о природе любви и женщинах, оставивших след в его жизни, об актерах и режиссерах, с которыми ему приходилось работать. «Атаман» делится с читателями секретами мастерства и всем тем, что обычно остается за кадром.

Книга адресована широкому кpyгy читателей, в частности, студентам театральных вузов.

Вместо предисловия

Эта книга - результат давнего журналистского знакомства и работы с главным героем. Асанали Ашимов прожил яркую и насыщенную творческую жизнь, ему есть о чем рассказать поклонникам своего таланта. Однако когда речь зашла о книге, мэтр засомневался: не станет ли она очередной дежурной публикацией, не задевающей душу читателя? Но после долгих раздумий все же решил:

- Что ж, я возьмусь за это, если кому-то будут интересны взлеты, метания, интриги и наветы, шумный успех и опала, которые мне пришлось пережить... В конце концов, должен же я оставить своим детям и внукам нечто, что никогда не сгорит в инфляции и никакой дефолт такому наследию не будет страшен.

Свои воспоминания актер самокритично называет навязчивыми, иногда непричесанными мыслями. Может, и гак, но поскольку этот человек оставил заметный след в казахстанском искусстве и его имя стало знаком качества и синонимом мастерства, то это уже История. И читателю наверняка будет интересно узнать о происходивших в его жизни событиях из первых рук, а не через сонм слухов, злословие и фантазии, которыми обросло имя актера.

Рассказывая о своей жизни, где было место и смешному, и мистическому, и горестному, он порой очень скромен, порой - эмоционален (волнение прорывалось в сбивчивом ритме шагов по комнате), но чаще полон веселой иронии по отношению к самому себе.

«Мне при моей профессии нельзя выставлять напоказ свои изъяны, - говорит он при этом. - Нет, я не стыжусь седины и морщин, я ими даже горжусь. Они же, как и я сам, носят звание лауреата Госпремии и народного артиста». И тут же вворачивает шутку, больше похожую на анекдот из жизни:

- Когда люди видят меня впервые «живьем», то обычно спрашивают: «Вы Асанали Ашимов?», а я им отвечаю:

- Нет, я его отец.

- Как сын, однако, похож на вас! - изумляются они.

- Однако шутки шутками, - спохватывается Асанали, - но сейчас поговорим о серьезном - все-таки я разменял уже восьмой десяток.

И начинается рассказ, в котором ни убавить, ни прибавить - так это было: люди, роли, жизнь.

Галия ШИМЫРБАЕВА,

автор литературной записи.

Мне тридцать лет до ста

Я не люблю юбилеи. Зачастую помпезные, скучные, они похожи один на другой, а главное, до крайности лицемерны. «Кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку». Но поскольку от них никуда не деться, на свое 70-летие я с однокурсниками, как на «капустниках» в далекие студенческие годы, придумал интересный выход. Я вышел в сопровождении Райымбека Сейтметова и Сабита Оразбаева вальяжной походкой на сцену, где меня уже ждали Фарида Шарипова, Нукетай Мышбаева и Торгын Тасыбекова. «О, мои вдовушки! - обратился я к ним. - Давайте достойно отметим ваш юбилей». Это и в самом деле был и их праздник. Ведь мы все - одногодки. Ведущий подал нам шампанское, что потом стало поводом для злопыхательства некоторых газет: «В зале сидел муфтий, а они, бессовестные, распивали спиртное».

Да будет вам! Юбилей есть юбилей, это не религиозный праздник.

Потом мы с Фаридой, моей многолетней партнершей (я - Кебек, она - Енлик, я - Козы, она - Баян, я - Еламан, она - Акбала), сыграли фрагменты из наших спектаклей. Как зачастую родители не видят недостатков своих детей, так и я не заметил в облике Фариды примет возраста. Передо мной была та самая Фарида, которую я впервые увидел 50 с лишним лет назад, придя на актерский факультет консерватории,

- самолюбивая, гордая и подчас резковатая девчонка, которая везде и во всем хотела быть первой. Ей и в самом деле не было равных. Необычайно цепкая, она, стремясь попасть в первый состав, на удивление быстро выучивала роль.

Путешествие «по волнам памяти» получилось, на мой взгляд, отменное. По крайней мере, зрители, судя по реакции, не скучали.

Сын двух матерей

Когда я оглядываюсь на прожитую жизнь, то вижу, что радости в ней все-таки было больше, чем горя. Я рос без отца, но обласканный любовью двух матерей и заботой дяди Касыма - младшего брата отца - никогда не чувствовал себя сиротой.

В зрелой жизни у меня тоже был надежный тыл. Любящая жена, мать, сыновья, друзья, успех в работе... Я, казалось, готов был горы свернуть, жизнь была полна красок.

...Мои предки жили поначалу в Западном Казахстане, а затем в поисках более сытной жизни перекочевали через Кзыл-Орду в Джезказган, где и родился мой отец Ашим. В 30-х годах прошлого века часть моих родственников, спасаясь от голода, перекочевала в Узбекистан, а часть - в Джамбулскую область. Я родился по дороге туда - в Келесском районе Южно-Казахстанской области.

В Джамбулской области мои родичи основали целый район - Сарысуский. В доме, где кроме нашей жила еще и семья старшего брата отца -Алжана-коке, а позже и среднего, переехавшего из Узбекистана, была всего одна комната. Но нам не было тесно, наоборот, - тепло и уютно.

Недавно я поставил общий памятник двум своим матерям в пантеоне мавзолея святого Карабуры, что в Сузакском районе Южно-Казахстанской области.

Апа - мамой - я называл жену старшего брата отца - Алтынгуль. Она родила то ли шестерых, то ли семерых детей, но все они почему-то умирали в младенчестве.

А у казахов принято отдавать первенцев деду и бабке или же бездетным родственникам. Так я и мой двоюродный брат Аскарали стали считаться сыновьями Алтынгуль-апа.

Свою названую мать я боготворил. Она прощала мне шалости, у нее я находил защиту, если разгневанная родная мать пыталась меня наказать. Когда мне пришлось жить в интернате, то, бывало, всю неделю собирал для нее конфеты-подушечки, которые выдавали к завтраку. Апа радовалась им как ребенок. «Айналайын»,

- ласково говорила она и тут же скармливала конфеты мне.

Моя любовь к родной матери была смешана с жалостью. Она относилась к Алтынгуль-апе, которая была значительно старше ее, почтительно и никогда не прекословила ей, а меня, следуя давним народным традициям не обращаться к сыну старших родственников по имени, называла бала. Но женщины все же ревновали меня друг к другу. Чувствуя это, я старался подходить к матери, только когда мы оставались наедине. При этом я ее никак не называл. Ни апа, ни тяте, ни даже по имени - Тажихан. И, помню, всякий раз испытывал мучительное волнение, когда нужно было зачем-нибудь обратиться к ней. Бывало, глядя куда-то в сторону, я говорил: «Сегодня вернусь поздно, пойду смотреть кино в соседнем колхозе».

Первый раз я назвал ее мамой, когда она умирала. Она, словно не веря своим ушам, посмотрела на меня долгим изумленным взглядом.

Уже после ее смерти я понял, что мать жила только мною и только ради меня. Немногословная, она не высказывала своих чувств, мы с ней вообще очень мало разговаривали, разве что порой перекидывались парой шуток. Ее выдавали глаза. Они у нее блестели от радости, когда она смотрела на меня. Встречая меня из командировок, целовала мне руки - а в лицо, лоб или голову не смела. Глубоко набожная, мать свято верила, что Алтынгуль-апа, которая смотрит на нас с небес, это может не понравиться.

Мне вспоминается такой трогательный случай. Рано утром мы с сыном собираемся в командировку. Я - куда-то по республике, Саги уезжал на съемки в Белоруссию. И вот две матери провожают нас. Жена хлопочет возле Саги. Обнимая его, напоминает: кушай вовремя, одевайся теплее. И то же самое я слышу от своей матери. Держа меня, уже седого мужчину, за руку, она несмело упрашивает: береги себя, сынок.

Умирая, мать показала окружающим ее родственницам средний палец. Этот жест у казахов говорит о многом. Тем самым мать наказывала: он у меня не только единственный, он - «ортан колдай жiгiт», то есть всем джигитам - джигит, берегите его.

Женское воспитание, вернее, та свобода, которую предоставляли мне мать и Алтынгуль-апа, пошли только на пользу. Я рано научился принимать самостоятельные решения. Грех так говорить, но иногда я думаю: может, и хорошо, что у меня не было отца. Вернись он с фронта, никогда не пустил бы меня в актеры: эту профессию в ауле не уважали.