Меню Закрыть

Друг мой, брат мой… (Чокан Валиханов) Ирина Стрелкова

Название:Друг мой, брат мой... (Чокан Валиханов)
Автор:Ирина Стрелкова
Жанр:История
Издательство:
Год:1975
ISBN:
Язык книги:Русский
Скачать:
VK
Facebook
Telegram
WhatsApp
OK
Twitter

Перейти на страницу:

Страница - 6


КАЙСАЦКИЙ ПРИНЦ

Мы называем себя казахами и так зовемся от своих азиатских соседей, однако в России нас записали в киргизы... - начал поручик султан Валиханов, когда граф Блудов снисходительным кивком предложил ему приступить к рассказу. Блудов слушает поручика полуприкрыв глаза. Русский аристократ той особой выучки, которая давалась в годы минувшего царствования. При Николае граф правил министерством внутренних дел. Ныне он назначен президентом Академии наук.

Престарелый президент с недоверием отнесся к сообщению, что некий поручик из киргиз-кайсаков совершил выдающиеся географические открытия. Он пожелал видеть этого инородца, чтобы убедиться в правоте собственных сомнений. К Блудову Валиханова привез непосредственный начальник - сенатор, генерал-майор Егор Петрович Ковалевский, возглавляющий Азиатский департамент министерства иностранных дел.

Егор Петрович был человек примечательный. Он начал службу горным инженером, много лет провел на Алтайских рудниках, путешествовал по Степи и смело подал правительству записку о нуждах казахов, советуя не считать их «людьми низшего свойства». В молодости Ковалевский был дружен с Достоевским, Дуровым и другими членами революционного кружка Петрашевского и мог пострадать за свои взгляды, но от жандармов его уберегли странствия по свету. Он объездил всю Европу, Ближний Восток, был в Египте, Судане, Эфиопии, Средней Азии, Афганистане... Из поездок по Монголии и Китаю Ковалевский вывез богатейший материал для книги «Путешествие в Китай». Чиновники богдыхана имели обыкновение водить русских в Пекин через Аргалинские пески, притом каждый раз по новому направлению, чтобы сбить с толку. Они были немалым образом изумлены, когда в 1849 году Ковалевский настоял на более удобном маршруте - через Монголию, по наезженному купеческому тракту. Через два года Ковалевский заключил с уполномоченными китайского правительства известный Кульджинский трактат, открывший для русской торговли города Чугучак и Кульджу, где учреждались русские консульства.

Ведя искусно российскую политику в Азии, Егор Петрович был в Петербурге более известен не как дипломат, а как литератор и общественный деятель. В доме у него бывали Тургенев и Островский. На именинах, на Егорьев день у хлебосольного Ковалевского можно было встретить и министра графа Горчакова, и опасного социалиста Чернышевского.

В Чокане Ковалевский души не чаял и называл кашгарские сообщения Валиханова гениальными. Его хлопотами молодого ученого перевели из Сибирского войска на службу в Петербург. Это открывало перед Валихановым возможности для новых путешествий.

Представляя своего любимца графу Блудову, Егор Петрович хотел, чтобы Чокан произвел приятное впечатление. От Блудова многое зависело.

Лицо Чокана замкнуто и бесстрастно.

- Мы, Валихановы, ведем свой род от хана Аблая. В русских летописях он именуется царевичем Сибирским. Легенды воспевают его как крепкореберного и широкожелудочного богатыря. Аблай провел жизнь в войнах. Его походы и подвиги его богатырей служат сюжетами эпическим рассказам, изустно передаваемым в Степи. Для казахов век Аблая - век рыцарства... Я позволю себе прочесть строки одной из песен о хане Аблае, сложенной дочерью его врага, погибшего в бою с Аблаем: «Вверг он голову твою в беду, кровь твою слил в ведро, желчь твою взял себе, пил и не напился крови твоей, Аблай бешеный жеребец, не забыл старую месть...»

- Каков слог! - восхитился Блудов. - Высокой трагедии подобно.

- Сказания, которые можно услышать в Степи, есть нечто удивительное, нигде более не встречающееся! - замечает Ковалевский. - И как велико почтение кочевого народа к своим поэтам. Можно сказать, что в среде неграмотных степняков поэты более чтимы, чем в иных цивилизованных странах - не говоря уже о России!..

Валиханов перехватывает быстрый взгляд Блудова из-под седых бровей. Быстрота и острота весьма неожиданные для старика почти восьмидесятилетнего, которому - Ковалевский сказывал - лицеист Пушкин был когда-то младшим другом.

- Мой народ... - Чокан не станет робеть под взглядом николаевской выучки, - ...мой народ, кочуя по Степи, не мог ставить храмов, достойных определять вехи истории. Свою историю казахи носят с собой в устных легендах. И в разных концах Степи одну и ту же легенду вам перескажут то слово в слово, то совершенно на иной лад. Записями казахских сказаний занимается мой отец, и я к этому пристрастился с детства.

- Я слышал, что три варианта песни о Едиге вы записали в семилетнем возрасте, - гоиорит Ковалевский не столько поручику, сколько графу Дмитрию Николаевичу.

Лицо Валиханова по-прежнему бесстрастно. Он продолжает повествование о своих предках. Графа Блудова не интересует Кашгар. Графа интересуют новые подданные Российской империи.

- Аблай вел политику весьма хитрую. Он оставил наказ детям - а их у него было около семидесяти - никогда не решать вполне междуродовых споров казахских племен, ибо только несогласие и раздоры могут быть незыблемою опорой ханской власти.

- Степной Макиавелли! - отозвался мелким смешком Блудов. - Тонко сказано. Именно решать!.. Решать споры! Но не до конца! Пригодно и для управления инородцами. Вы интересно рассказываете, поручик. Продолжайте.

- Фамилия Валихановых пошла от хана Валия, старшего сына Аблая. Моя бабушка Айганым была его младшей женой. Мой отец достиг всего лишь десятилетнего возраста, когда хан Валий умер. Дети младшей жены получили ставку в Сырымбете, неподалеку от нынешнего города Кокчетава. Айганым славилась умом и образованностью, она знала несколько восточных языков. Моему отцу она пожелала дать русское образование. Ханша Айганым оставалась верной России, во все времена, при всех смутах, когда остальные потомки хана Валия старались забыть, что старший сын Аблая принял русское подданство. В награду за верность и - так уверяют! - по приказу самого императора моей бабке выстроили за счет русской казны дом и мечеть в Сырымбете.

- Когда же то было? - поинтересовался Блудов.

- В тысяча восемьсот двадцать четвертом году.

- При доброй памяти Александре Благословенном, - растрогался граф.

Валиханову кажется, что Блудов мысленно минует следующий год, когда люди его сословия, многие близкие друзья вышли на Сенатскую площадь - требовать обновления России... Блудову ли не помнить 14 декабря 1825 года! Вечером граф был вызван во дворец и по просьбе Николая написал правительственную реляцию, изобразил восстание как нелепый бунт горстки безумцев, которых никто не поддержал, кроме немногих пьяных солдат и немногих пьяных людей из черни. «Теперь ты мой!» - воскликнул Николай и обнял Блудова.

- Гм... - старец пожевал узкими бесцветными губами. - О чем мы сейчас говорили?.. Новый дом вашей бабки. Богоподобная царевна Киргиз-Кайсацкия орды!.. Помните сии строки Державина? Когда-то в русской литературе был слог. Нынешние писатели не понимают, что есть искусство писать. Они настроили государя против литературы. Он к ней настолько не расположен, что нынче нашел необходимым создать комитет, который бы направлял литературу нашу... - граф поморщился, - мерами кроткого назидания. Толку с этого не будет! Назначили в комитет трех ослов, они никогда ничего не читали и не станут читать! - граф с усмешкой глянул на Ковалевского. - Вот вам, Егор Петрович, китайская головоломка: Блудов залиберальничал, не начитался ли «Колокола»?.. Вы, я знаю, меня ретроградом числите, а на Блудова в оные времена Фаддей Булгарин доносы строчил. Удостоил в числе многих... Кстати, Егор Петрович, наверное, даже вы того не знаете, а поручику будет полезно послушать старика. Однажды - дай бог памяти, когда же то было? - в зиму года тысяча восемьсот тридцатого. Пушкин обратился к государю за дозволением совершить вояж в Европу, а коли в Европу нельзя, то хотя бы в Китай. Увлек Александра Сергеевича рассказами о Китае небезызвестный отец Иакинф, что воротился из Пекина и был засажен в монастырь по доносу, якобы, служа в Пекине в Русской духовной миссии, допускал безбожие и отступление от правил церкви. В монастыре грешный пастырь проводил дни за покаянием, а также за переводом китайских авторов...

- Чрезмерно он доверял этим авторам, - заметил Валиханов. - Путаницы в китайских источниках предостаточно. Однако в Европе не сыщется второй такой знаток Китая, как отец Иакинф.

- Труженик неутомимый! - подтвердил Ковалевский. - Кстати, Чокан Чингисович, известно ли вам, что отец Иакинф, в миру Никита Бичурин, был не побочный сын монаха Амвросия, родом из дворян, как некоторые утверждают, а чувашин крещеный?..

- Не знал я... - медленно сказал Валиханов, - ...не знал я, что отец Иакинф на Пушкина влияние имел...

- И немалое! - заверил Блудов. - Готовясь к путешествию в Китай, Пушкин, помню, принялся читать все, что относилось к Азии. Одначе государь не дал ему своего дозволения последовать с отцом Иакинфом в Пекин... Гм... - Блудов пожевал губами. - Ни в Европу, ни в Азию... Черный был год, одна тысяча восемьсот тридцатый. Возникло намерение у государя освободить мужиков от крепостной зависимости, одначе сочтено было сие преждевременным... Холера свирепствовала на Руси. Впрочем, мы уклонились от беседы, - граф повернул голову в сторону молодого султана. - Итак, бабка ваша удостоилась милости его величества... Будем надеяться, что и внук не останется без монаршего вознаграждения за оказанные России услуги...

Егор Петрович Ковалевский неприметно вздохнул: сейчас последует долгое наставление, выдержат ное в слоге Карамзина, преемником которого в русской словесности граф полагает единственного себя. «Ну что ж, выслушаем терпеливо, - думает Егор Петрович, - ради успеха славного моего Валиханова... - Он оглядывается на поручика, тот слушает наставление, почтительно потупившись. - Да, выдержки этому юноше не занимать. Впрочем, после бесед с кашгарскими правителями, где что ни слово, то капкан, выслушивать наставления графа Дмитрия Николаевича - отдых уму... Интересно, о чем Валиханов сейчас размышляет, скрываясь за напускной почтительностью?»

Граф Дмитрий Николаевич закончил свою речь, и Валиханову дозволено продолжить повествование.

- Мой отец Чингис Валиханов закончил курс в училище Сибирского линейного казачьего войска и вступил в военную службу. В те годы Степь, - Валиханов явственно выделил это слово, как произносимое с заглавной буквы, - разделилась на две партии: русскую и национальную. Отец был в русской, а два моих дяди - Саржан и Кенесары - предводительствовали восстаниями против России.

- Кенесары! - оживился Блудов. - Об этом бунтовщике в свое время говорили немало. Так он доводится вам дядюшкой?

- Несмотря на родство, Кенесары однажды налетел на Сырымбет и спалил поместье Айганым. Для охраны Сырымбета стали посылать казаков. Впрочем, иногда их посылали не столько для охраны, сколько для того, чтобы на всякий случай подержать моего отца под домашним арестом. Кампания против Кенесары искусно затягивалась. Бравые офицеры иной раз нарочно давали ускользнуть мятежному хану, потому что им было выгодно кормить войско дорогим провиантом и фуражом...

- Мздоимцы весьма горазды на выдумку, - замечает граф. - Встречаются канальи с бо-о-льшим воображением!

- В конце концов Кенесары был убит в стычке с дикокаменными киргизами и кое-кто лишился прекрасного источника доходов. Мой отец продолжал нести свою службу.

- Он получил дворянство? - живо перебил Блудов.

- Нет. И не обращался с такой просьбой.

- На основании указов тысяча семьсот сорок шестого года и семьдесят шестого, а также указа тысяча семьсот восемьдесят четвертого года, - щеголяет памятью граф Дмитрий Николаевич, - потомкам ханов разрешено предоставлять титул князей. Непременно отпишите про то вашему отцу. К тому же заслуги ваши, поручик, могут значить немало...

Блудов всячески выказывает поручику свое расположение. Неглуп этот киргиз-кайсак. Вот что значит достойное происхождение. Степные султаны могут стать столь же полезны России, сколь полезны ей Кавказа. Блудов не забудет сказать об этом государю. На прощание поручик получает надежду быть званым на знаменитые в столице блудовские рауты. Появившийся секретарь записывает адрес поручика в книжицу.

Они вышли от Блудова, сели в ожидавшую их карету министерства иностранных дел.

- О чем вы думали, выслушивая наставления графа? - спросил Ковалевский.

- О том, что до сих пор ошибался, разделяя людей на образованных, которые желают народу прогресса и просвещения, и невежд, которые по тупости своей склонны лечь камнем на пути. - Валиханов усмехнулся. - Я шел к Блудову, зная, что он противник просвещения, враг русских университетов. Я ждал, что встречу двойника моего омского барона Гасфорта, который однажды приказал нарисовать на карте горы там, где их не было - только потому, что какое-то место ему показалось подходящим для гор. Но Блудов не похож на Гасфорта - вот что опасно, Егор Петрович! Я наивно полагал, что тупость начальства - главная наша помеха. Но с нами только что беседовал умный человек и даже чуточку фрондер, либерал. В его лице просвещению народа не тупость противостоит, а нечто противоположное, во всеоружии блестящего образования и долгого государственного опыта.

- С образованными правителями все-таки легче, - пожимает плечами Ковалевский, - чем с вашим Гасфортом! Кстати, он не оставил еще своих проектов новой усовершенствованной религии для казахов, смеси христианства с исламом?

- О нет! Барон на редкость трудолюбив. Он высказывался неоднократно, что преемникам его на губернаторском посту останется лишь сидеть сложа руки. Гасфорт все дела докончит.

- А правда ли, Чокан Чингисович, что Гасфорт требует встречать его въезд в городах колокольным звоном?

- Духовенство православное толковало барону-лютеранину, что подобные почести оказываются лишь государю всея Руси, но Густав Христианович не отменил своего распоряжения.

- О матушка Россия, - проворчал Ковалевский, - чего только у нас не увидишь... Иметь в Омске губернатором такого осла! И в пору самую решительную для всего будущего Степи!

В экипаже, бесшумно скользящем по зимнему, сизому от мороза Петербургу, воцаряется молчание. Два человека думают о будущем Степи отнюдь не одинаково, но где-то их мысли сходятся очень близко. Молчание прерывает Ковалевский:

- Тем знаменательней... Тем знаменательней, когда то, что мы ныне наблюдаем, может происходить даже при посредстве таких, как Гасфорт... Ход истории таков, что Россия закрепится на всем пространстве до Тянь-Шаня, как закрепится она и на Амуре... И прежде всего закрепится трудом русского мужика. Теми заселит новые земли, кто воли ищет.

На рауте у Блудова все заметили, какое внимание уделил хозяин неизвестному армейскому поручику.

Поручик султан Валиханов оказался самым оригинальным персонажем петербургского зимнего сезона - кайсацкий принц, странствовавший по загадочной Азии под чужим именем. Молодого кайсака сравнивали с Шамилем, которого осенью привозили в Петербург. Кавказский имам, вождь газавата, наконец-то побежденный и доставленный пленником в столицу, оказался, по мнению общества, не столь уж страшным при ближайшем рассмотрении. Глазами не сверкал, кинжалом не размахивал. Мирный бритоголовый татарин. Рыжая крашеная борода, равнодушный взгляд. По-русски, а тем более по-французски, ни слова не понимает... Сплошное возникло среди публики разочарование в Шамиле, и если что и осталось от его пребывания в Петербурге, так это мода на узкие пояса с серебряным набором.

- Положительно кайсацкий принц Валиханов интересней Шамиля, - щебетали дамы.

- Так ведь Шамиль враг России, абрек, а Валиханов поручик русской службы. Какие могут быть сравнения! - вставляли свое слово мужья, штатские и военные. - Так вы и любого из нас возьметесь с Шамилем сравнивать. А что Валиханов? Вот пошли князья Юсуповы от ногайского хана Юсупа, а нынче они среди первых русских аристократов.

Как-то Ковалевский, стоя рядом с Валихановым, невольно слыша толки о Шамиле, кайсацком принце и князьях Юсуповых, спросил, какого мнения Чокан Чингисович о мятежном имаме.

- Шамили возможны только в странах мусульманского образования, - коротко ответил Валиханов.

- У вас особая неприязнь к мусульманству, - заметил Ковалевский. - Даже описывая свое путешествие в Кашгар, вы нашли необходимым обронить несколько уничтожающих фраз в адрес мулл,

- Муллы явились к нам в Степь как непримиримые фанатики и враги просвещения. Мне непонятно, зачем русское правительство столь усердно насаждает в Степи мусульманство. Казахи всегда были плохими мусульманами. Мы, по сути, язычники. В качестве таковых казахи ближе находились к истинному просвещению, чем правоверные мусульмане. Мы, Егор Петрович, - как вы сами могли видеть у нас в Степи - пастушеский мирный народ. Мирный народ более подвержен набегам завоевателей, но история говорит, что в приобщении к цивилизации мирные племена выказывают более способностей, нежели племена воинственные. Я верю, что мой народ, столь много испытавший, способен к быстрому духовному возрождению.

- Будущее вашего народа в таких его сыновьях, как вы, Чокан Чингисович!

Валиханов не мог не знать, как искренне и горячо полюбил его Егор Петрович Ковалевский, отважный в путешествиях и искусный в дипломатии. И была какая-то тайна в тяге Егора Петровича к дальним краям, что были родиной Валиханова.

Год назад Ковалевский опубликовал в журнале «Библиотека для чтения» очерк «Встреча с Н. Н.». То была странная встреча якобы самого Егора Петровича с неким Н. Н., кочевавшим по степи вместе с диким аулом. Когда-то Н. Н. принадлежал к светскому обществу, его принимали всюду, но тайком посмеивались над его восторженностью. Никем не понятый Н. Н. бежал от света в кочевой аул, как пушкинский Алеко к цыганам. Он верил, что кочевники с их простой жизнью, с их близостью к природе куда выше тех людей, что встречались ему в светском обществе. Племя, с которым он кочевал, подверглось нападению, и теперь никто не знает, что случилось с Н. Н. Убит ли он в общей свалке или житейская волна еще выбросит его где-нибудь на берег?.. Очерк Ковалевского заканчивался очень туманно - не в характере путевых описаний опытного путешественника.

Валиханов отлично знал те места, что описаны у Ковалевского, и был приятелем Тезека, с которым будто бы враждовал Н. Н. Почему Тезек никогда не рассказывал ничего подобного? Может быть, и не было на свете никакого Н. Н., и встреча с ним лишь плод воображения Ковалевского? Но ведь во всяком воображении всегда есть частица истины. Нельзя придумать то, чего никогда не случалось на свете - пусть не с тобой, так с кем-нибудь другим. В Петербурге Валиханову попали в руки сказки Ганса-Христиана Андерсена. В сказке «Соловей» описывался двор китайского императора, где некую механическую птицу предпочли живому соловью. Конечно, Китай тут ни при чем, и сказочник хотел поведать о судьбе поэта, которому приходится петь в золоченой клетке. Но сама птица механическая не только аллегория. В Нижнем Новгороде на ярмарках продаются табакерки «Буль-буль». Повернешь ключик - и выскочит золоченая птичка, расправит крылья, прозвенит немудрящей песенкой. Купцы закупают в Нижнем Новгороде затейливую игрушку, везут караванами в Западный Китай. Так что вполне могла нижегородская птичка запеть при дворе китайского богдыхана... И если в сказке выдумка есть чистая правда, то чего уж сомневаться в достоверности воображения Егора Петровича Ковалевского, напечатавшего свой очерк о встрече с Н. Н. как раз в тот год, когда с его же, Егора Петровича, благословения Валиханов начал сборы к путешествию в Кашгарию...

Строя разные догадки о происхождении нового Алеко, Валиханов пробовал выспросить автора «Встречи с Н. Н.», однако опытный дипломат лукаво уходил от расспросов:

- Когда-нибудь после, Чокан Чингисович. А то мне, право же, неловко занимать собою самого интересного человека на нынешнем бале... Поглядите, какие прелестные создания ждут не дождутся, когда прескучный Ковалевский наконец отпустит кайсацкого принца.

Поручика окружает нечто воздушное. Кисея, оборки, банты, локоны:

- Ах, пожалуйста, расскажите нам про Кашмир.

- Про Кашмир? Охотно! - поручик улыбается ослепительно. - О чем сначала? О кашмирских раджах, кашмирских шалях или о кашемире?..

В другой раз в столь же блистательном обществе Ковалевский показывает молодому другу нынешнего князя Юсупова.

- Что он за человек? - спрашивает поручик, угадывая что-то ногайское в русском вельможе лишь по глазам узким и как бы припухшим.

- Богач. Меценат. Владелец превосходной картинной галереи. Пожертвовал университету десять тысяч на две стипендии для студентов, выказавших особые способности и желание заняться русским языком и русской историей.

- Юсуповы оказывают покровительство русской истории?

- Да, но ведь ею занимаются у нас немцы! - смеется Ковалевский. - А свои славяне возьмутся - тоже, глядишь, не легче. Нынче весной спорили Костомаров с Погодиным, откуда Русь пошла. Один доказывал, что из Скандинавии, другой, что из Литвы. Князь Вяземский по случаю ученого спора разрешился остротой: «Прежде мы не знали, куда идем, а теперь не знаем и откуда».

...Тем временем бумаги движутся из канцелярии в канцелярию, и наконец рождаются на свет две самые высшие бумаги.

7 апреля 1860 г.

ПРИКАЗ ЦАРЯ

Его императорское величество в присутствии своем в Санкт-Петербурге соизволил отдать следующий приказ:

Производится по кавалерии за отличие по службе состоящий по армейской кавалерии поручик султан Чокан Валиханов в штабс-ротмистры с оставлением по армейской кавалерии.

Апреля 1860 г. С.-Петербург.

УКАЗ КАПИТУЛУ

российских императорских и царских орденов

В воздаяние отлично-усердной и ревностной службы состоящего по армейской кавалерии поручика султана Чокана Валиханова, оказанной им при исполнении возложенного на него осмотра некоторых из пограничных среднеазиатских владений, сопряженного с усиленными трудами, лишениями и опасностями, всемилостивейше пожаловали мы его кавалером императорского ордена нашего святого равноапостольного князя Владимира четвертой степени. Вследствие чего повелеваем Капитулу выдать сему кавалеру орденские установленные для нехристиан знаки и грамоту

На подлинном собственною его

императорского величества рукою

написано:

Александр

Вслед за высшими бумагами свежеиспеченный штабс-ротмистр получает приказ явиться во дворец для принесения благодарности за пожалованный орден святого Владимира. Святой-то святой, но в четвертой степени, для нехристиан, для басурман, значит...

В приемной зале, обращенной окнами к адмиралтейству, Валиханов оказался согласно чину где-то в конце шеренги из разных лиц, представляющихся царю по разным служебным поводам. Но он мигом выделен особо. Находящийся здесь граф Блудов подходит к нему: «Мы только что говорили о вас с государем».

Открываются двери, и Александр Второй в белом мундире начинает обход почтительно застывшей шеренги. Одного удостоил улыбкой, другого поклоном, третьему сказал несколько слов. Генералу, кавказскому герою, досталась фраза: «Благодарю за прошедшее и надеюсь на будущее». Очередь доходит до Валиханова.

Без малого два года назад Ковалевский лично докладывал Александру, что тайный агент России отбыл с караваном в запретный Кашгар. О том знали во всей империи лишь несколько человек. Посланный тайно теперь возвратился в ореоле славы. Однако отчего он не спешил к государю своему за положенной наградой?

Бычьи глаза царя не без любопытства обзирают смуглое нехристианское лицо штабс-ротмистра.

- Занимаетесь вы вашим трудом по описанию путешествия? - спрашивает Александр.

- Занимаюсь, ваше величество, - отвечает штабс-ротмистр.

- Как скоро вы надеетесь закончить?

- В мае назначен доклад в географическом обществе.

Вопросов больше нет, но Александр медлит перейти к следующему в шеренге. Штабс-ротмистру Валиханову представляется возможность принести государю просьбу, если таковая у него имеется. Но Валиханов молчит. Может быть, онемел от робости? Александр поощряет кайсацкого принца улыбкой. Принц молчит. Минутная заминка, и Александр отходит. Следующему в шеренге достается только кивок. Следующему за следующим тоже только кивок. Упрямое молчание штабс-ротмистра испортило настроение государю - это видят все. Предполагалось, что Валиханов скажет Александру о своем праве на русское дворянство, на княжеский титул, но Валиханов упустил счастливый случай. Меж тем Блудов определенно говорил государю, что сей юноша не из робких, держится с высшими уверенно. Тогда почему он не обратился за милостью?

Скверный знак. Слуга, который ничего не просит у властелина, есть слуга не очень надежный.

Обход закончен, и белый мундир царя скрывается за высокими, белыми с позолотой дверьми. Там, за дверьми, Александр роняет озабоченно:

- Завтра. О Валиханове. Доложить. Штабс-ротмистр Валиханов ничуть не огорчен, что вызвал неудовольствие государя. Из дворца штабс-ротмистр катит в один из самых шикарных петербургских ресторанов, где вся прислуга из татар. Там его ждет за накрытым столом развеселая компания. На шею ротмистру кидается Всеволод Крестовский, двадцатилетний и уже знаменитый поэт:

- Чоканушка! Поздравляю! Шампанского! - Крестовский с недавних пор ходит как тень за Валихановым, и про Крестовского в Петербурге говорят, что темы для стихотворений ему дают остроты принца.

Валиханов садится во главе стола. Он весел и зол, остроты сыплются с его языка с той же щедростью, с какой сыплются деньги из кошелька. К застолью присоединяются новые поздравители, половину Валиханов не знает по имени, не помнит в лицо. Он платит за всех, но сам почти не ест, и бокал шампанского перед ним не допит.

За полночь лакеи провожают его с поклонами к саням. Подъезжая к дому в Новом переулке, Валиханов видит в окнах квартиры словно бы свет забытой на письменном столе свечи. Но потом он долго-долго стучится, прежде чем денщик Сейфулмулюков изволит открыть хозяину. В квартире темно, и слуга-казах - не пьян ли он? - спит мертвецким сном на полу.

«Значит, почудился мне свет...» - легко думается Валиханову. У него сейчас ясная голова и такое чувство, что с плеч свалился гнетущий груз. Спать ему не хочется. Он степняк, а в Степи и ложатся поздно, и встают поздно.

Чокан любил работать по ночам. Поэтому даже Потанин не знал, не догадывался, как много успевает сделать в Петербурге его друг, неизменно прикидывающийся легкомысленным. Кропотливого труда требовали от Чокана карты Средней Азии и Восточного Туркестана, над которыми он работал вместе с картографами Генерального штаба, сверяя свои сведения со всеми имеющимися старинными земными чертежами. Кроме того, Чокан не мог отказать Ковалевскому, попросившему его учить восточным языкам чиновников Азиатского департамента. Увидев, что Петр Петрович Семенов завалил весь стол корректурой своего перевода с немецкого трудов Карла Риттера, Валиханов вызвался к нему в помощники, сверял географические наименования. Крестовский его познакомил с петербургскими журналистами, и Чокан давал в газеты заметки и иллюстрации из жизни Степи. Он понимал, как это важно, чтобы русский читатель больше узнал о казахах. Чтобы исчезло представление невежественное или в экзотическом духе и стала понятна простая жизнь степного народа. Об этом ему когда-то писал Достоевский, и в Петербурге Чокан убедился, насколько прав его старший друг.

И был, кроме всех этих, очень важных и нужных дел, еще и труд, в котором воедино сплетались география, история, политика. Валиханов далеко не исчерпал свои Кашгарские дневники.

...Чокан достал из ящика стола плотную тетрадь, перелистал свои записи, носящие следы спешки и опасения. Сколько впереди работы! Сегодня он получил награду, как кашгарский герой. Получил от царя, отец которого повесил Пестеля и Рылеева, загнал на каторгу Достоевского. Есть над чем подумать. Порядочному человеку должна быть свойственна ненависть к деспотии. К любой. К тиранам Малой Бухарин, к государю всея Руси. Чокану вспомнилось, с какой ненавистью говорил о царе поэт Дуров, прошедший каторгу вместе с Достоевским. Тогда Чокан еще не знал России. Сибирь не Россия - Достоевский прав. Едучи из Омска в Петербург, Валиханов своими глазами увидел русское рабство, нищету деревень, изможденные лица женщин. Петр Петрович Семенов искренне верит, что Россию спасет отмена крепостного права. Герцен зовет русского мужика к топору. Василий и Николай Курочкины, новые друзья Чокана, поговаривают - пока еще неопределенно - не о заговоре, нет, о тайном сообществе русских революционеров.

Мысли Чокана о России диктуют ему план будущей . монографии о Восточном Туркестане. Путешественник не может быть лишь наблюдателем беспристрастным. Надобно открыть читателям Азию, какой ее еще никто не видел. Азию народную, страдающую от деспотии.

В ранний час, когда наработавшийся за ночь Чокан заснул, на утреннем докладе государю прозвучало его имя. Вчерашнее распоряжение не могло быть исполнено столь быстро, если бы не оказалось, что султан Валиханов с давних пор наколот на некую булавку и помещен под стекло.

Во-первых, как султан, влиятельный в Средней орде, он нуждался в неусыпном надзоре на случай бунта или заговора против России. Во-вторых, был под присмотром как офицер, допущенный к тайнам политики России в Азии. В-третьих, охранялся как полезный отечеству агент, против которого могли замышлять враги. В-четвертых, султан Валиханов был замечен в сношениях с неблагонадежными лицами - и в Омске, где жил прежде, и в Семипалатинске. По приезде в Петербург он стал бывать в некоем студенческом кружке, деятельность которого пока безобидна, однако подобные кружки часто начинают с безобидной программы, а впоследствии доходят до социалистических идей, до антиправительственных злоумышленных деяний...

Все о Валиханове, услышанное на утреннем докладе, вызвало у Александра двоякое чувство. Он мог быть довольным своей проницательностью, своей внезапно вспыхнувшей антипатией к герою Кашгара, штабс-ротмистру с калмыцкими скулами. И в то же время он досадовал на свою мягкость, на уступки радетелям народного просвещения. Образование только портит инородцев, как. портит оно и русских мужиков. Куда приятнее иметь дело с натуральными киргизами, чем с просвещенными. Натуральные почтительнее, надежнее, вернее. Есть в них этакая приятная восточная сладость.

- Какие будут распоряжения? - спросил докладывавший.

- Бог даст, этот юноша благополучно избавится от заблуждений в социализме, - ответил с привычной для него выученной улыбкой Александр. - Он еще молод... А если не исправится, мне жаль его...

- Вы так добры, ваше величество! - последовал восторженный ответ, тоже привычный, обязательный, как утреннее умывание, завтрак и прогулка.

Тому, о ком государь сказал: «Мне жаль его», - возможно, придется со временем о многом пожалеть...


Перейти на страницу: