Страница - 21

ГЛАВА ВОСЬМАЯ ЗЕМЕЛЬНАЯ ПОЛИТИКА ЦАРИЗМА

ПЕРЕСЕЛЕНЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА ЗЕМЕЛЬНЫЕ ОТНОШЕНИЯ В КАЗАХСКОМ АУЛЕ

Новое административное устройство Казахстана, произведенное царизмом в конце 60-х годов, принадлежавшее к серии так называемых «великих реформ» 60-х годов, превратило Казахстан в бесправную колонию. Административные меры были подкреплены целым рядом экономических мер царского правительства, которые закабаляли казахские трудящиеся массы.

Во главу угла этих мер должна быть поставлена земельная (переселенческая) политика царизма в Степном и Туркестанском краях.

 Переселенческая политика царизма распадается на три периода: период военной колонизации, период крестьянской колонизации и, наконец, период после 1905 года.

 Военная колонизация казахских степей продолжалась приблизительно до конца завоевания, т. е. до середины XIX столетия. По мере расширения Российского государства, расширения сферы эксплуатации со стороны дворянско-помещичьего класса и купцов была постепенно усмирена и приведена к покорности казачья вольница, т. е. крестьяне, бежавшие в донские, нижневолжские и уральские степи от крепостного гнета. Помещик как бы настигал беглецов, шел следом за ними. Казачество было реорганизовано в казачьи войска и сделалось форпостом российского завоевания Казахстана и Средней Азии.

Об образовании трех казачьих войск на территории Казахстана мы уже говорили выше. Земли Сибирского казачьего войска, изъятые в основной массе от казахов, равнялись 5 миллионам десятин. Земли войска делились на юртовые наделы станиц и поселков, по 25 дес. на мужскую душу удобной земли — примерно около 3 миллионов десятин, земли офицеров и чиновников — 0,5 млн. дсс. и 1,5 млн. дес. запасного фонда. Уральское казачье войско владело 6 млн. десятин земли, делившейся на те же три категории. Наделы Семиреченского казачьего войска равнялись 30 дес. удобной земли на мужскую душу населения. Общее количество земли этого войска несколько меньше, чем в двух первых (ввиду его меньшей численности), а именно — на 610 484 дес. Таким образом, площадь изъятых под военную колонизацию земель равнялась 11 610 484 дес., число станиц и поселков трех войск таково: Сибирского — 208, Уральского — 166 и Семиреченского — 30, всего — 404.

Казачьи станицы строились по типу военных линий (Горькая, Пресногорьковская, Ишимская, Иртышская и т. д.), занимая стратегические пункты. Это отаражалось на казахском землепользовании в смысле нарушения привычного цикла смены сезонных угодий, вынуждало казахов к перегруппировке, перекочевкам и пр., т. е. в известной степени запутывало и усложняло земельные отношения. С другой стороны, казачье население, поставленное в особо привилегированное положение, занималось нередко прямыми грабежами казахских аулов. Однако в целом военная колонизация края не играла столь большой роли в переселенческой политике, и впоследствии результаты ее были захлестнуты переселенческой крестьянской волной; во всяком случае она не имела здесь такой роли, как на Северном Кавказе, где казачья колонизация являлась основою в политике царизма в течение длительного периода.

На относительно малое значение военной колонизации Казахстана указывает хотя бы следующее место из отчета царю Сибирского ген.-губернатора Казнакова (1875 г.): «Между тем доколе киргизы будут совершать одиноко в пустынных пространствах степей огромные орбиты своих кочевок, вдали от русского населения, они останутся верноподданными лишь на словах и будут числиться русскими только по переписям. Сопредельные с ними по линии казаки, по малочисленности своей, не принесли делу пользы, но сами научились поголовно киргизскому наречию и переняли некоторые, впрочем безвредные, привычки кочевого народа».

Крестьянское переселение до 1905 года имело вначале период, когда правительство в целях обороны и заселения края русскими поощряло крестьянское движение, отводило переселенческие участки. В первую очередь эти меры принимались в северном Казахстане попутно с заселением Западной Сибири, в районах Кокчетавского и Атбасарского уездов (1879—1884 гг.) Однако большого успеха колонизация края ещё не имела. «Освобожденных» крестьян помещик неохотно отпускал, спрос на дешевые рабочие руки во внутренней России был еще велик. Правительство закрыло тогда край для переселения, стремясь заселить Западную Сибирь. Тем не менее, переселенцы юга России и Украины, непривычные к суровым условиям Сибири, продолжали самовольно прибывать на юг, в знакомые степи. Тяга «за Ишим» росла. Все же цифры, характеризующие распространение русского крестьянского населения по Кокчетавскому и Петропавловскому уезду еще незначительны (см. табл. на стр. 188— 189).

Голод в Поволжье в 1891 году, а затем постройка Сибирской железнодорожной магистрали сразу значительно усилили переселенческое движение в Западную Сибирь и северный Казахстан, захватившие не только Кустанайский, Петропавловский, Акмолинский, Омский, Атбасарский уезды, но и Семипалатинскую область. Так по одной Акмолинской области число устроенных переселенческих поселков выразилось в таких цифрах:

Для других областей так называемого «Киргизского края» количество селений и число крестьянского населения по состоянию на 1900 год было следующее:

Для южных туркестанских областей количество крестьянского переселенческого населения равнялось к 1900 году по Семиреченской области 30—35 тыс. чел. и по Сыр-Дарьинской — 20—25 тыс. человек.

Необходимость изъятия земель от казахов обосновывалась запасом значительного количества земель, пригодных для земледелия, но не используемых, Кроме того, известный колонизатор Хворостянский приводил такой довод: «На большой части занимаемой в настоящее время территории киргизы являются позднейшими пришельцами. Расселились они по этой территории, вытесняя других кочевников, а позднее и своих более слабых сородичей, во многих случаях с формального разрешения русской власти». Раз они (т. е. киргизы) получали землю с разрешения начальства, значит начальство вольно ее отобрать, когда ему заблагорассудится. Изъятие земель шло как по линии передачи переселенцам, так и с целью создания источников государственного дохода путем образования казенно-оброчных статей, казенных лесов, единственных владений казны и т. п.

Формальным основанием к изъятию у казахов земель были соответствующие статьи в Степном и Туркестанском положениях об управлении этими краями. Статьи 119 и 120 Степного положения признавали все казахские земли государственной собственностью. Статья 270 Туркестанского положения гласила:

«Государственные земли, занимаемые кочевьями, предоставляются в бессрочное пользование кочевников на основании обычаев и правил сего положения.

Примечание. Земли, могущие оказаться излишними для кочевников, поступают в ведение главного управления землеустройства и земледелия».

Переселенческая политика царизма нанесла чрезвычайно большой ущерб казахскому государству. Отрицательные последствия этой политики в сочетании с укреплением байского господства обрушились всей своей тяжестью на казахские трудящиеся массы и на бедноту.

 Основными чертами, характеризующими царскую переселенческую политику, являются: 1) изъятие лучших, наиболее ценных угодий вместе с водными источниками по произволу чинов переселенческого ведомства; 2) полное игнорирование нужд казахского населения, порождавшее земельную путаницу и нарушавшее естественный и привычный цикл кочевок; 3) постоянное смещение казахских аулов с обжитой территории, со сносом строений, с занятием готовых ирригационных сооружений древесных насаждений и 4) допущение массового самовольного переселения, с последующим оформлением переселенцев.

Изъятие лучших земельных угодий в начале колонизации производилось без всяких норм; выработанные впоследствии экспедициями статистиков Щербины и Кузнецова нормы делу не помогли, так как редко их придерживались, находя их «преувеличенными». Особых тщательных обследований казахского землепользования не производилось, и землеустроительные партии сплошь и рядом основывались на устных «сведениях» об излишках земли и определяли изъятия на основе рекогносцировочной, «глазомерной» съемки. Мало того, в северном Казахстане, где пресные водные источники были немногочисленны, изъятие их для нужд поселков лишало возможности казахов осваивать остающиеся в их пользовании земли. Быв. переселенческий чиновник Ч и р к и н по этому поводу писал: «После образования переселенческих участков киргизы бросали на произвол судьбы весьма обширные земельные площади и переставали ими пользоваться, так как у них изъяты были необходимые модные источники».

При землеотводных работах совершенно не соблюдались хозяйственно-технические правила землеустройства, вследствие чего оставшиеся в пользовании казахов земли были разбросаны, в них вклинивались переселенческие участки; совершенно не учитывалась необходимость сохранения соотношения между различными видами угодий (зимовки, летние, весенние, осенние пастбища), эти соотношения нарушились. Кочевые дороги также не обеспечивались: нередко зимовки были совершенно разобщены от джайляу, и казахам приходилось совершать окружной, обходный путь для того, чтобы, минуя переселенческие поселки, попадать на джайляу. Наконец, казахи постепенно оттирались в глубь степи на худшие земли, подальше от культурных центров, железных дорог и водных артерий.

Чинам переселенческого ведомства была дана инструкция действовать с максимальной быстротой при образовании переселенческих участков. Это вызвало неслыханный произвол чиновников в процессе выделения излишков казахского землепользования. Производители работ избегали обсуждать с местным казахским населением их земельные нужды и всячески старались запугать население, чтобы добиться максимальной нормы «выработки» и получить похвалу от начальства. Так, производитель работ Палкин завоевал громкую известность среди казахов Петропавловского и Омского уездов тем, что делал произвольные инструментальные изыскания возле самых кибиток и объявлял: «Здесь будет межа с поселком: если не уберетесь, будете платить крестьянам за потраву». Казахи снимались и уходили, а Палкин шел следом за ними, пока не достигал намеченной цели — изъятия тех земель, которые ему были нужны для устройства поселка.

Попутно с образованием переселенческих участков велись работы по выделению казенных лесных дач. О них подробно рассказал покойный т. Седельников, работавший статистиком переселенческой организации: «У лесничих, как и у производителей работ, на практике все дело сводилось к тому, чтобы не только удовлетворить, но и удивить, поразить начальство выдающейся максимальной быстротой и успешностью своих работ, не придавая особенного значения их качеству, целесообразности и осмысленности. Вот почему производители работ «пекли, как блины» десятки переселенческих участков, в свою очередь не желая отставать, наскоро стряпали «лесные дачи», нередко из совершенно негодного материала в виде корявой березовой поросли, рассеяной отдельными куртинками на огромных пространствах, вполне заслуживающих названия «заячьи объедки».

В материалах одного обследования упоминается такой случай, имевший место в 1911 году. В аул Б.-Каратока 4 аульной группы приезжает таксатор и заходит в первую попавшуюся юрту. Хозяин юрты говорит, что у него большая семья и гостю будет тесно. Таксатор сделал недовольную мину и заявил: «Посмотрим, кому будет тесно». На другой день он приезжает с рабочими, вбивает кол в середину юрты и говорит: «Здесь будет угол лесной дачи». Казахам оставалось только эвакуироваться.

Поэтому лесные дачи зачастую были только изъяты-ми участками почти без всякого леса. В тех же материалах говорится о лесных дачах «Придорожные Рощи» (в 4 ауле) и «Желтуха», облесенных лишь на 10 проц., а в остальной части, представляющей собой открытую степь, которая используется как пахотные и сенокосные угодья сдаваемые окружающему населению в аренду.

Одним из методов вытеснения казахов было смещение казахских аулов с насиженных освоенных мест, с зимовок, причем многие аулы подвергались смещению неоднократно. Смещаемая группа аулов подлежала вселению на оставшиеся у аульного земельного общества (т. е. у адм. аула) земли, причем общество обязывалось по за кону вознаградить пострадавших соответствующим отводом участков. Фактически общество очень неохотно отводило смещаемым земли или совсем отказывало им; в лучшем случае давало наихудшие участки. Поэтому смещаемые подвергались мытарствам, бродяжничали, пока не устраивались, идя в кабалу к баю или кулаку-переселенцу, нередко работая на своем бывшем наделе в качестве батрака. Ревизовавший Туркестан в 1908 году сенатор Пален приводит факты таких беззаконных и постоянных смещений казахов, с разрушением жилищ, изъятием садов, древесных насаждений и т. д.

«При изъятиях в широких размерах допускается не только смещение отдельных киргизских хозяйств и мелких хозяйственных аулов с зимовых стойбищ, а целых сотен таких хозяйств; при образований участков Краснореченского, Новопокровского и Байтыковского допущен даже снос трех мечетей. Такие массовые смещения происходят отчасти вследствие того, что чины партии отчуждают сразу в одном куске громадные площади, мерою нередко свыше 10 тысяч десятин, тогда как образование участков на меньших площадях, но в разных местах значительно ослабило бы это оскорбляющее правовое чувство всего населения разрушение очагов киргизской оседлости. Между тем, гораздо проще и дешевле образовывать участки на землях, обработанных туземцами, сославшись на обеспеченность туземцев другими землями, проверить которую чины администрации положительно не в силах. По этому пути пошли чины переселенческого управления». Следующая таблица указывает на смещение осевших казахских хозяйств (по Па лену);

Верненский (Алма-Атинский) подрайон (число хозяйств):

Эти смещения вызывали частые столкновения между русским и казахским населением, так что даже департамент полиции секретным циркуляром № 66461 от 17 июля 1908 года сообщал «о вооруженном столкновении в Тургайской области между киргизами и русским населением. Такое поведение киргиз вызывалось главным образом несправедливым разрешением в пользу русских переселенцев земельного вопроса».

Наконец, правительство не принимало никаких мер против стихийного самовольного переселения. Вступая в сделку с байством, переселенцы сперва арендовали казахские земли, а затем прочно обосновывались на них и требовали землеустройства. А так как баи, волостные управители аульные аксакалы сдавали чаще всего земли общества, пользуясь феодально-родовым обычным правом распоряжения этой землей, без согласия общества, то, естественно, возникла необходимость ухода казахов на другие места. Таким образом, например, образовались по линии Сибирской магистрали селения Привольное, Борисовское, Александровское, Полтавка, Боголюбка, Михайловка и др., всего за три года 22 селения с 75 515 дес. земли. Мало того, впоследствии стали происходить самовольные захваты казахских земель силой, что еще более усиливало антагонизм. Вот архивные документы по этому вопросу:

«Теперь же нужно приступить к устройству переселенцев во избежание столкновений их с кочевниками, так как, если переселенцы сейчас же не получат надела, то они прибегнут к захватам. Затем уменьшение угодий кочевников несомненно встретит среди них противодействие, прекратить которое, может быть, придется военной силой» (протокол особого совещания при туркестанском генерал-губернаторе).

«В крае проживает 2000 семей неустроенных Переселенцев. Во избежание волнений от самовольных захватов, я разрешил временно аренду земель переселенцам»... (телеграмма за № 135 от 3 февраля 1906 г. военному министру).

«Переселенцев нужно теперь же устроить на землях, на которых кочевниками произведены затраты, долженствующие быть возмещенными. Прошу поддержать мои предложения так как до устройства новых ирригационных сооружений это единственный способ устроить без кровавых столкновений прибывающих переселенцев (подчеркнутое зашифровано. С. А.) Генерал-губернатор С у б б о т и ч» (телеграмма № 192, военному министру).

«Г. Туркестанскому генерал-губернатору доверенных от общества № 3 аула Алма-Атинской волости, Пишпек-ского уезда Турдыбая Дахылбаева и Токбая Кендметае-ва прошение. Несмотря на слезы наших доверителей, крестьянам села Ново-Покровки отведено в двух участках 9370 дес. земли, в пределах которых находятся наши сады, постройки, курганы, более 300 десятин клевера, мельницы, караван-сарай и могилы предков» (вход. № 1858—85, 8 мая 1907 г.).

«Прошение Туркест. ген.-губернатору от киргиз Сейкимовской вол. Пишпекского у. Малмака Самакова и Бердыбая Джиенбекова. 543 человека аула № 5 просят о следующем: в мае 1906 года на нашей земле поселились самовольцы, забрали 85 десятин клеверников, 8500 деревьев, 41 саклю и 40 дес. пшеницы, завладели также крестьяне единственным арыком. Арык был проведен нашими дедами. В 1906 году крестьяне землю не пахали, а продавали на лето и получали доход. Просьба основана на положении об управлении Турк. краем и на манифесте 17 октября 1905 года, что все население края равноправно и ограждено от насилий. 2 мая 1907 года». На прошении резолюция ген.-губернатора Гродекова:

 Просители должны примириться с состоявшимся фактом».

Еще был один дополнительный источник изъятия казахских вполне пригодных земель — это дарение. За награждения почетными халатами, золотыми и серебряными медалями, званием почетного потомственного гражданина и т. д. казахские волостные аксакалы, бии преподносили в дар правительству общественную землю. На таких землях возникли, например, поселки Чиили и Джулек Перовского (Кзыл-Ординского) уезда.

Описанная в общих чертах переселенческая политика царизма ярко обнаруживает военно-феодальную сторону царского самодержавия — захват земель на правах завоевания сперва путем военной, а затем крестьянской колонизации. Гарантируя в соответствующих законоположениях неприкосновенность «обычаев» покоренных народов, царизм сделал своей опорой феодально-родовое байство, закрепил феодально-родовую эксплуатацию и захватное право на землю. Те же принципы были применены и в колонизационной политике. Царизм отбирал земли у казахов по праву завоевателя, считая эти земли за «государственные», отданные лишь во временное пользование казахов. Наряду с организованной передачей казахских земель переселенцам, царизм санкционировал самовольные захваты. И в земельной политике внутри казахского общества, и в переселенческой политике царское самодержавие придерживалось одного принципа кулачного права, права захвата, права военно-феодальной эксплуатации.

Каковы были последствия этой политики царизма? Феодально-родовая верхушка была против колонизации; ибо сохранение прежних порядков и прав на землю обеспечило ей безраздельное господство, а с проведением колонизации приходилось делиться с новыми эксллуататорами. Но так как новые хозяева были сильнее и не очень церемонились с байством, оно частью пыталось использовать переселенческую политику в своих интересах. Байство продолжало захват лучших угодий, сдавало их в аренду крестьянам, присваивало себе по существу право распоряжения всеми почти землями «родовой» общины.

В целях расширения своего землепользования байство направляло массы на захват соседних, смежных земель других аулов. Таким образом, борьба за землю еще больше усилилась под влиянием переселенческой политики царизма. Если исследовать архивные документы того времени, то найдется огромнейший материал по всякого рода тяжбам и спорам о земельных границах. К борьбе родовых группировок за власть присоединяется борьба их за землю. Решения царской администрации по этим тяжбам составляют огромные томы архивных «дел». Сколько гнусного произвола допускалось при этом, какое широкое поле деятельности открывалось для переводчиков, «аткамнеров» и прочего сброда, какой богатый возникал источник дополнительной эксплуатации масс путем вымогательства, взяток и т. д.! Весьма часто бывали случаи убийства и кровавых столкновений.

Царская переселенческая политика не способствовала переходу казахского натурально-потребительского замкнутого хозяйства в сторону повышения его товарности, развития техники и т. д. Прежний хозяйственный строй разлагался чрезвычайно медленно. Феодально-родовые отношения сковывали развитие производительных сил. Трудящиеся массы работали на бая, за бесценок продавали свой труд кулаку-переселенцу, платили покибиточную подать и налоги за пастьбу скота в казенных дачах, выносили всю тяжесть беззаконных поборов, всяких «шигинов» (расходов по приему начальства, выборам и т. д.), взяток, «подарков», угощенья и т. д. и т. п. Разорение и обнищание (пауперизация) масс достигали высшей степени.

Существует мнение о некоторой «положительной» роли колонизации, а именно, что якобы казахи научились у переселенцев земледельческим навыкам, сами в результате начинали оседать и т. д. Мы считаем, что это мнение совершенно неверно.

Крестьянин, переселившийся из внутренней губернии России как будто бы освобождался от власти помещика. Он как будто бы уходил от крепостной кабалы помещика-землевладельца и от его же административной опеки в лице земского начальника. На самом деле это было конечно не так. Крестьянин попадал под бдительную опеку крестьянских начальников, уездных начальников и участковых приставов. Кроме того, он был скован «миром», обществом. А что представлял «мир», как не засилье богатеев — кулаков, как писал об этом Ленин? Кулак при поддержке царской администрации господствовал в переселенческой деревне. Правительство не давало переселяющемуся крестьянину орудий производства. Материальная помощь переселенцам была незначительной. Зато правительство предоставляло им право грабежа и эксплуатации казахских масс, право на захват земли, словом, все удовольствия феодальной эксплуатации, чем и пользовалась зажиточная часть переселенцев. Поэтому совершенно ясно, что правительство культивировало кулацкую верхушку переселенческой деревни, создавало из нее свой надежный оплот. Лишенное усовершенствованных орудий производства, с низким техническим уровнем хозяйства, с односторонним хлебопашеством, с навыками, мало приспособленными к новым условиям, особенно к искусственному орошению, с дедовскими приемами обработки земли, переселенческое крестьянство в этих условиях раскалывалось: 1) на группу зажиточных и кулацких хозяйств, хищнически эксплуатировавших землю, закабалявших и разорявших казахские массы (были кулаки, имевшие десятки казахских батраков), т. е. на своего рода маленьких помещиков-по-луфеодалов, и 2) на массу середнячества и бедноты, либо переходивших из поселка в поселок в поисках новых лучших мест, так называемых «бродячих» переселенцев, либо влачивших жалкое полуголодное существование.

Казачье население края, отданное под власть атаманов, урядников и офицеров, в этом отношении представляло еще более отсталую массу, где полуфеодальные отношения сохранялись в еще большей степени.

Приведем характеристику, данную ревизией сенатора Палена, для подтверждения нарисованной картины. Этот последователь Столыпина ясно видел необходимость известной ломки докапиталистических отношений в интересах самого же царизма; мы считаем, что Пален дал более верную оценку роли переселенческого крестьянства, чем многие другие исследователи. Переселенческое крестьянство, благодаря условиям, в которые оно было поставлено, не явилось носителем новых капиталистических отношений; оно было более отсталым даже по сравнению с крестьянством внутренних губерний и совершенно не походило на переселенцев-фермеров Америки и Австралии, которые были свободны от феодальных пут. Эта сторона дела для понимания национальных взаимоотношений в истории казахов имеет большое значение. Вот что пишет по этому поводу Пален, подтверждая свои положения данными обследования переселенческих хозяйств:

«Нельзя признать согласным с современной земельной политикой разрешение переселенцам устраиваться на общинном праве, так как, очевидно, не было и нет разумных оснований насаждать такие формы землепользования, которые уничтожаются в центре государства. Такой земельный строй является отсталым даже по сравнению с теми формами землепользования, которые уже давно приняты оседлым населением и прочно усвоены даже киргизами». Сенатор Пален дает следующую общую характеристику колониальной системы царизма в Казахстане: «Эти причины в связи с недостаточно активным отношением краевой администрации свели колонизацию области к беспорядочной раздаче государственных сумм и обработанных трудом коренного населения земель наименее энергичным и культурным представителям русской народности». Другими словами, сенатор Пален сетовал на то, что правительство не передает землю в частную собственность кулаку, а создает отсталую общину, которая не может являться столь прочной опорой, как столыпинский «помещик».

Далее Пален переходит к характеристике переселенческого хозяйства и прежде всего останавливается на использовании искусственного орошения. «Русские селения получили наделы с уже готовыми арычными системами. В первые годы крестьяне орошали свои поля при помощи киргизов, но потом довольно скоро свыклись с несложными приемами полива. Тем не менее в настоящее время умение пользоваться водой для орошения оставляет желать многого. Нередко арыки дают меньше воды, чем это необходимо, споры из-за воды с киргизами возникают часто, и почти везде пользование водой крайне нерасчетливое. В местностях многоводных, например, в селении Гавриловском Копальского уезда, крестьяне так злоупотребляют обилием воды, что на некоторых полях почвенный слой оказался смытым неразумным поливом... Опыт Семиречья показал, что крестьяне крайне небрежно относятся к предоставленным в их пользование казенным оросительным сооружениям. Русское население убеждено, что такие сооружения и содержаться должны на казенный счет. При образовании новых селений крестьяне получают бесплатно уже готовые киргизские арыки, стоимость которых возмещается киргизам казной. Это не может не действовать развращающим образом на крестьян».

Переходя к характеристике ведения земледельческого хозяйства, Пален пишет: «Во всех селениях Семиреченской области, как старых, так и во вновь образуемых, землевладение общинное, на праве бессрочного пользования, с периодическими переделами. В большинстве селений переделы производятся каждые 2—4 года, н лишь в немногих поселках, главным образом в Лепсинском уезде, установлены более долгие сроки... Севооборота в хозяйстве нет никакого, и пшеница сеется на одном и том же месте до тех пор, пока продолжает давать урожай. Поля в старых селениях до такой степени выпаханы, что не выдерживают более одного посева, так что каждый раз после пшеницы требуется дать отдых земле хотя бы в течение года. Отсутствие какого бы то ни было севооборота и возделывание почти исключительно зерновых хлебов составляет общую черту всех русских селений области. Насколько преобладают посевы таких хлебов в хозяйстве семиреченских крестьян, можно видеть из следующей таблицы (в десятинах)».

Это мнение, высказанное ревизией П а л е н а, поддерживает известный инженер Васильев (руководивший ирригационными работами на реке Чу) в своей книге «Семиреченская область как колония». Васильев приводит сравнительные цифры казахского и русского хозяйства по соотношению площадей поливных и богарных, цифры сбора с десятины главнейших хлебов и, наконец, соотношение различных культур в хозяйстве. Приведем его таблицы.

В отношении специальных культур Пален пишет: «Специальные культуры — садоводство, виноградарство, табаководство, возделывание волокнистых растений — почти совершенно отсутствуют, хотя почвенные условия им благоприятствуют, хотя и не повсеместно. Немногие существующие в области виноградники, а также сады и табачные плантации принадлежат не крестьянам, а купцам, мещанам, офицерам, чиновникам, сартам и дунганам».

Переходя к способам обработки земли и формам землепользования, Пален дает следующую оценку переселенческого хозяйства: «Обработка земли на крестьянских наделах самая первобытная. Пашут на глубину 2—4 вершков, по одному разу, больше с весны. Удобрение не применяется. Урожаи, первоначально доходившие до 180—200 пудов с десятины, понизились в настоящее время до 30—60 пуд. Хозяйство семиреченских крестьян состоит в том, что земля истощается безрассудными посевами, повторяющимися на одних и тех же местах до тех пор, пока поле, вместо хлеба, не начинает родить сорные травы... Крестьяне не удовлетворяют спрос даже в тех случаях, когда он имеется, вследствие чего в городах Семиречья цены на такие продукты, как молоко, сыр, фрукты, свинина чрезвычайно высоки, так как крестьяне ничего кроме зерновых хлебов не производят. Неодолимым препятствием для перехода к высшим формам хозяйства на крестьянских землях является существующий в области порядок землевладения. Право частной собственности на землю может быть приобретено в Семиречье лишь в городах... Крестьяне сами начинают сознавать вред переделов, тем более, что в Семиречье даже киргизы ведут в сущности хуторское хозяйство, а на казачьих землях распространены широко заимки».

Единственный выход для крестьян был в аренде казахских земель. Значение этого фактора видно из следующих данных ревизии Палена: «Крестьяне по истощении почвы и при заглушении полей сорными травами оставляют свои земли под залежь, берут в аренду земли у киргизов. Ничтожность взимаемой последними арендной платы, а часто и безвозмездная уступка находящейся в их пользовании земли, ради только того, чтобы новь была поднята русским плугом, а также исключительное плодородие целины, лишь вызывает в крестьянах стремление к распашке киргизской земли. Эти последние земли эксплуатируются таким же хищническим способом... Такая аренда чрезвычайно широко распространена во всех уездах области; не арендуют у киргиз земли только бедняки и малосемейные хозяйства. В селении Николаевском лишь два двора арендуют у киргизских соседей 10 десятин, все же остальные дворы снимают у киргизов землю исполу на следующих условиях: земля обрабатывается и засевается крестьянами их трудом, инвентарем и семенами; поливают киргизы, они же и убирают урожай; молотят крестьяне своим трудом и скотом, после чего урожай делится пополам. Более богатые семьи снимают таким образом по 30 десятин, победнее— 5—10 десятин на двор. Преобладает издольная аренда, реже денежная, от 2 до 4 руб. за десятину. О том значении, какое имеет в хозяйстве крестьян аренда киргизских земель, дает представление следующая таблица:

Из приведенных в таблице цифр видно, что основою крестьянского хозяйства в области являются не надельные земли, совершенно выпаханные и потому слабо экс-плуатируемые, а снимаемые в аренду у киргизов».

Но казахские земли служили не только для аренды под хлебопашество. «Киргизские земли не только служат для крестьян средством к расширению их запашек и сенокосов, но и дают возможность русским селениям содержать значительное количество скота. Во всех уездах области за крайне низкую цену крестьяне сдают киргизам свой скот на выпас или пользуются киргизскими землями как пастбищем. Например, в поселках Пржевальского уезда дома оставляются только рабочие лошади и волы, а также молочный скот — 2—3 коровы на двор, весь же остальной скот сдается на выпас киргизам, которые угоняют его в горы. За лето с головы крупного рогатого скота крестьяне платят 50 коп., за мелкий — гораздо дешевле. В Копальском уезде, в поселке Гавриловском с марта до ноября весь крестьянский нерабочий скот пасется у киргизов в горах, с платою от 50 коп. до 1 руб. с головы. Приплод возвращается крестьянам (т. е. товарная часть скота. —С. А.). За баранов крестьяне платят 10—15 коп. с головы. Следующая таблица обрисовывает обеспеченность русского населения области скотом: