Страница - 17

3.2. ПРОЕКТ СОЗДАНИЯ ТУРКЕСТАНСКОГО ЛЕГИОНА КАК ЧАСТЬ ВОСТОЧНОЙ ПОЛИТИКИ ТРЕТЬЕГО РЕЙХА

Проект создания Туркестанского легиона был задуман руководством Третьего рейха задолго до нападения Германии на СССР. Два с лишним десятилетия, предшествовавшие 22 июня 1941 г., были в СССР периодом планомерного истребления собственных граждан за малейшие подозрения в инакомыслии. Это давало нацистам основание делать ставку на то, что красный террор сформировал у нового, теперь уже советского, поколения тюркских народов соответствующее отношение к тоталитарному режиму коммунистов. Данное обстоятельство в определенной мере обусловило идею создания различных воинских соединений из числа советских граждан, в том числе военнопленных.

Члены Комиссии РФ по реабилитации жертв политических репрессий отмечают, что доля советских военнопленных в них составляла около 60%, остальные были местными жителями и эмигрантами” [443] .

Из 5,7 млн. советских военнопленных, оказавшихся на территории Германии, одну треть — 1 млн. 700 тыс. — составляли туркестанцы [444] .

Военнопленные появились в первые же дни войны. Один из немецких очевидцев сражения групп армии “Центр” с 4-й советской бронетанковой дивизией под Минском свидетельствовал следующим образом: “Вдруг мы увидели широкую землисто-коричневую “змею” медленно ползущую по дороге навстречу нам. От нее доносился приглушенный шум, словно из улья. Военнопленные. Русские солдаты, идущие в колонне по шесть человек. Конца колонны не было видно. Когда они подошли ближе, нас затошнило от ужасного зловония. Мы поспешили прочь от удушливого облака, окружавшего колонну... Казалось, что здесь было собрано все горе мира” [445].

Французские исследователи указывают, что советских бойцов в плену оказалось 5,7 млн. человек, из которых 3,3 млн. погибли от голода и жестокого обращения [446].

Эту же цифру в 5,7 млн. (точнее — 5 млн. 734 тыс.) указывает А. Бакиров в своей работе, написанной на базе архивных материалов КГБ Казахской ССР. Из них, по его данным, 280 тыс. погибли в пересыльных лагерях, 1 млн. 30 тыс. 157 человек были убиты при попытке к бегству либо умерли на заводах и шахтах Германии, а около 500 тыс. совершили побег из лагерей [447].

Невероятно большое, согласно материалам немецких исследователей, число советских военнослужащих (3,6 млн. человек) попали в плен либо добровольно сдались немцам в первые четыре месяца войны (с 22 июня по 31 октября 1941 г.), тогда как немецкая сторона с присущей ей педантичностью подготовила концлагеря из расчета на 2 млн. человек [448].

Факт необычайно большого количества советских бойцов, оказавшихся в стане врага, подтверждается и другими зарубежными авторами: число военнопленных, захваченных немцами в 1941 г., говорит не только о военном поражении, но и о крупномасштабном дезертирстве. Десятки тысяч русских перешли на сторону немцев”. В этой связи английский историк Д. Гренвилл высказывает предположение о том, что, если бы распад СССР произошел до начала Второй мировой, исход войны мог бы быть другим [449].

Об условиях пленения либо добровольного перехода на сторону немцев советских солдат и офицеров имеются архивные свидетельства. Так, в одном из отчетов немецкого офицера, проводившего допрос советского военнопленного Темирлана Жангильдина, сына заместителя председателя Президиума Верховного Совета Казахской ССР Алиби Жангильдина, есть следующая запись: “Дивизионный полк 1222 [...] до 15 февраля не получил ни пополнения, ни замены. У стрелков было пятизарядное оружие, у офицеров — пистолеты и реже — автоматы. Как правило, в стрелковых корпусах автоматов не было. Ему [пленному советскому офицеру] известно о существовании десятизарядного оружия, но в стрелковом полку его не было. Десятизарядные винтовки значительно эффективнее, к тому же требуют меньше ухода, а автоматы (на 71 выстрел) очень уязвимы, так как любая попавшая грязь может вывести их из строя. Хуже обстояло дело с пулеметами, которые особенно во время холодов могли отказать. Кроме того, была проблема керосина для смазки оружия, и пулеметы из-за его дефицита не имели надлежащего ухода. Ручные гранаты и противогазы не раздавались, так как в обозе их не было. Весь стрелковый полк 1220 не имел стальных касок. Вооружение корпуса ПИ-КП состояло из 1 пулемета и 100 пятизарядных винтовок. Оснащение каждого солдата составляли пила, топор, лом и саперная лопата... Орудий противотанковых не было.

В марте начал таять снег, а солдаты не имели соответствующей обуви. Валенки промокали. Ночью, когда наступали заморозки, люди обмораживались. Положение могли спасти только кожаные ботинки, но вряд ли солдаты могли получить обувь в достаточном количестве.

...Возраст солдат — от 25 до 40 лет. Кадрового военного состава не было, но был определенный процент кадровых офицеров. Так, в 7-й роте при ее формировании было 4 кадровых и 2 резервных офицера.

О возрасте кадровых офицеров. Часть из них — 20-летние выпускники военных училищ, часть — младшие офицеры 25 лет, спешно посланные на фронт после окончания ускоренных курсов. Обучение было недостаточным. Оружие они получали в дороге. До первой атаки значительная часть стрелков ни разу не стреляла из винтовок... В офицерском корпусе существует мнение, что русское командование допустило немало крупных ошибок, и это замедлило ход наступления. ... Боевая мощь 66-й стрелковой дивизии из-за слабой военной подготовки и высокого среднего возрастного ценза состава была неудовлетворительной. ... Ни один русский не идет в атаку, если ему в затылок не приставлен пистолет” [450].

Период целенаправленного уничтожения людей в Центральной Азии под надуманным предлогом борьбы с национализмом привел к тому, что с началом войны потомки именитых людей, ставшие изгоями у себя на родине, были вынуждены спасаться от преследований. В результате определенный процент перебежчиков составляли те, чья вина заключалась только в их непролетарском происхождении. Так, Карие Канатбай, сын участника повстанческого движения, внук хаджи и правнук военачальника Жангирхана, в своем письме, адресованном супруге Мустафы Чокая Марии Яковлевне, писал: "Мой отец, Косай Канатбай-оглы за участие в повстанческом движении против советской власти в 1918 — 1919 гг. подвергался гонениям и скрывался в Саратовском краю. Поэтому и мне пришлось оставить родные места и поехать на учебу в Оренбург, где учился под маской сына батрака...”

Карие Канатбай неоднократно исключался из института,"был взят на учет НКВД” и "подвергался учетным допросам”. Юноша пользовался поддержкой Главного прокурора Казахской ССР Бскараева, держал с ним постоянную связь: "... с 1932 г. я два раза в год встречался с господином Искараевым в разных местах и давал ему исчерпывающий отчет о работе нашего казахского землячества... В последний раз я имел встречу в конце июня 1937 г. Искараев мне говорил, что положение националистов с каждым днем осложняется и имеется опасность разгрома...

Когда в июне 1941 г. вспыхнула война, я добровольно поехал на фронт, отказавшись от той отсрочки, которая предоставлялась мне как главному инженеру, и 2 июля 1941 г. сдался немцам в плен на Калининском (Псков) направлении фронта” [451].

В своем личном дневнике, сохранившемся в немецких архивах, другой туркестанец (узбек, по нашим предположениям) Зубайдулла Жора (Шора) излагает историю истребления членов его семьи большевиками. Зубайдулле и его братьям пришлось идти в ряды Красной армии, чтобы защищать режим, уничтоживший их родителей. Дневник содержит подробное описание всех стадий трансформации его убеждений. Зубайдулла принимает предложение немцев стать разведчиком. Его дневниковые записи — своеобразная исповедь перед рискованным заданием, из которого он не надеется вернуться. В душе его теплится надежда, что один из его братьев (Курбан) может быть жив, и сам Зубайдулла не хотел бы остаться в безвестности. Перед лицом опасности он обращается за помощью к Аллаху [452].

Руководство рейха принимает решение использовать огромную массу советских людей, находившихся на территории Германии, — военнопленных, перебежчиков, эмигрантов — как потенциальных защитников нацистских интересов, создав из них военные формирования по этническому признаку.

Согласно восточной политике (Ostpolitik) Гитлера, разработанной Альфредом Розенбергом, основная ставка делалась на социально-политические недовольства советских граждан, существование глубоких противоречий национально-культурного характера между центральным правительством и национальными республиками. Эти противоречия должны были, по расчету нацистов, привести к отчуждению народа от центрального руководства и, соответственно, разложению системы изнутри [453] .

В. Шелленберг, глава VI отдела РСХА, предложил “придумать для них идеалы, во имя которых стоило бы рисковать жизнью. Идеалы национал-социализма были им чужды. Таким идеалом могла быть надежда на создание национальной автономии, нечто такое, что удовлетворило бы их извечное стремление к независимости” [454].

Эта ставка поначалу оправдалась. Так, солдаты Русской освободительной армии Власова (РОА), как утверждает в своих мемуарах Вальтер Шелленберг, “думая, что теперь борются за свою свободу, за новую Россию, без вмешательства в их дела со стороны немцев, действовали с большим водушевлением” [455].

Французский историк Анри Мишель указывает, что немецкая сторона лживыми обещаниями об облегчении участи военнопленных выжимала из них все [456],

Желая усилить сопротивление большевизму за счет вовлечения в эту борьбу пленных туркестанцев, профессор фон Менде, доктор Ольцша и доктор Арлт, представлявшие три ведомства, провели конфиденциальную встречу, в ходе которой была достигнута договоренность между Восточным министерством, СС и вермахтом по следующим пунктам:

• усилить пропагандистскую и агитационную работу в среде военнопленных с тем, чтобы склонить их к добровольному вступлению в немецкую армию;

• эта работа должна вестись только лицами, назначенными СС;

• пропагандистская работа должна проводиться по схеме, разработанной узким кругом генералов, и подчиняться политическим задачам;

• разделить “добровольцев” на тех, кто будет в подчинении СС, и тех, кто будет в подчинении вермахта.

Кроме того, GBA (Generalbevollmachtigen fur den Arbeitseinsatz — Генеральный уполномоченный по трудовому распределению) и штаб-квартира СС пришли к заключению о том, что все добровольческие подразделения должны пройти учет и регистрацию при генштабе СС [457] . Туркестанский легион в соответствии с планами Третьего Рейха, наряду с Русской освободительной армией Власова, СС-овской дивизией украинских националистов, армянским, грузинским, азербайджанским, северо-кавказским, волготатарским и другими подобными военными формированиями, входил в общий блок, предназначавшийся главным образом для “сбережения немецкой крови на фронтах” [458].

Период, предшествовавший созданию Туркестанского легиона, можно разделить на три этапа.

Этап первый, начавшийся задолго до нападения Германии на Советский Союз, заключался в выявлении степени идейно-социальной спаянности народов советских республик, в частности, отношения национальных республик к “первой среди равных” — к РСФСР. С этой целью внимание немецкого руководства было сосредоточено на трех вопросах, касающихся советских тюрков:

• насколько сильна среди них общетюркская идея;

• степень распространенности идей пантуранизма;

• масштабы влияния ислама.

В вопросе об общетюркской идее приоритет был отдан положениям диссертационного исследования Герхарда фон Менде “Национальная борьба российских тюрок. Исследование национального вопроса в СССР”. Сам автор в последующем вошел в число ведущих экспертов рейха по тюрко-мусульманским вопросам в СССР. Помощниками фон Менде в сборе материалов были Ахмет Темир и Вели Каюм.

Наряду с научной проработкой вопроса шла проработка практическая. Она велась посольствами Германии в СССР (посол Шуленбург) и в Турции (посол фон Папен), которые зондировали мнения видных культурных и политических деятелей на местах для определения потенциала возможного общетюркского национального движения. Такой возросший интерес Германии к вышеперечисленным вопросам в период ее подготовки к войне и в первые месяцы войны был вызван не только желанием привлечь многочисленные тюркские народы СССР к борьбе против большевизма, но и стремлением Германии вовлечь Турцию в войну на стороне немцев [459].

25 июля 1941 г. посол Германии в Турции фон Папен обращает внимание МИД на то, что в соответствии с немецкими успехами в войне против СССР автоматически растет пантуранистское движение. Спустя 10 дней он в дополнение к предыдущему материалу направляет из Турции в МИД справку о пантуранизме и его лидерах. Среди прочих имен фигурирует имя Нури-паши. Личность Нури-паши вызывает интерес у германского МИДа, и в сентябре того же 1941 г. госсекретарь Эрнст Верманн ведет с ним обстоятельные переговоры. В протокольной записи бесед Э.Верманна с Нурипашой излагается следующее: "Одиннадцатого, восемнадцатого и двадцать пятого сентября 1941 г. я имел беседы с Нури-пашой, борцом пантуранистского движения. Вторая беседа состоялась за обедом в присутствии посла фон Папена и советника посольства Хильгера.

Нури-паша провел свои молодые годы под сильным влиянием своего брата, тоже борца пантуранистского движения, Энвера-паши, погибшего в 1921 г. в Туркестане в ходе боев с большевиками. Пятидесятилетний Нурипаша сегодня один из богатых фабрикантов Турции.

Ход мыслей Нури-паши, в основном, известен из отчета посольства в Анкаре. Их можно обобщить следующим образом.

Пантуранистское движение ставит задачу создания для проживающих за пределами Турции тюркских народов самостоятельного государства. Регионы проживания тюркских народов, если не учитывать определенных пограничных поправок, не должны быть аннексированы Турцией, но их политическую ориентацию на Турцию следует сохранить.

Нури-паша выдвинул ряд предложений, которые, по его мнению, должны быть осуществлены немедленно.

Тюркоязычных военнопленных и военнопленных магометанской веры следует поместить в отдельные лагеря по образцу лагеря в Вюнсдорфе, существовавшего в период Первой мировой войны. Затем он предложил рассмотреть возможность их использования в качестве боевых формирований пантуранистского сопротивления. Управление тюркскими и мусульманскими народами на оккупированных Германией территориях должно осуществляться самими тюрками...” [460].

В октябре 1941 г. при содействии и поддержке посла фон Папена два турецких генерала предпринимают поездку на советско-германский фронт в районе Крымского полуострова. Этими генералами были Али Фуад Эрден, начальник Военной академии Турции, и Хосню Эмир Эркилет, находившийся к этому времени на пенсии. Их визит стал, по мнению фон Менде, одним из толчков к созданию легионов [461] .

В ноябре 1941 г. посольство Германии в Анкаре указывает на то, что официальное турецкое правительство стоит в стороне от пантуранизма, но существуют все же определенные националистически настроенные круги, группирующиеся вокруг Нури-паши, среди которых были выделены следующие личности:

• Абдул Хамит, занимавшийся сбором материала внутри страны среди эмигрантов, в особенности в азербайджанской части Ирана, для реализации идеи создания так называемой "новой Турции”, восточные границы которой проходили бы по тем областям, где проживают тюрки, включая регион Каспия;

• татарский эмигрант в Турции Шюкрю Йени Бахче;

• башкир Заки Валиди Тоган, бывший профессор Стамбульского университета, изгнанный из Турции по указанию Ататюрка;

• крымский турок, известный тюрколог Ахмед Чавер;

• турецкий посол в Кабуле Мемду Шевкет;

• основатель партии “Мусават” Мехмет Эмин Ресулзаде, долгое время общавшийся со Сталиным. Их пути разошлись, когда Сталин примкнул к большевикам, а Ресулзаде — к меньшевикам. Однако Ресулзаде продолжал пользоваться покровительством Сталина: был однажды освобожден им из-под ареста и смог выехать в Берлин, а оттуда — в Варшаву [462] .

Вопрос о пантуранизме рассматривался в двух плоскостях. С одной стороны, поддержав сторонников пантуранистской идеи в их устремлениях создать новое азербайджанское государство на юге России, Германия могла бы всегда иметь возможность влиять на ее политику. С другой стороны, предполагалось, что для Германии гораздо безопаснее оказать поддержку панисламистскому движению, а не пантюркистскому.

В материалах, представленных Вели Каюмом немецкому руководству, указывается на необходимость не только не поддерживать, но даже бороться против пантуранизма, ставившего задачу объединения тюркских народов под протекторатом Турции. Это могло привести, по убеждению Каюма, к усилению турецкого влияния, что было бы нежелательно для Германии. Напротив, Германии было бы выгоднее в пику Англии представить себя защитницей ислама [463] .:

Таким образом, общетюркская идея интересовала Германию как одно из средств, могущих вдохновить тюркоязычные народы СССР и противопоставить их верховенству диктатуры русского пролетариата. Это, по замыслу немецкой стороны, могло также способствовать вовлечению Турции в орбиту интересов Германии. Пантуранистская же идея вызывала у Германии некоторые опасения: немцы избегали создавать большие государственные объединения, которые могли бы превзойти ее по своей мощи.

И, наконец, Германия предпочитает сделать ставку на ислам и проявляет заинтересованность в том, чтобы выдать себя за защитницу ислама в противовес своей политической сопернице Англии, от которой она ревниво оберегает свои гипотетические колонии.

Этап второй касался предварительного “проигрывания” ситуации расчленения СССР, при котором необходимо было предусмотреть отделение от СССР Туркмении, Узбекистана, Таджикистана, Киргизии, Казахстана. В этом случае эти республики могли бы оказаться предоставленными самим себе. Допускалось также, что каждая из них будет стремиться к созданию собственного самоуправляемого образования. В случае такого развития событий не исключалась опасность прихода англичан со стороны Индии, Афганистана, Ирана под предлогом оказания помощи СССР. Для предотвращения этого Вели Каюм предлагает Германии взять названные республики под свое покровительство и предусмотреть их политическое оформление, а именно — скорейшее образование Туркестанского Совета (гремиума) на территории Германии, который при необходимости мог бы быть экстренно переброшен в Туркестан. Совет этот должен будет заранее разработать мероприятия с участием военнопленных и эмигрантов по своей передислокации в заданную точку СССР [464] .

Этап третий касался принятия решений с опорой на проделанный научно-практический анализ.

В конце августа 1941 г. была начата работа специальной комиссии Восточного министерства (Остминистериума), которая отделила тюркских военнопленных (представителей народов Поволжья, Средней Азии, Кавказа) от других. Отобранные военнопленные были размещены в специальных лагерях на оккупированных территориях Польши, Прибалтики, Белоруссии и Украины. Один из первых экспериментов по созданию военных формирований был проведен с тюркскими мусульманскими народами, которые, по мнению немецкой стороны, были наиболее оппозиционно настроены к советской власти. ОКН (Oberkommando des Heeres — Верховное командование сухопутными войсками) отдает 15 ноября 1941 г. приказ создать при каждой дивизии группы армии “Юг" по одной сотне “из военнопленных туркестанской и кавказской принадлежности”, которые позже были объединены при 444-й дивизии под Запорожьем в Туркестанский полк. Впоследствии на базе полка был сформирован 444-й тюркский батальон. Полк использовался на охранной службе. Однако ни этот полк, ни образованные почти в этот же период 450-й туркестанский пехотный батальон под командованием майора Андреаса Майер-Мадера и батальон “Бергман” (“Горец”) под командованием Теодора Оберлендера не были включены в состав сформированных в начале 1942 г. Восточных легионов и действовали автономно [465] .

В январе 1942 г. узбекский эмигрант Вели Каюм назначается Восточным министерством президентом Туркестанского национального комитета (ТНК) и приступает к его формированию. По данным немецкого исследователя Патрика фон цур Мюлена, в рядах Туркестанского легиона было от 110 до 180 тыс. туркестанцев [466]. Эта цифра близка к той, что указывается Баймырзой Хайитом, занимавшим в составе ТНК должность военного министра, — 181 402 туркестанца [467] .