Страница - 18

Первого января 1944 г. были предприняты структурные изменения, связанные с введением новых должностей в легионе и ликвидацией некоторых прежних [468]. Создается Институт Арбайтсгемайншафт Туркестан (Arbeits-gemeinschaft Turkestan), который становится органом, контролирующим ТНК и Туркестанский легион. До создания данного института его функции возлагались на Ваннзееский институт при РСХА и другие ведомства рейха. Таким образом, окончательно формируется структурный комплекс, включавший:

• Институт Арбайтсгемайншафт Туркестан, формально представленный как Центр политики по пантюркизму, но действовавший под началом СС [469];

. ТНК;

• Туркестанский легион, формально подчинявшийся вермахту.

Все три образования, несмотря на их формальное подчинение разным ведомствам, представляли собой единое целое. Структурный комплекс "Арбайтсгемайншафт Туркестан — ТНК — Туркестанский легион” был задуман таким образом, что обеспечивался тотальный контроль за всеми сторонами деятельности туркестанских легионеров. Арбайтсгемайншафт Туркестан как контролирующий орган действовал через ТНК. Последнему отводилась роль временного туркестанского правительства, а туркестанскому легиону — роль будущей армии Туркестана [470].

В силу этого личность главы ТНК должна была быть удобной режиму. Президентом ТНК нацисты назначили человека не из среды военнопленных, а эмигранта Вели Каюма.

История Туркестанского легиона — не частный эпизод Второй мировой войны, она затронула судьбы сотен тысяч выходцев из советской Центральной Азии.

Исследователь И. Гилязов на основании изучения немецких архивных материалов описывает весь путь прохождения военнопленных из лагерей в ряды вермахта: "Вербовка в легионы проводилась в специальных переходных лагерях (дулагах) с использованием метода кнута и пряника. Военнопленным наглядно давалось понять, какие, прежде всего, материальные "блага” сулит переход на немецкую сторону — лучшее обеспечение, обмундирование, более свободные условия содержания в лагерях. Пропагандисты делали основной упор на национальную самобытность военнопленных, их противоположность русским, те гонения, которым подвергались религия и национальные языки в Советском Союзе. Тот, кто дал согласие перейти на немецкую службу, в большинстве своем проходил следующий путь: начальный лагерь — предварительный лагерь — основной лагерь легионов” [471].

В основном лагере военнопленные причислялись к запасным ротам, где они не меньше одного месяца под строгим надзором немцев проходили соответствующую подготовку. Затем наиболее подходящих военнопленных направляли в формирующиеся походные батальоны, а тех, кто казался немцам недостаточно благонадежным, отправляли обратно в лагеря для военнопленных. Статус военнопленных снимался с них только после их окончательного внедрения в регулярные части” [472].

Отношение к пленным советским азиатам, как уже указывалось, было определено нацистами до начала войны в приказе от 16 мая 1941 г. и получило также конкретное выражение в программе Ostpolitik. Нацистская идеология объявила их среди прочих "недочеловеками” Поэтому и отношение к бывшим военнопленным даже с учетом их перехода в ряды легионеров, было соответствующим. Показательным в этом плане является также отчет штурмбанфюрера Алиева, где он рассказывает об издевательствах немецкого офицера Биллига, что в итоге ускорило переход легионеров на сторону партизан [473].

При формировании восточных легионов бывшие военнопленные на командные должности не назначались, назначались только немцы. В составе 162-й тюркской пехотной дивизии из 11 тыс. человек 5 тыс. были немецкими военнослужащими, т.е. каждый второй “туркестанец” был немцем [474].

Более подробно об отношениях между немцами и легионерами написано в докладной от 15 декабря 1943 г., представленной вермахту штурмбанфюрером Андреасом Майером-Мадером, командиром Первого восточно-мусульманского полка СС: “...Правильность избранного нами пути подтверждается тем, что со второй половины 1942 г. русские убрали с передней линии фронта представителей тюркских народов, которым русские, в сущности, никогда не доверяли.

Поскольку большевики еще до войны пытались уменьшить ту большую опасность, которая грозила им с флангов (Центральная Азия), они быстро осознали, что она может стать еще больше. Имея опыт беспощадной борьбы против любой угрозы, большевики срочно предприняли эффективные контрмеры. Они стали формировать национальные соединения с командирами вплоть до дивизионных генералов из числа магометан. Это означает кардинальное изменение курса большевиков в отношении представителей мусульманских республик. Они стали срочно проводить пропагандистскую работу в Центральной Азии и Германии. И если эти контрмеры большевиков дали быстрый эффект, то в первую очередь они обязаны этим немецким инстанциям” [475].

Майер-Мадер отметил в своем рапорте, что немецкая сторона допустила ряд ошибок в работе с тюрками, не учтя, что тюркские народы России являются азиатами, и, соответственно, у них другой менталитет. Он отметил, что немцев, которые должны были направляться на работу в тюркские батальоны, отбирали не тщательно и не по желанию. Их откомандировывали в приказном порядке. Направляемые немецкие офицеры и командиры не проходили никакой предварительной подготовки и не получали никаких пояснений по истории и культуре тюркских народов.

По мнению Майера-Мадера, немцы видели в тюрках не магометан, а пленных большевиков и строили с ними свои отношения, исходя из. этой точки зрения. Ошибкой является и то, что во всех тюркских батальонах не было офицерского состава из тюрков и, соответственно, в батальонах отсутствовал внутренний стержень. Уже одно это делало их беззащитными против любого влияния извне. В ротах в среднем по 150 магометан и от 8 до 15 немцев. Из-за отсутствия взаимопонимания, включая языковой барьер, в ротах постепенно складывались два лагеря. К осени 1943 г. пропасть между этими двумя лагерями стала такой большой, что тюрки стали открыто выражать свое недовольство. Как уже говорилось, они были беззащитны против вражеской пропаганды. Обобщая свои наблюдения, Майер-Мадер признает, что любые недовольства тюрков наказывались самым строжайшим образом, без анализа причин недовольств, и что эти наказания только номинально оправдывались немецким уголовным правом и тем сильнее озлобляли тюрков.

В его рапорте указывается, что тюркские батальоны используются в боях в течение полутора лет, что тысячи тюрков погибли либо получили ранения, тогда как контрмеры противника имели успех только в некоторых случаях. Майер-Мадер напоминает, что большевизм имеет возможность и пользуется этой возможностью заставлять представителей своих колоний проливать кровь за него, поэтому магометанские батальоны, находящиеся на немецкой стороне, должны быть выведены с Восточного фронта и преобразованы в рабочие батальоны. Он считает это тем более необходимым, так как цель англичан и русских — как можно больше магометан направить против немцев, и каждый павший немец или магометанин идет на их счет.

Майер-Мадер уверен, что интересы ислама и Германии идут параллельно, точно так же, как интересы Японии и Германии. Он напомнил, что, за исключением Турции, все исламские страны в большей или меньшей степени являются колониями русских, англичан либо французов и что чем больше магометан, состоящих на службе у врагов Германии, погибнет, тем больше будет крепнуть власть врагов Германии в исламских странах; а одновременно с этим будет истощаться сила Германии.

Майер -Мадер отметил в этой связи значимость правильно задействованной пропаганды с тем, чтобы обоих естественных союзников не отдалять друг от друга: “Масса простых людей судят о нас по тому, что видят и слышат. Неправильное обращение с ними немцев делает из немцев их врагов. Каждый из них по возвращении на родину может стать пропагандистом против Германии и, таким образом, подсознательно или невольно станет пропагандистом за большевизм. Это значит, что пропаганду нужно подкреплять практическими действиями, чтобы показать простому человеку, что Германия видит в них равных себе товарищей по союзу. Единственной эффективной мерой является формирование тюркско-магометанской дивизии с командирами из числа самих магометан, включая батальонных командиров. Простой человек быстро поймет, что если уважают командира, значит, уважают и его. Создание собственного корпуса командиров послужит каждому стимулом. Эта дивизия должна стать для тюрков-магометан родиной, так как настоящая родина для них закрыта. Каждый поймет, что, есть на земле место, где могут признать его правоту, и он не будет чужим в чужой стране. Тогда он не будет враждебно смотреть на немецкую страну, как раньше, когда он знал, что он бесправен и что единственное его право — проливать за нее кровь. Дивизия должна стать силовым полем, которое должно постепенно охватить всех воюющих тюрков-магометан. Оно должно излучать такую силу, которая сможет воздействовать и на магометан в России. А находящийся по ту сторону человек поймет, что пока хоть один магометанин проливает кровь вместе с русскими за большевизм, он вредит тем самым исламу. Из рядов дивизии должен выходить только человек, борющийся за честь, за свой народ. И он должен быть научен воевать" [476].

Слова майора Майера-Мадера подтверждает и другой немецкий офицер Гарун эль-Рашид [477], направленный в восточно-мусульманский полк СС № 1 в связи с тяжелой атмосферой в результате слияния с дивизией СС “Дирлевангер” и методами воздействия, которые применялись в ходе этого объединения: "Моя проверка показала следующее.

Это объединение с чужим кадровым составом было для них [туркестанцев] позорным, и эта мера была действительно нецелесообразной. Она была обидной не только для представителей чужих племен, но и для основного немецкого персонала она была нежелательной.

Лица из персонала полка высказывали много жалоб. Они касались гаупт-штурмфюрера СС Клауса, и я считаю, что жалобы эти были обоснованны. Гауптштурмфюрер Клаус обзывал тюрков свиньями, применял побои, забрасывал их грязью. И это все происходило ежедневно...” [478].

Из содержания приведенных докладных можно заключить:

• Туркестанцам не доверяли ни русские, ни немцы. Русские опасались доверять, зная, что в памяти туркестанцев еще свежи воспоминания кровавого террора, учиненного большевиками в период установления своей власти в Туркестане. Немцы не доверяли, потому что считали азиатов “недочеловеками”. При этом обе стороны использовали их в военных действиях, не жалея пропагандистских приемов.

• Ни ту, ни другую сторону не занимал вопрос прав туркестанцев, которые в составе легионов оставались бесправными и беззащитными, “чужими в чужой стране”. Не зная ни языка, ни особенностей Германии и немцев, они имели, как отмечает Майер -Мадер, “только одно право — проливать кровь за интересы других”.

• В составе немецких воинских формирований туркестанцы постоянно находились под наблюдением немцев.

• Наказание туркестанских легионеров было вполне распространенным явлением и оправдывалось немецким уголовным кодексом.

В итоге, моральное состояние туркестанских легионеров было таким, что они искали случая при первой же возможности вырваться из-под власти немцев и уйти к партизанам оккупированных стран.

То, что обстановка в среде советских военнопленных была не менее сложной, имело ряд причин.

Во-первых, отсутствовало должное руководство со стороны ТНК: были часты случаи необоснованных арестов легионеров, спровоцированных Вели Каюмом, который, боясь сужения своих полномочий, фабриковал ложные доносы, избавляясь таким образом от неугодных лиц [479].

Во-вторых, немецкая сторона постоянно держала под контролем через внедренных агентов любые контакты как между самими туркестанцами, так и между туркестанцами и военнопленными других национальностей, опасаясь их единения.

В-третьих, на советских военнопленных обрушивалась советская пропаганда, сменившая к концу войны угрозы в предательстве на призыв вернуться на родину. К тому же из-за длительного пребывания на чужой земле, не зная ни языка, ни страны, вдали от родных и близких люди страдали от ностальгии.

В-четвертых, победы, одержанные Красной армией под Москвой и Сталинградом, расшатали дух и моральное состояние немцев, вызывали у бывших советских военнопленных тревогу за свою участь.

К концу 1943 г. огромное число советских военнопленных на территории Германии представляло серьезную угрозу рейху: в любой момент советские военнопленные могли повернуть штыки против Германии. Этот страх сказался на отношении немцев к Власову и сформированной им РОА (Русской освободительной армии). Не без помощи немецкой стороны организуются протесты национальных комитетов против идеи объединения, выдвинутой генералом Власовым в его манифесте. Этот вопрос стал одним из центральных в ходе работы съезда, проходившего в июне 1944 г. в Вене с участием около 400 туркестанских легионеров. В адрес съезда Гитлер направил приветственную телеграмму. Был заслушан отчет президента ТНК Вели Каюма, была принята резолюция, состоявшая из 30 пунктов.

В своей докладной, адресованной рейхсфюреру Генриху Гиммлеру 13октября 1944 г., Вели Каюм пишет: “...Мы не против того, чтобы Власов стал лидером русского освободительного движения. Он может выступать от имени русского народа. Однако он не может и не должен выступать как лидер нерусских народов, проживающих на территории СССР, поскольку они, к примеру, туркестанцы, видят насквозь теперешнюю конфедеративную политику, причем на немецкой земле. Они возмущены появившимися на страницах газеты “Новое слово” четвертого и одиннадцатого ноября высказываниями Власова в странной и напыщенной форме. Он берет на себя роль Керенского. Власов должен заниматься только русским вопросом и только от имени русских” [480].

Это обращение было подкреплено письмом уполномоченных представителей военнопленных, выходцев из Идель-Урала, Кавказа, крымских татар, туркестанцев, украинцев, белорусов, направленным рейхсминистру по оккупированным восточным территориям Альфреду Розенбергу 18 ноября 1944 года [481].

В этот период участились случаи массовых переходов туркестанских легионеров на сторону партизанских движений во Франции, Словакии, Югославии, Польше и других странах Европы. Показательным является случай дезертирства из немецкой армии туркестанского командира полка Гулама Алимова, который в период работы венского съезда вышел на связь с русскими и словаками, находившимися под Братиславой, и перешел к партизанам вместе с 500 легионерами [482].

Полковник движения Сопротивления ГастонЛарош также свидетельствует в своей книге “Их называли иностранцами”: “В начале августа 1944 г. в Кармо располагалось формирование, состоявшее в основном из грузин и туркестанцев, попавших в плен на Восточном фронте. Из них были составлены части, предназначавшиеся для оккупации Франции. Многие из этих советских солдат искали случая, чтобы вступить в бой с нацистами. Одна рота полностью и с ней половина другой роты, а также примкнувшие к ним отдельные бойцы решают, наладив связь с отрядами движения Сопротивления, присоединиться к французским макизарам (партизанам).

В ночь перед уходом из Кармо они убивают немецких офицеров, под охраной которых находилась их часть, и забирают с собой семерых заложников из числа охраны. С утра немцами была объявлена тревога. Были подняты и части, дислоцированные в городах Тулуза и Кастр. Оставшиеся в Кармо легионеры были разоружены и отправлены в г. Альби (там располагался концлагерь ш— Б.С.)” [483].

Совместные военные операции французских партизан и бывших туркестанских военнопленных, дезертировавших из легиона, внесли свою лепту в освобождение юга Франции от немецкой оккупации [484]. Туркестанцы, находившиеся в составе советской армии, и те, кто был в составе немецкой, иногда оказывались друг против друга. Согласно одной из докладных руководителя французских партизан (подпольное имя Фернан), туркестанцы отказались стрелять друг в друга и предпочли воевать в рядах движения Сопротивления [485].

Немецкая сторона еще до начала германо-советской войны предусмотрительно разработала систему контроля над будущими военнопленными. В июне 1936 г. рейхсфюрер Гиммлер назначает шефом СД (Sicherheitsdienst —-нацистская секретная служба безопасности разведывательного управления СС) и ЗИПО (Sicherheitspolizei — полиция безопасности) Рейнхарда Гейдриха. В феврале 1937 г. по его указанию библиотека Восточноевропейского института в Бреслау была передислоцирована в берлинский пригород Ваннзее [486]. На базе этой библиотеки был создан Ваннзееский институт, переданный в 1939 г. в распоряжение РСХА (Главного управления имперской безопасности). Возглавил институт грузин Михаэль Ахметели. По признанию шефа VI отдела РСХА Вальтера Шелленберга, секретная служба против России подразделялась на три сектора, один из которых возглавлял и направлял работу Ваннзееского института: “Еще до войны с Россией институт провел важнейшую работу по сбору информации о состоянии дорог, железнодорожных путей, экономики и политики советского государства, о намерениях и составе политбюро. Обширный опыт и научный подход сотрудников к поставленным задачам позволяли делать важные выводы по многим вопросам” [487].

Институт Арбайтсгемайншафт Туркестан, организованный в Дрездене [488], был призван выполнять, помимо прочих, задачу поставщика разведывательной информации, которую ему следовало добывать в результате опросов военнопленных из Туркестана. Иллюстрируя работу Ваннзееского института, В.Шелленберг отмечает, что для составления объективной и обоснованной характеристики индустриальной и военной мощи Советского Союза ему пришлось поднять все секретные источники и опросить тысячи военнопленных [489]. О характере сотрудничества Института Арбайтсгемайншафт Туркестан и Ваннзееского института свидетельствуют архивные материалы. Это, в частности, служебная переписка обоих институтов, включая секретные донесения агента DI/5k [490]. Руководителем института Арбайтсгемайншафт Туркестан был доктор Райнер Ольцша, гауптштурмфюрер СС.

Следующей структурой, вошедшей в комплекс по контролю за военнопленными, был ТНК. В своем письме, адресованном рейхсфюреру Гиммлеру, Вели Каюм склонен считать датой создания ТНК 14 ноября 1942 г., когда Комитет был официально признан руководством Третьего рейха [491]. Однако работать ТНК начал весной 1942 г. По данным немецкого историка Патрика фон цур Мюлена, в августе 1942 г. вышел в свет первый номер журнала “Милли Туркестан”, национального органа ТНК [492].

Формально ТНК был политическим образованием, на него возлагалась вся ответственность за создание и функционирование Туркестанского легиона. С позиции немецкой стороны, такой орган был необходим: руководство Третьего рейха было заинтересовано в том, чтобы представить самих туркестанцев инициаторами создания военных формирований из числа военнопленных с целью дальнейшей их инкорпорации в состав вермахта. Судя по документам, немецкая сторона хотела также представить создание Туркестанского легиона как закономерное желание советских тюркских народов покончить с большевизмом. К тому же такой поворот дела давал ей и другую выгоду: в глазах военнопленных нацисты внешне выглядели как поддерживающие и оказывающие действенную помощь национально-освободительной борьбе советских тюркских народов, тогда как на деле нацисты путем обмана вовлекали пленных в легионы, не оставляя им никакого выбора. В поддержку гипотезы о двойной морали нацистов говорят, среди прочих фактов выступления Гитлера, в которых он излагает свои планы о том, какими он видит будущие восточные владения Германии [493].

Структура ТНК повторяла структуру НСДАП. Задуманный как прообраз правительства будущего самостоятельного Туркестана, ТНК мог бы выполнять высокую задачу не только по объединению туркестанцев, оказавшихся в Бвропе, но и разработать механизмы управления будущей независимой страной и всеми сферами ее жизни. Комитет имел в своем подчинении своеобразную минимодель будущих государственных институтов, представлявших девять направлений деятельности: военное, научное, воспитательное, литературное, издательское, информационное, медицинское, а также руководство восточными рабочими и обслуживание военнопленных. Комитет состоял из 21 человека [494]. Назначенный немецкой стороной президент ТНК Вели Каюм представил министерству по восточным делам свою программу по объединению представителей пяти народов Туркестана. Программа была всеми поддержана.

Вели Каюм пользовался поддержкой немецкой стороны в лице главы министерства по восточным делам Альфреда Розенберга и всех силовых структур рейха [495].

Никакая власть не может существовать, игнорируя необходимость строительства определенных отношений между властным и подвластным. Уникальность ситуации ТНК заключалась в том, что впервые в истории Туркестана ядро будущего правительства независимого Туркестана было сформировано за пределами страны, в условиях войны, пусть даже при формальной поддержке сильного государства-союзника. Комитет располагал трудами Мустафы Чокая, в которых была разработана идеология будущего Туркестанского государства. Однако отход от идей М. Чокая, отсутствие достойного лидера-патриота, авторитетного в профессиональном плане, имеющего полное моральное право на организаторскую, идеологическую и управленческую роль руководителя организации, стали сильным препятствием для дальнейшего продолжения туркестанского национального движения.

Вели Каюм не справился (и вряд ли ставил перед собой такую задачу) с практической реализацией этой программы, так как использовал власть как средство возвышения в собственных глазах и глазах окружающих своей персоны, превратив материальный статус в атрибут личности, а не должности. Это стало причиной обострения межнациональных отношений в ТНК и Туркестанском легионе. Любые предложения по осуществлению объединения воспринимались Вели Каюмом враждебно, как посягательство на его диктаторские полномочия. Доносы, взятки, поборы, трайбализм и непотизм стали основным методом его работы.

В начале 1943 г. группа киргизов и казахов обратилась к министру по восточным делам Альфреду Розенбергу с предложением о создании собственного Комитета. Комиссия, назначенная министерством, не только сочла необоснованным такое обращение, но заставила его авторов письменно признать свою неправоту [496].

Что касается личности президента ТНК Вели Каюма, то биографический анализ выявил следующее. Вели Каюм прибыл в Берлин из Бухарской республики в составе нескольких десятков студентов, посланных на учебу в Германию. Изучал сельское хозяйство, но высшее образование не получил. Учился в политической школе [497]. Его политическая деятельность началась в середине 30-х годов, после того как он сблизился с Альфредом Розенбергом, автором Ostpolitik Третьего рейха. Розенберг определил Каюму роль и место в рамках своей программы. Начинал Вели Каюм со сбора информации о состоянии сельского хозяйства в Туркестане. Как политический активист Каюм в среде туркестанских эмигрантов был неизвестен. В начале 1942 г. был переведен с должности официального представителя от туркестанцев на пост президента ТНК [498] .

Первым официальным действием Каюма после его назначения главой ТНК было присоединение к своему имени титула “хан” которого в его роду не было. По признанию немецкой стороны, Каюм пользовался у нацистов большим доверием, и ему была предоставлена полная свобода действий. Нацисты, по всей вероятности, были заинтересованы в поднятии престижа Каюма: он получил квартиру, автомобиль и дипломатический паспорт [499].

По свидетельству членов ТНК, стиль принятия решений Вели Каюмом определялись трайбализмом, взяточничеством и доносами.

Мотивы и потребности В. Каюма на посту президента ТНК, как показывают материалы, не выходили за рамки личной выгоды. По существу, Каюм был служителем нацистского режима, мечтавшего о должности главы правительства будущего Туркестана.

Доктор Ольцша был хорошо осведомлен о стиле и методах руководства В. Каюма, о чем свидетельствует запись его беседы с профессором фон Менде, руководителем отдела в Восточном министерстве, и доктором Арлтом от 29 сентября 1944 г. Ольцша указывает на необходимость устранения личных недостатков президента ТНК с тем, чтобы Комитет перестал быть личной вотчиной Вели Каюма [500] .

Немцы признавали, что “Каюм не пригоден для выполнения отведенной ему роли, так как ставит свое тщеславие выше общего дела”, страдает “вождизмом” (выражение К. Канатбая), и что отстранение Каюмом от совместной работы туркестанских эмигрантов “нанесло ущерб интересам разведывательных служб” [501].

Исследуя само явление, а также мотивацию власти у личностей, российский исследователь С. Б. Каверин выявляет определенную типологию людей [502], согласно которой В. Каюм мог быть определен как конформист с доминирующей гедонической потребностью.

Поэтому закономерно, что ТНК и Туркестанский легион до самого конца войны сотрясали постоянные конфликты, вплоть до организации покушения на Вели Каюма [503] .

В течение всего периода существования СССР и после его развала Туркестанский легион продолжает сохранять ярлык легиона, состоявшего из предателей Родины. До сих пор истина о легионе и легионерах не доведена до народа и остается белым пятном в историографии народов Центральной Азии даже после опубликования материалов Российской комиссии по реабилитации жертв политических репрессий в 1996 г.

По этой причине сопутствующей задачей настоящего исследования было на основании архивных материалов восстановить в пределах возможного историю его создания и показать всю необоснованность обвинений в адрес наших пленных соотечественников.

Однако идеи туркестанского национального движения были извращены немцами: попавшие в плен туркестанцы были под обманным лозунгом “борьбы с большевизмом” загнаны в Туркестанский легион. Идея М. Чокая была сознательно извращена и сталинской пропагандой, которая представила туркестанского лидера как имевшего планы идти против собственного народа.

Таким образом, рассмотрение истории Туркестанского легиона и ТНК подтверждает мнение о том, что идея их создания и ее воплощение в жизнь принадлежат нацистским руководителям, которые с соблюдением немецкой педантичности тщательно вели работу по поэтапному строительству структурного комплекса “Арбайтсгемайншафт Туркестан — ТНК — Туркестанский легион”. Активное участие в этом процессе принимал

В. Каюм, который эксплуатировал идею туркестанского национального движения в своих корыстных интересах.