Страница - 32

Критические заметки по вопросу о происхождении наименования казахов (1952 г.)

История казахского народа, особенно ее древний период, изучена еще недостаточно, не уточнены основные этапы истории народа с древнейших времен до наших дней. Все еще проблемным, неразрешенным остается вопрос о том, как и при каких исторических условиях сложились казахский народ и его название. Целью данного труда как раз и является обозрение некоторых итогов работы, посвященной решению вопроса о происхождении термина “казах”.

Исследование истории казахского народа и его отдельных проблем должно проводиться однжвременно с изучением истории казахского языка. Значение казахского языка в исследовании истории его носителя приобретает особую важность в том отношении, что в нем до сих пор сохраняются первоначальные формы словообразования. Благодаря этому в казахском языке мы находим много слов, в этимологии которых заключены важные исторические данные о древней жизни. Изучая их, мы сможем не только выяснить многие проблемные вопросы, но и проверить, и, возможно, расширить уже разработанные нами разделы истории.

Вопрос о происхождении наименования казахов уже давно приковывает к себе внимание научного мира, изучением его занимались многие историки. Однако он до сих пор остается неразрешенным — в своих выводах историки не пришли к единому мнению, их взгляды не только разноречивы, но и опровергаются одни другими.

Некоторые из историков считают слово “казах” древним этническим названием казахского народа, другие полагают, что оно возникло на основе старых мифических представлений, третьи высказывают мнение, что термин “казах” образован слиянием слов “кас” и “сак”, четвертые кладут в основу образования названия “казах” сословный и даже династический принцип, утверждая, что оно означает “беглеца”, “вольного человека, отложившегося от своей общины или государства”; пятые приписывают этому слову арабское происхождение. Были даже и такие ученые, которые считали, что название казахского народа является плодом измышления и поэтому не заслуживает труда для разъяснения.

Спрашивается, какая же из этих теорий верна и заслуживает внимания? Попытаемся по возможности рассмотреть ряд высказываний историков по этому вопросу.

О происхождении термина “казах” первым высказался историк Фишер. “Можно бы было, — писал он, — произвести его (слово “казах”. — Б.А.) от арабского слова “гази”, что значит военного человека, который сражается за веру и законы и против неприятелей веры. Первые времена, как магометанская вера вышла, сарацины воевали против христиан и против идолопоклонников — назывались все — “гази”.

Подобное мнение, заимственное Фишером у Абулгази, является выражением идеи служителей культа. Понятно, что Фишер переоценил значение и достоверность этого мнения. В самом деле, если все, кто воевал за веру “против христиан и против идолопоклонников, назывались “гази”, то почему тогда только один народ из всех мусульман стал называться казахским?

Первоначальным обзорным трудом по истории Казахстана явилась книга “Описание киргиз-казачьих или киргиз-кайсацких орд и степей”, написанная в 1832 г. Левшиным. Подытожив весь имеющийся в своем распоряжении материал, этот ученый по вопросу о происхождении слова “казах” пишет: “… тщетно трудились те, которые производили оное (т. е. казак) от “козы” от “козьих шкур”, от “кипчака”, от “косы” днепровской”, от “словенского полководца “казака”, “хазар” и т. д. Впрочем несостоятельность сих мнений и без этого признана”.

Левшин правильно подчеркивает, что “тщетно трудились” те, кто искал источник образования термина “казах” там, где его и искать не следовало.

Однако и сам он не разрешает вопроса и даже доходит до крайности, отрицая всякую значимость этого термина. Он заявляет, что слово “казах”, как “собственное имя, не подлежит ни переводам, ни этимологическим спорам”. Но такое утверждение в корне неверно, ибо всякое собственное имя, данное на языке его носителя, всегда переводится и объясняется. Таких примеров можно привести много. Например, собственные имена: Черное море, Азов, Крым, Таврида, Дон, Кривичи, Древляне, Кипчак, Светлана, Петров, Холмогоров, Сарсембаев, Жылкыбаев и многие другие — легко переводятся и объясняются.

Ошибка Левшина, чем бы она ни объяснялась, не могла быть исправлена в свое время, так как она отвечала колонизаторским устремлениям правящих классов.

В свою очередь, Левшин соглашается с мнением “большей части русских писателей” в том, что “первые казахи произошли или составились у татар, что у них же родилось название — “казах” и от них перешло ко всем отраслям прежде бывших и ныне существующих казахов”. Это утверждение также опровергается фактами. Истории известно, что появление казахов предшествовало появлению татар, и, следовательно, казахи не могли произойти от татар и название “казах” не могло родиться у татар. Нельзя сказать, что Левшин не знает о существовании казахов в древности, но, зная о них, делает неверный вывод, что татарские казахи были подражателями и название их не татарское, а занятое у другого народа. По Левшину выходит, что “первоначально существовали одни казахи”, и что “татарские казахи” явились лишь “подражателями”, перенявшими у первых их название. Но здесь, однако, Левшин не рискует разбираться, что, собственно, представляли из себя исконные казахи, которым “подражали татарские казахи”, и, ничем не обосновывая свое утверждение, приурочивает возникновение казахского народа к периоду татаро-монгольского нашествия или даже ко времени распада Золотой Орды.

Значительным трудом как по научной ценности, так и по богатству фактического материала является книга историка-ориенталиста Вельяминова-Зернова (1830—1904 гг.) “О касимовских царях и царевичах”. В ней широко использованы факты материальной культуры, лингвистические данные и различные сведения из русских летописей, произведений русских авторов и восточной литературы.

По поводу термина “казах” Вельяминов-Зернов не дает разъяснений, но приводит как факт, что слово “кайсак” есть испорченное имя “казах”, которого древность, как уверяют восточные писатели, восходит далее Рождества Христова, что название “казах” принадлежит кир-гиз-кайсакским ордам с начала существования и что они доныне иначе не называют себя, как казахами. Под сим же именем известны они персиянам, бухарцам, хивинцам и прочим народам Азии. Китайцы, смягчая начальную букву “к”, говорят “хасаки”. До XVIII столетия и в России не знали киргиз-кайсаков, но именовали их казахами, казачьей ордой. Орда киргиз-кайсаков называется в делах ногайских, обыкновенно, ордою. То же видно и из летописей.

Подобный вывод Вельяминова-Зернова отражает более или менее действительное положение вещей. Во всяком случае в настоящее время мы не имеем оснований и фактических материалов, опровергающих это положение историка-ориенталиста.

Среди научного мира широко распространено мнение, что казахи — это “люди, отколовшиеся от своего племени”. Возникновением его мы обязаны академику Радлову, который писал, что “казахом тогда называли человека, отделившегося от своего рода и племени, в том числе и члена династии, потерпевшего неудачу в борьбе за престол, но… пользовавшегося каждым случаем для нападения на своих счастливых соперников”. Вслед за Радловым ту же самую мысль о термине “казах” повторяет и академик Бартольд. “В эпоху монголо-татарских уделов XII—XIV вв., — пишет он, — с которой исторически связаны образование нового кочевого турецкого государства на основе родового строя и возникновение нового тюркоязычного народа “казах” в тюркоязычной среде, слово “казах” существовало как социальный термин: “человек, отделившийся от своего государства, племени и рода и принужденный вести жизнь искателя приключений”. Эти высказывания свидетельствуют об ошибочной тенденции Радлова и Бартольда искать разгадку того или иного исторического события не в экономике и политическом устройстве общества, а в действиях или даже в психологии отдельных лиц.

Для подробного анализа воспользуемся высказыванием Радлова, ибо в нем дается более конкретное и широкое определение.

Мы не можем согласиться с его мнением, что “казахами тогда называли человека, отделившегося от своего рода и племени...”, по двум причинам: во-первых, не знаем обстоятельств, которые способствовали бы отделению от общины, “рода” или “племени” большой социальной группы, способной вырасти до народности. В истории мы не имеем сообщений об этом. Во-вторых, согласимся, что от общины отделилась незначительная часть кочевников. Тогда мы должны признать, что эта общественная группа не могла бы разрастись до народа, потому что она должна была раствориться в массе других кочевых народов.

Во второй части выдержки утверждается, что казахом также называли и “члена династии, потерпевшего неудачу в борьбе за престол, но не отказавшегося от своих прав и во главе шайки приверженцев пользовавшегося каждым случаем для нападения на своих счастливых соперников”.

Надо полагать, что Радлов в основу этого утверждения берет сообщение моголистанского историка Мухаммед Хайдара о том, что в 1456— 1457 гг., “когда Абульхаир-хан владычествовал в Дашт-и-Кипчаке, султанам джучиДским приходилось от него очень плохо, и двое из них, Джаныбек-хан и Гирей-хан, бежали в Моголистан. Иса-Буга хан принял беглецов хорошо и отвел им… землю. Там они зажили спокойно”. Мы должны выдвинуть именно такое предположение об обосновании радловской теории, ибо в указанный период в истории казахского народа не было другого крупного бегства султанов — “членов династии”, во всяком случае, об этом нет сообщений в исторических источниках.

Используя сообщение Мухаммед Хайдара, Радлов неправильно (как фактически, так и теоретически) связывает образование казахского народа с бегством Джанибека и Гирея.

Мы не можем признать верным мнение Радлова, потому что оно не имеет фактического обоснования. Во-первых, Джанибек и Гирей одновременно назывались и казахами, и узбеками. Следовательно, надо еще установить, кем они были в действительности, узбеками или казахами. Во-вторых, мысль, что они могли создать особое ханство, является неоправданной гипотезой, потому что как Джанибек, так и Гирей являлись незначительными феодалами и не могли объединить кочевников в одно казахское ханство.

Мнение Радлова опровержимо и теоретически. Этот историк допускает глубокую ошибку, когда образование казахского государства и казахского народа связывает со случайными внешними факторами, а именно с бегством султанов и “теплым приемом”, “благодеянием”, “гостеприимством” моголистанского хана. Выходит, если бы не произошло бегства Джанибека и Гирея и не было “теплого приема” к ним со стороны моголистанского хана, то не образовалось бы ни казахского государства, ни казахской народности.

Даже допустим мысль, что происхождение казахского народа и его государства связано с именем “члена династии”, то почему же в таком случае казахи не стали называться по имени этих султанов “джанибеками” или “гиреями”, что было бы более правдоподобно?

Как видно из обзора, мнения Радлова и Бартольда по вопросу о происхождении названия “казахи” не выдерживают критики. Образование народов они ставят в зависимость от ханов, султанов, к тому же от беглых из них, которые ничего общего с массами не имели и не могли иметь. Они сугубо прониклись духом “господства” и “подчинения”. По их мнению, массы не способны что-либо творить. Поэтому, не представляя и не понимая исторического развития общества, Радлов и Бартольд приписывают “господам”, “членам династии”, роль родоначальников казахского народа.

Можно было не останавливаться так подробно на высказываниях Радлова и Бартольда, если бы их ошибочная концепция не продолжала развиваться и в настоящие дни. Многие из современных историков, вероятно, доверяя авторитету Радлова и Бартольда, не оценили критически их взгляды и вопрос о происхождении термина “казах” и их ошибочное мнение положили в основу своих изысканий и трудов. В то же время историки не обращают внимания на то обстоятельство, что возникновение термина “казах” могло иметь свою специфику и представлять собой особый этап, отдельное звено в цепи исторического процесса в целом.

Указывая на древность происхождения термина “казах”, профессор Вяткин отрицает его первоначальное этническое значение. “Но термин “казах” первоначально не имел ни политического, ни этнического значения”. А далее он пишет: “Казахами называли всякого вольного человека, отколовшегося от своей общины или своего сеньора, к какой бы народности он ни принадлежал. Как известно, этот термин проник и в русские княжества, где казаками еще в XIV веке стали называть людей, бежавших из центральных областей государства и составивших, первоначально на Дону и Днепре, вольные поселения колонистов”.

Отсюда неизвестно, кто, когда и кого называл так и каково объяснение того, что тюркским термином “казах” стал называться “всякий вольный человек… к какой бы он народности ни принадлежал”. Как видно из приведенной выдержки, профессор Вяткин, некритически воспринимая концепцию Радлова—Бартольда, расширяет и обобщает ее в отношении к другим народностям.

Поскольку он утверждает, что “этот термин проник и в русские княжества” и тем самым объясняет происхождение наименования русского казачества, разберем реальность данной интерпретации.

Как известно, казачество сложилось из беглых крестьян в период процветания крепостного права и сложившегося русского государства со всеми его атрибутами. Вырываясь из под тягостного крепостного гнета помещиков, крестьяне уходили с насиженных мест на окраины России и становились, как они сами говорили о себе, “вольными”, “свободными”. Никакие препятствия и противодействия господствующего класса не могли прекратить бегства крестьян. Большей частью массы крестьян направлялись на юг, в районы северного Причерноморья и Приазовья. В этот период и зарождается социальное название беглых крестьян. Оно никак не означает понятия “вольный или “свободный”, а также прозвищ “беглец”, “бродяга”, данных крестьянам помещиками, — слово казах присвоено крестьянам по месту жительства, по имени страны “Казахии”, как называли в то время Приазовье, т. е. страны ордынских казахов, лежавшей в тот период за пределами русского государства, вне сферы его влияния.

Можно привести много подтверждающих примеров из истории, когда те или иные люди, роды и племена получали свое название по месту обитания. Так возникли в свое время названия “поляне”, “древляне”, “запорожцы”, в современную жизнь вошли термины “москвич” или житель Москвы, “казахстанец”, “сибиряк” и т. д.

Это мнение подтверждается и тем фактом, что казахами назывались крестьяне, ушедшие только на юг, в Причерноморье, а не на другие окраины, как, например, в Прибалтику, на Белое море, за Урал и т. д.

Следует отметить, что имя русского казачества, возникнув однажды, могло впоследствии приобрести новый социальный смысл, означать человека, превратившегося в “вольного” и свободного” в краях, где не было крепостного права и влияния царизма.

Утверждение Вяткина о том, что казахом называли всякого вольного человека, отколовшегося от своей общины или своего сеньора, к какой бы народности он ни принадлежал, принципиально не применимо и в других случаях. Если любой человек может называться “казахом” лишь потому, что он откололся от своих, и если подобное определение, как утверждает Вяткин, справедливо также в отношении других народов, то почему в таком случае казахами не стали называться князь Курбский и сын Петра I Алексей — эти изменники России? Здесь имеется полная аналогия фактов, событий.

Как видно, в сущности такой интерпретации слова “казах” таятся резкие противоречия, которые исключают историческую обоснованность самого объяснения. Справедливо напрашивается вопрос, почему именно слово “казах” определяет “беглеца”, “отщепенца”. Вероятно, потому, что Радлов, Бартольд и другие историки по сходству слов “казах” и “кашак” (т. е. “беглец”), первое подменили вторым. (Слово “кашак” означает понятие “беглец”). Разумеется, такая искусственная подгонка исторического факта образования казахского народа ничего общего с действительностью не имеет.

Сами казахи никогда не подменивали и не смешивали между собой слов “казах” и “кашак”, а употребляли их для обозначения двух различных понятий, а именно: “казах” в этническом значении, а “кашак” в смысле беглеца.

О происхождении термина “казах” некоторые соображения высказал и профессор Бернштам. В своих исследованиях по данному вопросу он также делает неверные выводы, повторяя в сущности ошибочные взгляды как академиков Радлова и Бартольда, так и академика Марра.

Во-первых, Бернштам почти в точности воспроизводит точку зрения первых двух ученых, когда пишет, что “в условиях XIV—XV вв., будучи племенным названием кочевой части Джучиева улуса, слово “казах” стало синонимом “вольности” и “бродяги”, отколовшихся и ушедших в степь кочевников”. Но в доказательство такого утверждения он не приводит никаких доводов, чем и вызывает недоумение. Между тем Бернштаму следовало бы выяснить, при каких именно конкретных исторических условиях выделялась такая сословная группа, как “казахи”, от кого, собственно, эта группа могла “отколоться”, куда ей нужно было уходить, находясь в бескрайних просторах. Если принять во внимание образ жизни кочевых народов, то ясно, что выражение “отколовшиеся и ушедшие в степь кочевники” звучит неубедительно.

Во-вторых, некритически следуя академику Марру, Бернштам полагает, что “возникновение племенного термина “казах” непосредственно связано с древнейшим тотемным названием “каспи”, где “пи” является окончанием множественного числа яфетического строя”. Исходя из этого, он утверждает, что по исчезновении древней яфетической формы якобы складывается этнический двучлен “кас” и “сак” и появляется тюркская форма “казах”. “Таким образом, — пишет Берн-штам, — в племенном названии “казах” отразились два древнейших этнонима “кас” и “сак”.

Нельзя согласиться с таким мнением Бернштама, заведомо зная, что слово “кас” и “сак” не племенные названия, а просто нарицательные слова. Знаток тюркских языков Григорьев писал в свое время, что “саки” — это большая группа народов, совокупность кочевых племен, что — это вообще люди, независимо от этнической принадлежности. Разумеется, такое определение слова “сак” — правильно. В переводе на русский язык оно означает “осторожный”, “бдительный”, отсюда “сақтау” — беречь, “сақтану” — беречься.

Употребление слова “сак” в отношении кочевых племен вполне объясняется исторической обстановкой тревожных времен скифского периода. В те времена люди находились под постоянной угрозой нападения извне, жили в постоянной тревоге, что вырабатывало в них осторожность и бдительность. В тех условиях “саком” мог быть каждый род, каждое племя. У нас нет достаточного основания считать слово “сак” составной частью племенного названия, хотя оно несколько сходно и созвучно с последним слогом термина “казах”.

Точно так же мы не имеем права утверждать, что слово “кас” явилось составной частью того же племенного названия. Как обычное нарицательное слово, омоним “кас” в одном случае означает бровь, а в другом слова “неприятель”, “недруг”, “враждебный” и пр. А сходное с “кас” слово “каз” переводится на русский язык словом “гусь”.

Кандидат исторических наук Адильгереев, также занимавшийся изучением рассматриваемого нами вопроса, утверждает, что “в смысле слова “казах” находит отражение как образ жизни нашего народа, так и военная организация его, которую он создавал в борьбе за объединение и отстаивание своей независимости. Поэтому южные соседи, а по их примеру и остальные народы называли наш народ казахами, что и стало наименованием нашей национальности”.

В данном случае Адильгереев без всякого на то основания расширил и модифицировал содержание слова “казах”. Разве это слово определяет само по себе “образ жизни казахского народа и его военную организацию”? Конечно, нет. Нет, потому что как название народа и сам народ, “так и военная организация его” — это понятия не тождественные. Во всяком случае это положение требовало своего обоснования и доказательства, чего Адильгереев не сделал.

Правда, он пытается подвести доводы к своей первоначальной мысли. “Такое происхождение наименования нашего народа, — пишет он, — не является чем-то исключительным и из ряда вон выходящим. Аналогично произошло название русской, французской национальностей”. В данном случае автор, вопреки фактам, пускает в ход аналогию как доказательство происхождения термина “казах”, не доказав к тому же саму аналогию. Он не учел того факта, что “названия русской, французской национальностей”, каждое в отдельности, произошли в одних исторических условиях и явились следствием одних причин, а название казахского народа возникло совершенно в другой исторической обстановке и было результатом других причин.

Возникновение наименования казахов Адильгереев относит к XV веку. Между тем возникновение термина “франки” относится почти к началу нашей эры, т. е. к III в. н. э. Вот что мы имеем в источниках о термине “франки”.

“Термин “франки” появляется в источниках впервые в III в. нашей эры. Буржуазные историки много и бесплодно спорили об этимологии этого слова. Много споров вызвала также сущность этнической группы, получившей название франков. Совершенно бесспорным остается тот факт, что территориальное название “Francia” и соответственно этнический термин “франки” в III — начале IV в. относились к землям, расположенным по нижнему Рейну, и к населявшим эту территорию германским племенам — сугамбрам, хаттам, хамабам, брук-терам и другим”. Даже позднее, в IX в., источники называли территорию, лежащую вдоль Шелды и нижних течений Мааса и Рейна “Древней Францией” (“Francia Antiqua”).

Как видно из этого материала, “Францией” называлась территория, а “франками” — германские племена, населявшие эту же территорию. Следовательно, мы не можем даже говорить о той аналогии, которую проводит Адильгереев: термин “франки” как название германских племен, проживающих на территории “Francia”, не может отображать ни “образа жизни”, ни военную организацию французской национальности.

Подобную мысль, что и Адильгереев, повторяет в своей статье об этногенезе казахского народа кандидат исторических наук Шахматов. В ней он сообщает, что “происхождение этого термина (“казах”. — Б.А.) тесно связано с возникновением и развитием феодальных отношений и имеет много общего с происхождением таких терминов, как “тюрк”, “франк”, “сакс”, “русь” и другие, ставших со временем названиями народов”, и это утверждение предлагает вниманию читателей как рабочую гипотезу, основанную на анализе исторических данных и последних археологических открытий.

Но в отличие от Адильгереева Шахматов придает понятию “казах” меньшее содержание, т. е. суживает объем понятия, связывая его не с народной массой, а с военно-племенной знатью. “Из состава общин, — пишет он, — выделяется военно-племенная знать (воины-дружинники), правители. Она отличается от основной массы не только родом своей деятельности, но также особым наречием, иным бытом. Неудивительно, что эта знать получает особое название”.

Хотя это утверждение и является повторением взглядов Радлова и Бартольда, мы проанализируем его, ибо в него попутно закралась и другая ошибка. Разумеется, что военно-племенная знать, выделяющаяся из состава общин, отличается от основной массы родом своей деятельности и бытом, но удивителен вывод Шахматова, что эта знать могла иметь “особое наречие”.

Шахматов не учел того, что наречия так же, как и языки, имеют грамматический строй и основной словарный фонд и что, следовательно, они создавались в течение многих веков и возникли задолго до “выделения военно-племенной знати” как средство общения людей независимо от сословной принадлежности.

Утверждая, что военно-племенная знать получает особое название “казах”, Шахматов также не учитывает того, что верхушечные слои общества — “военно-племенная знать”, — оторванные от народных масс, не могли образовать народности или даже оказать влияние на происхождение ее названия.

В высказывании Шахматова есть еще один пробел. Утверждая, что термин “казах”, как этническое название, возник в период выделения знати из общины, он вынужден датировать этот факт XV веком, что в корне противоречит самой действительности. На самом деле слово “казах” в его этническом значении было известно несравненно раньше.

Составители первого издания “Истории Казахской ССР с древнейших времен до наших дней”, проведя огромную работу по обобщению важнейших исследований историков Казахстана, в то же время не сумели избежать и ошибок. В частности, они неверно подошли к освещению вопроса о происхождении слова “казах”. Основная ошибка авторов этого труда заключается в том, что они, не разобравшись в сущности различных высказываний о термине “казах”, сочли нужным привести многие из них в своей работе. При этом они даже не постарались дать краткий анализ каждого из высказываний. Поэтому не удивительно, что на страницы книги были протащены ошибочные теории. Не буду останавливаться на анализе приведенных в “Истории Казахской ССР” высказываний, так как разобрал их (например, концепции Радлова и Бартольда) выше в данной работе.

Во втором издании “Истории Казахской ССР с древнейших времен до наших дней” ее составители по поводу происхождения слова “казах” просто ограничились формальной отпиской, даже не подлежащей критике.

В книге только и пишется: “Достоверно, что этот термин (“казах”) имеет глубокие этнические корни, связанные с жизнью племен, в древности населявших территорию Казахстана. Но его древние этнические корни были забыты. Когда процесс формирования казахской народности достиг своего завершения, термин “казах” получил широкое распространение, и на рубеже XV—XVI столетий стал применяться как наименование особой народности”.

Совершенно непонятно: что это за “глубокие этнические корни”. С жизнью каких именно “племен” связан этот термин? Почему широкое распространение термин “казах” получил лишь с XV в.? Если термин “казах” стал “применяться как наименование особой народности лишь на рубеже XV и XVI столетий, то разве это означает, что казахи до этого периода были без всякого наименования. Как наглядно видно, в этом издании книги не только нет решения вопроса по существу, но нет и его постановки.

Автор настоящей статьи считает нужным, наряду с обозрением высказываний вышеназванных историков, коротко осветить и свою точку зрения по вопросу о происхождении этнического названия казахов. Это необходимо было сделать еще и потому, что многие историки отождествляют между собой понятия “народ” и его “название”, т. е. изучение происхождения казахов подменяют изучением их этнического наименования. Нельзя отождествлять слово “казах” с понятием “о казахе”, тем более — с полным знанием “о казахах”.

Само по себе слово “казах” является лишь элементом словарного состава казахского языка. Язык как “средство, орудие, при помощи которого люди общаются друг с другом, обмениваются мыслями и добиваются взаимного понимания, создается в процессе совместной практической деятельности людей”. Поэтому каждое слово имеет свою историю возникновения, свое объяснение.

При создании новых слов люди пользуются обычно не первыми попавшимися звукосочетаниями, а известными им словами, имеющими определенный смысл и вошедшими в словарный состав их родного языка. Комбинируя и видоизменяя эти слова по исторически установившимся правилам грамматики, люди создают новые слова, обозначающие новые предметы и фиксирующие новые понятия.

Но каковы же предпосылки для образования термина “казах”? На базе чего он возник? О чем он напоминает?

Обратимся к семантике этого слова.

Термин “казах” — старинное казахское слово, сохранившее свое архаичное значение и произношение до сих пор. Аналогичных словообразований в казахском языке очень много, как, например, слова: “калак”, “садак”, “тамак”, “табак” и многие другие. Термин “казах” состоит из корня “қаз” — “қазу” — что значит “копать”, “рыть” — и суффикса “ақ”, указывающего в данном случае на профессию. Слово “казах” тождественно русским терминам “копач,” “копец”, “копань”, “копающий”, “роющий”, “копательный” и т. п. Таким образом, “казах” — это тот, для кого характерен труд, связанный с рытием (копанием) земли или который живет в изрытых (ископанных) местах.

Первый исторический источник, где мы встречаем слово “казах”, — это сочинения Константина Порфирородного. В первой половине X в. он побывал в древней Руси. Собрав важные сведения об ее населении и соседних народах, впоследствии (X в.) изложил в своем труде “О народах” или, по другому названию, “Об управлении империей”. Так, Константин Порфирородный сообщает, что “выше Зихии лежит земля, называемая Касахия”. Это сообщение Порфирородного относится к Приазовским землям, т. е. южным областям Хазарского царства.

И действительно, приазовские степи характеризуются тем, что они, представляя собой удобные пастбища для кочевников, “изрыты” (ископаны) и покрыты сетью колодцев, о чем свидетельствует ряд источников. Например, Кудряшов пишет: “что этот район с его богатыми пастбищами и в более позднее века действительно являлся удобной местностью для степных кочевий, подтверждается “Книгой Большому Чертежу”, которая при описании Муравского Шляха особо отмечает реку Молочные (т. е. Сутень. — Б.А.) воды, кочуют Ногой, и тех местах воды копаны кладязи”. И нет сомнения в том, что Приазовские степи, будучи изрыты во многих местах и покрыты сетью копаней, приобрели себе название “Касахии” (вернее Казахии), характерное наименование для страны “перекопов”, “копаней”.

Слово “казах”, а также “казар” и “казахия” — это термины одного и того же корня, возникшие на определенной ступени человеческой деятельности. И действительно, пастушеские племена, в том числе те же казары и казахи, уже по образу жизни должны были вести землекопные работы — строить в степях пещерные городища, рыть колодцы, “копани” на путях перекочевок. Названия “хазар и “казах” — производные от “казу”, они образовались при помощи суффиксов “ар” (казар) и “ак” (казак).

Таким образом, хазары, казахи — это население степей, изрытых и покрытых сетью колодцев, т. е. “Казахии”, для которых характерен труд, связанный с рытьем колодцев, созданием древних подземных городищ и курганов. В данном случае мы имеем дело с фактами, когда территориальное название закрепляется за населением этой же территории, подобно названиям “древлян”, “полян”, “кривичей”, “франков”.

Но следует оговориться, что “казахами” первоначально могли называться люди различных племен как тюркского, так и нетюркского происхождения, но проживающие только в степных просторах “Казахии”.

Слово “казах”, как этническое наименование, могло возникнуть лишь в связи с тем, что его носители, проживая в степных просторах, сохранили свою форму хозяйствования вплоть до окончательного закрепления за ними этого названия.

Можно было бы более подробно обосновать сказанное, но это излишне, ибо данный вопрос будет в полной мере затронут в другой работе автора, составляющей его докторскую диссертацию на тему “Происхождение казахских жузов”.

Заканчивая краткое обозрение высказываний ряда историков по вопросу о происхождении наименования казахов, следует сказать, что изучение данной проблемы до сих пор не поставлено на строго научные рельсы. Только этим можно объяснить то, что в исследовательской работе по этому вопросу нет единого, правильного направления, наоборот, допускаются разноречивые, ненаучные и даже реакционные теории. Это обязывает нас, историков, незамедлительно организовать свои силы на основе правильной постановки данного вопроса для глубокого научного изучения и теоретического освещения его, чтобы разрешить стоящую перед нами задачу.

Это наш долг, и мы должны выполнить его.

г.Алма-Ата, 1950—1952 гг.