Страница - 16

ДИАЛОГ

За окнами приглушенная симфония большого восьмимиллионного города, а в номере гостиницы «Москва»— тихо и все располагает хотя и к спокойному, но уж никак не бесстрастному, не к равнодушному разговору.

Нас двое в комнате, и мы давние друзья: я казахский критик, а мой гость — русский поэт, живущий в Москве, но часто приезжающий в Казахстан. На столе— два хорошо оформленных тома «Антологии казахской советской поэзии» на русском языке. Наш разговор — это диалог критика и поэта об этих томах, изданных в Алма-Ате в 1972 году. Вот он, этот, повторяю, не бесстрастный диалог.

Поэт: Прочел оба тома антологии и даже не один, а два раза: первый раз—залпом, не отрываясь, так сказать, с читательским запалом, а второй раз уже медленнее, профессионально, внимательно, с карандашом в руке, делая для себя заметки и даже выписки в блокноте.

Критик: И какое впечатление?

Поэт: В двух словах не выразишь. Естественно, я сравнивал этот двухтомник с первой «Антологией казахской поэзии», выпущенной в 1958 году в Москве, под редакцией моего друга поэта Ильи Сельвинского. Вероятно, прозвучит трюизмом мнение, что каждое последующее издание антологии поэзии любого народа должно быть лучше предыдущего.

Критик: А эти два тома?

Поэт: Мне невольно вспомнилось замечательное крылатое выражение,—«шаг вперед, к два шага назад»,— по-моему, точно формулирующее оценку новой антологии по сравнению с первой антологией казахской поэзии.

Первая антология была зеркалом казахской поэзии, в ней поэты-казахи были представлены и объемно и по взыскательному отбору их произведений в точно выверенной пропорции их значимости в родной поэзии. А эта новая антология — кривое зеркало, но которому судить о казахской советской поэзий было бы непростительной ошибкой. Я, например, никогда не соглашусь, что основоположник советской казахской поэзии Сакен Сейфуллин значит в казахской поэзии меньше, чем, скажем, Музафар Алимбаев, а ведь составители новой антологии умудрились поместить в ней десять произведений Сейфуллина и тридцать три произведения Алимбаева. Мне было обидно увидеть в новой антологии пять стихотворений и коротких отрывков Ильяса Джансугурова, в то время, как, например, Кадыр Мурзалиев представлен — девятнадцатью произведениями.

Скверным анекдотом надо почесть то, что всемирно признанный великан народной поэзии Казахстана Джамбул представлен всего-навсего пятью песнями (и ни единым Даже коротеньким отрывком из айтыса.)

Казахскому классику Беимбету Майлину в новой антологии нашлось место лишь для пяти стихотворений, а Сагингали Сеитову для двадцати одного. Уму непостижимо, как можно было представлять В антологий Олжаса Сулейменова без хотя бы отрывка из его великолепной поэмы «Земля, поклонись Человеку!», а акына Кенена без его знаменитой «Песни о жаворонке».

Нет в антологии всенародно известной песни «Дударай», а ведь автор этой казахской песни М. Е. Рекина удостоена звания заслуженного деятеля искусства Казахстана и поэт X. Бекхожин посвятил ей большую поэму «Мария, дочь Егора», хорошо переведенную на русский язык Н. Сидоренко.

В первой антологии в лучших имевшихся тогда образцах поэзии были отражены все самые существенные стороны общенародной жизни Казахстана — Октябрьская революция, гражданская война, коллективизация, Турксиб, молодая индустрия, могучее стремление народа к грамоте, к культуре, в поэзии были впервые воспеты славные сыны казахского народа — Абай, Чокан, Ибрай, Амангельды.

К моменту выхода новой антологий казахской советской поэзии в Казахстане весь мир удивляли явления исторического, эпохального значения — поднятая целина, воздвигнутая Казахстанская Магнитка, рукотворная, равная Тереку, река-канал Иртыш — Караганда, создан Большой Джезказган, открыт «полуостров сокровищ»— Мангышлак, великолепно развернула работу республиканская Академия наук. Естественно, выдвинулись и стали известными далеко за пределами Казахстана новые герои нашего времени — назову хотя бы Сатпаева, Ауэзова, Момыш-улы, Бибигуль Тулегенову, Довжика. Все это так или иначе нашло отражение в казахской поэзии за последние десять-пятнадцать лет. Но, увы!— в антологии мы ничего этого не найдем. К большому огорчению, из новой и новейшей поэзии в антологию тщательно отобраны, главным образом, образцы пейзажной, любовной, элегической лирики, а то и стихи, вызывающие улыбки по своему мелкотемью и инфантильной наивности.

Критик: Например?

Поэт: Ну хотя бы вот такой «шедевр», вышедший из-под пера Бердиярова и переведенный К. Ваншенкиным (наверное, в книжку для детей дошкольного возраста):

Услыхав какой-то шорох,

Длинноухий серый заяц

Через пни, кусты и кочки

Полетел стрелой вперед,

А когда он оглянулся,

То, представьте, оказалось,

Что за этим зайцем скачет

Лишь зайчонок молодой.

Критик: Стихи, конечно, не Для антологии. Но я считаю, что вы чересчур уж строго подходите к новой двухтомной антологии. Справедливости ради, должен заметить, что в ней нашла отражение тема Великой Отечественной войны, причем эта тема не явилась простым повтором того, что писали в свое время Аманжолов, Жароков или Джумалиев,— нет, новые поколения поэтов ищут и находят новый подход к этой неиссякаемой теме, по-новому осмысливают ее. Вот эти-то стихи и нашли место в антологии. Там и стихи о покорении целины, о космодроме Байконур.

Поэт: Лучшим, что создано казахскими поэтами о целине, считаю поэму «Хлебная ночь» Олжаса Сулейменова, а о покорении Космоса, в полнейшем согласии с вами, сулейменовскую поэму «Земля, поклонись Человеку!». Ни того, ни другого произведения нет в антологии даже в отрывках.

Это необъяснимо и достойно порицания.

Критик: Вы не находите в новой антологии ничего достойного одобрения?

Поэт: Нет, отчего же? Главный мой упрек в явном несоблюдении пропорции при отборе поэтических «отцов и детей», в том, что антология не отразила гигантских достижений во всех областях жизнестроительства в Казахстане, хотя они в какой-то мере отражены в сегодняшней поэзии Казахстана. В игнорировании талантливейших произведений.

Необъективное распределение места для корифеев,— смены и смены смене, как я понимаю, произошло из вполне понятного желания полнее представить молодых поэтов. Был ведь вполне приемлемый и не вызывающий осуждения вариант.

Можно было издать альманах, ну, скажем, «Молодая поэзия Казахстана», и тогда никто бы и не подумал осудить составителей в нигилистическом умалении значения в казахской поэзии. С. Сейфуллина, И. Джансугурова, Джамбула. В изданиях же такого рода требуется величайший такт и чувство историзма.

Критик: Я нахожу, что вторая антология казахской поэзии, может быть, и с большими просчетами, все же выполнила одну из своих главных задач: она предоставила страницы молодым поэтам, которые, естественно, не могли быть участниками первой антологии, и читатели могут проследить за развитием казахской поэзии.

 Мне хочется повторить очень верное замечание Габита Мусрепова из его «Слова о Майлине»: «После ухода писателя из жизни на его месте не образуется вакуум. Убежден, что эта мысль не противоречит закону о преемственности и нашим понятиям о традициях и новаторстве». Я бы только добавил, что после ухода из жизни аксакалов нашей поэзии на вахту поэзии встает их смена, а теперь подросла и смена смене. Подобно тому, как в русской советской поэзии на смену Демьяну Бедному, и Владимиру Маяковскому пришли такие мастера поэтического слова, как Александр Твардовский, Ярослав Смеляков, а позднее Михаил Луконин, Евгений Евтушенко, так и в Казахстане поэтическую эстафету от Сейфуллина, Джансугурова, Майлина, Муканова, Джамбула приняли Таир Жароков, Абдильда Тажибаев, Гали Орманов, Касым Аманжолов, а позднее — Джубан Мулдагалиев, Сырбай Мауленов, Гафу Каирбеков, Олжас Сулейменов, Ту-манбай Молдагалиев...

Я привожу примеры преемственности и далек от мысли установления табеля о рангах и пусть поэты, которых я не назвал здесь, не обижаются, всех ведь назвать невозможно, если не хочешь превращать реплику в оглашение именного списка. Лучшие представители поэтической смены достойно продолжают дело своих славных, незабываемых предшественников и, по велению эпохи, вкладывают в дело все свои силы и таланты, чтобы расширить тематику, углубить философское постижение эпохи, достичь психологического раскрытии души своих современников, приумножить достижения родной казахской поэзии.

А место и значимость того или иного активно работающего автора в поэзии определяется творческим соревнованием. Это творческое соревнование идет не только между здравствующими поэтами, но и между предшественниками и продолжателями.

Я, например, убежден, что Сакен Сейфуллин, писавший в свое время философскую лирику, был бы рад и горд, что, продолжая его благородные традиции, Абдильда Тажибаев создал свои глубокие, философски-лирические «Портреты» и «Монологи», подняв казахскую поэзию на новую высшую ступень. Убежден также, что Ильяс Джансугуров одобрил бы и порадовался, что его историческая патетическая поэма «Степь» перекликается со страстной патриотически-высокой поэмой Джубана Мулдаталиева «Я — казах», написанной на новом, более позднем историческом материале, вобравшем опыт новых поколений, обогащенной свежими красками, своеобразными, вновь обретенными изобразительными средствами, Не сомневаюсь, что и Беимбет Майлин, не только прекрасный прозаик, но и страстный; публицист и поэт, автор обличительных стихов, клеймящих зло, неправду и ханжество, с восторгом встретил бы новые мудрые басни Аскара Токмагамбетова, в которых счастливо и органически уживаются лирика и сатира.

Исследуя творчество поэтов среднего и младшего поколения, мне хочется с радостью отметить, что большинству из них присуще чувство сыновьей любви и уважения к родному Казахстану, и создают они поэзию национальную по форме и социалистическую ко сути и по мировоззрению. Даже те из казахстанских поэтов, кто пишет ныне на русском языке (а их число растет) остаются национально-казахскими поэтами по образному строю, по исключительной преданности характеру, культуре родного народа, его лучшим традициям, его образному мышлению, его любовью к золотому слову. В новой антологии поэзии это органическое чувство неразрывности со своим народом и с родной землей выражено большинством молодых поэтов предельно ясно, убедительно, с сердечным вниманием, без многословной риторики.

Отчасти этим я объясняю, что стихи казахских поэтов, в том числе и молодых, с большим интересом и одобрением слушаются по радио и по телевидению.

По свидетельству К. Усебаева, тогда еще Председателя Госкомитета Казахской ССР по телевидению и радиовещанию, «тепло были встречены телезрителями и радиослушателями произведения писателей». Он называет А. Тажибаева, Г. Орманова, Дж. Мулдагалиева, С. Мауленова, А. Сарсенбаева, О. Сулейменова, К. Мурзалиева, Т. Молдагалиева.

Поэт: Когда-то я сказал об антологии — что это «шаг вперед, два шага назад»,— насчет «двух шагов назад» выяснено. Хочу уточнить, в чем же «шаг вперед».

Критик: Вероятно в том, что в антологию включены новые имена, каких в первой антологии не было и не могло быть?

Поэт: Совершенно правильно, хотя с одной оговоркой. Понятие «новое имя» или «молодой поэт» имеет разные толкования. В Москве, например, Евгения Евтушенко называли «молодым», пока ему не исполнилось двадцать пять-тридцать лет. Самым молодым автором казанской антологии является Фариза Унгарсынова, родившаяся в 1943 году. Сейчас ей 32 года, а к моменту выхода двухтомника она была уже 29-летней поэтессой.

Но даже принимая все это во внимание, я все же считаю своим долгом сказать, что новая антология сделала одно доброе дело: она выстроила в один ряд классиков казахской поэзии и ее молодые, растущие силы и тем самым, во-первых, ободрила, морально поддержала молодых поэтов, во-вторых, дала возможность читателю проследить путй казахской поэзии — как я выразился в своем стихотворении —«От Сакена до Олжаса».