Страница - 33

ЧТО Я УСПЕЛ?

Стремителен рассвет над степью. Только-только темнота укрывала холмы, плотным покрывалом кутала низины, стояла перед тобой непроницаемая, настороженная, и вдруг глянешь — горизонт уже светится. Сначала холодными зеленоватыми точками, затем-тут же вспыхнет таким буйством красок, что дух восторга захватывает. И вот оно, утро ясное, первозданно молчаливое, молодое и широкое.

В эти прекрасные дни, когда наш народ, Коммунистическая партия Казахстана отмечают свой праздник, а с ними и вся наша огромная, процветающая страна, как-то особо, я бы сказал, беспристрастно смотришь в себя и задаешь прямой вопрос: «А что я успел? Что успелось всеми нами?»

Не надо заглядывать в цифры отчетов, сегодня на глаз, если этот глаз открыт навстречу жизни, видно, какие гигантские преобразовательные работы проделаны советским человеком, нашим социалистическим обществом. Я имею в виду материальную, экономическую стороны. Но есть явления, которые не поддаются обычным измерениям. Конечно, Академия наук республики, университет, институты, техникумы, школы, равно, как и театры, прославленные академические и областные, большой отряд писателей республики говорят сами за себя. Но те воистину грандиозные пласты духовного становления, расцвета, бурного и величественного, национальной культуры, а теперь она, по сути, скорее интернациональная, разве это можно объять мыслью, проанализировать в одиночку в тиши рабочего кабинета? Нет. Только коллективной воле под силу такое.

Нам пришлось все начинать с азов. Театр и свою драматургию поднимать до сегодняшних вершин с подмостков, кое-как сколоченных в ветхом сарае. Мухтар Ауэзов ставил спектакли в спаренных юртах: в одной — сцена, в другой — зрители. Писатель, академик Сабит Муканов до семнадцати лет был безграмотным, а теперь его книги знает мир.

Великий Абай проникал своим могучим разумом в дали грядущего. Задумываясь о будущем родной степи, завещал казахам дружбу с русскими. «Они видят мир»,— говорил он. Он, конечно, не мог предположить в девяностых годах, что пройдет всего каких-то тринадцать лет после его кончины, и Россия, ее пролетариат, беднейшее крестьянство, а вместе с ними национальные окраины бывшей самодержавной империи зажгут такой пожар великой социальной революции, что его свет озарит сознание человечества.

А выдающийся просветитель степи Ибрай Алтынсарин, разве его деятельность не смыкается самым тесным образом с передовыми педагогическими идеями Ушинского. В своей «Киргизской хрестоматии» Алтынсарин вполне определенно выражает взгляды своего русского учителя. Более того, именно отсюда берет свое начало казахская художественная проза. Правда, становление письменной казахской реалистической литературы связано с именем Абая Кунанбаева, но это уже вершина, Алтынсарин же торил тропу к ее подходам. Он переводил И. Крылова, Л. Толстого, В. Даля.

В одиночестве, в отрыве от дружной семьи советского народа, мы не свершили бы и тысячной доли того, что нам оказалось под силу сообща. Отсюда и наше кровное родство. В труде, в боях за Отчизну Советов и снова в отрадной созидательной работе роднились наши сердца и души, а сознание укреплялось верой: курс, избранный партией Ленина,— единственно верный курс, отвечающий интересам советских людей, и какой бы национальности они ни принадлежали.

Я высказываюсь, прибегая к обобщенным определениям. Мне довелось побывать за рубежом, в том числе во многих капиталистических странах. Не буду сравнивать образ жизни той или иной из них с тем, чтобы затем примерять его по эталону наших представлений. Такое мне не мыслится совершенно, как если бы мир воссоединить с антимиром.

Но что испытываешь там, за кордоном, так это потерянность. Никому ты не нужен. Плывешь по волнам судьбы, а куда тебя выбросит? Кого это интересует...

Мы не привычны к такому. И не можем привыкнуть. Сам уклад советского общежития исключает мораль, если здесь уместно данное слово, мораль джунглей. Гуманистические идеалы, используемые нами, воинственно противоположны буржуазным представлениям о «свободе». Личность — не абстрактное, не внеклассовое понятие. Ворочающий миллиардами — по-своему тоже личность. И безработный — личность. Но, отождествляя их, равно представить их прикрытыми фиговыми листами равенства — такое нам кажется беспардонным кощунством. И мы хорошо, очень хорошо знаем, какова ей истинная цена.

Нет, мы не обходим стороной острые, волнующие нас проблемы. Просто стремимся утверждать все то лучшее, чем располагаем, а не копаться в «мелочовках быта».

За неполные пятьдесят лет казахская литература, национальная наша культура достигли такой сияющей вершины, о которой, наверное, не мог мечтать Абай, так чудесно воспетый другим выдающимся сыном своего народа Мухтаром Ауэзовым. Эпопея «Путь Абая» обошла мир, завоевав ее автору признание многомиллионной читательской аудитории. Книгу в масштабе глобальном узнали через русский язык. Анна Никольская, Леонид Соболев трудились над ее переводами. И тут я усматриваю продолжение светлой традиции дружбы, завещанной нам великими сыновьями народа Ибраем Алтынсариным, Чоканом Валихановым, Абаем Кунанбаевым.

Октябрь дал независимость казахам, как всем некогда угнетенным колониальным народам царской России. Юность 70-х годов является прямой его наследницей. Ей идти под его алыми стягами завтра, навстречу с будущим, которое мы строим сегодня.

Духовная устремленность подкрепляется могучей материальной базой. У нас есть издательства, художественные журналы. Тираж «Жулдыз», например, где-то около 160.000 экземпляров! Книги наших писателей читают миллионы людей и в Казахстане, и в стране, и за ее пределами. Драматурги приходят со своими пьесами в театры высокой сценической культуры.

Однако с вершины, на которой мы стоим сейчас, открываются необозримые дали. И творческая воля народа намечает новые планы воистину солнечных восхождений. Отобразить красоту духа народного, человека, хозяина своей судьбы... Какая это прекрасная задача для каждого советского художника!

Вот о чем мне думается в праздничные дни. Дни большого душевного подъема, в дни раздумий, «а всели ты сделал, что мог?» И нельзя ли сделать больше.

1970 г.

НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ТРАДИЦИЯХ И НОВАТОРСТВЕ

Когда я обдумывал свое выступление — здесь, в Дели, перед собратьями по перу, мне показалось необходимым поделиться своими соображениями относительно проблемы, которая стояла и стоит перед писателями многих афро-азиатских стран, поделиться опытом, накопленным национальными литературами Советского Союза.

Победа социальной и национально-освободительной революции в афро-азиатских странах естественно и закономерно ведет к тому, что лучшие люди этих народов, передовые умы ищут кратчайшие и наиболее плодотворные пути развития и подъема своей литературы и культуры. И столь же естественно, что на определенном этапе они сталкиваются с целым рядом противоречивых проблем, которые непременно нужно разрешить, чтобы обеспечить свободный выбор пути.

Время, в которое мы живем, острее, чем когда либо, как мне кажется, выдвигает вопрос о традициях и новаторстве, а традиции и новаторство неразрывно связаны с вопросом о национальном и интернациональном в литературе и культуре в целом.

Вот об этом я и хочу поговорить.

Победила революция, происходят социальные сдвиги и перемены, излом эпохи. И каждый народ неизбежно окидывает взглядом свое прошлое — это нужно, чтобы яснее представить пути в будущее, произвести переоценку нравственных норм и культурных ценностей.

По-разному на разных языках, но первое слово ребенка — мама... Мать кормила его, заботилась о нем, ласкала, воспитывала. Точно так же взрослый человек, разорвавший оковы угнетения, думает о матери Родине, о своем народе, о национальных особенностях — обо всем том, что вместе с ним подвергалось унижению и оскорблению. И писатель в своей работе—тоже испытывает это священное чувство!

Но неумолимо движется время, земля вертится — и прошлому нет возврата. Тому, кто не хочет замечать этого, грозит большая опасность... Ведь преувеличенное внимание ко всему национальному, и только национальному, легко переходит в национализм, который тотчас обнаруживает свою ограниченность во времени и пространстве, ведет к чванству, самоизоляции и, в конечном счете,— к неизбежному самоубийству. Между благородным стремлением вернуть своему народу насильственно отобранные колониализмом культурные ценности и тенденцией замкнуться в тесных рамках национальной обособленности — нет ничего общего. Даже наоборот — одно совершенно исключает другое.

Я национальный казахский писатель. И за свою жизнь сам испытал многое, на своем опыте и опыте своих товарищей познал многое из того, что тормозило развитие и что способствовало росту нашей литературы, а говоря о литературе, я опять-таки имею в виду культуру в целом. На основе этого, на основе прожитой жизни я считаю себя вправе сказать, что на разных стадиях развития народа далеко не все национальное в литературе и культуре, в образе жизни людей, в их деяниях, способно перешагнуть свою эпоху.

Пусть не покажутся странными те два примера, которые я собираюсь привести в подтверждение этого. Они, по-моему, очень убедительны, хотя и трактуют о самых обыденных житейских вещах. Мои отдаленные предки — кочевники великих степей Азии — некогда изобрели весьма полезные, как выяснилось, в обиходе предметы — круглую войлочную юрту и одежду, названную штанами. Кожаные штаны были незаменимы для верховой езды во время дальних перекочевок, набегов, отступлений... А юрта стала незаменимым жильем для кочевника-скотовода.

Так вот... В наше время я не стал бы предлагать основой для современного градостроительства в Казахстане — юрту. (И это — несмотря на то, что летом, выезжая в степь, я с удовольствием меняю свою городскую квартиру на юрту чабана или табунщика).

Другое дело штаны, которые я готов для благозвучия называть брюками. За редким исключением вроде шотландцев, брюки завоевали все мужское население земного шара. Больше того, если сегодня бросить взгляд от Дели до Парижа — через Алма-Ату и Москву,— то мы увидим, что эти самые брюки находят все больше поклонниц и среди женского населения планеты. Ушли всесильные владыки, пали царства, а брюки — остались.

Я не боюсь быть обвиненным в легкомыслии, когда собираюсь сопоставить эти явления и сказать, что именно так обстоят дела, если завести речь о чем-то конкретно национальном в культуре и литературе. Маркс говорил, что Ахиллес немыслим в эпоху пороха. И также в нашу эпоху немыслимы ни империя Чака Зулу, ни империя Чингисхана — ни по форме своей, ни по своему содержанию.

Литература народов стран Азии и Африки на сегодняшнем этапе своего развития успела достигнуть разных уровней, она — и это совершенно закономерно— обладает неравным опытом, накопила неодинаковый традиции. Главная задача всех нас, ради чего, на мой взгляд, мы и собираемся время от времени вместе,— состоит в том, чтобы той или иной молодой литературе помочь быстрее пройти те неизбежные ступени, которые уже пройдены другими, более развитыми литературами. Отсюда сам собой возникает вопрос о необходимости многостороннего культурного обмена. Причем речь идет не об ученическом подражании, а об усвоении опыта передовых литератур.

Я уверен — только в этом случае национальные писатели обретут подлинно национальные традиции и смогут создать полнокровные книги, которые стоило бы читать, книги для народа, строящего новую жизнь,— свободную и равноправную. Ни один из великих писателей XIX века не стыдился признаваться в том, что он учился у своих великих современников. (Вспомните, Достоевский говорил о том, что все — вышли из гоголевской «Шинели»).

Думая о том пути, который прошла казахская литература, я не считаю зазорным признаться, что рождение в ней прозы и драматургии произошло при благотворном влиянии Толстого и Чехова, Бальзака и Флобера, Гоголя и Горького, Тагора, Лу Синя... Я мог бы в этом списке назвать еще много славных имен.

Но не надо забывать, что, когда рождается ребенок, он должен иметь, он имеет свои собственные неповторимые черты и приметы. Чисто механическое, нетворческое перенесение на чужую почву даже самых гениальных достижений — это бескрылое подражательство, оно может не только затормозить процесс нормального развития той или иной литературы, но и вовсе обезличить ее. При этом понесла бы известный урон и вся мировая культура, ибо в таком случае она неизбежно лишилась бы некоторых граней национального своеобразия. А такая опасность иногда возникает, и надо ее предвидеть, чтобы избежать нивелирующего влияния псевдоавангардной вульгарной модернизации.

Об этом приходится напоминать еще и потому, что в нашем сложном мире идет процесс интенсивной стандартизации, унификации и нивелировки мышления. Мы должны ясно отдавать себе отчет: то, что полезно в индустрии, в строительстве городов и дорог, может оказаться губительным в проявлениях духовной жизни современного человека. Нивелировка человеческой личности— это убийство воли, убийство свободного духа, воспитание покорности судьбе. Всего этого упорно добивается неоколониализм. Вынужденный покидать свои бывшие владения, неоколониализм старается оставить там своих богов, свои модели для подражания.

Задача писателя, как я себе ее представляю, неутомимая борьба за неповторимость каждого человека, каждого народа, за неповторимость его образного мышления. Только в этом случае народы могут внести свой достойный вклад в мировую культуру. Для выражения чувств и духа того или иного народа, для передачи всего строя его образного мышления язык эсперанто совершенно непригоден.

Разные люди живут по-разному, и сегодня все труднее становится добиться равнозначного понимания простейших слов — Родина, хлеб, дети, мать, человек, работа, любовь, справедливость, равноправие... И тем не менее — все это должно быть выражено на языках всех народов земли, и только в таком случае—будет правильно понято и воспринято всем человечеством.

1971 г.