Страница - 20

«Вплоть до снежной стены Алатау»

«Вплоть до снежной стены Алатау» — это слова из поэмы Густава Зелинского «Степи». С этого поэта следует начать отчет о пребывании в Казахстане, в его столице Алма-Ате, которая, как и подобает прекрасному городу, увенчана великолепной короной — горами Алатау. С Густава Зелинского, автора поэм «Степи» и «Казах», о котором совсем недавно напомнил нам ученый Януш Одровонж-Пененжек, начинать нужно не только отчет о путешествии, но и описание казахской литературы, если бы нам привелось это делать. И в Алма-Ате, и во время поездки в казахские степи звенело в голове имя Зелинского, но никак не удавалось вспомнить ни одного подходящего стиха, хотя поэма «Казах» и вышла уже в Польше 22-ым изданием и переведена на русский, французский, итальянский и английский языки. К счастью, помог Сагингали Сентов, поэт и литературный критик, который стал цитировать русский перевод этого произведения. И мы вспомнили чудесные строки о казахской песне, звучащей в степи при восходе солнца:

О, отдаленный звук казахской песни дивной,

Меланхолический, как тишина полей,

Дрожащий, как стрела в полете непрерывном,

Тоскливый, как печаль о родине своей!

Молчат окрестности, протяжной песне внемля,

Трепещет грудь певца, и звуки все плывут.

И небу кажется: поют степные земли,

И кажется степям, что небеса поют.

И души, спящие под насыпью могилы,

Отцы и праотцы, и праотцов отцы,

Услышав сей напев, от века сердцу милый,

И повторив его, несут во все концы.

И чем старей курган, тем отзвуки слабее,

Тем эхо немощней... и вот уж звук родной,

Блуждая средь холмов, тускнеет и немеет,

И сам становится глубокой тишиной.

Пер. А. Л. Жовтиса

Сагингали Сеитов подтвердил также слова Януша Одровонж-Пененжека, написанные в предисловии к научному изданию Зелинского: «В основе поэмы «Казах» лежат наблюдения, им обязана она реалистическими элементами в описании казахских одежд и обычаев». Сеитов придает большое значение поэме, отводя ей место в процессе поступательного развития народной казахской литературы, как одному из первых литературных произведений, верно отражающих жизнь казахов.

Это не было просто комплиментом, сказанным по случаю пребывания в Казахстане делегации польских писателей. Мы особенно признательны за то, что это было высказано на встрече со студентками женского педагогического института, девушками, которые приехали из далеких степных аулов за правдивой наукой и знаниями, повышающими их общую культуру.

* * *

Казахстан мы первый раз увидели в кино. На студии «Казахфильм» нам показали две короткометражки, возможно, несколько слащавые, но все же достаточно интересно показывающие перемены и перспективы развития этой советской республики. Но лишь фильм Карпова, одного из известнейших деятелей кино в Казахстане,— незабываемый «Сказ о матери» — позволил нам несколько глубже вникнуть в судьбы казахов, которые свой советский патриотизм продемонстрировали не только на фронте, но и в тяжелом труде в далеких степях.

Фильм Карпова, который мы наверняка увидим в Польше, по ситуации является как бы противоположным «Балладе о солдате»: там сын стремится к матери, здесь мать ожидает сына. В этом ожидании не только любовь — это естественно — но и упорство, так драматически и вместе с тем о естественной простотой показанное исполнительницей заглавной роли Аминой Умурзаковой. Вот уже все, кто остался в живых, вернулись с войны. А мать все ждет сына, работая в поле и разнося письма, как и во время войны. Однажды дети подняли радостный визг: «Солдат идет!» Бодро вышагивает по степной дорожке последний долгожданный... Но последний ли? Мать верит, что и это не последний, все также поджидая давно погибшего сына, с надеждой приглядываясь к идущему.

Амина Умурзакова была на просмотре своего фильма. Она ничем не отличалась от созданного ею образа. Если она такова к жизни, значит, она играла самое себя, запечатлев в фильме естественную простоту и женское очарование.

... Знаменитые актеры — где их только нет? Но их действительное совершенство подтверждается лучше всего, когда они находятся в естественной обстановке, их можно выделить из толпы, потому что они лучше других могут передать ее чувства и мысли, настроения, повороты судьбы и глубины печали. Я лучше всего постиг это, когда присутствовал на спектакле «Абай» в Казахском театре оперы и балета им. Абая.

Либретто Мухтара Ауэзова, выдающегося деятеля казахской литературы, не ограничивается только рассказом о жизни Абая Кунанбаева, основателя казахской литературы. Здесь та же самая духовная атмосфера, которую мы знаем по книге «Казах», тот же самый накал любви, вся ее романтика, переплетенная с суровостью степей. И здесь Ажар, возлюбленная Айдара, как и Демеля у Зелинского, «отбрасывает со лба блестящие волнистые волосы, спадающие на лицо семью косичками». И здесь пал конь под ездоком/скачущим от погони. Как удивительно повторяются эти мотивы у двух различных поэтов, отделенных десятилетиями, культурами, языками, потому что идут они из одних и тех же народных источников. Каким близким становится «Абай» читателям поэмы «Казах». В этой опере не только степь и ее суровые обычаи, не только романтическое дыхание запретной любви, в ней также картина борьбы против старых обычаев, которой руководил благородный и отважный Абай.

* * * 

 Писательское общество Казахстана не очень многочисленно, если принять во внимание, что эта обширная союзная республика насчитывает десять миллионов человек. Но ведь то же самое можно сказать и о польских писателях. Из двухсот с небольшим членов Союза писателей Казахстана сто шестьдесят пишут на казахском языке. Особый, отличный от польского уклад литературной жизни и иная система распространения литературы в Советском Союзе приводят к тому, что произведения советских писателей хорошо известны, популярны, высоко ценятся, а главное — хорошо распространяются. Литературная жизнь — главным образом, в столице республики — бьет ключом.

На встрече с казахскими писателями Сабит Муканов, крепкий, спокойный человек с узкими раскосыми глазами, с гордостью положил широкую ладонь на польский экземпляр своего романа «Ботагоз». Что такое Ботагоз? «Это попросту,— объяснил Муканов,— глаз верблюжонка. Но так звучит и девичье имя в Казахстане. Этот анимализм имеет здесь естественное очарование. Тому, кто живет в степи среди коней и овец, приходится заботиться о животных и растениях так же, как и о людях». Кто-то упоминает о Пришвине. Муканов еще больше щурит глаза и говорит: «Трудно найти казахского Пришвина, но трудно найти у нас писателя, который не был бы Пришвиным».

В блокноте у меня записаны другие слова Муканова, пришедшего на встречу с большим докладом. Однако он заслужил нашу благодарность, так как говорил интересно, как заправский рассказчик.

«Казахский эпос создавался кочевым народом, поэтому он отличается от европейского. Греки не умели описывать коня, а у казахов описание коня — это настоящая поэзия. Конь в нашей эпопее занимает такое же место, как и человек. Охота была в нашей жизни таким же основным, важным и естественным занятием, как и борьба с набегами врагов. Все мы здесь жили в степи: встречи с тигром, лисой и орлом — для нас было обыденным явлением...»

От этого изначального проникновения в природу, в ее особую, очень важную для людей жизнь, в ее судьбы, тесно переплетающиеся с человеческими, не свободны даже авторы дидактико-политических романов. Например, роман Габидена Мустафина «После бури», описывающий события, известные частично по шолоховской «Поднятой целине», но перенесенные на территорию казахского аула. Мустафин, сын степного земледельца, спокойный, уравновешенный, с красивым, словно высушенным ветрами лицом, является одним из Несторов казахской литературы. В среде писателей о нем составилось высокое мнение, здесь умеют с полным уважением относиться к достижениям своих коллег. Славно было бы, если бы и наши отечественные Несторы смогли творить в атмосфере такого же уважения со стороны польских писателей.

Приятно знакомиться с писателями других стран, разговаривать с ними об общих делах, особенно о том, что ежедневно занимает мысли, что является содержанием их труда. Мустафин говорил не торопясь, даже казался утомленным, но каждое слово отшлифовывал. Страсть политика, заметная в романе «После бури», не овладевала им теперь. Совсем другим был Муканов, стремительный в движениях и мыслях...

Еще о двух писателях тепло записано в моем блокноте (с другими, присутствовавшими на встречах, просто не пришлось поговорить подольше). Это поэт Жубан Мулдагалиев, пришедший в литературу из сельскохозяйственного техникума. В популярном здесь сборнике поэзии «Песня не умирает» он мастерски перемежает лирику с разнообразными агитационными темами, используя пафос, так великолепно звучащий в казахских народных песнях. И, наконец, поэтесса Турсынхан Абдрахманова, которая несмело проникает в немногочисленную шеренгу пишущих казахских женщин, в хоровод, возглавленный в начале нынешнего века Шолпан Иманбаевой. Мы желаем красавице Турсынхан не только успеха в литературном труде, но и побольше смелости, той самой смелости, которую — правда, в другой области — проявляли героини Зелинского и Ауэзова — Демеля и Ажар.

... Потом был Алатау. «Вплоть до снежной стены Алатау известен набегами, отвагой и разумом»,— пел свой гимн султану Кодару Зелинский. Горный массив Алатау на первый взгляд напоминает Татры... Что я знал до сих пор об этих горах? Об Алма-Ате, которая лишь несколькими километрами шоссейной дороги отделена от первых их вершин? В памяти возникает что-то, связанное с естественным катком, на котором конькобежцы мира отлично побивали рекорды. Сейчас каток выглядит, как скудное облысевшее пастбище, хотя по сторонам уже лежат легкие пласты снега. Что же я узнал теперь об этих горах, которые где-то там, в вышине, пересекают границу?

Запомнил я прежде всего краски. Они словно сошли на горы с какой-то волшебной палитры. Кто-то даже помянул французских импрессионистов. Как и Татры, повисают горы над зеленым расцвеченным городом, но они — совсем не Татры, потому что более разнообразны по колориту. Дикие плодовые деревья по склонам тянутся золотыми, рубиновыми, смарагдовыми и темно-зелеными лентами и поясами. Выше туманная завеса меж деревьев, потом уже снег на скалах. Поток Алматинки такой же, как у горных рек в Татрах, даже и шумит так же, как Белый, продираясь под скалой или разливаясь в спокойных котловинах. Даже опрятные домики (на склонах гор) все время напоминают Татры. Но вот эти тополя в гирляндах осенних листьев совсем другие, они не утрачивают своего высокомерия, хорошо вписываясь в пейзаж. Воздух здесь гуще, чем в Татрах, легче и свободнее дышать. Сколько тут места для человека! Когда-нибудь на склонах выстроят дома отдыха, а сейчас — кто бы сюда поехал, скажем, из Москвы? Одна дорога обошлась бы дороже, чем двухнедельный отдых в Крыму.

Для Алма-Аты, из которой автобусы подвозят людей прямо к катку, горы эти — настоящий дар природы! Но Алма-Ата и сама, хотя это и город с полумиллионным населением, является великолепной дачей. То ли большой душистый сад становится городом, то ли город, разрастаясь,— специально подчеркиваем — в условиях Советской власти, превращается в большой цветущий сад. Не знаю, имеет ли Алма-Ата свой герб, как это принято у нас в городах, и если она его имеет или хотела бы иметь, наверняка на нем прежде всего сияло бы сочное огромное яблоко.

Звездой урожая назвал Алму-Ату один из казахских поэтов. Во времена Зелинского этого города не было, стояла пограничная станица Верный, поднимаясь из степи на краю великих горных лесов. А теперь в нашей памяти навсегда останется современный город, который прячет свои постройки в густой ароматной тени. Мы знаем, что здесь, на краю Советского Союза, в глубине азиатских степей, воспетых когда-то ссыльным польским поэтом, существует мир более прекрасный, чем в нашем слабом книжном воображении. Стоило сюда приехать — и жаль отсюда улетать.

Лили Дени (Франция)

Прекрасна сила слова!...

Перед этим я увидела древнего идола с круглой головой, образ бога, само имя которого забылось — Кудай, Хак, Кудрет? Ах уж эта странная неопределенность казахской страны, обладающей бесконечностью имен лошади, верблюда... Но это еще не все: я прочла в «Годе обезьяны» Олжаса Сулейменова, тридцатилетнего поэта, то, что является одновременно прошлым и будущим, Слова о корнях...

Теперь я открываю, что это за корни, которые спасают Олжаса Сулейменова, и какой мост обеспечивает преемственность казахской культуры.

Этим мостом является любовь к родному слову и сила традиции устного творчества. У меня нет возможности рассказать, как родился казахский язык — от потребности кочевников понимать друг друга во время их переходов от джайляу к джайляу, а как письменный он существует немного, ему нет и века... Настоящий культ слова!

Сыновья шаруа (бедных скотоводов) сегодня все равноправны. Я вглядываюсь в лица писателей двух поколений, сидящих между коренастыми старцами.

Они читают наизусть отрывки поэм, стихотворения, меткие и выразительные фразы, и если одна из них нравится больше, они подхватывают ее и передают из уст в уста, словно наслаждаются сладостью плода.

Потом один из них берет в руки свою домбру, долго настраивает ее, воспроизводя мелодию, которая будет сопровождать народное сказание о Биржане и Саре.

Точнее сказать, он настраивает себя самого на песню, которую будет петь. Ибо тяжелой была участь любимого народом акына, которого на старости лет привязали к юрте.

«О, дети мои, к отцу подойдите,

Чтобы мог вас благословить».

Какой же силой должен обладать этот язык, которого я не понимаю, насколько глубоко проникновение этого ритма или скорее тысячи ритмов, скачущих галопом, извлекаемых из домбры этими тонкими и точными пальцами!...

Лили Дени (Франция)

Алма-Атинским галопом

... Многое передается через литературу — но далеко не все. Пишешь «жаулык», знаешь, что это головной убор, но какой он? Говорят тебе, что Алма-Ата значит «отец яблок» и что город утопает в яблонях, но что это — метафора или явь? Чувствуешь в книгах мудрость, гордость, заветный культ гостеприимства — и знаешь, что этих слов мало, чтобы определить своеобразный характер, своеобразную культуру далекого народа.

Далее последовал приезд Нурпеисова в Париж. Оценивать «своих» авторов, тех, которых я перевожу, мне, конечно, невозможно. Это было бы вопреки самой элементарной скромности—их и моей. Одно только могу сказать: как-то, переходя с Нурпеисовым нашу площадь Согласия... 

... Посетила я Музей Мухтара Ауэзова, и тут только поняла, в каком долгу остаются перед ним казахский и киргизский народы. Раньше я знала об Ауэзове, как о крупном писателе. Теперь я открыла другие грани этой могучей натуры — оратора, ученого, общественного деятеля, который столько сделал для народов мира. Пожалуй, в старое время такого человека, может быть, называли пророком. С удовольствием беседовала я с главным редактором Казахской Советской энциклопедии Мухамеджаном Каратаевым. Приятно было узнать, что впервые в истории казахского народа выйдет в свет такое уникальное издание. Каратаев говорил о трудностях, но по его увлеченности было видно, что эти трудности рабочего толка, что они интересны и преодолимы.

... Настало то время, когда благодаря общему образованию раскрываются один за другим все те занавесы, которые мешали взаимопониманию казахского и киргизского народов со всеми народами Советского Союза, да и всего мира вообще — жизнь освещается не только сокровенными (порой тяжелыми) красками старины, но и современным ярким светом прогресса. Об этом свидетельствует все: и жизнь аулов, и те документальные фильмы, благодаря которым я сумела убедиться в том, что... знала по научным публикациям и газетам — о головокружительном развитии казахской промышленности, о нефти и ископаемых, о потоках «белого золота» и золотистого хлеба в летнюю пору.

Для меня, женщины, лучшим символом сплетения глубокой народной культуры и прогресса служит нынешняя судьба моих казахских сестер. Они — равноправные спутницы своих мужей — умеют и сидеть над микроскопом, и читать Хемингуэя, и увлекаться в степи благородной игрой «Кыз-куу», и извлекать из домбры песни, которые говорят о привязанности к долголетним сокровищам, о национальном достоинстве. Убедилась я теперь, что слово «гостеприимство» звучит в устах казахов и киргизов действительно щедро. За это им от всей души — большое спасибо.

Э. Хексельшнейдер (Германская Демократическая Республика)

Казахская литература

Казахская литература характеризуется эпическими и лирическими традициями, уходящими своими корнями в глубину столетий. До середины XIX века богатая народная поэзия, охватывающая все жанры (особенно героические песни, лирику, песни, сказки и легенды), была единственно возможной формой, в которой казахский народ мог выразить свои взгляды на прошедшую и настоящую жизнь, свои мечты о прекрасном будущем.

Индивидуальное поэтическое творчество достигает своего ярко выраженного характера в поэзии акынов, начиная с XVIII века. Значительными представителями этого жанра были Бухар-жырау Калкаманов (1693— 1787), Махамбет Утемисов (1804—1846) и Шернияз Жарылгасов (1817—1881). В творчестве народных певцов — акынов (айтысах, толгау) определяются две основные тенденции: 1) демократическая, выражающая чаяния народа, его стремления к лучшим условиям жизни, которых мог он добиться с помощью дружественно настроенного русского народа, 2) пропагандирующая существующий строй, прославляющая господствующую феодальную верхушку в лице баев и представителей исламской религии.

Лишь с окончательным политическим, экономическим, а вместе с тем. и культурным присоединением Казахстана к России начала складываться самостоятельная художественная литература. Хотя в 1807 г. и вышла в свет первая книга на казахском языке, который тогда пользовался арабским алфавитом (лишь с 1940 г. казахская письменность переходит на русский алфавит), все же решающие импульсы для духовно-культурного развития Казахстана начали исходить лишь от контакта с русскими революционно-демократическими кругами. Русские востоковеды, такие как Василий Рад-лов (1837—1918), собирали и записывали произведения устного народного творчества казахов. Под влиянием идей русской революционной демократии в XIX веке начинается широкое просветительное движение, которое в свою очередь подготовило почву для развития национальной казахской литературы. Огромное значение имела творческая деятельность первого выдающегося казахского ученого Чокана Валиханова (1835— 1865), а также просветителя Ибрая Алтынсарина (1841 —1,889) — писателя и педагога, он был одним из создателей письма на основе русского алфавита.

Казахская поэзия достигла своего расцвета и одновременно своей классической высшей точки (другие жанры еще не были так развиты) в творчестве Абая Кунанбаева (1845—1904), который является родоначальником современной казахской литературы. Благодаря его большой переводческой деятельности русская литература стала достоянием казахской интеллигенции, насчитывавшей в своих рядах в то время небольшое число образованных людей.

... Начало критического реализма в творчестве Абая Кунанбаева было продолжено другими художниками, создавшими важные предпосылки для более поздней советской литературы: Спандияром Кубеевым (1878— 1956), создателем первого казахского романа «Калым»; Сабитом Донентаевым (1894—1933), который одним из первых среди казахов воспел социалистическую жизнь; Султанмахмутом Торайгыровым (1893—1920), который благодаря своей реалистической поэзии, вероятно, может рассматриваться как самый значительный последователь Абая.

И все же ... лишь с установлением Советской власти (1917), с колоссальными преобразованиями в промышленности и сельском хозяйстве, с проведением культурной революции началась качественно новая ступень в развитии казахской национальной литературы. Художественные средства для освещения новых областей действительности казахская советская литература черпает из традиций демократического фольклора, с его широкими эпическими обобщениями, его стремлением к изображению героических характеров, с его поэтическим языком и постепенно освобождается от определенных дидактических черт реакционных предрассудков. Кроме того, она опирается на достижения дореволюционной критической и реалистической литературы. При этом имеют место интересные взаимодействия между фольклором и литературой, которые находят свое отчетливое выражение в творчестве Джамбула Джабаева (1846—1945).

К основоположникам казахской советской литературы, внесшим существенный вклад в становление и развитие метода социалистического реализма, относятся Сакен Сейфуллин (1894—1938), Ильяс Джансугуров (1894—1938), Беимбет Майлин (1894—1938) и Сабит Муканов (род. 1900), которые определенным образом установили неразрывность и преемственность между дореволюционными демократическими традициями и современной социалистической литературой. Своими стихами и поэмами (С. Сейфуллин, И. Джансугуров) новеллами (Б. Майлин), романами (С. Муканов, И. Джансугуров) и драмами (С. Сейфуллий) они определяли развитие казахской советской литературы в 20—30-е годы.

Новая действительность требовала постоянного поиска новых художественных средств выражения, которые отыскивались либо в казахских традициях, либо в русской или другой литературе. В 20-е годы в поэзии, как в основном жанре, тематически; доминировал пафос революции и радость новой жизни, которая в ярком контрасте противопоставлялась тяжелому прошлому. Поэтому преимущественно развивалась выразительная политическая поэзия, имеющая художественное, и, прежде всего, пропагандистское значение. В поэмах С. Сейфуллина, И. Джансугурова предпринималась попытка дать оценку новой действительности в широком эпическом обобщении. Имеет ценность сатирическая поэзия С. Донентаева, драматическое творчество Жумата Шанина (1891—1938), проза С, Сейфуллина, В. Майлина и Мухтара Ауэзова (1897—1961).

Принципиальное значение для дальнейшего развития казахской советской литературы имело основание Союза писателей Казахстана (1934). Основной темой быстро развивавшейся прозы в эти годы стало изображение социалистического труда и его творцов, изображение коллективизации (Г. Мусрепов) и индустриализации (С. Муканов и С. Ерубаев). В период второй мировой войны литература, особенно песни Джамбула Джабаева, играла важную роль в патриотическом воспитании народных масс. После войны как ведущий жанр начинает развиваться проза. Известными писателями, творчество которых началось значительно раньше, являются Габиден Мустафин (род. в 1902 г.), Аскар Ток-магамбетов (род. в 1905 г.), Абдильда Тажибаев (род. в 1909 г.), Касым Аманжолов (1911—1955), Таир Жа-роков (1908—1965), Гали Орманов (род. в 1907 г.), Сыр-бай Мауленов (род, в 1922 г.), Олжас Сулейменов (род. в 1936 г.) и др. Благодаря роману-эпопее «Путь Абая» М. Ауэзова и романам Г. Мустафина казахская советская литература приобрела значение в мировой литературе.

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН