Страница - 2

Макпал в удивлении цокает языком.

Сестры смеются.

- А старик-то наш, старик! Он колхозный конюх... У него ни один жеребенок не пал, ни одной лошади волк не задрал. Табун, говорят, упитанный. Молодым носы утер.

Незнакомый голос окликает Макпал из-за спины: «Послушайте!» Она оборачивается и видит безбородого джигита с гладким мальчишеским лицом.

- Вы из колхоза

«Темп?» - Да.

- Вас-то мне и нужно! - говорит молодой человек, раскрывая записную книжечку - Как имя отца?

- О чьем отце спрашиваете... о моем или мужнином? -осторожно осведомляется Макпал, еще не чуя беды.

- Вашего мужа, конечно! Как ваша фамилия?

- Отец мужа... - шепчет Макпал, запнувшись и растерянно улыбаясь.

Ее лицо густо заливается краской. Разве порядочная женщина в ауле посмеет назвать имя свекра? Кто же это решил над ней так зло подшутить! Она поднимает голову: Асылбек и председатель аулсовета, улыбаясь, смотрят на нее из первого ряда. Неужели они подослали этого молодца! Ах, так, хорошо! Посмотрим, кто кого смутит... И она громко произносит:

- Отца мужа зовут Келимбет!

Молодой человек, поблагодарив, тотчас отходит к столу, а сестры принимаются болтать, по виду как ни в чем не бывало. В доме отца до замужества они дружили, как близнецы, и Айша привыкла обо всем спрашивать у старшей сестры, а та все объяснять младшей. Но разговор что-то не клеится. На душе у Макпал неспокойно, нерадостно и неприятно после того, как она выговорила имя свекра... Зачем это сделал Асылбек? Такой хороший председатель...

- Наверное, все тут ударники, и те женщины тоже?

- шепчет Айша.

- Тут будет своего рода айтыс, - догадывается Макпал. - Интересно, кто победит? Те, кто за столом, главные. Они будут судить... Поняла?

Задребезжал звонок, и гудевший зал затих.

Слет открылся... Безусый молодой человек, давеча подходивший к Макпал, встал и начал читать длинный список. И Макпал послышалось, что он назвал будто бы ее имя и еще какое-то странное прозвище на русский лад - «Келимбетова». Собрание одобрило этот список, из рядов стали подниматься люди и пересаживаться за красный стол. Потом сидевшие там замешкались, принялись искать кого-то между собой и, видимо, не нашли. Асылбек посмотрел в зал и даже вроде бы осердился:

- Макпал, ты что же сидишь? Тебя избрали в президиум, иди!

Глава 3

В маленьком домике с чисто выбеленными стенами, в общей комнате, торжественно именуемой гостиной, Жакип со своей матерью Несибельди и русской девушкой избачкой Настей разбирают книги. Старуха раскрыла сундучок сына, и все трое вытаскивают из него книги, бумаги, тетради.

Жакип раскладывает их на две кучки: в одной то, что еще нужно ему, в другой - матери. Из кипы бумаг он вытаскивает старую членскую книжку аэроклуба и бросает старухе. Переплет приводит ее в восхищение, - она подарит эту красивую книжку кому- нибудь из женщин и уже готова положить ее в карман. Но Жакип делает страшные глаза.

- Брось, люди подумают, что ты на старости лет комсомолкой заделалась!

Несибельди пугается:

- Да что ты говоришь?.. Возьми скорей обратно... -и дрожащей рукой протягивает книжку сыну. Жакип и Настя заливаются смехом. Тогда и старуха смеется до слез, сморщив маленькое румяное личико.

Они с Настей часто потешаются вместе, как сверстницы. Если в доме веселье - значит, Настя дома, и Жакип спешит к ним, чтобы поболтать и побалагурить.

Они ждут гостей со слета. Там и отец и сестры -Макпал и Айша.

Хлопает дверь, дорогие гости на пороге. Тут и родичи и одноаульцы, друзья. Настя весело и радушно, как своя в доме, встречает их.

- Какая дочь у вас! - говорит она. - Все женщины - в зале, а она одна - в президиуме.

- На почетном месте... моя дочь? - ахает Неси - бельди, с восхищением и затаенной опаской глядя на Макпал.

- Как же, в самой середке, выше мужчин... - объясняет Жакип, и не сразу поймешь, шутит он или всерьез. - Теперь блюдо с бараньей головой ей подносить!

Вдруг он спрашивает Макпал, потеряв всякое приличие:

- Что, назвала имя свекра? Я думал, ты оробеешь, напутаешь, а ты молодец...

- Ну и назвала, что тут такого? - отзывается Макпал, невольно краснея.

Старуха сердито отмахивается от них.

- Перестаньте! Господи, и что плетут! Назвать имя свекра - такой позор, а вам бы только поскалиться...

Но Жакип не унимается:

- А ты... а ты не называла? Вот раскрою твою страшную тайну деду, будешь знать!

- Когда это я... называла?

- А мой паек получала, вот когда!

И Несибельди внезапно прыскает в кулак.

- Пристали, скажи свою фамилию - и все. Умри, а скажи.

Жакип и Настя хохочут, с ними и старуха.

- Я говорю, как заведено, его домашнее прозвище: Молымкан, что значит «Изобильный», а этот продавец, чудак, не понимает.

- Ага... видите, какой непонятливый этот русский. Каждому ясно: не смеет мамаша сказать, что свекор у нее Толымкан, потому и говорит Молымкан, а он: говори - или пайка не дам!

- А я все равно не уступила! - торжествует бабка. -Абишева жена, дай ей бог здоровья, подоспела... она и назвала.

- Вот, Макпал, - строго выговаривает Жакип, - что значит порядочная невестка! Семью оставит без пайка, а имя свекра не выговорит. Так бы и тебе... порадовать руководство... Они - «скажи имя», а ты -молчок! Тут же и записали бы в протокол: «ах, какая благовоспитанная, чинная женщина!».

На этот раз старый Кожык обрывает сына и вставляет свое веское слово главы семьи:

- У нее ныне другой чин. Об ней другое записали.

- А я и там говорил и здесь скажу: на одном приросте поголовья не уедешь. Теперь породу улучшать надо.

- Был бы скот! Будет скот, бог даст, и порода будет! -с набожным вздохом говорит старуха.

Но Жакип смотрит на нее по-прежнему смешливо.

- Даст он тебе, дожидайся... Всю жизнь богу молилась, а много ли он тебе дал?

Жакип вытаскивает из сундучка потрепанную книжку. Ее страницы испещрены арабской вязью, надо думать - еще гусиным пером. Особо важные места выведены красными чернилами. Раскрыв книжицу, Жакип принимается читать гнусавым голосом, закатывая глаза и покачиваясь, как мулла:

-Когда пасешь овец, будь бдителен, когда загоняешь, пересчитай! Когда катаешь кошму, благодари господа бога твоего. Когда поишь скот водой, не жадничай, когда солишь, не пересаливай.

- Да это же божественная книга, - замечают гости постарше. - Священное писание.

Жакип доволен, что книжица опознана. И весело кричит:

- До чего же силен наш божественный агроном! Слушайте, чему учит: верблюдов разводить нужно! Без него не знали... Спросите: как? А вот как: с молитвою. И с благодарностью богу в лице его священнослужителя, ясно? Хочешь верблюда - отдай мулле овцу. Вон, оказывается, почему у тебя, мамаша, столько верблюдов!

Жакип, ухмыляясь, смотрит на мать. Но Несибельди слушает чтение с благоговейным вниманием. И Макпал не выдерживает:

- Будет, мать! И зачем ты эту книгу держишь?

- Как зачем? - возмущается Жакип. - У человека, который не знает Священного писания, не читал его и даже в руках не держал, скот, заработанный честным трудом, будет поганый, как свинья. А настанет свету конец, сам он почернеет. Попробуй-ка не держи - враз и почернеешь, не дожив до всемирного потопа!

Все, кроме примолкшей Несибельди, смеются.

- Припрячь, припрячь, мать, в сундук на случай всемирного потопа, - советует старый Кожык.

- Это хитрый мулла писал.

Теперь и Несибельди позволяет себе улыбнуться. И все же она упорствует:

- Нет, не скажи, тут много хороших молитв: «Шорам ислам», например, или «Актаяк». Бывало, читаешь, душа дрожит.

• Еще бы! Особенно в тринадцать лет да после долгого поста! - вспоминает Жакип «счастливые» времена «Актаяка».
• Будь она проклята, эта молитва! - добавляет Макпал, тоже не забывшая радостей благочестия. - Как там сказано: «Кто не постится, того повесят; кто не молится, тому язык отрежут». Ну и мудрость...
• У русских - поп, у казахов - мулла, все один черт! -говорит Настя, по обыкновению заключая спор.

И Несибельди добродушно отмечает:

• Всегда она меня так воспитывает.

Настя - крепкая девица. Родня у нее в Киргизии, где-то около Каракола. Живет Настя в доме Несибельди. И старая Несибельди часто говорит с ее голоса: что Настя расскажет, старуха внушает другим женщинам. И дабы не было сомнений, нет- нет да и всплакнет:

• Мать с отцом у бедняжечки всю жизнь на богатеев спину гнули. Детишек в семье шестеро было - все батрачили. Настя наша казахов не сторонится. Придет, бывало, ночью домой, перемерзнет в поездке, идет ко мне под одеяло греться, как дитя родное. А умница какая, сколько советов полезных знает.

И Настю обыкновенно слушают охотно. Она умеет объяснить и книжку, и газету, и слово, и дело просто, кратко и понятно.

Готовя чай, Несибельди выходит в прихожую и видит своего шестилетнего внука Елюбая. Приоткрыв дверь на крыльцо и прячась за ней, Елюбай дразнит драчливого петуха, но, заметив бабушку, бросается к ней.

• Я тебе стишок скажу! - И тут же лепечет, торопясь и глотая слова:

Нас дедушка Ленин

На подвиг зовет: Учиться, Стремиться вперед.

Это тоже Настина школа.

• Так и поступай, дорогой, так... - говорит внуку Несибельди, думая о том, как эти слова похожи на задиристые и толковые речи Жакипа.

И еще она думает о том, что старое в ее душе - точно «мертвая шерсть» на теле коз в пору линьки. И так же, как «мертвая шерсть», старое линяет, хотя Несибельди сама уже не молода.

К чаю Несибельди подает масло, привезенное Макпал, нарезает хлеб и спрашивает Настю, не стесняясь своего интереса:

- А концерт будет? Настя кивает головой.

- Все пойдем, и вы, апа, обязательно.

- Как же и я, всей семьей двинемся, - соглашается Несибельди и в который уж раз начинает давиться смехом вспомнив, как ее водили на спектакль. - Ведь это она была ей- богу, Байжуменова молодуха. Сам-то в зале сидит, на нее смотрит, а она парню на шею ка-ак бросится:

«Люблю, твоя навеки!» Ой! Смех какой...

Отставив пиалу, старуха смеется, трясясь всем телом, не в силах больше рассказывать, и невозможно удержаться от смеха, глядя на нее.

Никто не заметил, как Настя куда-то скрылась. Несибельди убирает со стола. Макпал и Айша ей помогают.

Внезапно с треском отворяется дверь, все разом оборачиваются.

На пороге стоит кругленькая белолицая женщина, одетая по всем канонам старины: в длинную сборчатую юбку, казахский бешмет и высокий, как башня, жаулык.

Одна Несибельди ее узнает и привечает:

• Добро пожаловать, уважаемая!

Молодая незнакомка кланяется в пояс, по- узбекски, положив руки на голову. Затем произносит громовым голосом, словно перекатывая камешки во рту:

• Бисмилла р-рахмет! Благодаррение богу! Несибельди невозмутима.
• Дай бог тебе сына, милая!
• Сама р-рожу! - басит разряженная Настя. Все дружно хохочут.

А Айша, которая особенно привязана к веселой избачке, думает: хорошо бы Настя и впрямь родила внука Несибельди. Похоже, что так оно и будет. В отличие от Макпал, Айша вдосталь хватила горюшка у старозаветной свекрови, и смелая, самостоятельная Настя Айше едва ли не дороже сестры. Айша и на слете рта не раскрыла, не то что Макпал, но и дома, и среди людей жадно впитывает все новое; радостное, щекочущее, как легкий ветерок, ощущение свободы наполняет все ее существо, и она смеется весело, легко, счастливо...

К обеду следующего дня слет заканчивается. Настает минута прощанья. Напутствия слышатся со всех сторон. Девять человек делегатов едут в область, пятеро - на республиканский слет в Алма-Ату, среди пятерых - Макпал. Раскрасневшаяся, она уже сидит в готовом тронуться грузовике. И по всему судя, опять придется ей в столице называть имя свекра...

• Как здесь выступала, так и там скажи! - говорит Айша, не выпуская руки сестры. - И дай бог тебе сына! - добавляет Айша застенчиво.
• Сама рожу! - со смехом отвечает Макпал. Машина трогается.

1934