Страница - 20

ЛИЛИЯ

Еще совсем недавно эта лилия бы­ла обычным растением наших водо­емов Прошли годы, и мы почти со­всем позабыли, что по озеркам, ста­рицам и мелким болотам росло это красивейшее растение отечествен­ной флоры.

А вот недавно, обследуя пойму Кулуджуна, огибающего северную пустыню Зайсанской котловины — Кызылкумы, я на­ткнулся на озерко, скрытое средн зарослей тростников. На его чистой поверхности, тронутой розоватыми отсве­тами разгорающегося дня, средн больших лепешкообраз­ных листьев, белыми звездами плавали раскрывшиеся цветы лилии. Живые лилии — цветы, о которых говорится в древнейших легендах и преданиях многих народов. На­пример, у древних эллинов она была символом красоты и красноречия. По чудесному сказанию североамерикан­ских индейцев цветок ее образовался из искр, столкнув­шихся между собой Северной и «Вечерней» звезд. По преданиям древних славян в красивейший цветок лилии превратилась русалка. Поэтому у них называлась она ру­салочьим цветком. Ученые-ботаники называли лилию суховато-белой кувшинкой. По-латынн она называется нимфа кандида, что в переводе значит — нимфа белая. Во многих легендах говорится о том, как сказочно красивая нимфа обратилась в цветок белой лилии. Все предания, как видно, подчеркивали главное достоинство этого цветка — красоту. Надо думать, что такой мифиче­ский ареол вокруг растения у разных народов связан еще с тем, что цветет лилия на болотах и озерках, которые люди в старину, как правило, населяли лешими и водя­ными.

ЕЩЕ ОДИН РЕЛИКТ

Я приятно волнуюсь, когда издали вижу едва возвышающийся песча­ный массив Буконьскнх песков, кото­рые обложены с северо-запада сухи­ми степями и зеленой поймой реки Кулуджун. На чистых местах враз­брос торчат кустики пустынных рас­тений и повсюду их длинные, как паутина, корни, большая часть кото­рых закатана частыми ветрами в коричневые рулоны. Среди скудных кустарников, растущих в этой пустыне, совсем недавно найден еще неизвестный для нашей республики кустарник — даурский можжевельник. В насто­ящее время он распространен в Восточной Сибири, на Дальнем Востоке и в Северной Монголии. От широко распространенного казацкий можжевельник отличается, если судить поверхностно, более мелкими и колючими хвоннками. Естественно, находка поразила ученых, да и как не удивляться, если сейчас он растет далеко от этой пустыни. Каким образом он оказался здесь? Может быть, в прошлом, в давние исторические времена, он был рас­пространен гораздо шире, чем сейчас. С тех пор облик ландшафтов изменился. Можжевельник, как вид, повсю­ду вымер, а вот здесь сохранился до наших времен в виде небольшого островка. Может, это говорит о том, что в этой пустыне мало что переменилось с тех пор? Но пере­мены все-таки были — кустарник утратил былую способ­ность размножаться семенами. По наблюдениям, у него не образуется женских семенных шишек. Образуются только мужские. Возникает сам по себе вопрос: каким же образом ему удалось дожить до наших дней, если он не способен производить семена жизни? Оказалось, что рас­селение можжевельника происходит путем укоренения молодых побегов. Расползаются в разные стороны побеги и ширится заросль. Мне однажды встретились несколько кустиков, стоящих поодиночке. Что же это? Можеть быть, все-таки в отдельные благоприятные годы у кустарника вызревают женские семенные шишки, иначе бы не росли эти кустики. А может быть, это остатки уже исчезнувших массивов? В наше время, когда интенсивно осваиваются земли, совершенно естественно возникает вопрос: »А не исчезнет ли окончательно это реликтовое растение из этой пустыни?» Ведь достаточно небольшой оплошности: незатушенный костер, выпас скота или мелиоративные мероприятия, и даурский можжевельник не выстоит. По­этому необходимо, чтобы общественности нашей было известно, что только в Зайсанских Кызылкумах, и больше нигде в Казахстане, растет реликтовое растение — даур­ский можжевельник, и его нужно сохранить.

ВЕЧЕРНИЕ ГОЛОСА

На краю песков у Чаячьего озера я вслушивался в трескучие голоса шныряющих в камышах дроздовидных камышевок. Это самые крупные и самые громкоголосые птицы из этого многочисленного семейства. По силе ее голоса можно подумать, что поет не маленькая птица — величиной с воробья, а, по крайней мере, она не меньше утки. Удивительная у камышевки натура: ныряет в заросли и начинает скрежетать, хоть уши затыкай от ее неблагозвучного пения. Вскоре камышевка входит в азарт и, не прекращая скрежетать и крякать. поднимается выше и выше, до самой макушки камышины. На фоне лилово-фиолетового закатного неба идеи ее силуэт с взъерошенными на голове перьями и раздутым горлом. Клюв то и дело раскрывается, и все время пульсирует горло.

Совсем рядом монотонным сверчком заводится другой вечерний певец-варакушка, безупречно передавая голоса насекомых и птиц, которые он когда-то слышал природе. От избытка энергии он то и дело взлетал, под­прыгивал и трепетал на одном месте и опять пел разными голосами. На секунду он унимался и, пощелкивая клювом. как далекий пастуший бич, дергал хвостом и смот­рел на меня. Чего, мол, здесь сидишь?

Таким я и запомнил этого самца варакушки.