Страница - 6

ПО ЛЕНИНСКОМУ ПУТИ

Проклятой памяти царское самодержавие укрепляло свое положение в стране путем натравливания одного народа на другой. Разделяй и властвуй! Это было девизом всей “национальной” политики самодержавия. Легко представить себе, что такая политика находила для себя благодатную почву в условиях экономически и политически отсталых окраин; межнациональная грызня подрывала силу революционного напора пролетариата. Это положение относится, прежде всего, к таким районам, как Кавказ, где сила растущих пролетарских центров создавала серьезную угрозу для царизма, и где только межнациональные отношения могли представить для царского правительства точку опоры.

Тов. Ленин, прекрасно учитывавший конкретную обстановку многонациональной России, еще задолго до Октября понял все “значение национального вопроса в будущей борьбе рабочего класса за власть. Ленинская партия разрешила эту проблему, при том не только теоретически, но и практически, осуществляя сейчас в условиях первого рабоче-крестьянского государства свои принципы.

Крупнейшей заслугой т.Нариманова, выросшего в Обстановке Кавказа, является то, что он первый и чуть ли не единственный из старого поколения тюркской Интеллигенции в России смело растоптал идол национализма и пошел по стопам т. Ленина.

Он, как литератор, первый из тюрок имел мужество провести резко идею международного братства в своих произведениях в тот период, когда на Кавказе, в особенности после тюрко-армянской резни, нельзя было пикнуть среди мусульман о стыке с армянами (“Бегадир Сона”).

Разве не является пределом низости и лицемерия, когда в грязных переулках старого Стамбула армянские дашнаки (об этом писал эмигрантский “Ени Кавкасия”) на банкете в память годовщины падения муссаватского правительства в Азербайджане словообильно распространялись об узах “братства”, связывающих народы Кавказа. И это происходит после того, как мусаватисты и дашнаки вместе рука об руку натравливали армян на тюрок и тюрок на армян...

Разве есть еще более высокий знак почтения памяти т.Нариманова, боровшегося всю жизнь против этих преступных лицемеров-муссаватистов и дашнаков, как эта могила рядом с мавзолеем великого борца Ленина.

СЛОВАРЬ ХОРЕЗМШАХИ

В № 7—8 “Maarif ve oqutquci” (“Просвещение и школьный работник” — орган Наркомпроса Узбекской С.С. Республики) помещена интересная для историков и филологов информационная статья Фитрата под заголовком “Muqaddimatul-edeb”. Речь идет о словаре знаменитого ученого Abul Qasim Mahmud ben Omar ul Zamahsheri (умер в 538 году гиджры), составленном им для библиотеки хорезмшаха Sultan Abul Muzzaffar ibn Qotbuddin (ум. в 551 г. гиджры), чем и объясняется высокий тон первоначального названия “Словарь хорезмшахи”.

Два экземпляра этого труда, один из которых относится к 705 г. гиджры (написан катибом Хамид Хафизом), а другой — к 898 г. гиджры (написан катибом Дервиш Мухаммедом),— хранится в Бухаре, в народной библиотеке имени Абу-Али-Сина (Авиценна). Об этих-то в сущности экземплярах, представляющих собой копии с основного труда Zamahsheri, делает свое сообщение Фитрат. Нет никаких сведений о том, чтобы Zamahsheri в своем первоначальном словаре, послужившем основой для последующих трудов, помимо арабского, прибегал бы к другим языкам. Однако два бухарских экземпляра включают персидский и еще какой-то неизвестный для местных деятелей язык, примерно в таком виде:

Feres (“конь” по арабски) - Afras (кони)

Asb (“конь” по персид.) — множ. число

At (“конь” по тюркски) — множ. число

Morin (?) - множ. число

Основной труд Zamahsheri был разбит на пять глав:

1) имена существительные,

2) глаголы,

3) буквы (?),

4) склонения,

5) спряжения.

Известный историк Средней Азии т. Болат Салиев в бытность свою в Бухаре ознакомился с этим интересным во многих отношениях трудами и высказал ту гипотезу (т. Салиев не филолог), что неизвестный текст, написан, как и весь труд, на арабском алфавите, принадлежит монгольскому языку того времени.

Теперь гипотеза т.Салиева подтвердилась: неизвестный текст оказался монгольским. Арабская транскрипция настолько калечила монгольские слова, что не будь сейчас живых монголов, установить точно их произношение было бы весьма затруднительно. Например:

Эти труды представляют большую ценность и для истории монгольского языка.

Нужно заметить, что в силу тех или иных причин сложилось у некоторых историков твердое, но, по-видимому, не совсем проверенное мнение о том, что монгольское владычество в Средней Азии после себя абсолютно ничего не оставило. Конечно, на основании лишь двух словарей трудно говорить противоположное. Но с другой стороны, нам кажется, что подобные памятники свидетельствуют собой о наличии какого-то интереса к монгольскому языку в среде местного мусульманского общества. Это положение усугубляется еще тем обстоятельством, если вспомнить, что империя Чингис-хана не знала так называемого государственного языка (обязательного для всех “инородцев”).