Страница - 19

3.3. НЕСОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ УТВЕРЖДЕНИЙ СОВЕТСКОЙ ПРОПАГАНДЫ О СОТРУДНИЧЕСТВЕ МУСТАФЫ ЧОКАЯ С НАЦИСТАМИ

В публикациях офицеров советских спецслужб о М. Чокае целенаправленно проводился тезис о том, что эмигрировавший в Европу глава Туркестанской Автономии имел непосредственное отношение к идее и даже к самому процессу создания Туркестанского легиона и ТНК.

По своим политическим убеждениям Мустафа Чокай не мог иметь ничего общего ни с теми, кто проповедовал пантуранизм и пантюркизм, ни с нацистами:

— во-первых, М. Чокай был сторонником демократического национализма, который отторгал любые националистические доктрины, будь то пантуранизм, пантюркизм, шовинизм и тем более нацизм;

— во-вторых, глубокое и всестороннее осмысление теоретических и практических основ национального движения привели его к твердому убеждению в том, что “ярмо национального рабства можно сбросить лишь при таком единстве, которое выходит за рамки расовых и религиозных установок и представляет собой основанный на принципе справедливости фронт равных” (Үлттық қүлдық бүғауын тек қана халықтар арасындағы дінге, нәсілге қарамай, барынша адалдықпен үйымдасқан бірыңгай майдан ғана үзе алады) [504]. Тем самым М. Чокай поднимает проблему борьбы за национальную независимость на наднациональный уровень, что исключает всякую возможность идейного сближения туркестанского лидера с нацистами.

Факты также не подтверждают даже косвенное отношение туркестанского лидера к созданию легиона:

— приказ OKW (Oberkommando der Wehrmacht — Верховное главнокомандование вооруженными силами Германии) о создании Туркестанского легиона из числа туркмен, узбеков, казахов, киргизов, каракалпаков и таджиков и Кавказско-магометанского легиона из азербайджанцев, дагестанцев, ингушей, лезгинов и чеченцев датирован 22 декабря 1941 г. [505], т.е. днем поступления Мустафы Чокая в берлинскую больницу “Виктория”;

— оформление легионов, имевшее место на территории Польши, было завершено летом-осенью 1942 г. [506], когда М. Чокая уже не было в живых;

— активное участие в этом процессе принимал Вели Каюм, который эксплуатировал идею туркестанского национального движения.

Тезис о мнимом сотрудничестве Мустафы Чокая со спецслужбами Третьего рейха продолжает поддерживаться некоторыми российскими авторами и в постсоветский период.

Ветераны Лубянки В. Былинин, А. Зданович, В. Коротаев и Л. Соцков продолжают утверждать, что М. Чокай сотрудничал со спецслужбами Третьего рейха. Указанные авторы, причисляя Мустафу Чокая к национал-сепаратистам, не дают определения понятию "национал-сепаратизм” и не выявляют его отличия от национально-освободительного движения.

Ввиду специфики и характера обвинений, выдвинутых против М. Чокая, представляется целесообразным привести тексты этих обвинений дословно. Так, В. Былинин, А. Зданович, В. Коротаев пишут в уже упомянутой совместной статье "Организация "Прометей” и "прометейское” движение в планах польской разведки по развалу России/СССР”, увидевшей свет в 2007 г., следующее.

1. "В 1933—1935 гг. ряд "прометейских” "вождей” (Георгий Гвазава, Джафар Сейдамет, Чокаев, Сунш-Гирей) совершил поездку в Германию с целью установления контактов с официальными гитлеровскими кругами. Экспозитура-2 Отдела II Генерального] Ш[таба] поставила перед собой весьма своеобразную задачу, чтобы удержание стремлений этих "вождей” к поиску опоры у немецкой разведки не имело бы ощутимых результатов, — она приспосабливалась к их потребностям, требуя от них лишь одного — того, чтобы это сотрудничество происходило под ее контролем и в ее интересах. Таким образом, она считала, что сможет помимо всего сохранить по-прежнему решающее влияние на "прометейскую” деятельность, одновременно используя свое взаимодействие с немцами в материальном, а также в пропагандистском смысле” [507].

2. "В связи с приближением войны разложение в "прометейских” организациях стало уже вполне заметным. Наиболее активные деятели (Менагаришвили, Гвазава, Чокаев, Такайшвили) выступали за "Прометей”, открыто признавая себя при этом гитлеровскими агентами” [508].

3. "Из ряда архивных дел Экспозитуры-2 следует, что также и туркестанская эмиграция в лице Чокаева Мустафы Оглу проявила еще в 1933 г. стремление в плане установления контактов с гитлеровской Германией, а также (в 1935 г.) с Японией. Сотрудничество с Японией должно было идти в направлении синхронизации военного выступления Японии против Советского Союза и вооруженного восстания в Туркестане. Также в этой связи точно не установлено, в каком именно направлении развивалось это сотрудничество и сколькими контактами с японцами смогла воспользоваться туркестанская эмиграция” [509].

4. "Чокаев Мустафа Оглу — один из лидеров так называемой Кокандской Автономии (10.12. 1917); видный деятель туркестанской эмиграции, с 1921 г. проживал в Стамбуле, затем — в Париже и Берлине, сотрудничал с германской политической полицией, а после прихода Гитлера к власти в 1933 г. — с АО НСДАП и СД; до самой смерти, последовавшей в конце 1942 г., возглавлял так называемый "Туркестанский национальный комитет”, программной целью которого провозглашалось создание независимого Великого Туркестана и объединение в его пределах "всех народов Средней Азии” (в этой должности его сменил Вели Каюм-хан). — См.: РГВА. Ф. 1к. Оп. 7 (картотека); Ф. 1к. Оп. 19. Д. 2138; Ф. 1к. Оп. 27. Д. 12968; Ф. 7к. On. 1. Д. 299. Л. 197-200; Д. 2216. Л. 891; Д. Ф. 453к. On. 1. Д. 47, 83 (картотека Экспозитуры №2); Ф. 461к. On. 1. Д. 1,232, 236, 241,243, 246,280, 300, 310, 405—410, 415—420,431, 432,437; Ф. 461к. Оп. 2. Д. 135—140,142; Ф. 519к. ОП. 3. Д. 7. Л. 7об., 42; Ф. 667к. On. 1. Д. 1. А. 191—193; Ф. 1358к. Оп. 3. Д. 436, 455; [ФА. Д. 5с. Т. И. Л. 33-38; Д. 8. Т. XII. А. 268-273]” [510].

5. Генерал-майор советской разведки Л.Ф.Соцков, квалифицируя М. Чокая как сепаратиста, также вопреки истине указывает, что он возглавлял ТНК: "Программой Туркестанского национального комитета провозглашалось создание независимого Туркестана, объединение всех народов Средней Азии — казахов, узбеков, таджиков, киргизов, туркмен в единую нацию — тюрков, отделение от России, воспитание молодежи в национальном духе, распространение культуры тюрков и укрепление связей с Турцией, создание национального правительства и выселение русских.

Комитет как руководящий орган туркестанской эмиграции состоял из 40 человек с местопребыванием в Берлине. Вначале его председателем был Чокаев, а после его смерти в конце 1942 г. на этот пост назначили Вели Каюма” [511].

Синтез приведенных утверждений политических оппонентов Мустафы Чокая таков:

— по инициативе и под контролем польского Генштаба Мустафа Чокай и три представителя кавказской эмиграции в 1933—1935 гг. совершили поездку в Германию в поисках путей сотрудничества;

— непосредственно в предвоенный период Мустафа Чокай и два других представителя кавказской эмиграции открыто признавали себя гитлеровскими агентами;

— М. Чокай стремился установить контакты с Японией с тем, чтобы организовать вооруженное восстание при поддержке этой страны, однако советской разведке не удалось найти непосредственные доказательства таких контактов;

— Мустафа Чокай сотрудничал с германской политической полицией, был жив до конца 1942 г. и до самой смерти возглавлял ТНК; данное утверждение подкрепляется внушительным списком архивных документов из Российского государственного военного архива.

Ни одно из приводимых утверждений не выдерживает критики, так как они голословны и, как признают авторы статьи, “непосредственных доказательств сотрудничества М. Чокая с Германией архивные дела не содержат” [512].

Что же касается ссылок на архивы РГВА, то авторы не указывают, какой тезис призваны подтвердить приводимые ссылки: факт руководства М. Чокаем Туркестанского национального комитета или программмные цели ТНК. Скорее всего, второе, так как советская разведслужба не могла не знать точной даты смерти Мустафы Чокая — 27 декабря 1941 г. Согласно документам Бундесархива, как уже указывалось в третьем разделе настоящей работы, ТНК был организован в 1942 г., т. е. после смерти М. Чокая.

Российские авторы упоминают имя Мустафы Чокая вместе с именами представителей кавказской эмиграции. Советские спецслужбы были в курсе той ситуации, которая сложилась в среде кавказских эмигрантов к середине тридцатых годов, когда появление на политической арене фашизма внесло брожение в умы русской и российской эмиграции, в том числе и кавказской, что сделало неизбежными реорганизацию движения “Прометей”, изменение названия периодического издания на “La Revue de Promethee” и смену руководства его редакции. Однако, как уже указывалось, позиция М. Чокая оставалась неизменно отрицательной в отношении любых тоталитарных идеологий. Что же касается его отношения к представителям кавказской эмиграции и Кавказской конфдерации, то свое мнение М. Чокай изложил в 58-м номере “Яш Туркестана” (1934 г.) в статье “Кавказия федерациялық келісімі” (“Договор о создании Кавказской [конфедерации”). Мустафа Чокай подчеркнул значение единения в условиях борьбы за независимость. Отметил также, что этот шаг кавказцев одобрили все, кроме русских, включая белую эмиграцию. Большевики усмотрели за этим политическим шагом кавказцев турецкую угрозу, тогда как на деле Турция не имела никакого к нему отношения. М. Чокай указывает, что Турция и СССР наладили между собой самые разносторонние связи, поэтому Турция не заинтересована в каких-то действиях, могущих нанести ущерб советско-турецким отношениям. Вместе с тем, Мустафа Чокай высказался неодобрительно в отношении статьи Георгия Гвазавы, главного редактора “Promethee”, опубликованной в этой связи в 92-м номере журнала: “Уважаемый главный редактор в своем материале выказывает готовность коммерциализировать природные богатства еще не обретшего независимость Кавказа, предлагая их европейским государствам”. По мнению М. Чокая, это преждевременное и непродуманное предложение может привести к серьезным политическим последствиям [513].

Утверждения российских авторов о коллаборационизме Мустафы Чокая надуманны и наводят на мысль об уже испытанном приеме большевиков — фабриковании ложных материалов для дискредитации политических оппонентов. В. Былинин, А. Зданович, В. Коротаев не скрывают, что советские спецслужбы пользовались этим методом, и приводят в своей статье пример “ложного обвинения руководства польской коммунистической партии в предательстве и антисоветской шпионской деятельности, сфабрикованное в недрах НКВД и завизированное наркомом И. И. Ежовым” [514]. Занимались агенты советских спецслужб внедрением дезинформации в круги прометеевцев. Так, М. Чокай в письме, адресованном им 20 апреля 1939 г. Акакию Чхенкели, руководителю грузинских меньшевиков, пишет: "... Из нашей маленькой эмигрантской политики можно было бы привести десятки поразительных случаев “дыма без огня”: взять хотя бы слышанные Вами утверждения Саида Шамиля о том, что я “познакомил Г. Б. [Гайдара Баммата] с Розенбергом”, т.е. с человеком, которого никогда в жизни я сам не видел ни вдали, ни вблизи. Или вот провокационная выдумка о моем “масонстве”. ..”[515].

Для Мустафы Чокая важно было не только внести ясность в существующую ситуацию, но и оградить себя от будущих возможных оговоров. Десятого июня 1939 г. М. Чокай напоминает Акакию Чхенкели: “Прошло 7 недель, и на мое письмо от 20 апреля я не имею еще ответа, кроме разве подтверждения Вами словесно о его получении. Правда, вы говорили, что

Н.Н.Жордания потребует от своего информатора объяснений по поводу этого письма. Информатор этот живет в Женеве, и времени, думаю, вполне достаточно для получения от него ответа.

Я придаю своему письму исключительно важное значение, ибо на вызвавшей это письмо лживой информации обо мне была построена вся почти известная Вам прошлого дня недостойная кампания против меня.

... Мне думается, Акакий Иванович, что независимо от соответствия или несоответствия истине полученной Н. Н. Жордания информации, факт его “жалобы” может и должен подлежать некоторой оценке с точки зрения, скажем, того самого “прометеизма” о котором так пекутся многие” [516].

По свидетельству профессора Ахмета Темира, жившего с 1936 г. в Германии, он впервые увидел Мустафу Чокая в 1941 г. До 1933 г. М.Чокай приезжал в Берлин по делам издательства, но с приходом к власти Гитлера эти поездки прекратились, и потому профессор Темир, как поясняет он в интервью, данном автору настоящей работы, не был знаком с туркестанским политическим деятелем [517].

В чем же причина неустанного, почти векового (с 1917 г.) очернительства и оговора сталинской пропагандой Мустафы Чокая, юридически гражданина Франции, который никогда не имел советского гражданства?

Благодаря регулярному обзору советской периодической печати, донесениям прометеевских связных М. Чокай знал о сталинском терроре, фабриковании ложных обвинений в адрес политических оппонентов режима, действоваших как в СССР, так и за его пределами. Так, в статье “Жауларымыз 6i3 туралы не айтады?” (“Что о нас говорят наши враги?”), опубликованной в № 87 “Яш Туркестана” (1937 г.), Мустафа Чокай комментирует очередной, 300-й, номер “Казахстанской правды” от 30 декабря 1936 г.

Как обычно, газета начинается с материалов, восхваляющих и прославляющих Сталина. Далее она знакомит с достижениями в сферах социальной жизни, информирует о том, что с алашординцами и националавтономистами и контрреволюционерами навсегда покончено и о них никто уже не вспоминает, что туркестанские тюрки купаются в лучах недавно принятого сталинского закона — Конституции СССР. Однако помещенная на следующей странице “Казахстанской правды” статья Илиаса Кабылова под названием “Сосредоточить огонь против казахского национализма!” (“Қазақ үлтшылдығын нысана етейік!”) тут же опровергает утверждение о том, что с национализмом в Туркестане покончено. Напротив, туркестанский коммунист И.Кабылов сообщает, что в ряде предприятий Чимкента и Карсакпая планы не выполняются. Кто же виноват? Виноваты те, кто ведет неустанную пропаганду против сталинского закона, кто настраивает трудящихся против стахановцев. И это — чокаевские фашисты. На страницах “Яш Туркестана” М.Чокай цитирует И. Кабылова дословно:

“Один из матерыхалашординцев, небезызвестный Чокаев, организовавший в 1918 г. контрреволюционную “Кокандскую Автономию”, вывернутый затем из Казахстана и очутившийся в белой эмиграции, протягивает из-за рубежа свои подлые нити к контрреволюционному подполью отрепьев, алашординцев, казахскихнационалистов. Вместе с троцкистами, вкупе и влюбе с национал-уклонистскими отщепенцами он, верный наймит империализма, организует свою чокаевско-фашистскую агентуру шпионов, вредителей, диверсантов. Об этом, в частности, говорят вскрытые вредительские факты в нашей цветной металлургии (Карсакпай, Чимкентский завод и на других участках). Диверсии, шпионаж, вредительство, подготовка подлых нападений на рабочих-колхозников, стахановцев — таково отравленное оружие, к которому вместе с троцкистами прибегают контрреволюционные алашординцы и националисты, чокаевско-фашистсқие агенты. ...Имеются факты явной активизации местных националистов, когда чокаевско-фашистская агентура, сомкнувшись с троцкистскими агентами фашизма, пытается организовать шпионаж, диверсии и т. д.”

По мнению Мустафы Чокая, статья позволяет сделать вывод прежде всего о провалах советской экономики, об усилении борьбы против господства русского империализма, что неизбежно приводит к усилению национализма, о росте влияния туркестанского национального движения и его политического органа — журнала “Яш Туркестан”. [518].

Особенности советской пропаганды, не знавшей меры как в восхвалении успехов социализма, так и в обвинении идеологических противников, были хорошо известны на Западе. Например, западные аналитики усмотрели одно из проявлений уровня культуры советских депутатов в превозношении ими комбайнера Константина Борина: с трибуны съезда в Москве было заявлено, что “стахановец К. Борин во время уборки 1937 г. ежедневно один на комбайне заменял 950 человек, 150 коней, 37 веялок, 20 молотилок”. Эта информация была почерпнута из передовицы газеты "Правда” от 15 января 1938 г. "Если бы мы не знали о перегибах советской пропаганды, то приняли бы г-на Борина за супермена”, — отметили французские журналисты [519].

Поиск внешних врагов для оправдания провалов экономической политики, пропагандистские перегибы, оговоры политических оппонентов без приведения каких-либо доказательств были нормой политической жизни в СССР в годы "великого террора”, наивысшего расцвета тоталитарной системы, а в терминах большевиков — "периода обострения борьбы с контрреволюцией и национализмом”. На деле это было проявлением неспособности либо нежелания большевиков разработать и проводить взвешенную национальную политику.

Поскольку на сегодняшний день архивы ИНО НКВД все еще остаются недоступными, исследователи вынуждены ограничиться лишь гипотезами. Регулярно повторяемая сотрудниками советских спецслужб ложь о том, что Мустафа Чокай был председателем ТНК и умер, по одной версии, весной 1942 г., а по другой — в конце 1942 г., есть, на наш взгляд, маневр, призванный отвлечь внимание центральноазиатской общественности и всего тюркского мира от истинной причины смерти М. Чокая. Ответ на классический вопрос "Кому была выгодна смерть Мустафы Чокая?” позволяет расставить все по своим местам.

В. Былинин, А. Зданович, В. Коротаев указывают, что "пропаганда "Прометея” была направлена на ослабление и изоляцию СССР. Она стремилась всячески дискредитировать советскую власть в глазах западноевропейских народов” [520].

Движение "Прометей” имело антибольшевистский характер, поэтому вполне закономерно, что деятели движения, в их числе Мустафа Чокай, будучи оппозиционно настроенными к большевизму, подвергали жесткой критике внешнюю и внутреннюю политику Советов. Ослабление и изоляция СССР были основной задачей прометеевского движения, закрепленной в его программных документах.

В современных условиях В. Былинин, А. Зданович, В. Коротаев и Л. Соцков имеют возможность подвергнуть всестороннему беспристрастному анализу прометеевские публикации, в их числе труды М. Чокая, и убедиться, что сталинский тоталитаризм не был вымыслом "контрреволюционной эмиграции”, желавшей дискредитировать существовавший в СССР политический строй. Содержание самых последних статей в журнале "La Revue de Promethee” вовсе не свидетельствует о том, что "с приближением войны разложение в "прометейских” организациях стало уже вполне заметным, а наиболее активные деятели (в их числе назван Мустафа Чокай) открыто признавали себя гитлеровскими агентами”. Как уже указывалось, большевизм и нацизм были приравнены прометеевцами к чуме и холере. Что же касается утверждений о якобы шпионской деятельности М. Чокая и его коллаборационизме с нацистской Германией, то, как показало проведенное исследование, его политические оппоненты не располагают ни доказательствами, ни убедительными доводами, ни конкретными фактами, в чем они сами и признаются.

Политическое поведение юриста, журналиста, политика Мустафы Чокая в условиях военно-политического противостояния двух тоталитарных государств было продиктовано следующими обстоятельствами:

— бесчеловечным отношением Сталина к своим солдатам, попавшим в руки врага, и циничным отношением к ним руководства вермахта;

— политической обстановкой в Туркестане, ставшей причиной моральнопсихологической депрессии у населения Туркестана, лишившегося своих политических лидеров за годы “борьбы с буржуазным национализмом и национал-фашизмом”.

Условия, выдвинутые М. Чокаем немецкому руководству, преследовали единственную цель — спасение своих соотечественников, оказавшихся заложниками тоталитарных режимов. Однако советские спецслужбы, искавшие по указанию вождя любые мнимые причины для морального и физического уничтожения политических оппонентов, выстраивают легенду, согласно которой Мустафа Чокай якобы пошел на сотрудничество с руководством Третьего рейха, приняв предложение возглавить ТНК и в дальнейшем — государство Gross Turkestan. По этой же легенде М. Чокай, который скончался 27 декабря 1941 г., якобы пребывал на посту главы ТНК до конца 1942 г. и одновременно формировал Туркестанский легион из числа военнопленных. Исследование вопроса с опорой на архивные документы, включая последние записи Мустафы Чокая, показывают голословность утверждений сталинских пропагандистов.