Страница - 9

2. ПОЛИТИЧЕСКОЕ УЧАСТИЕ МУСТАФЫ ЧОКАЯ В ДВИЖЕНИИ "ПРОМЕТЕЙ”

2.1. ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ ИСТОКИ ПРОМЕТЕЕВСКОГО ДВИЖЕНИЯ

По мнению российских авторов, прометеизм как внешнеполитический курс зародился в Польше до рождения движения “Прометей”, а именно — с приходом к власти Юзефа Пилсудского [127].

Они утверждают также, что прометеизм составил основу деятельности польских спецслужб, использовавших националистическую эмиграцию для реализации задачи “свержения советской власти, а в перспективе — расчленения России” [128]. В рамках этой программы польские службы якобы делали ставку на искусственное раздувание национализма среди нерусских народов СССР [129].

Оба утверждения — искусственное раздувание национализма и свержение советской власти — представляются необоснованными по следующим причинам.

В предыдущем разделе были приведены архивные документы, свидетельствующие о том, что национализм нерусских народов раздувался искусственно (начиная с 1918 г.) самими большевиками для того, чтобы поднять против капиталистического Запада угнетенные народы Востока и тем самым разжечь пожар мировой революции. Плацдармом для этой пропаганды, как указывалось, был избран Туркестан. Все это было также доказательно изложено в двух вышеприведенных выступлениях Мустафы Чокая, посвященных целям и задачам туркестанского национального движения.

Что касается намерения прометеевских деятелей якобы свергнуть советскую власть, то и это утверждение не имеет смысла в свете задач национальных движений: как отмечалось, сторонники этих движений в России добивались признания права наций на самоопределение и вовсе не свержения центральной власти в Москве.

Российские авторы считают также, что внешняя политика Польши “изначально строилась на идее коллаборационизма с врагами России, а в 1933 г. Польша стала первым государством (после Ватикана), которое официально признало нацистский рейх, обеспечив ему таким образом поддержку на мировом уровне” [130].

Говоря о врагах России, авторы называют нацистскую Германию. Отметим, что в тридцатые годы гораздо более тесные отношения (по сравнению с Польшей) с нацистской Германией поддерживал СССР, который наладил с рейхом интенсивное сотрудничество. Частые поездки в Германию советских военачальников, включая маршала Тухачевского, были привычным явлением. Сотрудничество велось в различных направлениях: экономическом, военном, техническом, а также по линии спецслужб. Показательной в этом плане стала историческая роль белого генерала Скоблина, работавшего на советскую и немецкую разведки: в “деле Тухачевского” по указанию Сталина и с согласия руководства Третьего рейха “улики” против маршала были сфабрикованы совместными усилиями обеих сторон [131]. Другое свидетельство тесных контактов вождей запечатлено в передовице газеты “Правда” от 25 декабря 1939 г.: в ней цитируются слова Сталина, сказанные им в ответ на поздравление Гитлера по случаю шестидесятилетия “отца всех народов”, о прочности “дружбы немецкого и советского народов, которая скреплена кровью” [132].

Итак, двусторонние советско-германские регулярные обмены были привычным делом. Когда же дружбе Сталина и Гитлера пришел конец, то даже прошлые связи с Германией стали рассматриваться “отцом народов” как повод для преследования неугодных.

Таким образом, согласно утверждениям нынешних российских авторов, мишенью прометеизма был Советский Союз, целью — свержение советской власти, а инициатором, по их выражению, — “последовательный шовинист маршал Пилсудский”.

Не подлежит сомнению, что прометеизм был идеологией и политикой. Однако относительно целей и задач прометеизма трудно и даже невозможно согласиться с мнением вышеуказанных российских авторов.

Для аргументации нашей позиции представляется необходимым рассмотреть, как складывались отношения между Россией и Польшей до октября 1917 г., так как речь идет о двух государствах, одно из которых долгое время было подвластно другому. Польша в период с 1773 до 1919 г. трижды была объектом дележа лимитрофных государств, и во всех трех случаях участницей дележа была Россия. “В царстве Польском господствовала суровая и неумолимая национальная репрессия”, — пишет о жизни поляков в составе Российской империи в годы николаевского режима (1831—1855) Эразм Пильц [133].

Наибольшую угрозу существованию польской нации представляли так называемые “обрусительные эксперименты”, к которым Россия приступила в 1867 г. Автор очерка описывает их так: “Началось проведение в жизнь во всей ужасающей полноте системы беспощадного гнета в областях национальной, политической, общественной, экономической. Решено было обращаться с поляками как с врагами, не заслуживающими ни малейшего снисхождения, а культуру польскую, польское просвещение сровнять с землей, чтобы не осталось и следа” [134].

После окончания Первой мировой войны возрождение независимой Польши состоялось благодаря усилиям Польского национального комитета, базировавшегося в Париже, и известной Декларации президента США Томаса Вудро Вильсона, поддержанного премьер-министрами Франции, Великобритании и Италии [135] .

Российские авторы В. Былинин, А. Зданович, В. Коротаев приводят в примечаниях к своей статье краткое содержание правовых актов, предшествовавших восстановлению государственности Польши. Они позволяют проследить логическую последовательность действий сторон:

— 16 марта 1917 г. Временное правительство опубликовало воззвание к польскому народу, в котором впервые был поставлен вопрос о независимом польском государстве, но при условии его вхождения в военный союз с Россией;

— “7 февраля 1918 г. на мирных переговорах в Брест-Литовске советское правительство отказалось от суверенитета над Королевством Польским (по всей вероятности, слово суверенитет употреблено в предложении ошибочно — Б.С.);

— 29 августа 1918 г. вышел декрет СНК РСФСР об аннулировании в одностроннем порядке всех трактатов о разделе Польши;

— 28 июня 1919 г. подписан Версальский мирный договор (статьи 87— 93), по которому Германия признавала независимость Польши, отказывалась в ее пользу от части Верхней Силезии, а г. Данциг (Гданьск) с округом объявлялся вольной территорией под эгидой Лиги Наций” В результате принятия этих документов в ночь с 6 на 7 ноября 1918 г. было образовано Временное правительство Польской Республики [136].

Обретение Польшей независимости нанесло России ощутимый урон: потерю территории и вместе с ней железнодорожных путей на Западе, утрату некоторых промышленных предприятий и вместе с этим развал налаженного производства промышленных товаров, а также пограничный заслон в западной части страны.

Заключение Версальского договора нанесло ущерб и Германии [137].

Зарождению прометеизма как идеологии и политики предшествовал, таким образом, ряд судьбоносных исторических событий, среди которых, наряду с восстановлением государственности Польши в 1919 г., нельзя не назвать Октябрьский переворот 1917 г. в России. С первых же дней своей независимости Польша сочла жизненно важным после полуторавекового периода раздробленности определить свою восточную границу, дабы обезопасить себя от возможного очередного дележа. Проблема государственной безопасности была тем более остра для страны, если учесть неудержимое стремление большевистских вождей приблизить вожделенную цель — мировую революцию. К тому же военное сотрудничество СССР и Германии, двух непосредственных соседей Польши, вселяло тревогу в сердца поляков, а последующий ход событий показал обоснованность этих опасений: в сентябре 1939 г. Польша была подвергнута дележу в четвертый раз, вновь став жертвой Германии и России.

Проблема прометеизма, рассмотренная с учетом историко-политических факторов, определивших польско-российские отношения, обретает иной смысл, чем тот, что придают ей российские авторы. Прометеизм представляет несомненный научный интерес для исследователей, но при этом объективность выводов, как при любом научном подходе, достигается только при учете всего историко-политического контекста и всех факторов, имеющих непосредственное отношение к предмету анализа.

Угроза большевизма и нацизма для всего европейского континента, в первую очередь для Польши, которая притягивала взоры диктаторов с геополитической точки зрения, требовала разработки такой политики, которая могла бы обеспечить заслон от большевизма. Поэтому изначально прометеизм как внешнеполитический курс был отнесен к компетенции органов государственной безопасности Польши.

Антибольшевистская позиция Польши совпала с интересами лидеров национальных автономий, эмигрировавших в Европу.

О том, как появилась идея объединения лидеров национальных движений, изложено в статье Мустафы Чокая “Souvenirs ...incitant a Faction” (“Воспоминания..., побуждающие к действию”): в мае 1919 г., прибыв в Тифлис, он нанес свой первый визит главе украинской миссии, в результате чего была разработана совместная с украинцами программа действий [138].

До этого в феврале 1919 г., при посредничестве представителей держав, находившихся в Баку, было направлено первое обращение к Версальскому Конгрессу [139]. М. Чокай поясняет: “Программа основывалась на утверждении демократических принципов, чтобы тем самым вызвать чувства симпатии со стороны западных демократических сил, стремление с их стороны содействовать нашим усилиям по достижению свободы. Решено было наладить выход периодического издания, чьей задачей стала бы “защита, теоретически и практически, права народов самим распоряжаться своей судьбой и строить собственные суверенные государства”. Предполагалось также, издавая его на русском и французском языках, информировать как можно шире общественное мнение о событиях, происходящих в национальных республиках, о формах и методах борьбы за создание национальных государств народов, проживающих в границах бывшей Российской империи” [140] .

Журнал “На рубеже”, издание которого было налажено при поддержке тогдашнего грузинского правительства, а финансирование осуществлялось Туркестанским национальным центром и Украинской дипломатической миссией, стал, по утверждению французского автора Этьенна Копо, прообразом журнала “Promethee”. Как отмечает французский исследователь, предысторию движения составляют съезды российских мусульман, которые прошли начиная с 1905 — 1906 гг. в Нижнем Новгороде, Москве, Санкт-Петербурге, Баку, Ташкенте и других городах. На съездах поднимались и обсуждались крупные проблемы джадидизма, проблемы автономий мусульманских народов, возможность объединения мусульман в рамках федерации и др. Национальные лидеры, проанализировав решения съездов, признали фундаментальные просчеты, допущенные ими. Они касались недооценки силы большевиков, отсутствия единства между мусульманами и немусульманами. В то время, когда одна из автономий испытывала на себе натиск Красной армии и белогвардейцев, другие оставались безучастными. Падение Кокандской Автономии, автономий, провозглашенных в Закавказье, Поволжье и Украине, произошло в разные периоды, но ни одна из них не пыталась защитить другую. Поэтому национальные лидеры пришли к единодушному решению взять за основу своей совместной деятельности “идею солидарности всех национальных составляющих, солидарности, направленной против русского врага, каким бы он ни был, красным или белым” [141].

В дальнейшем, когда лидеры национальных движений встретятся в Европе, идея единения найдет свое реальное воплощение в создании в 1926 г. антибольшевистского движения, названного ими “Прометей”. В его ряды вошли видные политические деятели, многие из которых были членами Государственной Думы России и имели большой опыт ведения парламентской борьбы.

В основу идеологии “Прометея” был положен политический опыт маршала Пилсудского, вошедший в историю под названием “Le miracle de la Vistule” (“Легенда над Вислой”) [142]. Национализм маршала Пилсудского дал силы и высокий дух польскому народу. В августе 1920 г., когда части Красной армии под командованием Тухачевского стояли под Варшавой, маршал Пилсудский сумел нанести им сокрушительный удар, повлекший затем победу по всей линии фронта и спасший Польшу и страны Западной Европы от проникновения большевизма.

Решению главы польского государства оказать поддержку идее создания движения способствовало также и то, что в ходе русско-польской войны 1920—1921 гг. на стороне Польши воевали многие мусульмане-добровольцы из России [143].

Деятельность “Прометея” на начальном этапе заключалась в распространении и пропаганде лидерами национальных движений идеи единения в борьбе против большевизма, глашатая мировой революции. Народы, находящиеся под большевистским игом и борющиеся за свою национальную независимость, были названы прометеевскими. Об организационной функции эмиграции в контексте политической борьбы прометеевских народов Мустафа Чокай в письме, адресованном им 16 октября 1931 г. В. Дабровскому [144], писал так: “Само собой разумеется, туркестанский вопрос — это прежде всего вопрос национальный (разрядка М.Ч.), т. е. для его успеха необходимо, чтобы он нашел прочное организационное выражение внутри страны и вне ее в среде туркестанских эмигрантов. Должен ли подчеркивать, что роль эмиграции — лишь подсобная в отношении всего национального вопроса в целом. Но эмиграция [туркестанская] может и могла бы сыграть весьма важную роль в постановке вопроса, если бы состав ее был более полновесен, если бы она была в обладании материальных сил и сил интеллектуально-технических в масштабе, более значительном, чем теперь. При нынешних условиях роль эмиграции ограничена пределами пропаганды идеи национальной независимости, агитации за нее, установлении идейной связи и организационного единства в среде, разбросанной по разным, отделенным друг от друга на тысячи километров странам Востока эмигрантской группировки (курсив МЧ.). Само собой разумеется, на обязанности эмиграции лежит, так сказать, проталкивать туркестанский вопрос в интернациональную (лучше бы сказать — международную) среду”[145].

Однако М. Чокай вовсе не считает нужным рассчитывать на заступничество или помощь международной общественности. “Интернационализация вопроса видится ему в другом: Интернациональным туркестанский вопрос может стать не сам по себе, не потому, что мы (подчеркнуто МЧ.) хотим этого, а в результате определенного отношения Европы и всего остального мира — с Америкой в том числе — к общероссийской проблеме. Туркестан — не старая Польша. Он лежит вне Европы. Нам приходится весьма часто испытывать на себе взгляды европейцев, как на народ и на страну, еще нуждающиеся в чьей-то опеке... Европа ведь не отказалась от "колониального взгляда” на восточные страны. В Европе, во Франции в частности, нередко приходится встречаться с мнениями относительно желательности восстановления России, правда без Польши и Финляндии. В общественном мнении Франции этого рода "арьергардный” взгляд еще имеет сторонников. Об Англии говорить не приходится. Там господствует взгляд, я бы сказал, выражающий некоторое опасение, как бы-де национальнонезависимый Туркестан не послужил дурным примером для бунтующей Индии. О Германии тоже говорить не приходится. Она вообще враждебна всякой "опасности” ослабления нынешней России. Есть, конечно, и во Франции, и в Англии симпатизирующие нам круги. Мы их знаем хорошо. Знают о нас также и они...

Европа заключила мир с большевиками. Нынешние социально-экономические условия Европы и всего мира диктуют ей мир и покой. Ломать копья и впутываться за прекрасные глаза туркестанцев ли или кого другого, во имя отвлеченных “прав угнетенных” в войну с большевиками Европа не станет. Изменилось, быть может, отношение Европы к России. Но изменилось ее отношение и к нам. Европа не считает нас способными к самоосвобождению. И мы это показали и доказали. Скрывать это было бы глупо. Ничего стыдного и позорного в этом нет. Против нас стоит почти стомиллионный великорусский народ. Борьбу против его национальной гегемонии мы должны вести только в самом тесном контакте со всеми остальными “окраинами” — Кавказом, Украиной и другими [регионами]. “Интернационализация” вот в этом смысле важна и, безусловно, необходима. Она осуществима и организационно осуществляется нами...” [146].

Эти мысли Мустафы Чокая об "интернационализации туркестанского вопроса” касались не только туркестанской эмиграции; они могли быть применимы ко всем другим заграничным национальным объединениям народов, угнетаемых Россией. Взгляды М. Чокая на роль и место эмиграции в борьбе за национальную независимость так же, как прогрессивные мысли и суждения других прометеевцев, во многом способствовали определению идеологии "Прометея”. Так, содержание отчета политической комиссии "Прометея” за 1932 г. гласит: "Политическая и международная работа наша находится в тесной связи и в прямой зависимости от общего политического положения всего мира и его отношения к России” [147]. И это тесно согласуется с позицией Мустафы Чокая в данном вопросе.

Прометеизм как политика и идеология представлял серьезное препятствие для реализации идеи мировой революции. Вместе с тем большевистские вожди опасалась потери оставшихся имперских завоеваний России, для чего им важно было обезопасить свои границы со всех сторон. В этой связи М.Чокай указывал, что Туркестан был необходим России не только для решения ее внутренних проблем, но и для того, чтобы обезопасить южные границы империи. А истинные причины колонизации Туркестана прикрывались лозунгом об "исторической миссии России нести западную культуру полудиким народам Востока” [148].

Некоторые современные российские авторы даже в настоящее время продолжают усматривать в прометеизме "комплексную долговременную программу подрывной деятельности” и проявление "империалистическо-захватнической позиции правившей в Польше державносанационной клики”[149].

В ноябре 1926 г. появился первый номер журнала "Promethee”, а несколько позже увидели свет издания на национальных языках, в их числе "Йени Туркестан” и "Яш Туркестан” [150].

В СССР деятельности белоэмигрантских движений было посвящено немало работ, как это указывалось во введении к настоящей работе. Их авторы рассматривали вопрос в свете ленинских установок, через призму борьбы с буржуазной идеологией и контрреволюцией, в поисках новых приемов борьбы с эмиграцией. Тема разгрома контрреволюционной эмиграции служила, наряду с этим, пропагандистским средством убеждения масс в том, что советская идеология — единственно верная, так же как верен курс коммунистической партии, ее глашатая и проводника. В этом аспекте деятельность прометеевцев не вписывалась в русло пропагандистских задач. Более того, "Прометей” самим существованием подрывал устои советской пропаганды.

Таким образом, негибкая политика Москвы в отношении подвластных ей нерусских народов способствовала формированию национальных движений за самоопределение и позже привела к их объединению в антибольшевистский блок “Прометей”, который просуществовал почти 15 лет, дольше всех эмигрантских организаций в Европе.