Страница - 18

ИДЕЙНО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПОБУЖДЕНИЯ ЧОКАНА ВАЛИХАНОВА

Интерес к общественным и политическим событиям, стремление к критическому осмыслению их, первое увлечение вопросами идейного движения и заметное сочувствие оппозиционным силам ясно обнару­жились у Чокана Валиханова еще в годы учебы в Омском кадетском корпусе. Это был начальный этап идейно-политического становления, идейного пробуждения Чокана Валиханова, во многом предопреде­ливший его дальнейшую научную деятельность.

В 12 лет Чокана отдали в Омский кадетский корпус, который в то время выгодно отличался от многих подобных ему военных учебных заведений России. Многие ведущие преподаватели слыли вольнодум­цами, большинство кадетов являлись выходцами из казачьей среды, питавшей недовольство к сословной и земельной политике царского правительства. Да и само расположение этого учебного заведения в Западной Сибири, превращаемой правительством в обширный район ссылки и поселения «политических преступников» и всяких других нежелательных в метрополии элементов, должно было иметь опреде­ленное влияние на жизнь в корпусе.

К моменту поступления Чокана Валиханова в корпус здесь проис­ходили значительные перемены. Вносились изменения в постановку учебного и воспитательного процесса, обновлялся преподавательский состав, улучшался быт кадетов. Эти перемены, намного повысившие значение учебного заведения, были связаны, во-первых, с преобразо­ванием в 1846 году «училища сибирского линейного казачьего войска» в кадетский корпус, во-вторых, с приходом к руководству корпусом энергичных и образованных людей, сумевших привлечь к преподава­нию разносторонне подготовленных учителей.

Молодой капитан Ждан-Пушкин, назначенный инспектором ка­детского корпуса, «внес новый дух в заведение». С его прибытием в начале 1847 года «в корпусе заметно усиливается деятельность как по учебной, так и по воспитательной части». Он оказался не только хорошим организатором. Это был высокообразованный человек: знал немецкий, французский и английский языки, любил европейскую литературу, мог читать лекции по истории и вести курс алгебры, гео­метрии, артиллерии не менее интересно, чем преподаватели-специа­листы. По характеру он был сдержан и благороден. Эти его качества имели большое значение в подборе учителей, в перестройке учебных занятий, внутреннего распорядка в корпусе и воспитании кадетов. Своими обширными знаниями и интересами он увлекал и заражал своих воспитанников.

По своим убеждениям Ждан-Пушкин оставался верен престолу. Он проявлял немало рвения, чтобы привить кадетам любовь к отечеству, - эту уставную обязанность как инспектор классов он выполнял при­лежно и даже с особым старанием. Но это, однако, не мешало ему с симпатией относиться ко многим русским революционерам и их судь­бе, постоянно выписывать и читать петербургские передовые журна­лы. Его преданность престолу в какой-то мере ослаблялась влиянием либеральной и радикальной общественной мысли в России. При всей противоречивости своих убеждений Ждан-Пушкин играл большую роль в интеллектуальном воспитании молодых кадетов. Он не стес­нял преподавателей, терпимо относился к некоторым вольностям в их лекциях.

Однажды, в часы самостоятельной подготовки по математике, Ждан-Пушкин заметил, что Ч. Валиханов не работает.

На вопрос: «Почему вы не занимаетесь?» - Чокан смело ответил: «Если я не усвоил этот предмет за год, то что даст мне час подготов­ки». «Идите за мной!» - скомандовал Ждан-Пушкин. «Высекут», - бес­покоились кадеты. Но вместо наказания Ждан-Пушкин сажает его за стол и протягивает «Современник» журнал, который считался в то время самым радикальным: в его издании сотрудничали Белинский, Некрасов, Тургенев, Панаев и др. Сам по себе этот факт поучителен.

Вполне вероятно, что офицер-воспитатель знал об увлечениях Чо­кана подобного рода демократической литературой, иначе он не мог пойти на такой шаг.

Ряд ведущих преподавателей кадетского корпуса живо интересова­лись событиями, происходящими в стране, были увлечены передовы­ми идеями. К их числу в первую очередь можно отнести Костылецкого и Гонсевского.

Николай Федорович Костылецкий (1818 - 1867 гг.), выпускник вос­точного факультета Казанского университета, преподавал в кадетском корпусе русскую словесность, временами и татарский язык. Он хорошо владел рядом восточных языков - арабским, персидским, тюркским, был в курсе русской литературной жизни. А главное - он был «тайным поклонником» Белинского. Сохранившиеся о нем отдельные сведения характеризуют его смелым в высказываниях своих мыслей и весьма остроумным учителем. Как вспоминает один из бывших кадетов, «его ядовитые заметки и вставки, рассыпанные среди учебных занятий, сливались в нашей памяти в непрерывный протест против глупости, пошлости, ложного мишурного блеска, против бездарности, пользу­ющейся незаслуженной почестью, и т. д.». Он «сатанински издевался над омскими генералами и подрывал в нас к ним всякое уважение».

Он был увлечен идеями Белинского настолько, что свои записи по истории русской литературы, о творчестве Гоголя, Пушкина и Лер­монтова, которые раздавал кадетам и по которым последние должны были сдавать годовые экзамены, составлял в основном по критичес­ким статьям Белинского. Это однажды стало известно ревизовавшему корпус генералу, который не замедлил сделать ему упрек.

Очень интересные страницы об убеждениях Костылецкого приве­дены в работе А.Х. Маргулана, впервые использовавшего неопубли­кованные о нем материалы. «Костылецкий оставался до конца жизни стойким борцом против крепостничества, верил, что придет час сво­боды, - пишет А.Х. Маргулан. - Это был человек кристальной чисто­ты, всегда смело стоявший за правду. Он с убийственным сарказмом говорил о крепостнических порядках в России, о несправедливости и косности, с которой надо бороться». «Он не терпел чванства, заносчи­вости ответственных чиновников и старших офицеров, еще более был нетерпим к несправедливости. Притесняемый царскими сатрапами, он подумывал даже о том, чтобы бежать из Омска в Бухару. Впоследс­твии за открытую пропаганду освободительных идей Н.Ф. Костылец­кий был уволен из кадетского корпуса и умер в большой нужде».

Н.Ф. Костылецкий больше других преподавателей был близок к кадетам. Он, как правило, не уходил после лекций из аудитории, ос­тавался побеседовать с учениками, занимал их увлекательными рас­сказами. Н.Ф. Костылецкий внимательно наблюдал за склонностями и ростом своих воспитанников. Чокан Валиханов был в числе учеников, обративших на себя его внимание. Костылецкий видел в этом сухо­щавом, рослом юноше недюжинный талант. Он был одним из тех, кто первым заговорил о большой будущности Чокана Валиханова.

Н. Костылецкий занимал особое место среди преподавателей корпуса. В одной из юбилейных статей, посвященных столетию ос­нования Сибирского кадетского корпуса, признавалось, что он «имел наиболее сильное влияние на своих учеников». Не случайно, что он вошел в официальную историю корпуса как один из выдающихся его педагогов.

К числу способных и влиятельных преподавателей кадетского кор­пуса следует отнести также Гонсевского. Кадеты буквально упивались лекциями молодого и способного учителя, поляка по национальности, в свое время принимавшего участие в студенческих движениях и вы­сланного за это в восточные провинции России. Гилярий Васильевич Гонсевский, бывший студент Виленского университета и с закрытием его перешедший в Казанский, был самым начитанным среди педаго­гов. Он вел историю, хорошо знал ее и блестяще излагал. С особенным подъемом говорил он о великой французской революции, «выставляя ее культурные заслуги для европейского общества».

По программе изучение истории в кадетском корпусе доводи­лось до 1815 года, т. е. до конца Отечественной войны 1812 г. Однако Гонсевский в своих лекциях охватывал и «запретную зону», доводя изложение истории до 1830 года. Это, безусловно, был смелый шаг. Движение декабристов было еще свежо в памяти, многие его видные участники продолжали отбывать наказание в Сибири. О них было за­прещено говорить, тем более в учебных заведениях. Несмотря на это, Гонсевский рассказывал в своих лекциях о «крамольном» периоде в истории России.

Чокан был очень привязан к Гонсевскому, часто бывал у него на квартире. Их близкое знакомство, частые беседы не могли не отразить­ся на умственном развитии Чокана. «Беседы с Гонсевским познакоми­ли его с политическими взглядами уже тогда, - писал Г.Н. Потанин, - когда для его товарищей, и в том числе для меня, это была замкнутая еще книга».

Костылецкий, Гонсевский и некоторые другие преподаватели ка­детского корпуса были проводниками демократических идей Белин­ского, Герцена, Чернышевского и Добролюбова. Эти педагоги оказы­вали положительное влияние на формирование мировоззрения своих воспитанников.

Как признавали современники, Чокан Валиханов больше, чем кто-либо из молодых кадетов, был восприимчив к идеям. Он жадно впитывал все то гуманное и демократическое, что было доступно ему, совсем еще юноше.

Не только передовые взгляды ряда ведущих педагогов, но и внут­ренняя обстановка в Омском кадетском корпусе благоприятно влияли на идейно-политическое развитие учащихся, особенно тех из них, в ком развивалось чувство недовольства настоящим и протест против отдельных пороков действительности.

Воспитанники Сибирского кадетского корпуса делились на две группы - роту и эскадрон. В роту зачислялись дети дворян, чиновни­ков и офицеров регулярных войск, в эскадрон - дети казачьих офице­ров, в основном выслужившихся из солдат, и дети казахских султанов, биев и старшин. Рота считалась подразделением дворян, высшим, а эскадрон - казачьим, низшим. Кадеты роты пользовались значитель­ными привилегиями в корпусе и по его окончании, чего были лишены казачьи дети. Различие между этими двумя группами подчеркивалось во всем - официально и открыто.

Так, рота занимала лучшие казармы и лучше обслуживалась. К ней были определены офицеры, приглашенные из Петербурга и Москвы, а в эскадроне были оставлены старые казачьи офицеры. Все новое в организации учебного процесса и досуга кадетов, в их воспитании вначале вводилось в роте, а уже затем в эскадроне.

Дети дворян и казачьих офицеров, несмотря на то, что они обуча­лись в одном и том же учебном заведении, по одной и той же про­грамме, оказывались по окончании кадетского корпуса в различном положении. Казачий офицер мог служить только в территориальных казачьих частях - на окраинах империи, причем для него был уста­новлен весьма длительный срок несения военной службы - 25 лет, возможность выхода в отставку была почти исключена. Он получал низкое жалованье - 72 рубля в год, ему не полагались квартирные, фу­ражные, отопительные довольствия. Закон о пенсиях после службы на него не распространялся. Совершенно в другом положении находил­ся выпускник роты - пехотный офицер. Он мог служить в линейных частях, расположенных в любом месте страны, пользовался правом выхода в отставку по своему желанию, получал 250 рублей в год жа­лованья и солидную пенсию по окончании службы. Сверх оклада ему полагались квартирные, фуражные и другие виды довольствия.

Такая обстановка открытого разделения кадетов на привилегиро­ванных и непривилегированных породила ненормальные отношения между этими двумя группами. Кадеты из роты, как правило, вели себя заносчиво, считали себя более интеллигентными и родовитыми, чем казачьи дети, смотрели на последних с некоторым пренебрежением, презрительно называли их «плебеями».

Многие молодые кадеты из сибирских казаков, среди которых было более сильно чувство дружбы и товарищества, были недоволь­ны своим положением, чувствовали себя приниженными. Ротные считали «себя солью земли, мы чувствовали, что мы плебеи», - писал один из бывших воспитанников корпуса. Хотя молодые кадеты еще были далеки от серьезного размышления о происходящем и не всегда полностью сознавали значение того, о чем они говорили, тем не менее такая атмосфера не могла не оставить определенного следа в сознании впечатлительных юношей.

Недовольство казачьих детей существующим положением вещей порою принимало серьезные формы, на что не могли не обратить вни­мание некоторые ревностные защитники интересов царского престо­ла.

Так, кадеты эскадрона открыто, с юношеским задором говорили, что казаки в Сибири - те же крепостные в центральной России, а если отличаются от них, то только тем, что они являются «крепостными государства», а не крепостными помещиков. Однажды кадет Бедрин, совершивший какой-то проступок, на угрозы генерала: «Будешь прос­тым казаком, не дам тебе надеть на плечи эполеты», стоя в строю, сме­ло ответил: «Для меня эполеты - кандалы».

В этой шумной и дерзкой среде учился и жил Чокан Валиханов. Он не только не остался в стороне от жизни корпуса, наоборот, освоив­шись с условиями, впоследствии выдвинулся в число вожаков своих сверстников. Г.Н. Потанин, вспоминая эти годы, указывал, что «жизнь в плебейской среде, вероятно, не осталась без влияния на образование демократических мыслей Чокана».

Чокан Валиханов отличался большой любознательностью, много читал. Особенно интересовали его книги по Востоку. Очень скоро на него обратили внимание многие преподаватели, офицеры, он быстро завоевал их симпатии. Логичность суждений, твердость в отстаивании своих убеждений, остроумие выделяли его из среды его товарищей- сверстников. Образованная и увлекающаяся часть молодых учителей, многие чиновники города всерьез заинтересовались Чоканом Валиха­новым. В дни отдыха и каникул они приглашали его к себе домой, на обеды и официальные вечера. Первое время Чокан посещал квар­тиру востоковеда Сотникова, потом офицера Генштаба Померанцева, Г. Гонсевского, а в последние годы учебы - К. Гудковского и Капусти­ных. Эти посещения оставили значительный след в развитии Чокана Валиханова.

Пожалуй, самым значительным по своим последствиям было близ­кое знакомство Чокана с преподавателем Гонсевским. Друзья и сов­ременники Чокана Валиханова в один голос признают благотворное влияние Гонсевского на формирование его научных и политических взглядов. Такое же влияние оказывал на Валиханова Гутковский.

Карл Казимирович Гутковский, поляк по национальности, занимал должность адъютанта генерал-губернатора Западной Сибири, был членом областного правления сибирских казахов, а в последние годы учебы Чокана Валиханова в кадетском корпусе - председателем об­ластного правления сибирских казахов. Гутковский преподавал физи­ку, артиллерию и тактику. Он имел энциклопедическое образование, считался поклонником Кювье, был организатором клуба «Избранной Омской интеллигенции», сочувствовал ссыльным революционерам, заводил связи с некоторыми из них. Чокан Валиханов в семье Гут- ковского быстро завоевал к себе уважение. Со временем он стал здесь своим человеком, и семья Гутковского заботилась о нем, как отмечали современники, как о своем родном сыне.

Гутковский с пониманием относился к положению казачьих офи­церов, особенно тех, которые, получив образование, особо остро ощу­щали свое неравноправное положение. Говорят, он, защищая интересы молодых, способных казачьих офицеров, как-то бросил упрек прави­тельству: «Зачем лицам, лишенным свободы, оно дает просвещение? Это безжалостно». Гутковский был одним из тех, кто желал добра местному населению, сокрушался при виде разительных недостатков в управлении степью. Он, будучи членом Степной комиссии 1865 г., с сожалением говорил: «Я почти тридцать лет указывал властям на безобразные принципы, которыми управляются степи». В Омске он основал приют для девушек-сирот.

Семья Капустиных, где собиралась передовая и образованная мо­лодежь Омска, была вторым родным домом Чокана, после Гутковских. Душой веселых вечеров, организуемых в этой семье, была хозяйка дома Екатерина Ивановна Капустина - женщина передовых убежде­ний, родная сестра знаменитого русского химика Д.И. Менделеева. По отзывам современников, это была необыкновенно приятная, общи­тельная и культурная женщина, искренне сочувствовавшая ссыльным революционерам и принимавшая участие в облегчении их участи в Сибири. Забегая вперед, скажем, что в этой семье впоследствии Чокан познакомился с революционером-петрашевцем Дуровым и другими политическими ссыльными.

Близкое общение с видными деятелями края оказало серьезное влияние на общее развитие молодого Чокана. Разговоры о большой политике, об управлении Сибирью и Казахской степью, о политичес­ких ссыльных, прибывавших в этот период большими группами, и о многом другом, которые велись в семейном кругу и часто в присутс­твии Чокана, оказывали на него свое действие, заставляли о многом задумываться.

Некоторыми впечатлениями, вынесенными из общения с Сотнико­вым, Померанцевым, Гонсевским, Гутковским и Капустиными, и из прочитанных книг Ч. Валиханов делился с близкими своими друзь­ями - кадетами. По выражению современников, он невольно являлся для них «окном в Европу».

Во время летних каникул, особенно когда он обучался в старших классах, Ч. Валиханов ездил к своим родным в степь. С каждым при­ездом все внимательнее присматривался он к людям, к их взаимоот­ношениям. Аулы богатых родственников обслуживались многочис­ленной челядью, работниками. Чокан Валиханов очень сочувственно относился к ним. В казахских аулах он видел богатых и нищих, интри­ганов и честных, оплакивающих прошлое и довольных колониальным режимом.

В это время некоторая часть местной знати за участие в феодаль­но-монархическом движении Кенесары Касымова находилась в опале. Она горько сожалела о былой утраченной свободе «народа», об утра­ченных привилегиях и правах представителей «белой кости». Другая часть знати, всячески проявляя свою верность царизму, стремилась стать его надежной опорой в управлении Казахстаном. Такое расслое­ние было характерно и для семьи Ч. Валиханова.

Чокан Валиханов окончил Сибирский кадетский корпус (1853) с уверенностью и сознанием того, что он посвятит себя исследованию Востока. Он мечтал стать ученым-путешественником. Эта мечта ув­лекала его еще в детстве, до приезда в Омск. К осуществлению ее он сознательно готовился в годы учебы в кадетском корпусе. Эта мысль находила полную поддержку у многих учителей, тех, к которым он относился с большим доверием, и это еще больше воодушевляло его в своем выборе.

Когда Чокану Валиханову было всего 14-15 лет, т. е. уже на тре­тьем году обучения в корпусе, «кадетское начальство начало на него смотреть как на будущего исследователя и, может быть, ученого. Сам Чокан мечтал о путешествии по Средней Азии», - писал Г. Потанин.Эта мечта с каждым днем становилась реальнее. «К концу пребывания в корпусе Чокан начал серьезно готовиться к миссии, на которую ему указывали его покровители, читал путешествия по киргизской степи и Туркестану, изучал историю Востока...», - читаем мы в другой ста­тье того же автора.

Более сложным и в то же время весьма важным является уяснение того, с какими политическими взглядами окончил Чокан Валиханов кадетский корпус. Известно, что он живо интересовался литературным движением и развитием общественно-политической мысли в России. Ему были знакомы в некоторой степени и события, происходившие в Европе. Он сам был свидетелем политики царского правительства в Сибири и Казахской степи. Немало наслышался он различных мнений и толкований о злободневных вопросах современности в кругу каде­тов, в их семьях, на вечерах у преподавателей. Все это капля за каплей формировало убеждения Чокана Валиханова.

Для определения характера и степени идейной зрелости Чокана Валиханова большую ценность имеют работы Г. Потанина, опублико­ванные им в разное время. Это описание встречи с Дуровым (1900 г.), биографический очерк о Чокане Валиханове (1904 г.) и воспоминания (1913 г.). Г. Н. Потанин, как никто другой, близко знал Чокана Валиха­нова, его настроение, мечты. Он писал о нем: «Чокан много читал в то время. Чтение развило в нем критические способности, приложением которых он удивлял нас».

«...Мы вышли из корпуса с большим интересом к общественным делам. Еще на школьной скамье мы задумывались, как мы будем служить прогрессу. Любовь к прогрессу у нас включалась в любовь к родине... О прогрессе вообще мы могли думать не иначе, как только так, что мы будем толкать Россию по пути прогресса».

«Мы смотрели на себя как на будущих борцов, и реформы могли быть встречены нами только рукоплесканиями. Мы даже сочувство­вали революциям там, где общество не могло мирными средствами проложить путь к прогрессивным учреждениям...».

«Склад политических воззрений, с которыми я и мои сверстники вышли тогда из корпуса, можно бы назвать политическим двоеверием или политическим двоемыслием».

Во время учебы в кадетском корпусе «...наши мнения были одина­ковы», - указывал Г. Потанин, имея в виду Чокана Валиханова.

Как Г. Потанин, так и Ч. Валиханов вышли из кадетского корпуса с явно наметившимся внутренним убеждением служить прогрессу и народу. Их захватила страсть к демократическим преобразованиям. Но они еще были молоды и незрелы, не имели опыта и не представляли себе конкретных путей действия в этом направлении. В то же время они находились под влиянием господствующей идеологии, сознатель­но или бессознательно почитавшей особу государя. Действительно, они были двоеверцами.

Г. Потанин, как нам кажется, очень правдоподобно обрисовал внут­реннее содержание этого политического двоеверия. «Да, мы были политические двоеверы..., - писал он в 1900 году, - вроде тех иркутян прошлого века, которые два раза, недовольные царскими воеводами, поднимали против них бунт, заковывали их в кандалы, садили в ост­рог. На воеводский стул садили сыновей этих воевод, грудных ребят, вводили казачий круг, т. е. казачью республику, учреждали народное правительство, а в Москву отписывали, что они выправили царскую службу и сокрушили крамолу против царя».

Чокан Валиханов и Григорий Потанин как представители наиболее передовой части кадетов покинули стены корпуса, можно сказать, со сложным чувством в своих сердцах. Они готовы были служить че­ловечеству, прогрессу, своему народу. По свидетельству Г. Потанина, Чокан, будучи кадетом, «мечтал о своем служении казахскому наро­ду». Однако они серьезно еще не задумывались над вопросом: как осуществлять свои идеалы. Они рассматривали отдельные пороки общества как недостаток местного управления. Они еще верили в воз­можность устранения недостатков и несправедливости в обществе с помощью царя и царской власти. Они не знали и не мыслили о другом устройстве.

Академик В.А. Обручев, близко и хорошо знавший Западную Сибирь, в своей монографии, посвященной жизни и деятельности Григория Николаевича Потанина, дал следующую характеристику обстановке в кадетском корпусе, сложившейся в конце 40-х - начале 50-х годов: «Хотя корпус был закрытым учебным заведением, - писал он, - но ...сношения с внешним миром у кадет были. Поэтому на них все же сказалось влияние передовой части русской интеллигенции. А к тому же до них докатились отголоски революционных событий 1848 г. Постепенно у некоторых кадетов стал оформляться горячий протест против вопиющего факта пребывания в крепостной кабале русского крестьянства и против колониальной политики русского царизма в Сибири, обрекавшей на вымирание местные национальности, имено­вавшиеся «инородцами».

Итак, Чокан Валиханов и Григорий Потанин окончили Сибирский кадетский корпус «политическими двоеверцами», т. е., с одной сторо­ны, они по привычке, по традиции и предписаниям канонов веровали в самодержца, с другой, во что-то противоположное, отрицающее его.

Из изложенного видно, что пребывание в Сибирском кадетском корпусе дало Ч. Валиханову очень много. Кроме фактических знаний, он получил некоторый опыт общения с общественными деятелями, сблизился с ними. Ч. Валиханов в эти годы жадно впитывал идеи, ко­торым суждено было развиться в более или менее стройную систему в последующие годы его жизни. Он втягивался в прогрессивное обще­ственное движение и в политику.