Страница - 14

СОЛДАТСКИМИ ДОРОГАМИ

ДВОЕ

Сержант очнулся первым. Метрах в пяти от него теплилась свежая воронка. Сизый дым полз по земле, обволакивая прошлогоднюю траву, комья глины, вывороченные взрывом, сухую сосновую ветку. Щипало глаза. Жарков тряхнул головой. Где-то рядом, в зарослях, робко пискнула птица. Помолчала, словно испугавшись собственного голоса, и вдруг залилась бойкой трелью.

«Кажется, жив,— решил про себя сержант и встрепенулся:— А где же Мажит?»

Рядовой Омаров лежал ближе к кювету, разметав в стороны большие узловатые руки. Он не двигался.

«Неужели убит?» мелькнула мысль.

Сержант рванулся к товарищу и тотчас почувствовал острую боль в ноге.

— А, черт!

И все же дополз до солдата. Припал ухом к груди, затаив дыхание. Тук... тук...— билось сердце.

— Мажит, очнись!

Омаров молчал. Сержант нащупал у пояса флягу. Светлая струйка полилась на небритые щеки товарища, тоненький ручеек пополз за ворот гимнастерки. Солдат приоткрыл глаза.

— Семен? Никак, на мину напоролись.

— Молчи, Мажит!—прервал его Жарков.— Сейчас перевяжу.

«И впрямь, мина»,— решил сержант, разрезая финским ножом маскхалат, ватник, гимнастерку и нательную рубашку, пропитанные кровью.

Мажита ранило в плечо и в голову. Жарков, как мог, перевязал солдата. От потери крови Омаров впал в забытье. И только тогда сержант вспомнил о своей ноге. Осколок, пробив голенище, застрял где-то в мякоти. Он попробовал выковырнуть его финкой, но чуть не взвыл от боли. Оставалось одно— перевязать кровоточащую ногу.

Затянув последний бинт, Жарков устало откинулся на снег. Его лицо, иссеченное ветрами, отливало бронзовым загаром. Небритые щеки ввалились. А в голове назойливо стучала мысль: «Успеем ли доставить к сроку планшет с документами?».

Планшет! О его существовании разведчики узнали от пленного фельдфебеля, которого удалось захватить ночью на «ничейной земле». Он рассказал, что на их участок обороны, ощетинившийся кольями с колючей проволокой, противотанковыми надолбами, железобетонными дотами, прибыл подполковник инженерных войск. У него, по словам пленного, хранились схемы укреплений, минных полей, дорог, по которым к линий фронта подтягивались живая сила и техника.

Через день в штаб дивизии привели еще одного «языка». Он добавил, что подполковник днюет и ночюет в бронетранспортере под охраной автоматчиков. По его указанию на второй линии обороны создаются дополнительные укрепления.

Выслушав показания пленных, тщательно изучив разведданные, командир дивизии принял решение: во что бы то ни стало достать схему обороны противника.

Для выполнения столь трудной задачи была выделена специальная разведгруппа. В нее вошли коммунист лейтенант Таран, комсомольцы сержант Семен Жарков, рядовые Мажит Омаров, Ивась Нечипоренко и Костя Чернушкин. Под покровом ночи всем удалось благополучно перейти линию фронта, затеряться в лесу.

Напав на след гитлеровского инженера, разведчики пустились в погоню. Мокли в полыньях, продирались сквозь лесную чащу. Бронетранспортер, который следовало захватить, то появлялся в поле зрения, то уносился бог весть куда. Он словно дразнил гвардейцев, испытывал их упорство и волю.

На одном из коротких привалов Семен Жарков, сворачивая из пожухлого листа березы и сосновой шелухи «цыгарку», заметил:

—Однажды с отцом вот так же за волчьей стаей по тайге гнались. Троих свалили. Матерых! То-то рады были колхозники,— и помолчав, упрямо добавил — Догоним и его проклятого.

...Лес, болота... Кончились продукты. Разведчики подбирали меж кочек прошлогоднюю клюкву, жевали березовую кору. Изодранное в клочья обмундирование штопали способом — «завяжи узелок». Когда же у Кости Чернушкина на одном из сапог отвалилась подметка, в ход был пущен ивовый прут. Не дратва, а стянуть сапог можно!

Тяжело разведчикам. Ох, как тяжело! Порой казалось, что не хватит сил и выдержки, чтобы довести начатое дело до конца. Но никто не жаловался на трудности. С молчаливым остервенением делали бойцы свое дело. И когда тот же Костя Чернушкин то ли в шутку, то ли всерьез бросил как бы вскользь: «А не повернуть ли нам назад?»— Ивась Нечипоренко и Семен Жарков (не сговариваясь, подступили к нему с двух сторон.

— Не хнычь)

— Я то?—смутился Чернушкин и тотчас поправился— После того, как выполним задачу. Вот я о чем. Соображать надо)

Солдат улыбнулся. Нечипоренко сказал:

— То-то, брат!

...Бронетранспортер все же выследили и подорвали глубоко в тылу, у врага. Подполковник с двумя автоматчиками оставшимися в живых после взрыва, долго отстреливался. Но был убит. Захватив планшет с картами, схемами и другими документами, разведчики повернули к линии фронта. Но не успели пройти и двух километров, как обнаружили преследование. Лейтенант Таран подозвал сержанта Жаркова.

— Возьмешь рядового Омарова. Вот планшет. Доставь генералу. Мы прикроем отход...

Когда они уходили, оставшиеся основательно готовились к бою. И потом долго еще слышались автоматные очереди, взрывы гранат. Затем все стихло. Мажит рванулся было назад. Но сержант остановил его.

— Они уже не нуждаются в нашей помощи, Мажит.

Помолчал малость, добавил:

— Мы должны выполнить приказ лейтенанта. Идем!

Пробирались тайком, сторонясь дорог и лесных полян.

Ели, как и раньше, березовую кору. Омаров ослаб. Он с трудом переставлял отяжелевшие ноги. Сержант решил повернуть к проселку. Может, удастся проскочить незамеченными?

И проскочили бы. Но подвела проклятая мина.

* * *

...Лежат два советских разведчика у дороги. Раненые, голодные, с красными от бессонницы глазами. Надо спешить,— думает Семен Жарков.— В штабе, поди, ждут не дождутся».

Об этом думает и Мажит. Вот он повернулся на бок, глухо сказал:

— Пойдем, сержант. Не до курорта...

Едва поползли, как до слуха долетел далекий, нарастающий рокот моторов. Сержант подхватил солдата подмышки и поволок... Опять кольнуло в ногу. Да так, что зарябило в глазах. Не помнил, как очутился в воронке от снаряда. По дороге, что вела к далеким артиллерийским ракетам, громыхали немецкие танки. Один..., восемь..., двенадцать... За ними, взметая снежную пыль, неслись грузовики с пехотой.

— Спешат, гады,— ругнулся Жарков.— Не иначе, как готовят прорыв. А мы вот, застряли.

Сержант вновь подхватил Мажита, поволок из воронки. Омаров застонал.

— Брось Семен,— сквозь зубы выдавил солдат,— Мне все равно конец. Иди один.

— Не болтай глупости.

...Шумит лес. Пахнет хвоей. У одной из кочек, с которой сполз снег, алеет ягода-брусника. Жарков потянулся, сжал пальцами тощую гроздь. Осмотрел ее со всех сторон, сглотнул слюну.

— Мажит, возьми.

И, не дождавшись ответа, пополз к разлапистой еловой ветке, на которой лежал Омаров.

* * *

Вот уже второй день он, Жарков, тянет к линии фронта солдата. Раненая нога вздулась, посинела. На ладонях рук пузырятся мозоли: натер поясным ремнем, который служит вместо лямки.

Второй день! А сколько их впереди? Пять, десять, целая вечность?

Ночью Омаров впал в забытье. На рассвете метался в. бреду. Вспоминал какую-то Сауле, понукал лошадей. В полдень очнулся. Долго смотрел на клочок ясного неба, что плыл, покачиваясь, между верхушками деревьев. Затем попросил воды. Жарков остановился у ручья, звякнул флягой.

— Табачку бы сейчас. Хоть на одну закрутку,— прошептал Мажит.

Но «махры» не было. Омаров сунул в рот щепоть хвои, пожевал, сплюнул.

— А ты жуй, джигит. От цынги, говорят, помогает,— подсказал сержант.

И чтобы подкрепить делом сказанное, бросил на язык промерзлые иголки, вадвигал скулами.

«Удивительный человек сержант. За двое суток глаз не сомкнул, ногу волочит, а бодрится. И откуда у него силы берутся? Чисто сибирский медведь».

Так думал Омаров. Попутно вспомнилось как однажды на одном из коротких привалов он спросил:

— Тебе, сержант, не надоело быть разведчиком?

Жарков сверкнул глазами. Но промолчал. и только

позднее, как бы про себя, заметил:

— В сибирском селе, где я родился, все разведчики, следопыты. В тайге живем. Без зоркого глаза и смекалки не обойтись. Так-то...

...Заночевали под корнем вывороченной ели. Сержант спал, как убитый. И все же уловил легкий толчок в бок. Невольно потянулся к кобуре. Но пальцы не нашли пистолета. Семен поднял голову. А в следующий миг его упругое тело метнулось в сторону. Ударом кулака Жарков отбил от виска вороненую сталь, навалился грудью на солдата.

— Ты что, сдурел?

Омаров обхватив голову руками, как-то неестественно

всхлипнул.

— Убей меня, сержант. Не дотянешь. Иди один...

— И-эх!—выдохнул Жарков, засовывая пистолет под гимнастерку.

— Дурья твоя голова. «Иди один». Тьфу! Сауле ведь ждет. Доползем!

* * *

...Потрескивают под ногами сухие ветки. Еловая лапа, на которой лежит Омаров, подминает хрустящий снег, шуршит по прошлогодним сосновым шишкам. Жарков считает шаги: один, два..., восемь... Изредка он останавливается, чтобы поправить на плече лямку, составленную из двух солдатских ремней, перевести дух. Тупая, ноющая боль в ноге то утихает, то пронизывает, все тело иголками. Кажется, началась гангрена. Орудийные раскаты, чуть слышные раньше, приблизились. «Скоро дойдем»,— думает Семен. И снова считает шаги: тридцать девять, сорок... А когда сбился со счета, спросил:

— Ты, Мажит, после войны к себе в Казахстан махнешь?

— Конечно.

— А я в Сибирь.

Помолчали. Омаров предложил:

— И ты со мной, в Казахстан. Родным братом будешь. Хорошо?

— В Сибири, брат, делов непочатый край,— возразил сержант.-—У вас степи. А я лес люблю.

— Вот чудак,— обиделся Мажит.— Посади в степи дерево, радуйся!

Подумал немного, сказал:

— Я, Семен, инженером мечтал стать. На Иртыш поеду. Есть такая река в Казахстане. Шайтан река. То разольется по весне, то вдруг обмелеет. А вот если перекрыть ее плотиной, тогда другое дело.

— Трудно будет с рекой управиться,—заметил Жарков.

— Так ведь не один же! Вот разобьем фашистов и всем разведвзводом на Иртыш, или же в степь. Новый город будем строить.

Сержант улыбнулся.

— Видишь, сколько дел впереди. А ты хотел...

Мажит виновато моргнул глазами.

— Прости, сержант. Шайтан попутал. Но ведь без меня ты давно бы пришел в штаб, к генералу.

Жарков поправил на плече лямку, сухо сказал:

— Хватит об этом. Поехали!

* * *

...Боевое охранение. Обычно оно находится на «ничейной» земле. Сюда под покровом ночи выдвигаются автоматчики, пулеметный расчет. Бойцы выслушивают ночь, как врач больного: нет ли где подозрительных шорохов?

Шорохов не было. Ефрейтор Кропачев еще раз проверил готовность своего пулемета и, не обнаружив задержек, поднял воротник шинели. От реки, за которой укрывался враг, повеяло ветерком. Через час ефрейтор снова проверил свой пулемет и хотел было уже перейти к стрелку Ниязову, что сидел рядом, в окопе, как услышал слабый стон. С той стороны тотчас ударил пулемет. Потарахтел немного, успокоился. И опять кто-то застонал на «ничейной» полоске земли, что тянулась вдоль берега.

«Уж не наши ли это разведчики возвращаются?»— решил ефрейтор и пополз вперед. У песчаной косы стоял подбитый танк. От него, к окопам боевого охранения, двигались двое. Рядовой Мажит Омаров тащил на себе сержанта Жаркова. Последний сжимал в руках мокрый планшет.

Через полчаса командир бригады, офицеры штаба изучали секретные документы.

— А где же наши герои?— спросил генерал.

Ему доложили, что сержант Жарков и рядовой Омаров находятся в расположении первого батальона. Передав планшет своим, они тотчас уснули.

— Пусть отдыхают,— распорядился командир, но тут же добавил.

— Впрочем, нет. Сейчас же отправить в госпиталь. Немедленно!

— И, отыскав глазами начальника штаба, приказал:— Обеих представить к награде. К ордену Славы.

* * *

Секретные документы, доставленные сибиряком Жарковым и воином из Казахстана Омаровым, помогли взломать оборону гитлеровцев. Гвардейцы после артиллерийской подготовки пошли в наступление, продвинулись далеко вперед. Генерал долго стоял у небольшого холмика, на котором бойцы успели поставить досчатый обелиск с надписью: «Здесь похоронены лейтенант Таран, рядовые Чернушкин, Нечипоренко. Вечная слава героям!». Седые волосы генерала трепал свежий ветер, с губ слетали слова; «Вы до последнего дыхания были верны присяге, народу, Родине. Спасибо за безупречную службу, сынки мои...».

А мимо в колоннах шли гвардейцы, такие же храбрые и бесстрашные. Шли на запад, к победе.

Рядовой Мажит Омаров после госпиталя снова попал на фронт. Воевал под Балатоном, штурмовал Вену. Войну закончил под Прагой. Потом демобилизовался и вернулся к себе на Иртыш в Усть-Каменогорск.

Выздоровел и Семен Жарков. Перед отправкой в тыл зашел к начальнику госпиталя. Спросил:

— На фронт, значит, нельзя?

Подполковник — медик удивленно вскинул брови.

— Какой фронт? Вы что, все с ума сошли! Вчера из седьмой палаты танкист ворвался... без руки. Ты вот опять...

Жарков шевельнул культей, криво усмехнулся. Проклятая гангрена! Почти всю ногу съела.

...Недавно совершенно случайно от фронтового товарища по бригаде я узнал, что работает он сейчас прорабом на одной из сибирских строек, часто вспоминает суровые годы войны, глубокий рейд по тылам врага, солдата из Казахстана, с которым пришлось делить радости и невзгоды армейской службы.