Страница - 10

В связи с пересмотром, изменением планов к практическому осуществлению подготовительных мероприятий по оседанию приступили только в июне. Это не могло не отразиться на темпах работ. Учитывая все эти обстоятельства, ЦК партии и правительство ориентировали местные партийные и советские органы основное внимание сосредоточить в 1932 году на проведении землеустройства, завершении всех начатых работ в предыдущие годы. Одновременно было рекомендовано, в меру сил и возможностей, провести подготовительные мероприятия, обеспечивающие оседание в следующем году.

В районах оседания продолжались мелиоративные, ирригационные, строительные работы, а также землеустройство. Наряду с этим была обследована площадь в 28 254 757 гектаров, определено 1 352 точки оседания. Большинство из оседающего населения приступило к хозяйственному освоению мест оседания.

Работа в таких масштабах и на сей раз не обошлась без ошибок и извращений. Прежде всего, площадь намеченных пунктов оседания не отвечала условиям казахского аула. Вместо того, чтобы для оседания использовать обжитые места, отводились новые, совершенно неизведанные ранее участки, причем площадь их была очень велика. Например, больше половины отведенных участков оказались такого большого размера, что на них планировалось разместить от 100 до 300 хозяйств. Это несомненно повело бы к массовому переселению людей из обжитых мест в новые точки оседания, что противоречило интересам трудящихся масс. Нужно было разукрупнить намеченные точки, под поселки для оседающих хозяйств использовать обжитые места.

Дополнительные меры потребовали и дополнительных средств, времени, отодвинули на второй план мелиоративные и ирригационные работы. Было построено всего лишь 406 колодцев вместо 2 100 по плану, тормозилось строительство других хозяйственно-бытовых объектов. Основной причиной невыполнения плана являлось то, что не полностью и не своевременно отпускались средства, так как шли они, прежде всего, на землеустроительные работы.

Строительство в районах оседания сдерживалось и отсутствием нужных материалов, недостатком кадров. Например, 900 тысяч рублей из республиканского и государственного бюджетов поступили в конце ноября, то есть в то время, когда во многих районах из-за наступивших холодов строительные работы были прекращены. На 1 апреля 1932 года на 48 районов оседания приходился 1 инженер, 38 техников, 14 прорабов, 148 десятников, а в 8 районах вообще не было ни одного специалиста-строителя.

При кочевом хозяйстве нельзя было решать вопрос о школе, клубе, кино, больнице, бане, учителе, агрономе, ветеринарном враче и т. д. Только после осуществления перехода от кочевого образа жизни на оседлость, возможным стало наступление на культурном фронте. В свою очередь культурная отсталость кочевников являлась существенным препятствием при оседании и переходе к более совершенным формам хозяйства. Только ликвидировав неграмотность и распространив среди населения политические и технические знания, можно было добиться такого положения, при котором оседание становится залогом социалистической реконструкции аула.

Но это вовсе не означает, что не нужно было заниматься ликвидацией неграмотности до тех пор пока не будут построены школы или откладывать введение всеобщего обучения до полного оседания. Такая установка была бы политически неверной. Опыт показал, что само строительство школ и больниц в кочевых районах и ликвидация неграмотности в значительной мере ускоряли темпы оседания и способствовали переходу к более культурным формам ведения хозяйства.

Планом 1932 года предусматривалось послать в районы 80 медицинских бригад, организовать 70 больниц, 111 амбулаторий, 186 фельдшерских пунктов, 237 пунктов по прививке оспы, 2 туберкулезных пункта, 92 полевых пункта первой помощи и т. д. За год было построено 144 школы, 12 больниц, 10 амбулаторий.

Вся многогранная организационная и массово-политическая работа, проведенная партийными и советскими органами по подготовке и переводу кочевников на оседлость, обеспечила в течение трех лет перевод на оседлость 242,6 тысячи кочевых и полукочевых крестьянских хозяйств. Из них к концу 1932 года закрепилось 182,6 тысячи хозяйств.

По областям Казахстана дело обстояло так:

Таким образом, из 182,6 тысячи кочевых и полукочевых крестьянских хозяйств, которые закрепились в пунктах оседания, большинство приходится на земледельческие районы. Здесь осело 140,9 тысячи хозяйств, в том числе полностью завершили оседание 59,5 тысячи хозяйств и 81,4 тысячи продолжали вести ирригационные, мелиоративные и другие строительные работы, чтобы завершить оседание.

Массовый переход кочевых и полукочевых крестьянских хозяйств на оседлость, проводившийся в 1930—1932 годах проходил в тесной связи и на основе развернувшейся коллективизации. Степень охвата колллективизацией оседающих казахских хозяйств в 1930—1932 годах можно видеть из следующей таблицы.

Эти данные подтверждают, что оседание действительно осуществлялось на базе массовой коллективизации.

Из общего числа кочевых и полукочевых крестьянских хозяйств, предусмотренных планом оседания в 1930 году, было коллективизировано 50, в 1931 — 144, а к концу 1932 года 97 тысяч хозяйств. Причем процент коллективизации оседающих хозяйств из года в год повышался. В 1930 году он составил 61,2 процента, в 1931 году—87,3, а в 1932 —97,2 процента по отношению к общему количеству хозяйств, перешедших на оседлость.

Жизнь, практика социалистического строительства показали, что коллективизация кочевых и полукочевых крестьянских хозяйств, в конкретных исторических условиях Казахстана тогда была невозможна без оседания последних, точно так же, как без коллективизации, без осуществления целой суммы мероприятий социалистической реконструкции сельского хозяйства, невозможно было бы осуществить оседание кочевых и полукочевых крестьянских хозяйств в таких грандиозных масштабах.

Именно этим объясняется тот факт, что в районах оседания процент коллективизации был выше, чем в среднем по Казахстану. Например, по Казахстану на 1 января 1931 года он составлял 32 процента, а в районах оседания 61,2 процента от общего количества хозяйств. На 1 января 1932 года коллективизация в оседло-земледельческих районах составляла 65,2 процента, а по районам, охваченным оседанием,—88 процентов.

Основной формой коллективного объединения среди кочевого и полукочевого населения в тот период являлись не только тозы и тожы, но и простейшие производственные объединения.

Успехи оседания и коллективизации кочевого и полукочевого аула были достигнуты благодаря постоянному руководству ЦК ВКП(б), в результате огромной всесторонней помощи Советского государства и бескорыстной братской помощи всех народов страны.

По данным оседкома при СНК Казахской ССР, на нужды оседания на первом этапе в 1930—1932 годах были израсходованы десятки миллионов рублей государственных средств. Только на снабжение оседающих хозяйств сельскохозяйственным инвентарем было ассигновано около 6 миллионов рублей. За указанный выше период в республику было завезено 60 295 сельскохозяйственных орудий, в том числе 23 511 плугов, 7 089 сенокосилок, 5 114 лобогреек и т. д. На полях Казахстана работало 5 208 тракторов. Это позволило поднять вооруженность техникой каждого оседающего хозяйства до 72,7 рубля в 1931 году, против 38 в 1929 году.

Такая обеспеченность машинами и проведенное землеустройство позволили улучшить использование пахотных и сенокосных угодий, увеличить посевную площадь и товарность оседающих хозяйств. Посевная площадь на одно хозяйство возросла с 0,9 гектара в 1929 году до 5,6 гектара в 1932 году. С 1930 по 1932 годы было сдано государству 4 005,8 тысячи центнеров товарного хлеба.

В Северном Казахстане, например, валовой доход с одного гектара земельной площади при использовании под кочевое скотоводство составлял лишь 9 рублей 30 копеек, тогда как при земледельческом использовании этой площади доход повышался до 26 рублей 27 копеек.

Под животноводство подводилась устойчивая кормовая база. В районах оседания были сооружены сотни хозяйственных построек: 998 скотных дворов, 534 инвентарных сарая, 410 конюшен, 407 кузниц и т. д. Только в 1932 году было заготовлено 1 276,4 тысячи тонн сена, товарный его излишек составлял 754,2 тысячи тонн.

Осуществление политики оседания имело не только экономическое, но и огромное политическое значение. Оно явилось важнейшим условием консолидации народов Казахстана, подъема экономики и культуры обширного края. Вместо прежних передвижных юрт и разбросанных мелкими группами землянок-зимовок, в пунктах оседания, причем в самых отдаленных кочевых районах, выросли сотни поселков со школами, больницами, построены тысячи жилых домов с хозяйственными постройками. Так, к концу 1932 года было построено 24 106 жилых домов, открыты сотни изб-читален, красных уголков, медицинских пунктов и т. д. Только за один 1931 год было построено 119 школ. Вследствие чего повысился процент охвата детей всеобучем в районах оседания до 84, тогда как в других казахских кочевых районах он не превышал и 50.

Опыт трехлетней работы со всей очевидностью показал историческую необходимость, экономическую потребность и полную возможность перевода на оседлый образ жизни всей многочисленной массы крестьянских кочевых и полукочевых хозяйств.

Вместе с тем первый этап оседания обнаружил серьезные ошибки и недостатки местных партийных и советских органов Казахстана в проведении этой работы. В некоторых районах, где отсутствовали необходимые условия для оседания, не была проведена соответствующая подготовительная работа среди крестьянского населения, допускалась поспешность, непозволительное форсирование перевода кочевых и полукочевых хозяйств на оседлость. Во многих животноводческих районах провозглашалось, что само оседание уже есть сплошная коллективизация и организация колхозов с полным обобществлением поголовья скота. Не всегда учитывались, а иногда вообще игнорировались специфические особенности казахского аула, что вело к механическому перенесению методов и форм коллективизации зерновых районов в животноводческие кочевые районы, практиковалось администрирование, нарушение ленинского принципа добровольности. Вместо товарищества по совместной обработке земли и косьбе, как переходной формы к сельхозартели, часто без наличия необходимых условий создавались сельхозартели, а то и коммуны. Нарушался ленинский принцип учета степени подготовленности крестьян к данной форме колхозного строительства.

Краевой комитет ВКП (б) в сентябре 1931 года в своем постановлении указывал, что достигнутые успехи в деле строительства совхозов, МТС, МСС, а также успехи в деле оседания и коллективизации в самом ауле, позволяют поставить перед животноводческими районами задачу «выйти на линию более высоких темпов коллективизации» и, перескакивая через тозы, внедрять сельскохозяйственную артель как основную форму колхозного строительства в казахском ауле. Вследствие чего тозы в животноводческих районах форсированным темпом стали переводиться на устав сельскохозяйственной артели, из 2 771 такого типа объединений, имевшихся в 60 животноводческих районах, 2 459 было переведено на устав сельскохозяйственной артели. Было организовано даже 27 коммун.

Таким образом, вместо того, чтобы осуществлять дифференцированный подход в руководстве районами республики, отдельные руководители казахстанской партийной организации, не желая отставать в проведении коллективизации от других, более передовых областей страны, поставили перед животноводческими районами республики задачу: выйти на линию высоких темпов коллективизации. «Ретивость» отдельных руководителей привела к тому, что процент коллективизации на 20 августа 1931 года по Казахстану равнялся 63 процентам при 58 процентах по всему Советскому Союзу.

Эти ошибки и перегибы в колхозном строительстве вытекали из неправильной установки Краевого комитета партии — завершить в основном «сплошное оседание на базе коллективизации в 1932 году». В решении пленума Казкрайкома ВКП(б), состоявшегося в декабре 1929 года, прямо указывалось, что «необходимо построить весь план практической работы в области форсирования оседания и хозяйственного укрепления оседающего населения с таким расчетом, чтобы оседание проводилось на основе стопроцентной коллективизации всех оседающих бедняцко-середняцких хозяйств».

Это ошибочное требование приводило к тому, что оседание осуществлялось без учета реальных возможностей, степени подготовленности отдельных, особенно животноводческих районов. Нередко оседание проводилось только колхозами, по мере сложившихся групп в кочевьи, а что касается единоличников, которые еще в то. время не осознали всей необходимости объединения в колхозы, то они оставались вне его. Среди этих хозяйств, необходимая работа не велась, преимущество коллективного хозяйства перед индивидуальным не показывалось, тем самым был нанесен большой ущерб делу колхозного строительства.

Ошибки, допущенные в проведении коллективизации и оседания, вызывались еще и тем, что не везде на местах понимали политическое и экономическое значение оседания. Форсированный переход с кочевья на оседлость, при условии, когда население в своем большинстве еще не было подготовлено к этому, превратило оседание в самоцель, а само колхозное строительство — только в способ осуществления этой основной цели.

Попытка руководителей ряда кочевых и полукочевых районов административными мерами форсировать оседание и коллективизацию в некоторых случаях приводила к тому, что тозы распускались, или искусственно переводились в сельхозартели, или вместо колхозов создавались самостоятельные колхозные товарные фермы, в которых полностью обобществлялся товарно-продуктивный скот. В результате чего в районах оседания число тозов за три месяца с января по март 1931 года сократилось почти в два раза — с 699 до 456. Одновременно 69 процентов колхозов административным путем были переведены на устав сельскохозяйственной артели и даже в коммуны с полным обобществлением товарно-продуктивного скота.

В подготовке и проведении оседания кочевников допускались ошибки и такого характера. Например, была тенденция сосредоточить усилия на строительстве только жилых домов, а не хозяйственных построек. Так, в первом году оседания планировалось построить 11 985 жилых домов и только 1 016 хозяйственных построек, в том числе 918 скотных дворов. К концу года было построено 1815 домов и всего лишь 37 хозяйственных построек. В 1932 году также предусматривалось строительство жилья для 11 355 семейств, а производственных всего лишь 2 430 построек. Это, разумеется, не могло способствовать оседанию кочевника, а, наоборот, являлось тормозом. Ведь если хозяйственный уклад заставлял кочевать, то разве одно жилище могло перевести его на оседлость? Конечно, нет.

Некоторая часть кочевников, вступивших в колхозы, в первое время продолжала кочевать в пределах небольшого радиуса, жить в юрте. В 1931 году 112 тысяч кочевников-скотоводов оставались жить в кстау (юрте). У кочевника отпадает необходимость в кочевании только в том случае, если он будет иметь необходимый корм, помещение для скота. Когда кочевник имеет для своего скота прочную кормовую базу, то он будет сокращать радиус кочевания, а затем постепенно перейдет к оседлому образу жизни, сохранив только отгонное животноводство. Строительство хозяйственных построек в районах оседания являлось поэтому одним из условий подведения материальной базы под обобществление хозяйств и, следовательно, важнейшим фактором закрепления оседания кочевника.

В то же время опыт показал, что переход на оседлость не означает простого перевода скота на стойловое содержание. Наоборот, оседание не исключает организацию отгона, использование естественных пастбищ. При переходе с кочевья на оседлость, постоянное кочевание ликвидируется, а сохраняется лишь производственное кочевание, когда хозяйство имеет определенный хозяйственный центр, но по роду его хозяйственной деятельности вынуждено передвигаться с места на место, чтобы использовать естественные пастбища. И в этом случае необходимо создать на пастбищах административные и культурные центры; вводить элементы полеводства, заготовлять страховые запасы кормов и т. д.

В связи с этим нельзя не отметить еще одну крупную ошибку, которую допускали как местные, так и краевые работники, рассматривающие оседание только как переход к земледелию, превращение кочевника-скотовода в земледельца, а животноводческое хозяйство — в хозяйствотоварного полеводства.

По сути дела, в тот период вопрос ставился так, что сначала надо кочевников-животноводов превратить в земледельцев, а потом на этой основе приобщить население к более высокой форме ведения хозяйства. Эта теория не новая. Она в какой-то мере перекликается с «теорией» Каутского, который в свое время утверждал, что вне земледелия, вне оседлости никакое государство не мыслится. Еще в конце 20-х годов один из работников Госплана Казахской АССР Маслов представил проект, предусматривающий оставить районы Центрального Казахстана, где в то время насчитывалось примерно 280 тысяч хозяйств, «вне хозяйственного использования», так как они не могут быть использованы для земледелия. С точки зрения названного проекта требовалось эти хозяйства расселить, с одной стороны, на север, в район обжитого товарного земледелия, с другой стороны, на юг, в районы хлопка. А ведь животноводческие районы, в основном занимавшие территорию Центрального Казахстана, составляли одну треть всех административных районов и 156,1 миллиона гектаров площади, то есть 58 процентов всей территории республики.

Перевод всех кочевых скотоводческих хозяйств на земледелие означал бы для кочующего населения отказ от животноводства вообще.

Такая недооценка животноводческой проблемы в республике не укрепляла, а ослабляла колхозное животноводство, вела к отрыву процесса оседания от такой важнейшей задачи, как сохранение и дальнейшее развитие животноводства. Наркомзем РСФСР установил, что в 8 районах, переведенных на оседлось (в Карагандинской, Восточно-Казахстанской, Южно-Казахстанской областях), посевы зерновых культур занимают 96,5 процента всей посевной площади, а посевам кормовых внимания не уделялось. Неуклонный рост посевных площадей, превышавший потребительскую норму самого оседающего населения, выражал явную тенденцию к превращению скотоводческого хозяйства в зерновое, товарное. Это привело к тому, что в животноводческих районах в ущерб хозяйству создавались полеводческие артели вместо животноводческих.

Например, в Сламихинском районе Уральского округа (ныне Фурмановский район той же области) возможным и целесообразным было развитие животноводства. Но главное внимание окружных и особенно районных организаций обращалось на развитие земледелия, и все мероприятия проводились в целях расширения посевных площадей. Скотоводческие же товарищества или животноводческие артели совсем не создавались. Стремление насаждать в чисто животноводческих районах земледельческое хозяйство отвлекало население от создания и укрепления кормовой базы и развития на этой основе животноводства. Полная несостоятельность и вредность такой точки зрения очевидна.

Ошибки и искривления, допущенные в коллективизации и оседании, особенно в деле социалистической реконструкции животноводства в Казахстане, широко использовались врагами колхозного строя. Кулацко-байские элементы использовали малейшие трудности, которые встречались на пути перехода от кочевья к оседлости, промахи, ошибки, которые допускались в ходе разрешения такой важной и сложной проблемы, как перевод свыше полумиллиона кочевых и полукочевых крестьянских хозяйств на оседлый образ жизни. Они вновь распускали всякие небылицы по вопросам, связанным со строительством нового социалистического аула, стараясь вызвать недовольство среди населения и тем самым помешать переходу казахского кочевого населения на оседлость. Свою враждебную деятельность враги колхозного строя, антипартийные и антисоветские элементы, так называемые «бельсенди»— лжеактивисты, проводили под лозунгом: «Чем хуже, тем лучше».

Пуская в ход агитацию, угрозы, используя продовольственные затруднения в ряде районов в связи с недородом, культурную отсталость населения, родовые пережитки, отсутствие в отдельных местах политико-воспитательной работы среди аульно-деревенской бедноты, слабость некоторых низовых партийных и советских органов, ошибки и промахи. в руководстве, баям и аткаминерам в ряде случаев удавалось спровоцировать на откочевки тысячи крестьянских хозяйств.

Вредительская деятельность их этим не ограничивалась. Они совершали вредительские акты, приведшие к катастрофическому сокращению поголовья скота.

Поскольку животноводство являлось основным занятием и почти единственным источником дохода большинства аульного населения, то колоссальное сокращение поголовья скота резко ухудшило материальное положение трудящихся аула, привело к серьезным продовольственным затруднениям, расстройству хозяйства значительной части коревого и полукочевого населения.

На этой почве байским элементам удалось толкнуть значительные группы крестьян на откочевку не только в другие районы в пределах республики, а также в соседние с Казахстаном республики, края и области, как, например, Среднеазиатские республики, районы Нижней и Средней Волги, Башкирию, Западную Сибирь и даже за пределы Советского Союза. Таким образом, сам по себе сложный и трудный процесс — перевод кочевого населения к оседлости был еще более осложнен подрывными действиями классового врага.

Руководители республиканской партийной организации своевременно не поняли эту своеобразную форму классовой борьбы байско-кулацких элементов и не выступили против откочевок. Больше того, кое-кто пытался откочевки объяснить явлениями бытового порядка, природой казахского, народа, «привыкшего кочевать» и т. д.

Некоторые работники республиканской партийной организации всячески пытались доказать, что в процессе социалистической реконструкции животноводческого хозяйства сокращение поголовья скота якобы закономерно, фатально, неизбежно.

Всю беспочвенность и надуманность этой «теории» вскрыл М. И. Калинин при обсуждении доклада Наркомзема КазССР на Президиуме В ЦИК в сентябре 1931 года. Он подчеркнул, что основная причина упадка животноводства коренится в том, что «вместо развития коллективных методов работы, привлечения бедноты и середняков в колхоз... преобладают методы администрирования». «Если бы Советы работали хорошо,— говорил М. И. Калинин,— то 50 процентов скота, находившегося в руках 5 процентов байского населения Казахстана, было бы полностью или с малыми потерями в социалистическом секторе».

Для выхода из такого положения колхозное движение республики, в первую очередь в животноводческих районах, нуждалось в серьезной помощи со стороны Коммунистической партии и Советского правительства. 17 сентября 1932 года ЦК ВКП (б) принял постановление «О сельском хозяйстве и, в частности, животноводстве Казахстана», в котором намечались конкретные пути решительного Исправления ошибок в руководстве сельским хозяйством и завершение перевода кочевых и полукочевых крестьянских хозяйств на оседлый образ жизни.