Страница - 5

НА ФРОНТ

Кажется, уже давным-давно любовался перед зеркалом собой в новенькой лейтенантской форме. Верилось и не верилось, что я - офицер. Ни в семье, ни в роду даже офицеров не было. Я - первый. Безусловно, этим я гордился. Старался казаться солидным перед Николаем Бердниковым, Сашей Стукаленко и другими курсантами, которые оставались в училище. А ведь прошла со дня вручения нам первых офицерских погон всего неделя.

На станцию Кушка подали воинский эшелон, и мы двинулись в сторону Ашхабада через знакомый нам уже город Байрам-Али. Миновав столицу Туркмении, наш воинский идет в Красноводск: там конечная железнодорожная станция, дальше — Каспий. Город расположился среди камней, зелени нет. За два дня мы успели познакомиться и с городом, и с морским портом. Каспийское море бушевало, такого раньше мне не доводилось видеть. Обратил внимание - в Красноводске много казахов. Полюбопытствовал, спросил одного: как они здесь оказались? Очень просто, - сказал он, - живем здесь давно, да и граница Атырауской области рядом. Тогда-то я и подумал: как же велика территория Казахской республики!

После поезда - теплоход «Дагестан», пересекаем на нем седой Каспий. Штормило, наше судно швыряло, как щепку. Создавалось впечатление, что сейчас оно перевернется и все мы окажемся в холодной морской пучине. У многих из нас позеленели лица. Я прислонился возле какой-то стенки, старался дремать. Напрасно: в такую качку могут спать только бывалые моряки.

Отмучились. Под утро мы спустились по мокрому трапу на берег. Ноги подламывались, тошнило. В Махачкалинском морском порту встретили нас какие-то офицеры, сразу же построили, и — марш! Ни минутки передышки. Шли мы долго, засыпая на ходу, спотыкаясь; тихо, беззлобно ругались. Когда, наконец, увидели теплушки, обрадовались несказанно. Как только легли на солому, толстым слоем набросанную на пол, мертвецки уснули.

Мы вовсе не интересовались — в каком направлении и до какой станции нас везут. Знали одно - на фронт. Ребята говорили так: пусть начальство думает. Эшелон шел с большой скоростью, останавливался только для набора воды и топлива. В пути нам выдавали сухой паек, на станциях мы бегали за кипятком. Первая остановка - город Грозный, потом замелькали названия курортных городов: Пятигорск, Минеральные Воды. Дальше Невинномысск, Армавир и Краснодар. Итак, приближаемся к столице богатейшего края.

Чем ближе фронт, тем больше заметно истинное, жестокое лицо войны. Тут и там пепелища с черными остовами труб, наспех сколоченные кресты на кладбищах и у дорог, поваленные телеграфные столбы с оборванными проводами, землянки без окон, в которых ютились оставшиеся без крова люди.

Поразили нас беженцы. Измученные старики, женщины, дети малые толпами двигались на юг, несли и везли остатки своих пожитков в сторону Махачкалы, а оттуда можно податься дальше — на Баку, или, если повезет, пересечь Каспийское море, добраться до Красноводска. А там Средняя Азия, Казахстан, Сибирь.

В то время в Махачкале было и без того полным-полно беженцев, мы их видели. На них нельзя было смотреть спокойно, и помочь мы им ничем не могли. Думали только об одном - отомстить врагу. Сколько же горя принес ты людям, проклятый Гитлер! Не будет тебе пощады! Одни помыслы владели каждым из нас, молодых лейтенантов: скорее в бой!

Не скрою, в то время меня сильно беспокоило и другое. Думалось, как же сложится моя фронтовая судьба, что суждено пережить, испытать, какие люди будут рядом со мной?

Только проехали Армавир, откуда ни возьмись - несколько вражеских самолетов, начали бомбить. Состав несется не останавливаясь, мы в теплушках не поймем, как себя вести. Но все обошлось благополучно, состав не пострадал, никто не погиб и к ночи мы прибыли на конечную станцию. Это было за Краснодаром. Встретивший нас офицер сказал, что мы находимся в штабе 9-го Краснознаменного стрелкового корпуса. Тут же строго предупредил, что курить нельзя, а при налете авиации или во время артобстрела не суетиться, но укрываться в щелях. Он нам их показал, объяснив, по сколько человек может в них поместиться.

Штаб располагался в овраге неподалеку от станицы Ана-стасиевской. Он был так искусно замаскирован, что постороннему человеку было бы очень трудно его обнаружить. Подошел начальник отдела кадров и всем вручил предписания - кому в какую войсковую часть надлежит прибыть. Мне и моему земляку лейтенанту Султанову, он был родом из Се-веро-Казахстанской области, нескольким выпускникам других училищ, которые в то время тоже оказались в штабе, вручили документы для дальнейшего прохождения воинской службы в 157-й отдельной стрелковой бригаде. Макен Бек-магамбетов, с которым вместе росли и учились, Геннадий Никитин, мой хороший товарищ, получили предписания в другую войсковую часть. Было очень и очень трудное расставание — думалось, что воевать будем вместе. Однако нас никто не спрашивал. Офицер, к которому мы обратились с просьбой, чтобы нас всех направили в одну войсковую часть, ответил коротко: «Предписания вручены, приказ отдан». И все, вдаваться в подробности не стал. Тяжелый осадок остался после этого разговора, и поныне думаю, что тот офицер был бездушным человеком. А фронтовая судьба сложилась так, что друзей своих я так и не встретил. Оба они были ранены, причем Макен очень тяжело. Оба, после излечения в госпиталях, были досрочно уволены.

В теплую майскую ночь мы двинулись по направлению к переднему краю. Уже слышны артиллерийские залпы. Подошли к большому хутору. Казацкие хаты, крытые посеревшей от времени соломой, утопали в густой зелени. Многие жилища были брошены, в них некому было жить. Фронт рядом.

Штаб бригады разместился за хутором, тоже в овраге. Мы, только что прибывшие молодые лейтенанты, сразу же обратили внимание на безукоризненную маскировку, глубокие щели, ходы сообщения. Разговаривали здесь все полушепотом - создавалось даже впечатление какой-то безжизненности. В то же время в землянках, где работали штабисты, было уютно.

Капитан, по всей видимости кадровик, провел нас к подполковнику Сафонову. Тот представился:

- Я, - сказал он, - начальник штаба 157-й отдельной бригады. Теперь вместе будем воевать.

Среднего роста, подтянутый, затянутый ремнями портупеи Михаил Иванович Сафонов выглядел недоступным, строгим. Но вот протянул руку, добродушно улыбнулся, и сразу же расположил к себе. Это была полная противоположность запомнившемуся мне офицеру-сухарю из штаба корпуса.

Позже я узнал, что подполковник Сафонов - кадровый офицер с 1927 года, успел повоевать на двух войнах, теперь вот — на третьей. Особенно гордился Михаил Иванович тем, что служил в 15-й кавалерийской дивизии под командованием Константина Константиновича Рокоссовского.

Доброй, располагающей к откровенности была первая встреча с этим офицером. Долгие годы я с М.И.Сафоновым, позже генерал-майором в отставке, поддерживал дружескую связь.

Сначала думали, что и в бригаде беседа с начальством будет такой же короткой, как в штабе корпуса. Но начальник штаба не спешил расставаться с прибывшими лейтенантами. Может быть, сам вспомнил свою офицерскую молодость, может в глубине души жалел нас, совсем еще молодых: что же будет с ними, безусыми, выстоят ли, смогут ли командовать, не погубят ли своих подчиненных?

А может быть просто радовался прибытию пополнения, всем ведь известно, что потери на фронте дело неизбежное

- кто-то гибнет, кого-то уносят в лазарет. Особенно же тяжело подразделению, когда из строя выбывает командир.

Беседу с нами Михаил Иванович начал так:

- Слышал, в дороге вас бомбили самолеты врага. Рад за вас, что не пострадали, что благополучно прибыли в нашу бригаду. Слышите: стрекочут пулеметы, раздаются залпы орудий? Это фронт, до переднего края нашей обороны отсюда рукой подать. И противник тоже сидит в окопе, в ином месте до их окопов всего метров сто, так что скоро сами увидите живых немцев.

Он помолчал, окинул нас всех спокойным взглядом. Продолжил рассудительно:

— Вы молоды, не обстреляны. Смотрите, не горячитесь, зря под пули не лезьте. Обдумывайте каждый поступок, не проявляйте излишнюю лихость. Против нас стоит опытный, хорошо обученный и до зубов вооруженный враг. Но сейчас не сорок первый год, когда он застал нас врасплох. Как вы знаете, враг потерпел крупные поражения под Москвой, Сталинградом. Да и с Кавказа мы его порядком потеснили. Но это вопросы широкого плана, а вы будете с противником, как говорится, глаз в глаз, и помнить надо, здесь он прежний

— коварный и беспощадный враг.

Опять смолк подполковник, будто собираясь говорить о самом главном. Сказал проникновенно, просто:

— Прошу вас, товарищи, уважайте своих солдат, живите с ними душа в душу. Окоп — это не строевой плац, а офицер для солдата, прежде всего, боевой товарищ. Не забывайте заботиться о раненых, убитых не забудьте помянуть. Ну и, само собой, пример показывайте. У наших солдат-окопников боевого опыта достаточно, не забывайте об этом. Короче, дорогие мои лейтенанты, от вас многое зависит.

Нас вдохновили спокойствие,-уверенность начальника штаба, и мы принялись задавать ему вопросы. Он охотно отвечал. Рассказал, что накануне нашего прибытия бригада вела тяжелые бои, форсировала Кубань, очистила от фашистов несколько районов Краснодарского края. Местные жители, в основном казаки, несказанно радовались освобождению, вы ведь сами видели, что натворили гитлеровцы на временно оккупированных землях.

- Наши воины, продолжал Михаил Иванович, - проявили истинную отвагу и мужество. Отличился взвод автоматчиков младшего лейтенанта Радушкина, первым принявший бой на захваченном плацдарме. Сержанты Прокофьев и Кодже-гаев со своими молодцами не только уничтожили многих немцев, но и захватили два пулемета, что сделать не так уж легко. Рота лейтенанта Кретова пять раз дралась с фашистами врукопашную. Такое, в основном, случается не так часто - когда кончаются боеприпасы, или если вдруг противник окажется совсем рядом. Это уже порыв чисто психологического порядка.

Мой земляк Султанов шепнул мне на ухо:

— А в училище мы этого не проходили. Как будем действовать, если что?

- А ты не очень размышляй, — отшутился я. - Штыком в брюхо, и точка...

А подполковник Сафонов между тем рассказывал о том, как лейтенант Алимов прикрывал переправу, когда поступил приказ оставить плацдарм. Его тяжело ранило, но он продолжал вести огонь до последнего дыхания и геройски погиб.

Михаил Иванович не стал рассказывать нам о действиях батальонов, старших офицеров. А мы, молодые лейтенанты, поняли, конечно, что подполковник не зря повел речь именно о лейтенантах: смекайте, мол, ребята, наматывайте на ус.

Начальник штаба подробно ознакомил нас с положением наших войск на наиболее важных участках Северо-Кавказского фронта, перед которым была поставлена задача ликвидировать Таманскую группировку гитлеровцев и не допустить их эвакуации в Крым. Он все нам показывал на карте, и нам легче было вникать в стратегические замыслы наших командиров.

Мы узнали, что с 15 апреля противник постоянно контратакует в районе станицы Крымской. С 17 апреля гитлеровцы начали наступление на Мысхако, стремясь ликвидировать этот плацдарм, ибо он угрожал их войскам под Новороссийском. Бойцы и командиры 18-й армии, проявляя героизм, прочно удерживали этот плацдарм.

Подполковник Сафонов подробно рассказал нам о так называемой «Голубой линии», которую фашисты на все лады рекламировали как неприступную.

Еще в январе 1943 года противник, опасаясь, что его Кубанская группировка может быть опрокинута в море натиском советских войск, начал возводить мощный оборонительный рубеж в низовьях Кубани на подступах к Таманскому полуострову. Тысячи местных жителей, насильно согнанных из станиц и хуторов, под конвоем вражеских автоматчиков рыли траншеи, противотанковые рвы, окопы, возводили всевозможные препятствия.

Начальник штаба показал на карте жирные синие линии -оборонительные рубежи с удалением друг от друга на расстояние от 5 до 25 километров. Основная оборонительная полоса — непосредственно «Голубая линия» — имела глубину 6 километров. Ее левый фланг начинался у Косы Вербяной, проходил через множество приазовских лиманов, затем по реке Курка, вдоль берега которой протянулись высокие земляные валы. Далее «Голубая линия» шла на восток — по болотистой местности вдоль реки Адагум до станицы Киевской. С фронта этот участок прикрывался широкой полосой прикубанских плавней.

Вглядывались мы, новички-лейтенанты, в карту, следили за указкой подполковника и думали, что не так уж, значит, и силен противник, раз так укрылся за «Голубой линией». В наступление, видимо, не пойдет. Но и нам будет трудновато прорвать такую оборону.

Над «Голубой линией» тишины не было. В разных ее местах постоянно шли бои, стоял гул артиллерийской канонады, беспрерывно летала авиация. То бомбежка, то воздушные бои.

Вот здесь-то и предстояло всем нам, необстрелянным лейтенантам, в том числе и мне с Султановым, принять боевое крещение, впервые лицом к лицу встретиться с ненавистным врагом.

Подполковник Сафонов дал нам советы, с чего надо начинать командовать взводом, распределил по батальонам, ротам. Я заволновался, когда офицер-кадровик зачитал приказ о том, что я назначаюсь командиром стрелкового взвода. Что делать?

Выждал, а когда все разошлись, отрапортовал подполковнику Сафонову:

- Лейтенант Нурмагамбетов. Окончил Туркестанское пулеметное училище. Вы же, товарищ подполковник, назначаете меня командиром стрелкового взвода.

Сафонов насторожился:

- Ну и что?

Я не сдрейфил, и требовательно произнес:

- Прошу дать мне пулеметный взвод. Подполковник недоуменно помолчал, поразмышлял, оглядел меня с ног до головы, спросил:

- С «Максимом» знакомы? Я ободрился, выпалил:

- Как же, как же, товарищ подполковник, я же закончил пулеметное училище, «Максим» не только изучал, но и стрелял из него и все упражнения выполнил на «хорошо»

- А с «Горюновым»?

- Тоже.

- Когда же успели освоить?

- Тоже в училище.

- Сколько же вам лет-то, лейтенант? - с нескрываемым удивлением осведомился подполковник.

- Девятнадцать.

- И вы думаете справиться с пулеметным взводом? Мы их укомплектовываем бывалыми, опытными солдатами. Боюсь, вам будет тяжело: «бородачи» могут не признать,

- Буду стараться, товарищ подполковник.

- Как ваше имя, лейтенант?

- Сагадат.

- Откуда вы родом?

- Из Казахстана, Акмолинской области.

- Стало быть, товарищ лейтенант, мы земляки. Я из Саратова, а наша область граничит с Уральской, я там бывал, и не раз.

Я тогда плохо представлял себе, где проходит граница между Саратовской и Уральской областями, но в душе согласился - мы, конечно же, земляки. А Сафонов положил руку мне на плечо и спросил:

- Отец на войне?

Я рассказал, что ни отца, ни матери у меня нет, а единственный брат мой — Сагит, погиб на войне. Подполковник внимательно слушал, не перебивал, и у нас сама по себе завязалась дружеская беседа. Я и о совхозе своем рассказал, об учебе в Пулеметном училище, вспомнил о работе. Хотелось, чтобы этот, не раз бывавший в боях человек понял, что на фронт меня привела не случайность, не романтика подвига, а глубокое сознание необходимости быть там, где решается судьба Родины. И боевой, умудренный житейским опытом офицер понял мои чувства. Тут же подозвал офицера-кадровика и распорядился изменить приказ. Крепко пожав мне руку, сказал:

- Товарищ лейтенанту вы назначаетесь командиром взвода станковых пулеметов в пулеметную роту. И желаю вам дожить до победы. Нет, не желаю. Приказываю!

Чувствовалось, что он взволнован нашим разговором. А мне казалось, что я давно знаю этого человека.

Почти шестьдесят лет прошло после той фронтовой беседы, а не забылась она мне по сию пору. Вспоминая ее, я всегда думаю о том, как важно нам, ветеранам, внимательно, чутко, по-отечески относиться к каждому молодому человеку, доходить до его сердца, передавать свой опыт.