Страница - 6

ПЕРЕДНИЙ КРАЙ

Итак, своего я добился — пулеметным взводом командовать буду. Но тут тревожное: по плечу ли ноша? В училище, в аудиторий бойкий был, с условным противником воевал неплохо. «Побеждал». А тут ведь все реально- и враг, и подчиненные солдаты, за чьи жизни мне отвечать. А горькие потери солдат почти ежедневно случаются: или убит кто, или ранен...

В пулеметной роте первого батальона представился первому своему фронтовому командиру капитану Самуилу Гурвичу. Ему было лет тридцать пять, среднего роста, плотный, и, как мне показалось, он не отличался особой разговорчивостью. Слово скажет, помолчит. Я стоял перед ним Вытянувшись, ждал распоряжений.

Откуда родом, товарищ лейтенант?

- Из Казахстана. Акмолинский...

Это что - ближе к Сибири?

Ответил, что действительно, климат у нас сибирский. Помолчали. Гурвич сорвал травинку, перекусил ее.

- Не бывал я ни в ваших краях, ни в Сибири. И писателей ваших не читал.

Мне почему-то подумалось, что ротному мой приезд не в радость. А тот спросил:

- Передний край видел?

- Я ведь только что прибыл сюда, - попытался я оправдать свое незнакомство с передовой. Но капитан сказал просто:

- Хорошо, лейтенант, потопали...

Выбрались из блиндажа, похожего на большую нору и по ходам сообщения, по траншеям повел меня командир роты по огневым позициям взвода. Вот первый расчет. Гурвич показал сектор обстрела, обратил внимание командира расчета на то, что надо было доделать, докопать, замаскировать. А главное — познакомил меня с личным составом расчета. Люди были разные: и пожилые, и мои, (примерно, сверстники.

- Бойцы, - сказал капитан, - теперь вашим командиром будет лейтенант Нурмагамбетов.

Таким образом, мы обошли все три расчета взвода, который поддерживал 3-ю стрелковую роту капитана Диденко, мне предстояло представиться еще и ему, ведь пулеметчики действуют в интересах стрелков. Вернулись, ротный теперь по-доброму посмотрел на меня, сказал:

- Небось, думал - перед строем представлять буду?

- Если честно, то да.

- Здесь, земляк, все не по писанному.

Мне понравилось, что Гурвич, даже не бывавший в наших краях, назвал меня земляком. Но позже я заметил, что он так обращался ко всем, кто был моложе его и ниже по воинскому званию.

Вечером в блиндаже командира роты при свете коптилки, сделанной из гильзы снаряда, мы подробно изучили карту. Капитан растолковывал мне задачи пулеметной роты и моего взвода, давал указания, как эффективнее поддерживать огнем стрелковую роту и как с нею взаимодействовать. Подчеркнул: во время боя я полностью подчиняюсь командиру стрелковой роты капитану Диденко.

- А главное, товарищ лейтенант,заключил командир, - беречь подчиненных и больше уничтожать фашистов. В этом - все дела. Нелегкие, конечно.

Дня через два капитан спросил:

- Как с личным составом? Изучили?

- Изучаю, товарищ капитан.

- Не торопитесь, но и не откладывайте в долгий ящик. Противник нам на это времени не отпускает. Кстати, вы знаете, что к вашему третьему расчету по траншее не пройти?

- Так точно. Во время артобстрела ее завалило на большом участке.

- Были там?

- После артналета обошел весь взвод, все живы. Но до третьего расчета пришлось добираться поверху, траншея завалена.

- Похвально, товарищ лейтенант, надо всегда знать обстановку, а командиру взвода всегда быть на месте. С наступлением темноты вместе со стрелками будете расчищать траншею.

Капитан взглянул на меня строго и приказал:

- Запрещаю вам выходить из траншей. Это не улица. Хорошо, что все произошло ночью, а если бы при свете дня? Вообще - будьте осмотрительны.

Командир роты ни при первом знакомстве,  ни позже о себе не сказал ни слова. Я предположил, что он до войны был не иначе, как учителем - скорее всего математиком. Поразила меня его начитанность и любовь к книге. Бывало, в час затишья соберет бойцов в какое-нибудь сравнительно безопасное место, кратко обрисует задачи, стоящие перед нами. И начнет читать «Казаки» Льва Толстого. Солдаты слушали его с огромным вниманием, ведь события, описанные в повести, происходили в тех краях, где нам довелось теперь воевать.

Читал Гурвич негромко, но настолько выразительно, что я представлял себе, как наяву, толстовских героев. Однажды после очередной «литературной встречи» (так бойцы называли громкие читки ротного) Гурвич достал из полевой сумки книгу и протянул ее мне. Это были «Севастопольские рассказы» Толстого.

- Читал?

— Нет, впервые держу в руках.

- Вот теперь прочитаешь вместе с пулеметчиками. Помню, с каким искренним вниманием слушали меня бойцы. И тогда убедился, что ротный шел в окопы с книгой не для того, чтобы прослыть всезнающим эрудитом. В трудную для нас пору слово писателей-патриотов как никогда рождало в солдатских сердцах светлые чувства любви к родной земле, ненависть к врагу.

Наша рота находилась во втором эшелоне, и я смог поближе познакомиться, даже побеседовать с каждым пулеметчиком. Они присматривались ко мне, я - к ним. Понравились командир первого пулеметного расчета смышленый и смелый рядовой Александр Зайцев, сосредоточенный пулеметчик Романенко. По тому, как он сказал, что мы скоро освободим нашу Кубань, я понял, что он из этих мест.

— Где же ваша станица? — спросил я.

— Отсюда недалеко, - ответил он, - но дома не осталось никого. Родители погибли, жену угнали немцы. Я, товарищ лейтенант, не только освобождать Родину обязан, но и мстить.

Слушать его было тяжело.

Как-то осматривал я пулемет «Максим» Александра Зайцева. Был он в полном порядке, а Саша вдруг сказал:

— Советский пулемет чисто бреет, метко бьет. Эта поговорка запомнилась мне на всю жизнь. Однажды вызывает меня капитан Гурвич, говорит:

да, Пошли к капитану Диденко. Его роту из второго эшелона переводят на передний край. Твой взвод - с ним...

- Есть!

Втроем - Диденко, Гурвич и я - произвели рекогносцировку, прикинули, где какой взвод стрелков займет позиции, а где будут мои расчеты. Ночью поступил приказ сменить позиции и я расставил свои пулеметы в заранее определенных местах с соблюдением маскировки и абсолютной тишины. Наших перемещений противник, видимо, не заметил. В противном случае он обрушил бы на нас артиллерийский огонь, и наши потери были бы ощутимы. Но, тем не менее вражеские пулеметы строчили, трассирующие пули прошивали густую темноту. Рядом рвались мины. Мне казалось, что очередная мина упадет под ноги. Хотелось прижаться к земле и переждать стрельбу. Но каков я буду перед бойцами? Надо командовать взводом, а не со страхом в прятки играть.

Пулеметы расположил на расстоянии двухсот-трехсот метров друг от друга. Поставил задачу каждому расчету, свел командиров расчетов с командирами стрелковых взводов, с которыми они взаимодействуют. Доложил капитану Диденко, что расчеты заняли свои позиции. Об этом же сообщил и капитану Гурвичу.

- Хорошо, лейтенант, - сказал как-то подавленно Гурвич. В это время прибыл командир батальона Кондратюк. До этого я видел его один раз. Рослый, худощавый, с сединой на висках, голубоглазый, он внешне производил хорошее впечатление. А вот вел себя как-то странно. Говорил тоном, не терпящим возражений; обрывал даже тех, кто отвечал на его же вопросы. То и дело отменял свои решения. Словом, — прямая противоположность подполковнику Сафонову, капитану Гурвичу, которые учили подмечать у людей лучшее, говорить с ними не унижая, не вызывая чувства обиды. В принципе каждый человек знает свои недостатки и если ему о них то и дело напоминать, то пользы будет мало. Лучше чаще хвалить человека: он воспрянет духом, все сделает честь по чести.

Подполковник Кондратюк, видимо, считал, что достаточно приказать, потребовать. Вот и на этот раз не обошлось без суматохи. Комбат сперва обратился к командиру роты Гурвичу: где и как расположены пулеметные взводы? Тот разъяснил, что два - на переднем крае: один, лейтенанта Нурма-гамбетова, с ротой капитана Диденко, второй у старшего лейтенанта Васильева, третий во втором эшелоне.

Теперь: комбат перенес внимание на меня:

— Товарищ лейтенант, приказываю немедленно переместить взвод.

И добавил после короткой паузы:

- В расположение роты Васильева. Там нужно сосредоточить огонь против фашистов.

- Есть!

Я ответил «есть!», но тут же подумал, что перемещение будет происходить днем, на глазах противника - он в дву-стах метрах всего. Как же тащить разобранные пулеметы? А главное - я не был в расположении роты Васильева, огневые позиции пулеметов не определены...

Я побежал выполнять приказ.

Не успел - тут же меня догнал командир роты:

— Новый приказ, товарищ лейтенант, взвод остается на месте! Выполняйте ранее поставленные задачи, совершенствуйте огневые позиции. А главное - будьте бдительны, следите за противником, не раскрывайтесь ему!

И лишний раз я убедился, как важно всесторонне обдумывать каждое свое распоряжение. Спешка, противоречивость вызывают у людей нервозность, вносят неопределенность в их действия. Особенно здесь, на переднем крае. Непродуманный, поспешный приказ — это лишние человеческие жертвы. Противник простреливал каждый кустик, он хорошо изучил наше поведение и малейшее нарушение режима на переднем крае вызывало шквальный огонь врага. Поэтому я с предельной внимательностью изучал местность, расположение огневых средств врага: откуда ведут огонь его пулеметчики, автоматчики, как сооружены заграждения, где имеются минные поля. Ночью мы определяли периодичность освещения местности по времени. На занятиях скрупулезно вникал в особенности взаимодействия подразделений и различные варианты предстоящего боя, старался при помощи старших командиров предугадать, какими будут действия противника. Все это надо было увязывать с обстановкой на местности.

Постепенно росла уверенность в себе. Приятно было сознавать, что теоретически подготовлен неплохо. Но как покажу себя в бою? А он ведь вот-вот грянет: мы будем выбивать фашистов с плацдарма, занятого ими на левом берегу реки Курка - это уже точно известно. Офицеры и солдаты так и говорили: скоро сбросим неприятеля в Курку.

Этот небольшой плацдарм немцам удалось как-то удержать при отступлении, и он ими укреплялся. Я очень переживал, даже испытывал неловкость, когда рассказывал подчиненным о том, как вести себя при артиллерийской подготовке, когда начинать атаку, как поддерживать пехотинцев из станковых пулеметов. Ведь большинство из них давно сражается с фашистами, имеет боевой опыт. Многие мне в отцы годятся. Но как же было легко на душе, когда мне удалось своей старательностью, уважительным отношением и справедливой требовательностью найти контакт с подчиненными! Взял себе за правило советоваться с солдатами, требовать без окрика, избегать назиданий и ни в коем случае не проявлять всезнайство. По-прежнему думаю, что такой подход командира к подчиненному прямо-таки необходим. Не раз приходилось убеждаться, что у иных молодых офицеров зачастую нет душевного контакта с сержантами и солдатами, потому что они действуют по правилу: приказано— выполняйте. Рассчитывают на сталь в голосе. А о том, что для выполнения приказа нужно создать необходимые условия, забывают. То, что не всякому этот приказ под силу - не учитывают. Они всех меряют, как говорится, на один аршин. А ведь люди неодинаковые. Сколько их в подчинении, столько и характеров, мнений, надежд, планов всяческих. Не учитывать их, значит обречь себя, как командира, на неудачу. Очень важно еще в училище прививать будущим офицерам любовь и уважение к людям, учить их находить пути к сердцу подчиненных, быть чутким, удовлетворять их запросы и нужды.

Командование — это, я бы сказал, человековедение. Из многолетней собственной практики и опыта тех офицеров, генералов, с которыми довелось служить в разных должностях, убедился, что надо буквально все, порученное тебе, делать так, чтобы у подчиненных вызрела твердая вера в командира, непоколебимое убеждение: он приведет к победе в бою, а в мирное время - к успехам в учебе и службе.

* * *

В те дни ко мне приходило настоящее понимание будней войны. Постоянные артиллерийские налеты, бомбежки, перестрелки. Убитые и раненые. Как же я переживал за своих товарищей! Случалось же так: только что разговаривал, ставил перед бойцом задачу или расспрашивал о семье, о житье-бытье, и вдруг - он убит... Или ранен...

Это были самые родные для меня люди, к каждому я успел привыкнуть. А вражеская пуля уносила то одного, те другого.

Убывшего никто немедленно не восполнял, и задачи надо было решать с теми, кто оставался на боевых позициях.

Как же я ошибался в первые дни на фронте, думая, что раз гитлеровцев изгнали с Северного Кавказа и загнали на Таманский полуостров, значит, скоро им будет конец. Ну, а то, что они стреляют днем и ночью, не жалея снарядов и патронов, еще не говорит об их мощи.

А фашисты были здесь сильны. Перед нашими войсками (бригадой и корпусом) они сосредоточили большое Количество войск и авиации и вскоре мои «победные» рассуждения рассеялись.

Взвод делал добротные щели, дооборудовал основные и запасные позиции. Причем и запасные позиции мы оборудовали как основные - по несколько площадок для каждого пулемета. Все это для того, чтобы ввести в заблуждение противника, скрыть, где настоящая огневая позиция.

С основных позиций огонь обычно не вели. Они готовились, обеспечивались запасами боеприпасов для самого критического момента, для главного боя. Постоянно отрабатывали смену позиции, занимаясь этим с наступлением темноты, в ночных условиях.

Я понимал, как тяжело приходится расчетам. Нелегко ведь перетаскивать станковый, шестидесятичетырехкилограммовый пулемет, пять-шесть коробок по 250 патронов в каждой, да еще ночью, по узкой траншее, под вражеским огнем. Но пулеметчики не роптали. Они проворно меняли места, открывали огонь с ложных позиций, чтобы ввести врага в заблуждение. Такая тактика была разумной. И, думаю, она не потеряла своего значения по настоящее время.

Постепенно я постигал особенности командования пулеметным взводом. Главная из них заключалась в том, что пулеметы в ходе атаки могли быть как бы приданы стрелковым ротам. Пулеметный взвод в бою должен обеспечивать стрелков огнем. А я должен был обеспечивать своих пулеметчиков боеприпасами и находиться с тем расчетом, где складывалась наиболее трудная обстановка. Но, безусловно, и другими расчетами командовать. А расчеты в боевом порядке роты находились на расстоянии от трехсот до пятисот метров друг от друга. Значит, надо непрерывно двигаться под огнем, выносливость иметь. Я часто давал пулеметчикам вводные с учетом именно такой обстановки. И непременно сам ложился за пулемет. Дам одну-две прицельные очереди, и тут же оттаскиваю «Максим» в сторону, на другую позицию. Снова строчу, опять меняю позицию. Уставал, но зато чувствовал, что в атаке смогу заменить пулеметчика-наводчика. Командир должен стрелять не хуже самых метких стрелков. Эта истина для меня была неоспоримой.

Покоя не знал ни днем, ни ночью: побываю в одном расчете, спешу в другой. Надо знать, чем занимаются люди, накормлены ли, как ведется наблюдение за противником, готов ли пулемет к ведению огня, не спят ли дежурные. С солдатами, ставшими близкими и родными, и ел, и спал. Иначе было нельзя. Такова доля командиров, особенно ротных, взводных - всегда быть готовым к бою, к встрече с врагом. Всякий раз, пробираясь от расчета к расчету - под огнем, или в спокойные минуты, я знал - подчиненные начеку, готовы выполнить мой приказ. И от души радовался этому.

Фронтовой труд солдата тяжел и сложен. Он постоянно под огнем противника: на марше, в наступлении и в обороне. И он всегда должен быть готов нанести максимальный урок противнику и не отступить ни на шаг. В обороне, кроме выбора выгодного рубежа для поражения противника, крайне важно по всем правилам инженерного искусства оборудовать позиции, строго соблюдая маскировку.

Оборудование, улучшение занимаемой позиции - это, прежде всего, напряженный физический труд. Давайте мысленно представим себе траншею. Она должна быть отрыта в рост человека - 150 сантиметров. Ширина по дну - 40-70, по верху - 90-110 сантиметров. Для защиты от пуль, осколков снарядов, мин, авиабомб делается бруствер, высота -30-40 сантиметров. А противник не зевает: постоянно ведет наблюдение, обстреливает траншеи. Значит, траншеи разрушаются и их надо немедленно восстанавливать. Вот и получается, что в обороне земляные работы не прекращаются, но каждый солдат хорошо понимает, что оборудованная позиция, добротный окоп - это его крепость, его убежище. Поэтому и не считали изнурительный каждодневный труд чем-то ненужным, лишним - хорошо осознавали его крайнюю необходимость.

Наша оборона в районе реки Курки во многом соответствовала инженерным требованиям, поэтому-то потери там мы несли незначительные.