Страница - 10

3. Обновление России и дружба с русским народом — основа освобождения национальностей

Русская революционная демократия резко критико­вала колонизаторскую и шовинистическую политику пра­вительства, выступала выразителем интересов трудящих­ся масс и угнетенных слоев населения Российской импе­рии без различия национальностей. Она признавала пра­во народов окраин — Польши, Литвы, Украины и др.— на самоопределение в рамках свободной федеративной российской республики, ратовала за равноправие и раз­витие национальностей, выступала за культурный обмен между народами России. Еще В. Белинский говорил: «Люди должны быть братья и не должны оскорблять друг друга ни даже тенью какого-нибудь внешнего и формального превосходства... Без национальности чело­вечество было бы мертвым логическим абстрактом, сло­вом без содержания... Пароды начинают сознавать, что они — члены великого семейства человечества, и начи­нают братски делиться друг с другом духовными сокро­вищами своей национальности... Теперь только слабые, ограниченные умы могут думать, что успехи человечности

вредны успехам национальности и что нужны китайские стены для охранения национальности».

Царские колонизаторы проводили политику разделения народов, рассчитанную на утверждение превосход­ства народа угнетающей страны над народами угнетен­ной страны. Они старались «внушить ему (народу.— Ав­торы) доверие не только к могуществу, но и к справед­ливости, превосходству умственного и нравственного развития покорителей». Эта политика в особенно гру­бой и обнаженной форме проявилась в Казахстане. Дер­жать в страхе мирное население было одним из излюб­ленных приемов здешней царской администрации. Этому способствовали темнота и невежественность казахов. «В таком положении азиатцев, пока проникнет к ним обра­зование, можно действовать на них одним лишь стра­хом»,— писал один из царских чиновников. «Степь кир­гизская трепещет предо мною»,— говорил начальник об­ласти оренбургских казахов В. Григорьев, считавшийся более умеренным среди других чиновников.

Казахскую степь безжалостно «грабили, несмотря на инструкцию» представители казачьей верхушки. «Та­кой системой действовало все сибирское казачье»,— ука­зывал друг и современник Ч. Валиханова М. Венюков-. В то время «казачьи офицеры в чине хорунжего получа­ли в год всего только по 90 рублей жалованья и попол­няли свои бюджеты легкими при их командировках и исполнении служебных обязанностей в киргизской степи поборами с киргизов (казахов)».

Такая официальная политика колониальных властен, направленная на беспощадное подавление и ограбление казахского народа, на всемерное разжигание розни меж­ду народами, не могла не оказывать вредного влияния па отношения казахов и русских крестьян, зараженных угаром шовинизма. Так. по свидетельству друга Ч. Ва­лиханова С. Я. Капустина, «самый гуманнейший сибиряк и россиянин относится к киргизу как взрослый к ребенку. Это самое, так сказать, христианнейшее отношение, до­ступное весьма немногим».

Казахское население, забитое и подавленное, в силу своей отсталости не могло различить Россию царя и Россию Чернышевского. Оно судило о России во многом по действиям царских чиновников и по тем мерам, кото­рыми осуществлялась колониальная политика. Не уди­вительно поэтому, что среди части казахского населе­ния в то время жило чувство отчуждения и неприязни ко всему российскому. В определенной степени этим вос­пользовались местные реакционные деятели, которые ак­тивизировали свои выступления за отделение Казахста­на от России.

В тех условиях, когда, с одной стороны, грубое поли­тическое насилие и прямой грабеж являлись узаконенны­ми мерами, а с другой стороны, такие отсталые и малые народы, как казахи, объективно были обречены на посте­пенное вымирание, постановка вопроса о прогрессе ма­лых народов, о необходимости проявления гуманизма к этим народам, о дружбе их с русским народом, об их будущности и перспективах развития имела исключи­тельно важное значение. Так могли ставить вопрос настоящие гуманисты и подлинные демократы, какими были Белинский, Герцен. Огарев, Добролюбов и Черны­шевский. Им следовали передовые деятели Сибири, хоро­шо знавшие положение и жизнь малых народов Сибири и казахов.

Чокан Валиханов и его ближайшие друзья в обста­новке сложных политических переплетений в стране и давления реакции, опиравшейся на мощь официальной политики, смогли подняться до сознательного проповедо­вания основных идей русской революционной демократии в национальном вопросе. В противоположность офици­альной версии о позитивном значении колонизации ма­лых народов один из сибирских патриотов, С. Шашков, в 1865 году указывал, что «главною целью русской колониальной политики была прибыль государевой казне». Одним из орудий порабощения инородцев Сибири вы­ступала деятельность христианских миссионеров, «кои только грабить и мучить их (инородцев.— Авторы) при­езжали».

Причину заметного вымирания таких малых народ­ностей Сибири, как алтайцы и остяки, и резкого обедне­ния других царские сатрапы оправдывали тем, что якобы низшие расы самой природой обречены на уничтоже­ние. Против этой псевдонаучной теории выступали сибирские патриоты. Они правильно связывали эти явле­ния с хищнической политикой царизма в Сибири. «У нас есть общества для покровительства животным и нет об­щества для покровительства умирающим людям»,— писал Г. Потанин, обличая пороки существующего строя. Н. Ядринцев считал, что «все бедствия и несча­стия инородцев» порождены «внешними обстоятельства­ми» и что напрасно отдают инородцев «на жертву хищ­никам, торговцам, кулакам, которые являются не столько представителями цивилизации, сколько подонками и об­ратной стороной ее».

Гуманная и демократическая позиция передовых дея­телей Сибири по вопросу о судьбе малых народов вызва­ла неприкрытую злобу идеологов колониализма и шови­низма. По их мнению, инородцы Сибири не заслуживают того, чтобы их защищали. Опи цинично писали: «Плюнь­те на них!.. Предоставьте их той жестокой участи, какая им предназначена. Вам не изменить железного закона истории, который против них. Им не суждено иметь бу­дущего, им предоставлено только послужить удобрением почвы, на которой должна возникнуть и развиться жизнь более счастливой расы».

Еще в кадетском корпусе молодой Чокай чувствовал на себе давление этой обстановки. В первое время не обошлось без холодного и пренебрежительного отноше­ния к нему со стороны некоторых кадетов из зажиточных слоев казачьего сословия. Свое неравноправное положе­ние Чокан еще более резко почувствовал, когда его не допустили, как инородца, в последний выпускной класс, где преподавались специальные военные науки. Впослед­ствии он отмену этого закона встретил с одобрением¹¹¹. Несмотря на все это, круг его истинных друзей среди ка­детов быстро увеличивался. По воспоминаниям совре­менников, Чокан Валиханов всем своим поведением в кадетском корпусе и через своих друзей «приучал каза­чат (т. е. кадетов эскадрона.— Авторы) к расотерпимос- ти». Позже, осуждая меры царского правительства, ограничивавшее доступ инородцев к образованию, Ч. Ва­лиханов говорил: «Образование должно быть общечело­веческое. II оттенок народности оно получит само собою, под влиянием местности, под влиянием языка и нравов наших».

Чокан Валиханов хорошо понимал, что в условиях царского режима «общечеловеческая» политика, свобод­ная от национальных предрассудков и угнетения, невоз­можна. Даже те законы, которые предоставляли казахам кое-какие гражданские права, не выполнялись царскими генералами, стоявшими у власти в Казахстане. По пово­ду этого Ч. Валиханов сокрушенно говорил: «Законы у нас на Руси пока еще пишутся не для генералов». В одном из писем своим русским друзьям в Петербурге он открыто писал, что «с инородцами в Сибири делают, что хотят, только разве собаками не травят». Нельзя не согласиться с мнением советского исследователя Ш. Я. Шафиро, который писал, что «не греша против действи­тельности, можно сказать, что царское правительство готовило для казахских трудящихся судьбу американ­ских индейцев».

Сибирские патриоты гордились тем, что они усвоили любовь и гуманизм людей 40-х годов. Они горячо до­казывали способность инородцев к развитию и культу­ре. Г. Н. Потанин писал: «С подъемом уровня обра­зования и просвещения среди инородцев можно ожидать более или менее пышного расцвета их своеобразной культуры... Умственная и общественная деятельность этих племен, развиваясь оригинально, внесет что-нибудь новое в общую сокровищницу человеческого духа». По его мнению, если бы из среды казахского и бурятского народов вышло бы побольше Чоканов и Банзаровых, то связи этих народов с русским народом были бы прочнее и эти связи благотворно отразились бы на их жизни.

Чокан Валиханов страстно любил свой народ. Но его любовь никогда не была связана с национальным эгоиз­мом. Он представлял себе приобщение отсталого казах­ского народа к культуре, достижениям цивилизации и передовым идеям не иначе как через дружбу с другими народами, в особенности с русским народом. В то же время здесь ничего не было от космополитов с их всеоб­щей любовью, «равно на всех простирающейся,— как писал В. Г. Белинский,— и не отличающей своих от чу­жих, близких от дальних». Чокан Валиханов не раз говорил, что он прежде всего любит свой казахский на­род, потом Сибирь, потом Россию, потом все человече­ство. По словам Г. Н. Потанина, Чокан заявлял: «Ког­да русские бьют киргизов, я восстаю против русских..., когда франзуцы быот русских, сердце мое на стороне русских».

Валиханов, воспитанный на идеях ссыльных де­кабристов, петрашевцев и на гуманной и демократиче­ской литературе шестидесятых годов, решительно высту­пал за дружбу казахского и русского народов. В этой дружбе он видел лучшее будущее казахского общества. Он не мог терпеть, когда кто-нибудь говорил против этой дружбы. Красноречивым примером этому служит такой факт: па одном из обедов в Омске, где был и Чокан Ва­лиханов, путешественник Э. Струве как-то сказал, что «киргизы ненавидят казаков». Ч. Валиханова передерну­ло от этих слов и он заявил: «Что у киргизов нет нена­висти к лучшим представителям казачьего войска, я желал бы засвидетельствовать» и горячо поцеловал си­дящего рядом Г. Н. Потанина». Этот случай произвел особенное впечатление на общество и о нем вспоминали спустя десятилетия.

Глубокое понимание Валихановым необходимости сближения казахского и русского народов заставляло его решительно протестовать против распространенной версии о «дикости» казахского народа и невозможности приобщения его к передовой русской культуре. «Говоря серьезно,— писал Чокан Валиханов,— киргизский народ принадлежит к числу наиболее миролюбивых и, следо­вательно, к числу наименее диких инородцев русского царства». По свидетельству Г. Н. Потанина, «Чокан старался доказывать, что киргизы мирный народ; это не наездники-грабители; это мирные пастухи. Посмотрите, говорил он, на их одежду, на их оружие. Чекмень с па­тронами, ятаганы и пр. им неизвестны; одежда кирги­за— халат, оружие — жердь, посредством которой он ло­вит лошадей в табуне».

Вопреки утверждениям царских чиновников, что ино­родческие племена неспособны к общечеловеческому раз­витию и прогрессу, Чокан Валиханов заявлял: «Мы спо­собны к полному восприятию европейской культуры». Такого же взгляда придерживались и сибирские патрио­ты. Они мечтали увидеть в Сибирском университете ря­дом с плотными и коренастыми сибиряками представите­лей инородцев, стремились создать сеть местных школ с преподаванием на их родном языке.

С другой стороны, Чокан Валиханов всю силу своего авторитета и влияния в среде казахского народа употре­бил для разъяснения ему отличия русского парода от царских чиновников и военных карателей. Ч. Валиханов, хорошо зная, что у значительной части казахов пред­ставление о русском народе складывается под впечатле­нием произвола царских чиновников, пытался разъяс­нить своему народу, «что русский чиновник, по действиям которого они составили свое мнение о русском воспита­нии», ложно. Чокан Валиханов высказывал убеждение, что более человеческое отношение со стороны царских властей к казахам было бы в интересах обоих народов. Обращаясь к властям, он писал: «Судьба миллионов лю­дей, подающих несомненные надежды на гражданствен­ное развитие, людей, которые считают себя братьями русских по отечеству и поступили в русское подданство добровольно, кажется, заслуживает большего внимания и большей попечительности». В то же время он хотел, чтобы и другие его соотечественники поняли, что русская культура полезна и необходима для отсталого казахско­го народа. И что для управления краем нужны не мул­лы, а просвещенные местные деятели, получившие обра­зование в России. По его убеждению, такие деятели помогли бы народу многое понимать в ином свете и глубже.

Надо было быть не только прозорливым, но и обла­дать глубокой верой в истинность прогресса, чтобы в тогдашних условиях господства мрака в казахском об­ществе, всесилия феодальной идеологии и колонизатор­ской политики царизма, заявить: «Мы без России пропа­дем, без русских — это без просвещения, в деспотии и темноте, без русских — мы только Азия и причем дру­гими без нее не можем быть».

Одним из основных мотивов всесторонней критики Чокамом Валихановым ислама было желание предотвра­тить его вредное влияние на союз и дружбу двух наро­дов. Как указывал К. Маркс, «коран и основанное на нем мусульманское законодательство сводят географию и этнографию пародов всего мира к простой и удобной формуле деления на две половины: правоверных и не­верных. Неверный, это «гяур», это — враг. Ислам про- клинает нацию неверных и создаст состояние непрерыв­ной вражды между мусульманами и неверными».

Известно, что в своих официальных представлениях правительственным органам Валиханов требовал не ока­зывать покровительства муллам и идеям ислама и учре­дить в округах вместо мусульманских школ русские. Эти школы, по его мысли, не должны быть лишь учреж­дениями для подготовки толмачей и других чиновников, а служить средством приобщения казахов к европейской науке и гуманным идеям того времени.

Русская революционная демократия была уверена в неспособности царского правительства проводить рефор­мы, ведущие к коренным прогрессивным преобразовани­ям в России. Воспитанный на этих идеях, польский рево­люционер Муравский заявил в 1862 году следственной комиссии: «Если комиссия желает знать мои настоящие политические убеждения, то не нахожу нужным скры­вать их. Вот они: в последние три года или четыре я пришел к твердому убеждению, что от русского прави­тельства (под именем которого я понимаю императора и всех ныне существующих властей) подвластные ему на­циональности не должны ожидать никаких существенно полезных преобразований, так как правительство не имеет ни способности, ни желания сделать что-нибудь подобное для народа,— и что единственное средство к перемене существующего порядка остается, по моему мнению, путь насильственной революции». Сибирские патриоты половинчатые реформы царизма называли «низкой ложью и подлым обманом» народа. Они пред­принимали определенные шаги, направленные на то, чтобы «будить спящую Сибирь».

Идею русской революционной демократии о праве народов на самоопределение Ч. Валиханов и его друзья восприняли как программу, выражающую «разнообразие в единстве». Известно, что революционная демократия осуществление права народов на самоопределение свя­зывала с обновлением России. Этой же позиции придер­живались и близкие к русской революционной демокра­тии представители угнетенных национальностей. Так, Т. Шевченко считал возможным самоопределение Украи­ны только в результате падения царского режима в Рос­сии. Сибирские патриоты прогресс Сибири с ее раз­нообразными народностями связывали с освобождением России. На предъявленное им обвинение в «стремлении к отделению», они отвечали: «Дело было не в сепаратиз­ме, а в уничтожении патриотических стремлений в Си­бири». Они осуждали политику царизма: добиться рас­положения к себе национальностей «табаком и водкой, хитростью и обманом», а предлагали вместо этого приоб­щить их к России« русским хлебом и солью, дешевым, добросовестно продаваемым товаром, хорошо устроен­ными ярмарками, хорошими школами, человечным обра­щением с ними».

Ч. Валиханов сознавал, что перед казахским народом, так же как и перед другими народами России, стоит во­прос: быть или не быть. Решение этого вопроса он свя­зывал с общей судьбой России. Он верил в здоровые силы русского народа, верил в грядущее освобождение России от ига царизма, и в нем «жило сознание, что улучшение положения его сородичей зависит от общего обновления России». Совершенно правильно отмечает один из советских исследователей, что Ч. Валиханов вместе с Налбандяном, Калиновским, Шевченко, Сера- ковским и другими был одним из тех революционеров национальных окраин, которые стремились и распро­страняли в среде своих народов идеи русской револю­ционной демократии.