Страница - 4

§ 2. МОТИВЫ ОТКОЧЕВКИ НА ЮГ

Пока Кенесары еще удавалось упреждать и расстраивать планы царизма и внутренних своих врагов. Но 9-10 лет беспрерывной борьбы отрицательно сказались на боеспособности и моральном духе воинов. Оставаться в пределах Среднего и Младшего жузов все более становилось опасным. Карательные воинские формирования, неуклонно сужавшие пределы кочевания восставших аулов, настойчивее вытесняли их в малопригодные засушливые районы. Стала очевидной необходимость в перемене района дислокации восставших, заручиться поддержкой своих соплеменников в других регионах обширного края.

Некоторое объяснение другим обстоятельствам, побудившим хана переместиться в южные районы Казахстана, дает та же записка генерала Жемчужникова, вернее ее заключительная часть. Хан находился перед сложной дилеммой. Если безвыходность все же настигнет хана, то его аулам вследствие сконцентрированного натиска военно-административных учреждений Оренбургского и Западно-Сибирского генерал-губернаторств придется податься либо в сторону среднеазиатских ханств, либо на юг Казахстана.

В предполагаемой первой части настоящего исследования будут приведены редкие архивные источники и дан критически-сопоставительный анализ всего спектра взаимоотношений, в первую очередь, с Хивинским ханством. Об откочевке к пределам этого узбекского ханства и речи не могло быть. Пребывание Кенесары со своими аулами в Младшем жузе подтвердило опасение его близких соратников воздержаться от передислокации в этот регион, население которого в целом лояльно настроено целям антиколониальной борьбы.

В Хивинском ханстве, как и в других среднеазиатских владениях, сознавали значение освободительной войны хана Кенесары за восстановление былой независимости казахских ханств. Ибо ослабление казахов ослабило бы северные границы узбекских ханств, рано или поздно открыло бы путь для быстрого продвижения царизма в глубь Центральной Азии. Однако были опасения и у хана. А вдруг узбекские правители за его спиной образуют коалицию против него? Ведь Кенесары — родной брат султанов Есенгельды и Саржана, сын Касыма торе, предательски убитых ташкентскими правителями в 1836, 1840 гг.

Центробежные силы в самой среде феодального общества в Младшем жузе, происки Оренбургской администрации сделали свое дело. Планы хана поднять Младший жуз, где в недавнем прошлом прошел ряд антиколониальных выступлений масс, не удались. Хан нашел здесь поддержку со стороны лишь незначительной части местного населения. Прежде всего, одна из причин его неудачи кроилась в однозначном отказе султанов-правителей сомкнуться с ним, выделить сарбазов, проявить лояльность и понимание его попыток на определенное время расселить своих сторонников, двинувшихся под его стягом из Среднего жуза.

Были причины другого порядка — его жесткость, временами проявлявшаяся в отношении не желавших присоединиться к нему. К примеру, хотя бы разорение аулов жаппасовцев и частично кыпшаков, также из-за боязни массовых репрессий со стороны царизма отказавшихся следовать за ним. Могли он при таком неблагоприятном стечении обстоятельств строить планы -пройти через Младший жуз в смежные земли Хивинского ханства, хотя оно оказывало и дипломатическую поддержку и военное содействие в обеспечении восставших артиллерией, правда, низкого качества, которая давала сбои во время сражений? Что могло его привлечь в далеком Бухарском эмирате, с которым хан также находился в дружественных отношениях? Так же, как и Хива, эмират оказывал ему морально-дипломатическую поддержку, принимая полномочных представителей Кенесары, от случая к случаю отправляя в его распоряжение всякое огнестрельное оружие. “Гордые и надменные прежде азиатские владельцы (читай — Хива и Бухарский эмират — Ж.К. некоторое время, когда слава полководца была в зените — Ж.К.) непрерывно искали его расположения, дружбы, даже предполагали союзы” [1].

Кенесары однажды даже официально принимал в одной из своих ставок ханских послов. Автор публикации Я. Полферов писал в данной связи: “Славное Хивинское государство заключает с главным батыром Кенесарой союз против неверных гяуров” [2].Тут же были поднесены казахскому хану, как самостоятельному правителю, богатые дары: 15 лучших аргамаков, два золотом шитых седла, две пушки и несколько верблюдов [3].

В памяти своей хан помнил другое. После расправы Кокандского бека над его отцом 16 июля 1840 г. Кенесары пришлось бежать в Хиву, просить на время убежище [4]. Однако обстоятельства сложились так, что Кенесары незамедлительно выехал из пределов Хивы, вернулся в Средний жуз, по-прежнему предводительствуя над восставшими. Кокандцы и хивинцы, временами враждуя между собой, нередко находили общий язык. Все- таки это были части одной узбекской государственности. Планы этих ханств противостоянию русской экспансии не всегда были последовательны, их позиции в отношении восстания казахского народа были противоречивы.

В то же время правителей-узбеков пугал яркий полководческий талант Кенесары, его твердость в осуществлении своей позиции. В душе знаменитого хана продолжала тлеть глубоко скрытая месть за гибель от рук узбеков его братьев Саржана и Есенгельды в 1836 г. и его отца, в 1840 г., младшего сына Абылая — Касым торе.

Да, гордый был Кенесары, “не хотел никуда идти на поклон, не любил китайцев, не верил русским властям” [5]. В таком случае мог ли прозорливый хан решиться двинуться в сторону Хивы, тем более далекого Бухарского эмирата? Оставался спасительный выход — повернуть на юг, в пределы Семиречья. Таким образом, Кенесары не оставалось иного варианта, как выбор южного направления. Расчет хана строился на его убеждении, что население Старшего жуза, находившееся под постоянным давлением кокандских правителей, с воодушевлением примет восставших и окажет им посильную помощь. Часть казахских родов, управлявшаяся под руководством сына хана Абылая Сюка, лишь номинально признавала русскую власть.

Еще 9 апреля 1818 г. генерал-губернатор Западной Сибири Глазенап в ответ на обращение Сюка Абылай-ханова принять его владение в Российское подданство, писал: “Я отдаю полную справедливость похвальному намерению Вашему вступить в вечное подданство России..[6]. Противодействие русской власти, вмешательство и давление Коканда практически отложили решение вопроса на неопределенное время.

Кенесары сознавал, что рано или поздно ему все-таки придется покинуть родной очаг и перекочевать на юг в Семиречье. Заодно он лелеял надежду пополнить ряды своих войск, подготовить плацдарм для оказания сопротивления в случае появления российских войск в приграничных районах узбекских ханств. Эти моменты имел в виду и генерал Жемчужников, также предполагавший, что хану “придется бежать в Большую орду [7].

Однако при таком повороте событий могли бы возникнуть и другие не менее сложные проблемы. Как поступить с теми родами и аульными общинами, которые до сего времени следовали за ним, испытывали горечь поражений и радость побед? Рассчитывать на угрозу и страх? Подобные акции уже дали осечки во время пребывания в Младшем жузе. Тем более, борьбу с ним наряду с русскими властями продолжали вести и старшие султаны, державшие в своих руках бразды правления в окружных приказах.

К тому же, переход с районов Улытау в южные регионы требовал от него и близкого окружения максимальной внимательности, подготовки к длительному походу. Следовало бы решить проблему обеспечения сарбазов, а также женщин и детей продовольствием. “В этом случае, — писал Жемчужников, — он должен будет перенестись со своими кочевьями на Сыр (Дарью) или за Устурт, следовательно (вынуждены будут — Ж.К.), удалиться от границ (линии) наших не менее на 1000 верст, оттуда трудно будет расстраивать наших ордынцев (лояльно относившихся к русской власти — Ж.К.) [8]. Но при этом генерал не скрывал своего опасения по поводу возможных набегов Кенесары на русско-казачьи селения во время перекочевки на юг. Нельзя исключать, что они могут “нанести вред, как им (отказавшимся следовать за ним аулам — Ж.К.), так и линейным жителям [9].

В марте 1845 г. министр иностранных дел граф К.В. Нессельроде, а также военный министр князь А. Чернышев, ознакомившись с его запиской, наложили визу: “Ныне же разрешить Оренбургскому военному губернатору делать нужней приготовления для принятия смотря по обстоятельствам или другой меры с тем одинако (однако) же, чтобы отряды не высылать в степь до получения положительного известия об успехах или неуспехах командированного чиновника (Пограничной — Ж.К.) комиссии… [ 1 0]. Руководители высшей дипломатической службы и военного министерства, в недрах которых подготовлялись всякие инструктивные документы, предписания для решений дел, не оставили без внимания и эти моменты. Пламя народной войны, то затухавшее, то вновь разгоравшееся в степи, все же продолжало беспокоить высшие инстанции империи.

В Петербургском дворе с опасением сознавали неизбежность столкновений стратегических интересов России и Англии в южных пределах Средней Азии. Это побуждало имперское руководство всеми возможными способами ликвидировать восстание хана Кенесары, самое продолжительное и упорное в восточных пределах России или же погасить пожар войны дипломатическими мерами. Оговорка же А.Чернышева и П.Д. Горчакова до возвращения из ставки Кенесары посланников империи Долгова и Герна воздержаться от отправки военных сил против хана явилось проявлением подобной озабоченности.

Карательные меры царизма против народного движения потребовали крупных затрат, не говоря о людских жертвах. После гибели хана аудиторские учреждения вычислят общую сумму денежных затрат 170 ООО тыс. рублей [11]. На этот раз также нашли средства на “приготовление” нового военного похода в степь. “Потребуемую же сумму заимствовать из состоящего в ведении министерства иностранных дел кибиточного сбора на каковой предмет испросить...” [12].

Записка генерал-майора вызвала неподдельный интерес правящей элиты империи. Документ был представлен и на рассмотрение императора. Военный министр сообщал командиру отдельного Сибирского корпуса П.Д. Горчакову: “Государь император по совокуплении рассмотрении всех вышеизложенных обстоятельств изволил очень желательным, чтобы Кенисара воспользовался снисхождением” [13]. Некоторое смягчение прежде непримиримой позиции монарха следует прокомментировать в связи с теми же обстоятельствами в международных отношениях империи в ту эпоху. Для России было достаточно одной Кавказской, дорогостоящей кампании против Шамиля, требовавшей отвлечения значительных сил.

Двор успокаивался тем, что все-таки большая часть Казахстана, особенно северо-западная, центральные районы были в составе России. Подавление регионального восстания для такой могущественной в военном отношении страны как Россия, было вопросом времени. Все же заметим, государь допускал в отношении Кенесары “снисхождение”. 2 апреля 1845 г. военный министр так прокомментировал резолюцию Николая 1: “Обращение сего мятежника к повиновению законной власти нравственными убеждениями и не прибегая к оружию наиболее бы соответствовало милосердным чувствам его величества...” [14].

Западно-Сибирский генерал-губернатор как бы ни стоял за только военный вариант в отношении восстания и жестких мер в отношении личности хана, однако субординация предусматривала строго придерживаться линии Петербурга. Однако заметим, что “снисходительное отношение” к восстанию вовсе не означало какие-либо уступки или же удовлетворение определенных требований Кенесары.

Политика заигрывания Оренбургского губернатора в период действий Кенесары в Младшем жузе давала некоторый эффект — раскол среди чингизидов был настолько очевиден, что ему не удалось перетянуть на свою сторону влиятельных султанов. П.Д. Горчаков же, как мы отмечали выше, придерживался тактики крайних мер. А. Чернышев дал некоторое дополнительное пояснение к резолюции императора. “Однако и в этом случае было бы неосторожно вполне доверять искренности честолюбивого киргиза, который неоднократно изменял своему слову и потому его императорское величество признать изволил снабдить Вас, милостивый государь, наставлениями относительно Ваших действий”, — писал П.Д.Горчакову военный министр [15].

Документ содержал еще одно предписание в отношении Кенесары. Император, вероятно, находился в курсе дел о масштабах вооруженной борьбы. Рапорты, донесения о событиях вокруг народного восстания, поступавшие в Азиатский департамент Министерства иностранных дел и в другие правительственные учреждения, создавали превратное впечатление о мотивах, масштабах и, конечно, его целях. В том же архивном деле имеется и другое наставление царя.

Военный министр информировал князя П.Д.Горчакова об озабоченности монарха “неискренней” позицией хана в далекой азиатской степи. “По мнению Его Величества, тщательное наблюдение за дальнейшим поведением этого султана (Кенесары — Ж.К.) не обнаружено ли сомнения в его искренности, стараться ласковым и благородным обхождением внушить ему (Кенесары) доверие к начальству...” [16]. Тем не менее, лукавый царедворец А. Чернышев, воспользовавшись случаем, внушал ему мысль не ослаблять наблюдение за номадами, кочующими вблизи военных линий: “Оставаясь уверенным, вместе с тем охранять линии от внезапных покушений хищников” [ 17].

Естественно, при всем желании быть в курсе дел, происходящих событий в районах, охваченных восстанием, император не мог четко представлять себе масштабы народного движения. Все же предполагал, что оно является главной реальной преградой на пути продвижения России в сторону Южного Казахстана, далее к Средней Азии, в последующем выйти на рубежи Восточного Туркестана.

Кенесары предполагал все же принятие ряда мер для упрочения своей позиции. Тем не менее, и князь П.Горчаков, и тот же автор нами изучаемой записки располагали более или менее достоверными сведениями, что Кенесары отнюдь не намерен сложить оружие, сможет сосредоточить свои войска лишь в труднодоступных для карателей районах и вряд ли вступит в переговоры с царскими представителями. Более или менее убедительные сообщения о его передвижениях фиксировались в Пограничном управлении Сибирскими казахами. Оно, в первую очередь, черпало информацию из уст жителей казачьих селений, солдат, по различным обстоятельствам оказавшихся у Кенесары в плену, затем сумевших бежать к линии. Мы имеем в виду показания бывших пленных Корнила Суворова, Ивана Ненилина, Павла Яркова, Федора Федотова, допросы которых подтверждали накапливавшиеся в губернских канцеляриях материалы о планах Кенесары расширять борьбу и не останавливаться перед главной целью-восстановить казахскую государственность [18]. Об этом же говорят показания Дмитрия Давлетова, строевого казака 5 полка сибирского линейного казачьего войска. В 1845 г., находясь на службе в Жаркайынском (Джеркаинском) отряде, был послан с пикета № 4 за вьючными лошадьми, и на обратном следовании захвачен 17 “человеками хищников из шайки” брата Кенесары — Наурызбая [19].

Знаменитый батыр с отрядом в 250 человек “скрывался в своем логу” в трех верстах по левую сторону р. Ишим (Есиль). При “захвате” он получил ряд легких ранений. Давлетов был свидетелем, как “хищники”, действуя ночью, отогнали у своих противников, не желавших к нему присоединиться, много скота, “целые бараньи табуны”, лошадей и отправились за р. Чу, где в этот период располагались аулы самого Кенесары [20].

Удивление у него вызвала быстрота в передвижении по огромным степным просторам, сначала отряд Наурызбая достиг берега р. Сарысу, где действовали его собственные группы, затем ускоренным маршем, за очень короткое время достиг р. Чу, присоединившись к своему брату. Причем, поражает неприхотливость и закаленность его сарбазов, лошадей.

Ведь передвижение масс вооруженных людей проходило через “голодную” степь. Об этом говорит в своих допросных листах тот же Дмитрий Давлетов. Далее он рассказывал, что первоначально его заковали в железо, а по случаю болезни оковы с него сняли. И ему пришла мысль бежать в Россию вместе с дезертиром из бывших поляков в аулах Кенесары. Но на третий день его вновь схватили, подвергли жестоким истязаниям и снова заковали в железо [21]. Правда, документ не содержит сведений, как все же ему удалось вырваться из неволи и оказаться в одном из сибирских селений.

В тот момент главная ханская ставка располагалась в 150 верстах к югу от горы Улытау. Последнее сведение почерпнуто из рапорта П.Д. Горчакова военному министру. Оно датировано 3 января 1847 г. [22]. Мы полагаем, что переписчик, вернее письмоводитель, вероятно, перепугал дату его составления. В январе 1847 г. Кенесары с отборными силами находился уже в Алатау-ских горах и никак не мог вновь оказаться в бывшем главном очаге восстания. Очевидно, документ относится к 3 января 1845 г., когда действительно одно из крупных соединений полководца дислоцировалось в этом районе. Судя по рапорту П.Д. Горчакова, в тот момент он занимал урочище Там-Тобе (Там — дом, тобе -холм-Ж.К.).

Сведения, которые сообщал князь Чернышеву, тот получил от Пограничного начальника сибирских казахов. Вот что говорилось в той докладной: “… признавая пребывание его в сих местах вредным в особенности для багалинцев (род Баганалы-Ж.К.), недавно устроенных и кочующих в горах Кичи-Тау предписал я генералу-майору Н.Ф. Вишневскому командировать из Улытау-ского пикета 250 строевых казаков с двумя 3-х фунтовыми орудиями, чтобы разбить мятежника. Если признается (представится — Ж.К.) возможность или по крайней мере удалить его в глубь степи” [23].

Мы привели эти пока еще не изданные в печати материалы с целью показать, как государь император Николай 1 предупреждал генерал-губернатора, а заодно опытного военного министра, имея все основания прийти к выводу, что меры, принимаемые местными учреждениями вовсе не достигают их предназначения.

Движение Кенесары вызывало озабоченность двора не столько военными аспектами, а сколько «тлетворным» влиянием вот уже почти десять лет продолжающегося движения. Речь шла о политических его моментах. Весть о восстании в обширном крае могла распространиться и в Зауральской окраине, породив ропот недовольства среди других “инородцев”, как, к примеру, война Шамиля порождала восхищение и солидарность других народов, находящихся во власти двуглавого орла. В данной связи нелишне привести следующий весьма характерный материал. 30 августа 1846 г. Оренбургский военный губернатор от генерал-инфантерии В.А. Обручев доносил князю Чернышеву: оказалось, что у султана Есимхана при обыске обнаружили 14 “возмутительных писем” Кенесары. По переводу оказалось, что одно из них “приглашал киргизов (казахов -Ж.К.) для избежания ига русских, и удалиться из степи” Оренбургского ведомства [24].

Рапорт ценен тем, что, хотя с несколько расплывчатым содержанием, намекал всем отвергающим власть русского царя “соединиться с ним (Кенесары — Ж.К.) на новых местах пребывания (хана) на р. Чу, при озере Какунды [25]. Письмо было изъято у султана Младшего жуза Сейлхана, очевидно, брата Есимхана, и содержало призыв разным почетным ордынцам Оренбургского ведомства присоединиться к восстанию [26].

Итак, сведения, накопившиеся в областных канцеляриях, развенчивали утешительные известия генерал-губернаторов, докладывавших военным и министру иностранных дел, государю императору. Ситуация в казахской степи, преимущественно в Среднем жузе оставалась крайне сложной. Принимая сложившееся положение, Николай 1, видимо, согласуя свои соображения с князем Чернышевым, графом Нессельроде предписал генерал-губернаторам Оренбургского края и Западной Сибири ряд указаний “благоугодных предложений” [27], могущих быть реализованными и с учетом состояния политической обстановки в районах, где коренные обитатели сильно были пронизаны духом свободы и восстановления традиционной государственности.

Первый пункт касается отдельно Оренбургского края, где намечалось “постоянно занять один или два передовых пункта, вероятно, речь идет о создании промежуточных опорных баз, которые соединяли бы Оренбургскую военную линию с Верхнеуральской, почти вплотную смыкавшейся с первой. Основанием для подобного утверждения служит предположение Николая 1 (конечно с подачи военного министра) организовать эти пункты по направлению города Орска. Учреждаемые базы планировалось построить так, чтобы иметь возможность держать под присмотром степь, где прежде были активны отряды Кенесары во время вооруженных стычек с проправительственными формированиями. В.А. Перовский будучи губернатором края, особенно его преемник В.А. Обручев, постоянно испытывали беспокойство, когда восставшие весьма удачно действовали в районе Мугоджарских гор, а при появлении казачьих соединений, кенесаринцы также быстро ускользали от преследования. Этим, возможно, следует объяснить указание государя создать так называемые пункты “по упомянутым горам”.

Опыт в создании почти что сплошных укреплений вдоль или вблизи Ишимских и Верхне-иртышских линий и более или менее удовлетворительный исход борьбы с восстанием подсказали целесообразность строительства целой серии военно-опорных точек в относительно густонаселенной части степи. Следующее указание императора обязывало губернатора Оренбургской Пограничной комиссии “возвести укрепления и воздвигнуть” казачьи селения [28].

В них намечалось расквартировать “в особенности подвижные резервы...”. Причем разрабатываемый вариант почитался настолько не терпящим отлагательства, что “сии предприятия (решено было) совершить в текущем (т.е. в 1845 г. -Ж.К.) году” [29].

Вскоре был одобрен и штат создаваемых укреплений. В каждом “из сих” предположили разместить штаб офицеров — 1, обер-офицеров — 5, нижних чинов — 151 как резерв, более того для вновь формируемых действий в условиях непривычной обстановки полков решено было держать также в каждой из этих крепостей. Штаб-офицер — 1, обер-офицер — 2, нижних чинов — 217. Всего же штаб-офицеров — 2, обер-офицеров — 28, нижних чинов строевых и нестроевых — 27. Смену войск было рекомендовано производить ежегодно, летом [30].

Итак, продолжение восстания и его последствия оказались более серьезными, в первую очередь, для царизма. Многочисленные военные акции в степи не давали ощутимых преимуществ ни Оренбургским генерал-губернаторам, ни П. Д. Горчакову, с 1836 г. безуспешно боровшемуся с Кенесары.

Однако раскол номадного общества, поддержка частью местных чингизидов военно-административных усилий царизма не прошли даром. Старшие султаны, волостные, аульные старшины, возможно из-за страха подвергнуться политическим репрессиям, некоторые по принуждению, а некоторые и по своим убеждениям, хотели того или нет, углубили родовую разобщенность. Это, в свою очередь, ослабляло наступательный напор отрядов Кенесары. Даже в этих условиях дух восставших не был сломлен. И царизм теперь, в середине 40-х годов XIX

в., настолько был озабочен продолжением общенародного протеста, что внимательно изучал всякие планы, варианты, предложения, если они отвечали стратегическим интересам империи.

В данной связи проявлением этой озабоченности явилось доскональное изучение специальной записки генерала Жемчужникова, которую мы развернуто, по пунктам подвергли анализу. При этом, по возможности, насколько источники в нашем распоряжении позволяли, пытались датировать их, проясняли позиции каждой из сторон, от губернаторов до императора.

Все же первые меры в этом направлении, спешное создание новых крепостей в Младшем жузе в районах, которые традиционно пересекали кочевые пути, шаг за шагом ограничивали пределы действий повстанцев, ставя их в весьма затруднительное положение.