Страница - 5

§ 3. ХАН КЕНЕСАРЫ В СЕМИРЕЧЬЕ И РАССТАНОВКА СИЛ В РЕГИОНЕ

Итак, Кенесары решился покинуть Средний жуз и оставить юго-восточные пределы Младшего жуза, на которые распространялось его влияние, Сибирские же казахи, военно-политический оплот хана, по-прежнему составляли ядро восставших, в целом оказывая ему поддержку [1].

Казахи Младшего жуза, простив ему акты некоторой суровости, также содействовали его отрядам, в немалом количестве доставляя им муку [2]. В составе войск “буйного семейства Касимовых” [3] по-прежнему находилось немало сарбазов из родов Младшего жуза, доверивших ему свои судьбы. “Его скопище”, как пренебрежительно характеризовали его силы историки колониальной, да и ряд исследователей советской эпохи, на самом деле и в канун перехода в Семиречье представляло собой довольно внушительную силу.

Строжайшая дисциплина, прекрасно организованная, неплохо снабженная и вооруженная сила внушала страх формированиям старших султанов и султанов правителей [4]. Однако пушек было мало, слабого качества, отлитые хивинскими мастерами или доставленные из далекого Бухарского эмирата. Ружья также были стары, хотя “содержались в порядке” [5]. Принятый во всех воинских подразделениях боевой клич “Абылай”, вдохновлял сарбазов во время сражений с проправительственными силами местных феодалов и многочисленных стычек с царскими отрядами [6]. Бывшие русские артиллеристы пленные, а также участники польских восстаний, сочувственно относившиеся к восставшим, инструктировали его сарбазов как пользоваться пушками [7].

Однако хан был сильно встревожен расширением военных акций против него. Карательные части, беспокоившие его аулы с двух сторон, со стороны Сибири и Оренбурга все более ограничивали районы прежних, почти свободных передвижений. Новая тактика колониальной администрации давала некоторые плоды, положение восставших аулов все более ухудшалось. Кенесары, сознававший негативные тенденции этого, прилагал невероятные усилия к тому, чтобы сохранить главное ядро своих войск. Он пытался даже примириться с батыром Младшего жуза Жанкожой Нурмухамедовым. Обращался к нему с просьбами забыть старую вражду; завел переписку со своим прежним недругом султаном Шегеном Мусиным, посылал подарки знаменитому батыру Младшего жуза Есету Котибарову [8].

По призыву Кенесары и батыра Жоламана Тленшиева аулы на стыке Младшего и Среднего жузов, откочевывая к пределам Старшего жуза, создавали новые проблемы для жителей этих регионов. Кое-где начиналась борьба за новые кочевья, которая усугубляла ситуацию. Это была опасная ситуация. Кокандцы вовсе не забыли об оказании ханом Кенесары военной поддержки казахским родам Старшего жуза, когда те, не смирившись с бедственным своим положением, поднимались на борьбу с ташкентскими беками. Хан же, по-прежнему, искал благоприятную ситуацию для отмщения за гибель своих братьев и отца.

В предыдущем разделе мы в тезисном порядке обратили внимание на сложность взаимоотношений хана с хивинским ханством и Бухарским эмиратом. Дружелюбные контакты с хивинским ханом Аллакулем не могли иметь стабильного и взаимовыгодного характера. Частые стычки хивинцев с казахскими родами Младшего жуза временами задевали и интересы Кенесары. Все же он, как правитель Среднего жуза, облеченный доверием большей части собственного ханства, не только сочувствовал казахам Младшего жуза в их противоборстве с хивинцами, но и оказывал им моральную поддержку. Это, видимо, и послужило поводом к отказу от предложения Аллакуля поселиться в Хивинском укреплении на Сырдарье. К тому же, Хивинский правитель обещал ему предоставить права на управление казахским населением, кочевавшим вблизи этой крепости. Причем, казахскому правителю предлагалось согласиться на это предложение под видом, что “он желает быть среди киргизской степи, и продолжать только с Хивою… дружелюбные отношения… ” [9].

Рассчитывать на постоянную поддержку Бухарского эмирата также было опрометчиво. Эмир оказывал Кенесары содействие до той поры, пока кокандские беки и Ташкент перестанут перечить его планам. Как соотношение сил в Средней Азии, в частности в отношении узбекских правителей претерпит соответствующие перемены в сторону упрочения позиции эмира в регионе, последний перестанет содействовать его борьбе. Это понимали и дальновидный Кенесары и его главные советники. Но оставаться в центре казахских кочевий, в районе Улытау было уже небезопасно. Его престиж как полководца, дальновидного политика был еще велик. Его планы по объединению казахских земель под своим началом находили понимание и поддержку. “Широкие политические замыслы объединения всех киргизских родов” [10] еще долгое время могли послужить объединяющим началом, главным политическим лозунгом освободительного движения. Пора раздумий закончилась. Хан принял решение поднять аулы. Напоследок отметим, что одной из причин перемещения ханских аулов и массы активных участников восстания на юг все же явилось ужесточение репрессий царизма в отношении последовательных борцов за независимость.

Повсеместно было замечено усиление роли степных судов. Достаточно было незначительное подозрение, чтобы привлечь к судебной ответственности хотя бы лояльно относящегося к восстанию кочевника. Заподозренных в участии в волнениях ссылали в отдельные районы Сибири. Военные суды без достаточных оснований целыми группами приговаривали к смерти заподозренных [11]. Он помнил, какой трагедией обернулось решение его отца Касым торе двинуться в районы, граничащие с Кокандским ханством. Коварство и двуличие ташкентских правителей и на сей раз не пройдет мимо судеб Кенесары, в целом его движения.

Но как объяснить народу уход с Сары-Арки (Золотая степь)? Не будет ли это последним походом в его жизни? Множество горьких раздумий обуревало неспокойную душу великого борца.

Если хан уйдет от своего народа,

Он не будет иметь удачи,

Если скот уйдет со своей земли,

Он не будет иметь удачи.

Халкынан кетсе, хан оңбас,

Жерінен кетсе, мал оңбас.

Эти строки в переводе А. Нестерова принадлежат сказителю Доскожи, предостерегавшего от такого опасного перемещения в южные районы [12]; восхвалявшего места прежних кочевий, с которых Кенесары собирался уходить на юг, к предгорьям Алатауских гор:

Позади меня остается

Поросшая черными зарослями стоянка,

Мои березы и сосны,

Листья которых качаются,

Теперь по уходу с этой стоянки

Ты лишился ума (и) хитрости.

Артымда қалып барады...

Қара қопа қоңысым,

Жапырағы шайқалған,

Қарағай мен (мунан) қайыным [13]

Бул қоныстан ауған соң?

Айрылдым ақыл-айладан...

Нет, великий хан, перед которым трепетали многие малые и большие народы Центральной Азии, не может покинуть Сары-Арку молча. Пусть враги не думают, что он так поступает из-за животного страха, под военным давлением России. Он должен показать, что его решение — тактический маневр, хитроумная комбинация, ставящая своим назначением продолжение той же желанной цели — объединение под его знаменем всей казахской земли.

И хан решил отпраздновать это событие. Тем более, в это время, в один из первых дней новолуния в его ставке на берегу р. Жыланшык (Джиланчик), прибыло знатное посольство из Хивы, дружественной страны. Кенесары был “обрадован и польщен подчеркнутым вниманием прежде “надменного” с ним Хивинского хана” [14].

Местность с недавнего времени стала называться “Хан жолы (Ханская дорога)”. Вот как описывал со слов очевидцев Я. Полферов: “… лагерь (Кенесары) пестрел от шатров, людей и скота. С утра до глубокой ночи раздавались говор, крики, ржание коней, рев верблюдов на берегу Джиланчик(Жыланшык); понеслась по долине бойкая песня, быстро замелькали по траве маленькие ножки восточных красавиц...” [15].

Как и с самого начала восстания, Кенесары не расставался с семьей. Его дети, жены, братья также последовали за ним. В тот момент от двух жен было: от старшей Кунимжан — Тайшык 20 лет, Ахмет 15 лет, от другой жены — Омар 24, Оспан 22, Аубакир около 20 лет, Сыздык 14 лет, Макей 12 лет [16]. В последний поход за Кенесары последовали его братья, сыновья Саржана, Есенгельды, другие близкие аулы его родственников составляли не более 200 юрт [17].

В одном из следующих разделов мы вернемся к этому вопросу. В данном случае интерес представляет, что в числе детей хана Я. Полферов называет дочку Айтолкын. “… толпа девушек с длинными косами, в шелковых цветных шароварах, густыми складками спускавшиеся на маленькие высокие сапожки, предводительствуемые красавицей Айтолкын, окружила стоявшего у кибитки агида (вождя — Ж.К.). Сказав… несколько слов, он сделал рукой знак дочери, все взоры устремились на Айтолкын… ” [18].

Итак, появилась в числе детей хана дочь Айтолкын, в других источниках вовсе не упоминавшаяся. Вымысел автора? Может быть доселе неизвестный документ? Не следует упускать из виду и то, и другое. Чем больше мы станем досконально изучать и сопоставлять документы, тем будут воссозданы детали, малоизвестные нюансы восстания, и личностные подробности жизни великого человека.

Как исследования минувших эпох, так и доступные нам первоисточники, большею частью отражали деятельность его братьев в событиях, так или иначе связанных с освободительным движением. Единственное исключение относительно дочерей Касым торе, сестер Кенесары, представляла личность Бопай, сестры его, ставшей его соратницей в организации первых очагов движения. Наряду с видными сардарами хана она успешно предводительствовала над одним из его воинских соединений. Забегая вперед, нелишне напомнить нашим читателям один случай из событий трагического финала войны с кыргызами. Перед самой казнью один из ярых противников Кенесары манап Жантай Карабеков, приведя в свою юрту обреченного хана, закованного в цепи, спросил — остались ли у него мечты (арман), которые он не успел осуществить. В числе трех он назвал, что он не успел выдать замуж свою сестру Бопай [19].

Так что мы можем позволить себе изложить ряд подробностей о неизвестной в целом дочери хана. “… О, как она была дивно хороша, — продолжал описывать ее тот же Я. Полферов, — невольно думалось всем, что она со своим гибким стройным станом, длинными ресницами, закрывавшими черные, полные страсти глаза, своими маленькими, точно выточенными, смуглыми ручками создана только для созерцания любования, а не для того, чтобы… скрыть свою чудную молодую красоту под густой чадрой...” [20].

В условиях степной эмансипации женщины-казашки традиционно вели себя свободно, не сковывая себя какими-либо исламскими обычаями, везде и всюду находились со своими супругами, присутствовали во время приема гостей, освобождались от всяких консервативных патриархальных ограничений и в быту, и в семейной жизни. Многоженство обеспечивало появление в семье за редким исключением наследника, и на счет выбора будущих своих супруг они относительно были свободны. Лишь в отдельных случаях родители с самого раннего детства заключали между собой негласное соглашение о создании семьи (атастыру). Но чадрой, как во многих мусульманских владениях, лицо свое не закрывали. По версии Л. Полферова, Айтолкын носила “густую чадру”, видимо, этот факт явился проявлением уважения к узбекским традициям. Ведь в этих торжествах присутствовали хивинские послы, строго придерживавшиеся исламских канонов относительно женской роли и в быту, и в общественной жизни. “… любовались ею, — продолжает свое описание автор, — не только юные наездники, из коих никто не дерзал даже мечтать владеть этой “звездой Хан Жолы”, не только старики, которые сладко чмокали дряблыми губами, но и многие подруги забывали про своих возлюбленных, не обращая внимания на их измену в данный миг...” [21].

Это был последний, прощальный той казахского хана. Больше он не вернется в родной край. Не задерживает серьезного внимания бытовавшее в кругу исследователей однобокое мнение, будто бы хан насильно увлек за собой в Семиречье тех, которые не желали последовать за ним. Не подлежит сомнению истина, что сотни аулов добровольно изъявили желание перекочевать в южные районы, где главными родоплеменными объединениями предводительствовали в первую очередь потомки Абылай хана, его сыновья, внуки и другие кровнородственные близкие — Али Адилов, Рустем Асфандияров, Сюк Аблайханов и многие другие, на которых возлагал надежды их же близкий родственник, ныне хан Кенесары [22].

Али, сын султана Адиля, внук Абылая в момент подготовки Кенесары к походу в Семиречье управлял самым многочисленным родом этого региона — дулатами, султан Хаким — албанами, султан Адамсат Ибаков — суанами [23]. Каждый из султанов местной элиты обладал большим влиянием среди своих соплеменников в Семиречье. В случае проявления лояльной позиции мог бы существенно повлиять на дальнейший ход восстания. Рассчитывать на Сюка не было смысла. 76-летний старец, по мнению А. Янушкевича, сгорбленный, как гриб [24], последний прямой потомок великого Абылая, доживал свои годы. Умнейшим из них считался Али султан.

У казахов широкое распространение получила поговорка: “Кто хочет поиграть в кумалак (традиционная игра казахов — Ж.К.), пусть пойдет к Кулану, старшему брату Али, кто хочет поболтать — к Сюку, а кто за добрыми советами — к Али”. Последний отличался удивительным красноречием, был “умнее всех”, общался с кокандской аристократией, собирал подать от зависимых сородичей, право же, был ханом [25].

Рассматривая побудительные мотивы перехода Кенесары к пределам Южного Казахстана, далее в Семиречье, нам следовало бы в сжатой форме подвергнуть анализу своеобразие состояния общественно-политических институтов, которые начали складываться в Среднем жузе в районах, не подчиненных хану, о которых в достаточной степени было осведомлено население Старшего жуза.

Напомним читателям, что усилиями колониальных органов управления на местах, в первую очередь, опираясь на поддержку старших султанов царизму к середине 40-х годов XIX в. удалось значительно повысить функции судебно-карательных учреждений. Судебное отделение Области сибирских казахов постепенно сосредотачивало в своих руках “рассмотрение и решение гражданских тяжб и исковых” [26]. В виду увеличения исковых дел, все больше накапливавшихся в областных учреждениях, преимущественно поступавших от противников Кенесары, разоренных последним, таковые процессы подлежали рассмотрению в областных судебных инстанциях, если сумма иска или тяжбы превышает шестьсот рублей серебром [27].

Причем, ужесточение борьбы с восстанием побуждали колониальные власти принимать такир меры, что местные чиновники почти не делали различие, откуда поступали такие жалобы — от казахов окружных приказов, или дела касались уголовных преступлений, “учиненных лицами гражданского ведомства” [28]. Эти нововведения практически сводили на нет § 215 “Устава” 1822 г., в соответствии с которым дела разбирались в присутствии биев в аулах и волостях. § 218 (Дела исковые) Устава 1822 г. гласил: “Ежели бы, кто решениями биев же не доволен, тогда с представлением ясных доказательств, могут возобновить дело (не разобрал — Ж.К., очевидно — рассмотрение) просьбы областным начальством” [29]. Как мы видим, отказ Кенесары покориться русским властям, вовлечение новых аулов в восстание, отказ от амнистии 1841-1845 годов, провал дипломатической миссии Долгова и Герна [30] побуждали Западно-Сибирское генерал-губернаторство на принятие более жестких правовых санкций в отношении активных поборников свободы в обширной степи.

Хотя со времени принятия Устава 1822 г. прошло более 20 лет, классификация разновидностей преступлений, по которым номадов обвиняли в уголовных преступлениях, сохранялась: измена, убийство, разбой, барымта, “возбуждение своих соплеменников против правительства”, открытое неповиновение, установленные властями преступления по должности”, подлог и принятие ложной присяги, подлежали суду на основании общих российских законов “за сии преступления и проступки, учиненные казахами в местах кочевья, в городах и селениях [31]. За отмеченные проступки и преступления кочевники могли быть привлечены “приговорам и наказаниям” по общим законам империи [32]. Подытоживая изменения в области судопроизводства в отношении кочевников, по-прежнему игнорировавших российские правовые нормы, следует обратить внимание и на некоторые меры частного порядка, касавшиеся увеличения денежной и продовольственной поддержки казачьих отрядов, находившихся в степи в поисках “мятежников”. К примеру, офицеры казачьего происхождения теперь стали получать жалованье почти в двойном размере. Так, подполковник — 215 руб. 40 коп., а в период пребывания в степи — 416 руб.; войсковой старшина 165-318, есаул 123-237; сотник 88-171, хорунжий 71-138 руб. [33]. Для чего эти сведения, могут вопрошать читатели. Да, действительно, оперирование подобными данными в заключительной части вопроса о мотивах и причинах передвижения сил восставших в южные регионы внешне кажется отвлекающим внимание читателей. Если обратиться к самой сущности вопроса, то мы можем убедиться, что подобные меры также повышали заинтересованность и активность действий казачьих частей в период действий в степи, заодно ослабляли степень сопротивления последних. Это, в свою очередь, так же, как и нами рассмотренные выше обстоятельства, побудили хана прийти к сложному, судьбоносному решению — двинуться на юг.

О времени появления отрядов Кенесары в Южном Казахстане нет конкретно установленной даты. Мнение большинства исследователей, а также архивные извлечения называют первый квартал 1846 г. Установлено, что в сентябре 1846 г. люди Кенесары уже успели закрепиться на труднодоступном полуострове Балхаша -Камал (Камау) [34].

23 декабря ханские аулы, преследуемые царскими войсками с двух сторон, Аягузского внешнего округа, а также Алатауского во избежание окружения по льду перешли на правый берег р. Или, выбрали место для стоянки “Мын Чабур»” (Мын шубар) [35]. Следовательно, перекочевка войск Кенесары могла произойти значительно раньше. 20 июня к Н.Ф.Вишневскому прибыли султаны и волостные главных родов Семиречья [36].

А. Янушкевич, записки которого как источник не потеряли своей ценности, фиксировал важнейшие события, происходившие в Семиречье во время пребывания экспедиции Н.Ф. Вишневского, скрупулезно фиксировал факт первых столкновений войск Кенесары с кыргызами в июне 1846 г. [37]. Краткая хронология, хотя и неполная, прошедших событий, дает нам основание установить приблизительное время прибытия Кенесары в регион в конце 1845 г., в другом случае, в самом начале 1846 г. Наше мнение в этом отнюдь не претендует на последнюю истину и может быть пересмотрена в случае выявления новых документов, устанавливающих иные даты.

Весть об этом тут же разнеслась по всему Южному Казахстану. К нему начали стекаться и знатные и рядовые кочевники. С самого начала отношения между Кенесары и влиятельными родоначальниками Старшего жуза складывались неоднозначно. Автор исторического романа о Сыпатай батыре Б. Абильдаулы, опираясь в первую очередь на кыргызские печатные источники, довольно подробно описал холодный прием, которым он принял Сыпатай батыра и Рустема Асфендиярова [38]. Хотя первоначально батыр и султан принимали активное участие во многих начинаниях Кенесары, но впоследствии они сыграли роковую роль в его судьбе.

В скором времени Кенесары осадил и взял крепость Мерке, где начальствовал влиятельный среди казахского населения Байзак датка. Он счел, не продолжая защиту города, сдаться на милость грозного хана. В знак своей верности Кенесары подарил последнему прекрасного аргамака “Кызылауыз” [39]. Эти события произошли в июне 1846 г. Основанием для такой уверенности служит донесение князя П.Д. Горчакова, которое было доставлено для информации в Петергоф для донесения государю.

Директор Азиатского департамента Анненков и военный министр, излагая суть документа, проинформировали государя императора “о новых происках султана Кенесары Касымова, прибывшего на Каратау” [40]. Губернатор с тревогой сообщал” о сомнительных отношениях наших к киргизам Большой Орды...” [41].

Изучение прежде всего архивных документов невольно обращает на себя внимание на явное расхождение в позициях влиятельных лиц Старшего жуза по отношению к прибытию в регион Кенесары. На протяжении всего времени Кенесары среди видных чингизидов не было достигнуто единства по поводу требований хана подчиниться ему, создать заслон на пути продвижения царских отрядов, начавших движение как со стороны Аягузского, так и со стороны Капальского укреплений.

В том, что Кенесары все же не пользовался поддержкой большей части населения Южного Казахстана, в некоторой степени был повинен и сам хан. В целом его жесткая позиция в отношении ряда влиятельных местных правителей отталкивала от него многие аулы, что впоследствии оказалось пагубным для дальнейшей судьбы движения при первом появлении в ставке предводителя восстания. Кенесары принял Сыпатай батыра и султана Рустема несколько пренебрежительно, не стал приветствовать, продолжал разговаривать с ним лежа, что было воспринято им не иначе, как оскорбление [42]. Правда, трудно установить, где же находилась первая ставка хана, до того как его отряды оказались в бассейне рек Чу и Талас и произошла упомянутая встреча. Однако независимо от места, где могла произойти описываемая встреча хана с видными представителями семиреченских казахов, Сыпатай и Рустем первоначально приняли активное участие в антиколониальном восстании. Во всяком случае, до вынужденного перехода 23 декабря 1846 г. на левый берег [43] по многим позициям они проявляли солидарность с Кенесары. Соратники хана настоятельно предлагали ему отправить во все концы Семиречья своих доверенных лиц с призывом присоединиться к восстанию, продолжать борьбу совместными усилиями. Что и отразил Доскожа в известной своей поэме:

Пошлите, Вы Кенеке...

Верхним дулатам 4-м аулам (их)

Бегену и Жанузаку,

Отчего бы ни кочевать и тебе, Жанузак.

По словам певца Беген и Жанузак были местными правителями отдельных ветвей рода дулатов [44]. Факт некоторой пассивности Кенесары в начальный период его пребывания в Семиречье можно объяснить его некоторой самоуверенностью в том, что как только его отряды переступят пределы Семиречья, многие откликнуться на его призыв и пополнят ряды его войск, а его будут встречать как освободителя от кокандского ига и военно-политического натиска России. Здесь был и трезвый расчет хана, что, хотя состарившийся и отяжелевший от дряхлости, оставшийся в живых сын Абылая — Сюк Абылайханов, еще в 20-е годы присягнувший на подданство России, с приходом 10 тысячного войска внука Абылая — Кенесары изменит свои позиции. Путь, который он прошел от Улытау до Алатау, казахи по-прежнему называли “Абылай жолы” (дорога, по которой прошел Абылай), и Кенесары имел полное основание рассчитывать на поддержку не только единственного оставшегося в живых сына великого объединителя казахских земель и всех тех, кто разделял цель Кенесары и проявлял готовность встать под его стягом, а его боевой клич “Абылай” и на сей раз, как при его знаменитом деде, мог бы отодвинуть на второй план межродовые неурядицы, усилившие внутренние раздоры.

Однако исключать определенные просчеты в тактике действий хана прежде всего в первое время его пребывания в регионе было бы опрометчиво. Его надежда на престарелого Сюка Абылайханова не оправдалась. Брат хана султан Кучук (Кочек), направленный к Сюку с требованием, чтобы тот “со своими джалаирцами к нему (хану) присоединился, вернулся с тревожным известием [45]. “Угроза хана разорить аулы”, отказавшиеся выполнить его требования, дали обратный эффект. Султан Сюк, возможно, проинформированный о фактах жестокости в отношении ряда родов еще в Младшем жузе, остерегавшийся повторения подобных прецедентов и в Семиречье, в отношении его собственного владения, жалаирцев, решительно отмежевался от Кенесары, “желая остаться верным высокому покровительству российской державы” [46].

Султан Сюк опасался не столько сосредоточения крупного воинского контингента в Семиречье, сколько потери власти над жалаирцами, которой он мог лишиться в случае упрочения позиции Кенесары, До прихода хана в регион ничего или почти ничего не угрожало его влиянию. Он ладил с кокандскими беками, хотя с генерал-губернатором Западной Сибири отношения складывались неоднозначно.

Многие помнили, очевидно, об этом рассказывали и хану, что султан Сюк, будучи относительно молодым еще 12 октября 1818 г. просил генерал-губернатора Глазенапа направить в его ставку казачий отряд для охранения его безопасности [47]. В данной связи представляется вполне понятным решение князя П. Д. Горчакова в целях защиты аулов Сюка Абылайханова и усиления позиции России в регионе направить в этот район дополнительные силы. В связи с с размещением Кенесары своих войск министр иностранных дел, своевременно извещенный о ситуации в Семиречье, обращал внимание князя на то, что “от ближайшего усмотрения Вашего сиятельства зависеть будет в случае нужды подвигнуть часть отряда (отправить — Ж.К.) далее в кочевья султана Сюка Абылайханова, который с давняго времени считается в подданстве России и более прочих Вам предан..[48].

Речь шла об уже отправляемой в пределы Старшего жуза роте пехоты с 2 конными орудиями [49], которой предполагалось усилить другие воинские формирования, которые начали дислоцироваться в Илийско-Балхашском регионе, куда стягивались и отряды Кенесары. Далее канцлер напомнил П.Д. Горчакову об удовлетворении “неоднократных просьб (Сюка — Ж.К) о присылке к нему русского отряда для водворения желаемой между киргизами тишины и спокойствия [49]

Канцлер К.В. Нессельроде при этом дал понять генерал-губернатору в выборе тактики действий против Кенесары строжайше иметь в виду возможность перекочевки отрядов его с многочисленными аулами в пределы Китая. Очевидно, граф К.В. Нессельроде вспомнил некоторое своеобразие во взаимоотношениях Цинской империи с Абылаем, когда казахский правитель добился выделения некоторых приграничных районов для расселения и кочевания подданных и потомков Абылая. Часть киргизов Большой Орды, -писал граф, — кочуют в китайских владениях, некоторые даже во внутренней черте китайских караулов, где преследование их делается уже невозможным..[50].

Дальновидный Кенесары сознавал, что в случае неудачи его миссии в Семиречье у него остаются два варианта: перекочевать в район Тянь-Шанского хребта или же попытаться добиться у китайских губернаторов Синьцзяня выделения мест для кочевания своих аулов. Волостной Тобыктинского рода Кунанбай рассказывал переводчику экспедиции генерал-майора Н. Ф. Вишневского о попытках Кенесары добиться у синь-цзянских властей права кочевать в приграничных районах Цинской империи. С такой целью он снарядил в Кульджу посольство. Оно должно было заручиться согласием губернатора на сей счет. Миссия была принята в Кульдже с подчеркнутой учтивостью. Китайцы преподнесли послу богатые дары. Однако главный вопрос остался нерешенным, губернатор информировал ханского представителя, что проблема является прерогативой Пекинского двора [51].

Российские чиновники опасались, как бы Кенесары опять не перехитрил их. Они остерегались того, что если Кенесары пробьется на китайскую территорию, меры, принимаемые правительством, потеряют всякий смысл. “Кенисара, или другой подобный злоумышленник (оказавшись в китайских пределах — Ж.К.) всегда мог бы найти там надежное убежище..[52].

Говоря о планах противодействия Кенесары и о сильной озабоченности высших чиновников. Министерства иностранных дел и военного министерства фактом пребывания его в регионе было бы опрометчиво упускать из виду и экономические интересы царизма. Приход хана с его аулами и внушительным воинским контингентом спутал все планы России и в области расширения караванной торговли, осуществлявшейся через Южный Казахстан и Семиречье. Еще 30 июня 1846 г. князь П. Д. Горчаков информировал Нессельроде: “Милостивый государь, граф Карл Васильевич!… султаны, бии (Семиречья — Ж.К.) обязались прекратить прежнюю вражду против наших киргиз (принявших подданство России — Ж.К.). Султану Кенесары не содействовать и не терпеть его среди себя, оказывать защиту и покровительство Российским караванам (в) сих кочевьях… ” [53].

Торговля не только приносила немалые доходы в виде торговых пошлин. Помимо чисто хозяйственных выгод, она служила одним из средств вовлечения казахов, узбеков и других народов к системе политического влияния империи. Естественно, в таких случаях Россия была крайне заинтересована в поддержании сложившегося положения в торговле. Она принимала все зависящие от нее меры, чтобы по возможности отвлечь казахов от участия в борьбе в рядах сарбазов Кенесары.

Подтверждая подобную заинтересованность имперского руководства к сохранению господства России тот же П. Д. Горчаков продолжал убеждать Нессельроде в действенности выдвигаемых им мер. “Поспешая сообщить Вашему сиятельству для всеподданнейшего доклада государю императору об успешном совершении сего дела, честь имею присовокупить, что до окончательного однако ж удаления Кенесары по крайней мере за р. Илю не премину я наблюдать за сими новыми нашими подданными и не ослаблю мер предосторожности в прилегающих округах”. На левом углу документа карандашом сделана приписка: “возвращен от государя императора 30 июня 1846 г. [54]. Хотя письмо князя П.Д. Горчакова было составлено в уверенности сокрушения Кенесары в скором времени и восстановления наблюдения российских постов за прохождением караванов, дело обстояло несколько сложнее. Усилия Кенесары за переход на свою сторону казахов Старшего жуза только начинались. Несмотря на “принятие русского подданства, многие аулы Старшего жуза, как писал современник этих событий И.Ф. Бабков, и без принудительных мер со стороны хана “обязывались служить Кенесары (и даже) возбуждали к содействию им киргиз Средней Орды” [55].

Опасная для России тенденция вынуждала царизм проводить испытанную прежде политику лавирования в отношении известных личностей в Семиречье. Старались подкупом, обещаниями оттолкнуть от Кенесары влиятельных батыров, чингизидов. Среди известных батыров выделялся Тойшибек, влияние которого на местное население было неоспоримо, он находился в близких контактах со многими султанами. Он так же, как и многие сильные личности, покровительствовал купцам, оказывая содействие торговцам в безопасном прохождении караванов.

Тойшибек был известен не только как храбрый сардар, но и справедливый бий, за мудрым советом которого к нему обращались из многих родов не только Семиречья. Исполнявший обязанности начальника Сибирской Пограничной линии, небезызвестный генерал-майор Жемчужников, одновременно начальник штаба Отдельного сибирского корпуса обратился со специальным письмом к Тойшибеку. Прежде всего он выразил благодарность знаменитому бию за оказание содействия в безопасном прохождении русского каравана еще осенью 1845 г. “Вы оказали возможное пособие и снабдили вожаками (провожатыми — Ж.К.). Во внимание такого усердия Вашего и преданности к русскому правительству, ее сиятельство (П.Д. Горчаков — Ж.К.) поручила мне чрез Вашего брата Манака отправить Вам обложенным золотым галуном халат в надежде, (что) таковой знак благорасположения к Вам Его Сиятельства поощрит Вас и впредь оказывать содействие нашим караванам” [56].

Если судить по реальным шагам, Тойшибек до ухода Кенесары на кыргызские земли оказывал содействие хану, принимая активное участие во многих политических акциях Кенесары.

Между прочим, хан также держал в поле зрения все вопросы, связанные с караванной торговлей, содействовал тем купцам, добровольно посещавшим его аулы, и наказывал других, пытавшихся проигнорировать его аулы. Впрочем, об этом свидетельствуют показания приказчика Семипалатинского купца Самсонова-Уфимцева, несколько дней находившегося в ауле хана [57].

Вообще царским чиновникам, составлявшим свои докладные записки и другие документы преимущественно на основе письменных сообщений, рапортов командиров карательных отрядов, было свойственно преувеличивать мнимые успехи в организации борьбы против главного степного противника — Кенесары. Благосклонность отдельных родоправителей к России начальство Западно-Сибирского генерал-губернаторства выдавало за поддержку линии царизма со стороны чуть ли не всех родовых коллективов или крупных аульных общин.

Все же противоборство царизма и хана за влияние среди населения Семиречья до осени 1846 г. не давало преимущества ни той, ни другой стороне. Правительство в достаточной степени было проинформировано о поощрительных мерах Цинского двора к расширению торговли с казахами. Россия также в условиях ужесточения борьбы с Кенесары пыталась изменить в свою пользу состояние дел и проявить себя чуть ли не поборником расширения торговли казахов с другими сопредельными народами. “Благоприятное отношение в последнее время киргизов Большой Орды давало нам надежду приступить к осуществлению некоторых видов в торговом отношении...” [58], — писал князь П.Д. Горчаков военному министру, отмечая обусловленность ограждения купцов политическими устремлениями царизма.

Все более Западно-Сибирский генерал-губернатор склонялся к необходимости выбора в отношении оппозиционно настроенных казахов мер, которые в ряду усиления военного присутствия России в регионе обеспечили бы упрочение среди автохтонного населения ее влияния. В ином варианте развития событий массового перехода жетысуских кочевников на сторону Кенесары “весьма будет неприятно, если, увлекаясь желанием преследовать Кенисару и его сообщников или наказать киргизцов, которые дают ему убежище. Мы, не достигнув сей цели, отдалились только от себя и озлобили помянутых киргизцов. Таковой оборот дел тем неприятнее может угрожать последствиями, что киргизцы Большой Орды, особенно дулатовцы, отличающиеся наездничеством и отвагою, могут сделаться весьма опасными для наших киргизцов” (придерживавшихся российской ориентации-Ж.К.) [59].

Тем временем разлад между ханом и главными родоправителями Семиречья все возрастал. Прибытие экспедиционного отряда под командой генерал-майора Вишневского в район Семиречья круто изменил соотношение сил в феодальных группах. 60-летний Али, сын султана Адиля, прямого потомка Абылая, практически возглавивший антиханскую коалицию, своими действиями усугублял и без того сложную ситуацию в регионе. Направленные в мае 1846 г. в Омск по его инициативе послы Старшего жуза, вернее тех сил, еще раз подтвердили желание (после 1818-1820 гг.) присягнуть на подданство России. Мауке, руководивший дипломатической миссией, был доверенным лицом султана Аши. Исход этой миссии был предопределен. Султана Али подбивал страх перед Кенесары. Факт организации и отправки в район семи рек через некоторое время военного отряда был продиктован планами князя П.Д. Горчакова — не допустить консолидации местных султанов с Кенесары, организовать борьбу с восставшими, вынудить отойти их в Средний жуз или спровоцировать столкновение кыргызов с ним.

Рассматривая положение Старшего жуза в различных аспектах в период пребывания Кенесары, вряд ли уместно умолчать или же проигнорировать некоторое своеобразие его положения, успокаивавшее местных родоуправителей. Мы выше как-то вскользь отмечали некоторые особенности политического развития Старшего жуза, обусловленные историко-географическим расположением его по сравнению с Младшим и Средним жузами.

Обострение англо-русского соперничества за влияние в Центральной Азии, особенно в узбекских ханствах, побуждало Россию проводить в отношении последних несколько снисходительную позицию. Особенно это наблюдалось в 40-х — начале 50-х годов XIX в., когда Россия, еще занятая так называемым “восточным вопросом”, воздержалась от военных акций в обширном регионе. Основные ресурсы были мобилизованы на борьбу с Шамилем.

Пока что русская дипломатия удерживала Британскую империю в пределах Кашмира. Дальнейшее же ее продвижение на север в сторону Восточного Туркестана и Среднеазиатских мусульманских владений наталкивалось бы на решительное сопротивление такой континентальной многонациональной империи, как Россия. Южный Казахстан мог бы служить удобным, стратегическим плацдармом в осуществлении ее военно-политических предначертаний.

В данной связи она пыталась опереться на потомков Абылая, таких как, Сюк, Али, Болен Абылайханов, а также других местных чингизидов, которыми подданство России рассматривалось как наименьшее зло, чем политическое иго отсталого в военно-экономическом плане Кокандского хана. Тем более, налоговое бремя, которое переплеталось с политическим давлением Кокандских правителей, усиливало умонастроение местных родоуправителей в пользу России.

К тому же, жалаирцы и другие родоподразделения, как и прежде, управлявшиеся тем же престарелым Сюком Абылайхановым, считались в 1819 г. подданными Российской империи. Однако, что импонировало казахскому населению, эти номинально подвластные роды Семиречья не были обременены всякими повинностями, как это осуществлялось в соседних жузах, где кнутом и пряником вводились приолиженные к российской губернской системе административно-законодательные порядки.

Местные же чингизиды, родоначальники такие, как султаны Хаким, Адамсат, Толек, Болен, Али, Сюк и другие наивно верили в сохранность прежней системы управления без изменений и впредь, даже в случае установления русской власти. На запрос князя П.Д. Горчакова пристав Старшего жуза капитан К. Гутков-ский, излагая суть специфики социальных отношений, да и в целом ситуации в нем писал: “Большая Орда должна в особенности чувствовать доброты великого нашего государя, ибо не наложено на нее ни ясака, ни иных сборов, а предоставлено им управляться по своим обычаям и ведаться своей Киргизской властью. Поэтому я просил успокоить подведомственный народ быть иметь встревоженными ложными толками людей неблагомыслящих… ” [60].

Хотя документ был составлен через год после подавления восстания и гибели Кенесары, он верно отражает состояние казахских аулов. Пребывание хана в Семиречье настолько сильно изменило обстановку в крае, что Западно-Сибирское генерал-губернаторство в изменившемся соотношении сил предпочитало наряду с силовым давлением апробировать и дипломатические средства.

В тех условиях, когда шатание и разброд среди влиятельных лиц настолько усилились, что царизм был обеспокоен подобной тенденцией. “… Избегать всяких выражений, могущих подать им повод к ложным заключениям о желании правительства обратить на верноподданство. Вероломные киргизы (казахи — Ж.К.) не переставали уверять в своей преданности, а между тем готовились к общему восстанию; бывшие при отрядах почетные люди от Старшего султана Камбара, в том числе и сын его, беспрерывно ездили в аулы, но никаких сведений не доставляли...” [61], такова была ситуация в Семиречье и в период действий Кенесары в крае и напряженность продолжала сохраняться и в последующем. Тревога русских властей усиливалась и в связи с активной пропагандой в пользу Кенесары бием, тем же Тойшибеком. “Мятежный бий собирал “значительные скопища” и намеревался произвести нападение на казачьих частей, как только для этого предстанет возможность” [62].

Западно-Сибирский генерал-губернатор, сосредоточивший в своих руках координацию действий воинских формирований на стыке Старшего и Среднего жу-зов, все-таки не мог постигнуть причины того, почему многие влиятельные чингизиды, а также бий, невзирая на принятые им меры, продолжают поддерживать Кенесары, который, казалось бы, не имеет твердую почву для упрочения своей власти в Семиречье. Генерал-майор Вишневский был удивлен подобным состоянием дел. Другое дело, когда хан располагался в районе Улытау, степные просторы давали ему возможность оперативно передислоцироваться по степным просторам, пользуясь устойчивой поддержкой номадов. “… При Улытау по отдаленности своей от наших военных пунктов (приграничных линий — Ж.К.) и обилию пастбищ всегда был сборным местом хищников...,- недоумевал генерал [63]. Дело не в том, что не только бий Тойшибек, несколько султанов, явно симпатизировавших грозному внуку Абылая, но и ряд, казалось бы державшихся российской ориентации чингизидов, временами меняли свои позиции.

Такая быстрая трансформация их взглядов в отношении Кенесары заставляла царских чиновников всерьез задумываться о многом. Речь шла о султане Канджане Кучукове. В родословной последнего немало невыясненных обстоятельств. Тем не менее, его личность привлекла внимание Вишневского: “Отнюдь неблизкий родственник Кенисара, до бунта (восстания хана — Ж.К.) никогда даже совместно с ним не кочевал, а есть сын султана Кучака(Кушак-Ж.К.) Айчувакова...” [64].

Стараниями Вишневского был установлен факт его принадлежности Акмолинскому округу. Приверженец Кенесары, он дважды изменил России, и тот в описываемое время находился в “Ташкентских пределах” [65], и через некоторое время он появился в Семиречье и присоединился к нему. Кенесары, по-прежнему, со свойственной ему энергией, несмотря на неблагоприятную обстановку, в середине 1846 г. “намеревался поставить (себя) пред киргизами защитником принявших деятельное участие в бывшем возмущении и тем приобретал себе на всякий случай для будущего доверия и новых сподвижников даже за границей” [66].

Таким образом, первые же месяцы появления отрядов Кенесары на территории Южного Казахстана внесли существенные изменения в соотношение сил в регионе. Сибирское генерал-губернаторство, сосредоточившее в своих руках координацию действий как карательных сил, так и противников хана в местном номадном обществе, с января по май 1846 г. оказалось в растерянности.

Тем временем, потомки Абылая, преимущественно возглавлявшиеся аульными общинами Семиречья, видя в лице Кенесары угрозу своему положению, имея надежду на возможную консолидацию недоброжелателей его, отказались вступать в союз с ханом, но в военные действия не ввязывались, ожидая прибытия царских военных формирований. Еще раз подтверждаем при этом, что между ханскими войсками и его противниками военных столкновений не было.