Страница - 6

§ 4. ЭКСПЕДИЦИЯ ГЕНЕРАЛА Н.Ф. ВИШНЕВСКОГО И КУРЫЛТАЙ СТЕПНОЙ ЭЛИТЫ НАР. ЛЕПСЫ

Противоборство враждующих сторон не могло продолжаться так долго. Хотя еще раз подтверждаем, что вооруженных столкновений между двумя лагерями, по выражению Г.Н. Потанина, — русской и национальной — не было [1]. Власть хана Кенесары над рядом родовых подразделений Старшего жуза также была шаткой. Султаны, потомки Абылай хана, имевшие колоссальное влияние среди местного населения, удерживали своих подчиненных от вероятных стычек.

Ситуация в Семиречье заметно покачнулась в пользу России. Достаточно было вмешательства империи, чтобы активнее перетянуть на свою сторону влиятельных родоначальников. Сохранение же подобного положения, когда Кенесары, обладавший немалым опытом в распутывании аналогичных нюансов в свою пользу, усложняло бы реализацию правительственных планов. Вицедиректор Азиатского департамента Н.И. Любимов, совершивший поездку в восточные районы империи, следующим образом обрисовал положение в Семиречье в ту пору. “Киргизы Большой Орды не зависят ни от кого. Но, когда их кто теснит (русские ли, кокандцы ли, китайцы ли), то они называют себя смотря по обстоятельствам, находящимися в подданстве или у китайцев, или у русских, или у кокандцев”. В этом наблюдении высокопоставленного русского чиновника есть резон [2].

Действительно, разлад в позициях местных чингизидов дошел до такой степени, что маньчжуро-цинские правители и русские прилагали энергичные усилия, чтобы воспользоваться случаем для переманивания на свою сторону видных местных владельцев, таким образом изменить обстановку в желаемом направлении.

Не собирались поступаться своими интересами и кокандские беки, значительно влиявшие на аульные общины Семиречья. Они действовали в регионе посредством датка, одного из высших титулов в среднеазиатских ханствах, четвертое лицо в ханстве [3].

Пребывание же Н.И. Любимова в регионе помимо ознакомительных целей имело в виду и выяснение обстоятельств в связи с восстанием и определение позиции местных родов к подданству России. “Из сведений, собранных на месте посетившим Восточную часть Сибирской степи Вице-директором Азиатского департамента, без сомнения Вашему сиятельству уже представленных быть известны о приязненном расположении к России многих племен Большой Киргизской Орды, склонности их сближения с нами и даже поступать в подданство Его имперского величества...” [4].

Миссия султана Монака в Омск, во многом подготовившая почву для принятия некоторыми родами российского подданства, под видом “Общенародного согласия” [5] расширяла ряды сторонников российской ориентации. В середине апреля 1846 г. ряд влиятельных волостных ходатайствовали перед Л.Д. Горчаковым о принятии их в российское подданство. “Младший брат султан Кушен (Кошен) с биями был соглашен на подданство России в царствование покойного государя императора. Желая воспользоваться спокойствием под управлением российской власти мы ныне со знатными биями, нашими старшинами со множеством народа нашего приняли намерение поступать в подданство России. Постоянные кочевки наши (бассейн) рек Коксу и Или” [6]. В числе подписавших — Султаншаш, сын Адил султана, Жалаирской волости, Бии Таутлу, Ботбаевской волости, Диханбай Габсяламов Жанысовский волости, бий Казанбай Кошкарской волости, Байгазы Кумисбаев Сикымовской волости, бий Исым Аллашукуров Уйсу-новской волости, бий Сары Алтаев, Малдыбай Жапаков Атамановского рода, бий Аяк, Чайровской волости, а также Саурык Кушукбаев [7].

Это был серьезный удар по позиции Кенесары. Среди подписавших документ не было таких влиятельных фигур, как Сюк, Али, Рустем, Сыпатай и др. Тем не менее, обращение к Западно-Сибирскому генерал-губернатору предводителей родов, подродовых подразделений регионального масштаба ощутимо пошатнуло влияние хана даже в тех аулах Старшего жуза и приграничных районах Тяньшанских кыргызов, где вождь восстания утвердил свою власть [8].

Вступление их в российское подданство происходило в то время, когда Кенесары со своими аулами кочевал в районе р. Коксу, приглашал представителей главных объединений Семиречья на Кенес (совещание). Курылтай состоялся 10 мая 1846 г. Хану было предложено покинуть Семиречье, на что, по мнению А. Янушкевича, он ответил решительным отказом, отвергая всякие домогательства по его выдворению из региона. Первый Курылтай длился целую неделю, хотя оказался безрезультатным [9].

Чувствуя за собой негласную поддержку со стороны старших султанов Аягузского, Каркаралинского и Баян-Аульского округов, часть элиты Старшего жуза все более склонялась к мысли не подчиняться Кенесары. Среди названных особо выделялся старший султан Аягузского (Сергиопольского) округа правнук султана Абульфаиза Барак. “Щедрая природа наделила этого степного Геркулеса рядом с выдающимися умственными способ-ностями и сильным характером и неустрашимым мужеством”, — характеристика знаменитому предводителю принадлежит тому же А. Янушкевичу, который в течение нескольких дней близко общался со старшим султаном Аягузского округа, учрежденного еще в 1831 г. на стыке Среднего и Старшего жузов.

Генерал-майор Н.Ф. Вишневский возлагал на него большие надежды, рассчитывая с его помощью заручиться поддержкой родов, населявших этот приграничный с Цинской империей край. Не без его поддержки Н.Ф. Вишневскому удалось еще до съезда на берегу р. Лепсы в конце июня 1846 г. стянуть на сторону правительства ряд других известных в регионе лиц. Одним из них являлся в то время волостной тобыктинцев, отец великого Абая — Кунанбай, за советом к коему обращались казахи не только Среднего жуза. Кунанбай, будучи убежденным противником Кенесары, считавший, что рано или поздно весь край окажется в составе России, благосклонно принял приглашение генерала и вскоре оказался в Семиречье “… Кунанбай — большая знаменитость в степи, сын простого киргиза, одаренный природой здравым рассудком, удивительной памятью и даром речи… большой знаток степного права, предписаний Алкорана (Корана) и российского устава...” [10], — так писал о нем тот же тонкий наблюдатель Адольф Янушкевич.

В середине 1846 г. относительно устойчивым сторонником хана оставался тот же султан Рустем, которого еще в 1845 г. вице-директор Азиатского департамента Н.И. Любимов считал более опасным для российских интересов, чем другие чингизиды [11]. Как и прежде, в числе последовательных приверженцев хана в регионе находился бий, батыр Тойшибек, которого поздние авторы ошибочно считали ставленником Коканда. Долгое время он разделял убеждения Кенесары. И в том, что он воздвиг крепость на берегу р. Аксай, у подножья Заилийского Алатау и что в 1861 г. она была разрушена Карбышевым [12], можно видеть преданность хану.

Кенесары, находясь в Семиречье довольно длительное время, не мог не предположить, что старшие султаны округов Среднего жуза, примыкавших к Семиречью, беспрекословно проводят линию колониальных властей. Это вынуждало полководца временами принимать адекватные меры во избежание прямых столкновений начальников отрядов с местными родоначальниками. Лазутчики хана, находившиеся даже в царских отрядах, своевременно информировали Кенесары об их планах передвижения по степи [13].

Кенесары не мог не реагировать на обозначившуюся тенденцию постепенного отхода от него многих родо-управителей, что нередко создавало серьезные преграды на пути расширения его более прочных контактов с ними. Его собственные аулы теперь вынуждены были кочевать в пределах ограниченной территории: правобережье р. Или до северо-западных берегов оз. Балхаш. Скудность пастбищ, трудности в обеспечении последовавших за ним аулов продовольствием создавали множество проблем. И он убеждал своих сторонников заняться хлебопашеством на правобережье р. Или. По мнению известного исследователя А.Г.Серебренникова, в этом он видел “единственное и достаточное средство к пропитанию” [14].

И российской стороне не составляло особых усилий своевременно получать разного рода более или менее достоверную информацию о положении в стане Кенесары. О его проблемах и состоянии взаимоотношений с местными влиятельными чингизидами еще в мае 1846 г. проинформировал генерал-губернатора бий Мауке, доверенное лицо пяти крупных родовых общин Старшего жуза [15]. Тогда было обещано Омским властям по возможности избегать междоусобиц в тех аулах, всеми мерами поддерживать действие русских отрядов в их борьбе против Кенесары.

Тогда же с Омским начальством была достигнута договоренность созвать съезд (Курылтай) на берегу р. Лепсы. Официально цель его заключалась в проведении переписи скота и местных номадов, принявших российское подданство. В действительности главным назначенцем предполагаемой экспедиции было вытеснение Кенесары из Семиречья, разгром его сил, разорение аулов повстанцев. Бассейн р. Лепсы был выбран вовсе не случайно. На Курылтай решено было пригласить пророссийски настроенных старших султанов и волостных Среднего жуза.

Район, близко расположенный к Аягузскому округу, откуда ожидалось прибытие старшего султана Барака, как нельзя подходил к реализации намеченных целей. С другой стороны, учитывалось достаточно сильное влияние султана Сюка, давнего сторонника России, одного из противников Кенесары. Первоначально предполагалось выбрать местом встречи побережье р. Каратал. Но тут вспомнили печальный опыт прошлого. В 1825 г. туда был направлен казачий отряд для устройства “русского поста”. Однако ввиду протеста китайской стороны, начальство Области сибирских казахов воздержалось от первоначального намерения.

Как писал П.Д. Горчаков министру иностранных дел России К.В. Нессельроде, на предполагаемом съезде помимо указанных целей намечалось произвести “окончательную разборку прежних претензий между казахскими родами [16]. Письмо князя вносит ясность, по крайней мере, по двум моментам. Во-первых, уточняет время проведения — июнь 1846 г., подтверждает место его назначения на р. Лепсы [17].

Документ также еще четче определил главную цель Курылтая — координация усилий родоначальников в борьбе с ханом.

Причем, князь посчитал в качестве одного из радикальных мер противодействия ему местных владельцев всяческое поощрение тех, кто стоял на позиции России. “Из отчета моего, Ваше сиятельство, изволите усмотреть, что первым условием поставил я удаление Кенесары… пожелают ли они и будут ли в состоянии его изгнать (из Семиречья — Ж.К.) мне неизвестно. Но во всяком случае наипаче в сих обстоятельствах, почитал бы я необходимым поощрить славные лица в оказываемой нам преданности” [18].

Различного рода действия морального стимулирования, отчасти награждения производились и в отношении семиреченских родоправителей, уже состоявших в русском подданстве. Борьба с Кенесары потребовала от начальства Пограничного управления Сибирскими казахами более значимых поощрительных мер. Повышенное внимание полагалось оказывать наиболее влиятельным. Султаны Сюк, Али, как не вызывавшие сколько-нибудь сомнений, по-прежнему выражали готовность оказывать России всяческие услуги. Теперь оставалось обратить внимание и на других местных чингизидов. “Султан там самое значительное ныне в Большой Орде лицо, и казалось бы мне полезным исходатайствовать ему в знак всемилостивейшего благоговения чина подполковника и золотую медаль на Андреевской ленте, каковыми на разных лентах для успеха сего дела (борьбы с Кенесары — Ж.К.), по моему мнению, можно наградить и несколько других старшин. ..”[19].

С нетерпением ожидали прибытия генерала Н.Ф. Вишневского на берегу р. Лепсы. В условленном месте уже находились старший султан Барак, волостной Кунанбай. Они приглашались не для обсуждения и подписания “политических соглашений”. И тот, и другой довольно ясно сознавали ту роль, которая была уготована как представителями Среднего жуза поддержать усилия Пограничного начальства по борьбе с Кенесары и “для изгнания… султана Кенесары, играющего, по крайней мере, роль нового Югурты” [20]. Кроме них заблаговременно прибыли родоначальники пяти главных родов Семиречья — султан Гали, главный предводитель Дулатовского рода, Хаким — Албанов, Адамсат -Сыбанов, Толек-шапырашты, Сюк-Жалаирского [21].

Мы будем пользоваться оригиналом текста документа из фонда 161 — Ф. Главный архив АВПРИ, копия же его хранится в фонде 374 — Пограничное управление сибирскими казахами [22].

Прежде чем прокомментировать архивные документы, нелишне акцентировать внимание читателей на личности весьма незаурядного человека, благодаря записям которого мы можем воссоздать более или менее полную картину, детали этого съезда степной элиты. Более того, наш рассказ, хотя и не в полной мере, может восполнить подробности, которые отражают работу Курылтая в отношении организации борьбы против Кенесары.

Адольф Янушкевич, активный участник польского восстания 1830 г., сосланный в Казахстан, еще в 1843 г. первый раз посетил казахскую степь, в 1846 г. он вновь побывал в степи, теперь в составе генерала Н.Ф. Вишневского [23]. В формулярном списке его отражен ряд ценных материалов автобиографического порядка, представляющий несомненный интерес для исследователей [24]. Правда, и в формулярном списке службы А. Янушкевича, и в его записках почти отсутствует личная его оценка восстания или его вождя. При отражении эпизодов этого грандиозного события, он, как правило, обращается к высказываниям других, так или иначе вовлеченных в это событие. Как деятельный участник “польского мятежа”, лишенный дворянского звания, сосланный в Сибирь [25], он понимал, какую для него таит опасность превосходная характеристика “храброго и победоносного” хана [26].

Курылтай открылся 23 июня 1846 г. в присутствии генерала Н.Ф. Вишневского, чиновника Пограничного управления Сибирскими казахами В. Ивашкевича, так же, как и А. Янушкевич, поляка по национальности, бывшего польского ссыльного, на которого возложена задача руководства переписью скота и людей. Но главной темой обсуждения на Курылтае было принятие Российского подданства правителями пяти упомянутых родов. С самого начала работы Курылтая становилось отчетливым, что оформление подданства, а также подтверждение этого акта теми, кто вступил в него еще в 20-х годах XIX в., весь ход съезда был направлен против Кенесары.

Главным представителем родов Семиречья, на которого Н.Ф. Вишневский делал ставку, был султан Али Адилов. Его выступление как потомка Абылая должно было произвести на присутствующих то влияние, которое в последующем могло бы ускорить консолидацию политических оппонентов Кенесары на почве общеизвестной платформы России. “Мы происходим от Абылая, Кенесары родился от одной из его жен и является нашим кровным родственником. Но нам хорошо известен его характер. Это голодный волк, который и сейчас, если бы пришел к нам, ограбил сто аулов. Можем ли мы его любить и держаться с ним вместе? Нет!”.

Но в то же время умный Али сознавал возможные последствия резкости его выступления и открыто призывал видного султана соединиться и сообща начать вооруженную борьбу с вождем восстания." Но в то же время никто из нас не поднимет на него руку… мы обязались быть верными России, но не сражаться со своим кровным родственником.” [27]. Подытоживая свою речь, хотя и несколько уклончиво, он, по существу, отразил позицию большинства султанской верхушки Семиречья, хотя под явным давлением “жандарала” (генерала), и выразил готовность одобрить совместный документ. Тем не менее, они в достаточной степени представляли себе вероятные последствия гнева Кенесары и не исключали возможности опустошительных налетов его сарбазов на их аулы. Тем более, тысячи рядовых номадов края одобряли цель прихода Кенесары, готовы были присоединиться к борьбе против царских отрядов, с разных сторон двигавшихся в Семиречье. Увы, своеобразие родопатриархального устройства общественно-политической жизни казахов заставляло их временами оглядываться на своих родоначальников, как-то сдерживать внешнее проявление своих убеждений.

А. Янушкевич, непосредственный свидетель тех событий, следующим образом охарактеризовал обстановку на Курылтае. “Крик и шум здесь невозможно описать; там, наоборот, почтенное собрание султанов и биев, словно сенаторы Древнего Рима, сидели они с подобающими своему возрасту и значению в народе достоинством...” [28].

Н.Ф. Вишневский отдавал себе отчет в трудности одобрения коллегиально согласованных решений в условиях сохранения некоторой розни во взаимоотношениях чингизидов Среднего и Старшего жузов по поводу восстания. Нет ничего удивительного в том, что один из пунктов подписанного 11 султанами, 27 биями, а также влиятельными муллами документа обязывало обе стороны в случае исковых жалоб по каким-либо обстоятельствам поступать “по степным обычаям” [29]. “Иски, бывшие между народами Средней и Большой Орды за прежнее время и по настоящее число совершенно оконченные разчетом и решениям, должны получить удовлетворение чрез содействия старших султанов в назначенный им срок, виновники подвергаются взысканию штрафу по степным обычаям” [30]. Соглашение предусматривало прекращение “противузаконных поступков” барымты, всяких фактов грабежей и “свято сохранять заключенную дружбу и мир между обоими народами” [31]. Эти два раздела соглашения между представителями двух сопредельных жузов так или иначе явились прямым следствием отражения позиции большинства на Курылтае в организации борьбы с восстанием Кенесары. Расширяя антиколониальное выступление за восстановление ханской государственности, Кенесары еще в 1837-1838 гг. неоднократно призывал присоединиться к нему и казахов Старшего жуза. Хан был весьма огорчен инертностью большей части населения края в поддержке руководимого им восстания.

Боязнь, что присутствие Кенесары в регионе может породить всплеск политической активности жителей Семиречья и всего юга Казахстана, генерал полагал в качестве одной из неотложных задач консолидацию усилий двух смежных родственных объединений -жузов. Омское начальство уверовало себя, что тем самым оно может создать барьер на пути роста влияния хана в этом районе.

Один из пунктов “политического соглашения” так и предписывал участникам Курылтая прекратить всякие контакты с “мятежником” и принимать надлежащие меры к ограничению действий повстанцев. Не ограничившись общеполитическими требованиями, генерал при поддержке Адиля и Сюка Абылайхановых добился принятия взаимных обязательств, незамедлительно извещать друг друга в случае поступления тревожной информации о появлении в их аулах сил Кенесары. “При появлении шаек хищников или при известии о каком-либо враждебном намерении, обязаны мы извещать друг друга. Общими силами стараться к искоренению злодеев, доводя тот час до сведения российского правительства через ближайший приказ..[32]. Нет ни тени сомнений в явной направленности сего решения против Кенесары. Султаны, бии двух смежных жузов, подтвердив своими тамгами настоящее постановление, практически оказались политическими заложниками царизма. Отказ их по каким-либо соображениям оперативно проинформировать окружные приказы или начальников казачьих отрядов могли тут же вызвать ответную негативную реакцию местных властей. Практически это означало предписание российской стороны все силы бросить на борьбу с Кенесары, отложить в сторону имевшие прежде факты недоразумений между султанами и биями.

Мы уже обращали внимание на заинтересованность царизма в защите купечества от нападений сил Кенесары. Некоторые караванные маршруты из российских губерний традиционно пролегали и через Семиречье. Присутствие же Кенесары в благодатном крае, факты перехода части казахов на его сторону создавали угрозу для караванов российских купцов, следовавших в Среднюю Азию и Восточный Туркестан по районам Семиречья, находившимся под контролем противоборствующих сторон.

При подготовке “политического соглашения” со степной элитой Н.Ф. Вишневский не упускал из виду и эти моменты. “При переходе караванов (старшие султаны) обязаны охранять их от притеснений и оказывать защиту, а в случае надобности, то и возможное пособие” [33]. Специальный раздел оговаривал круг обязанностей, которые взяли на себя султаны, бии, старшины и другие, поставившие под этот документ свои печати. “Мы, нижеподписавшиеся султаны, бии Большой Орды родов: Дулатовского, Абдановского (Албановского), Сиванского (Сыбанского), Чепрашевского (Шапраштынского) и Джалаирского (Жалайырского) приложили свои печати и тамги в том, что по единодушному совещанию наше обще с старшими султанами Каркаралинского, Аягузского и Кокбектинского округов, в присутствии… Вишневского, мы положили непоколебимою твердостью: мятежного султана Кенисару Касымова и его приверженцев, пришедших в наши места как нарушителя общественного спокойствия, считать врагом нашим, не иметь с ним никаких сношений, и, чтобы, как он, Кенесары, так и его приверженцы, не находились на занимаемых нами местах. Если же теперь… заметим или услышим о враждебном его предприятии..., то обязуемся тотчас их извещать” [34].

Курылтай резко изменил соотношение сил в пользу российских пособников. Обязавшись выступить против хана и его сторонников, где бы они ни находились, большая часть местных султанов и их последователи начали отстраняться от всяких контактов с Кенесары. Некоторые султаны, до съезда проявлявшие лояльность к хану, завели переписку с Омским начальством, помогая колониальным властям, как могли.

Покачнулась и позиция султана Рустема, одним из первых примкнувшего к нему. Его обращение к “великому князю, живущему в Омске” П.Д.Горчакову ни тени сомнений не оставляет в его постепенном отходе от прежней позиции. Теперь он начал лавировать между ханом и царизмом. “… Мы послали к Вам сына нашего султана Нуралу с тремя хорошими товарищами. Покорнейше просим простить нам худые говоры и проступки, как проходили прежде от невежества киргизского народа и снабдить нас письмом, означающим благоговение. Мы пребудем навсегда Вашим...” [35].

Султан Рустем не мог не знать о сосредоточении на стыке Старшего и Среднего жузов крупного воинского контингента, в нужный момент направляемого в Семиречье для расправы над поддерживающими контакты с “мятежником”. Пытаясь, видимо, заслужить расположение генерал-губернатора, в том же обращении к нему султан Рустем информировал П.Д. Горчакова о численности Уйсын-Дулатовского объединения, которое может поддержать хана — до 6 ООО юрт [36]. В последних фразах письма он изъявляет полную свою покорность “Великому государю”. “Такмы уже покорились, никакого думания, (читайте — колебания — Ж.К.) совсем уже предались (российской стороне — Ж.К.) [37].

Относительно позиции султанов Али, Сюка, Болена, Адамсата и ряда других чингизидов до своей перекочевки в Семиречье хан питал некоторую иллюзию, полагая, что он с их стороны найдет понимание его намерений продолжить борьбу за восстановление ханской системы управления. Кенесары никак не мог предположить, что задолго до его прибытия в Семиречье, те уже успели установить контакты с Омским начальством через посольства бия Мауке и даже обговорили, как следует проявить свои позиции в случае требований Кенесары присоединиться к ним. Теперь же отпала целесообразность продолжения диалога с чингизидами, имевшими твердые намерения не вступать в союз с ханом. Но, с другой стороны, как мы заметили, они и не собирались открыто вступать на тропу войны с ним.

Военное преимущество еще до прихода царских отрядов оставалось на стороне Кенесары. Он по-прежнему обладал довольно солидным опытом, накопившимся во многих кровопролитных сражениях. В этой атмосфере он вовсе не желал обнажить мечь против своих соплеменников. До Курылтая на берегу р. Лепсы не было ни одного факта применения им силы против своих казахов Семиречья.

Но другое дело, непоследовательность позиции батыра Рустема, который в числе первых явившись в его ставку в Каратауских горах, приобщился к нему, первоначально разделял его планы. Знал ли грозный хан, что один из его союзников за его спиной начал тайные переговоры с Омским начальством — судить трудно.

Тем не менее, положение Кенесары в Семиречье оказалось не таким уж безвыходным, как нередко драматизировали некоторые авторы советской эпохи. Хотя хана по-прежнему рассматривали как невольно оказавшегося в регионе, а по мнению современника тех событий генерала И.Ф. Бабкова его считали “загнанным в Семиречен-ский край” [38].

Хан, со свойственным ему оптимизмом по-прежнему не переставал рассылать свои ханские фирманы, неустанно призывая местное население присоединиться к его восстанию. В скором времени после Курылтая, несмотря на угрозу колониальных властей в районе р. Каратал, к нему присоединились “с партией вооруженных киргиз с полным желанием содействовать казакам (казахам -Ж.К.)” [39]. Его почитали как законного правителя и часть родов, кочевавших от Балхаша до Каратауских гор [40].

Неутомимый хан отправлял один за другим шабар-манов гонцов в Средний жуз, приглашая перекочевать к нему казахов “во избежание царского ига”. Он манил их в район обильных “землею и водою” [41]. В радужных красках обрисовывал свое положение, что он “ни в каком отношении не имеет горестей и печалей и находится в совершенном благоденствии в кругу своего (нашею — в документе) правления” [42]. Тяготы все усиливающего противоборства никак не сломили стойкого внука Абылая. Когда его аулы стали испытывать перебои в снабжении хлебом, он распорядился доставить к его ставке егинши (земледельцев), чтобы упредить голод в своих аулах. В урочище Кара-Камау его сарбазы нашли пахарей (егинши) Жалаирского рода. Расположившись кочевьем ближе к ним, он побудил часть жалаирцев согласиться с его предложением обеспечить их продовольствием [43]. “Кенесаринские киргизцы”, как подтвердил позже при допросе бий Бесбаев, находясь во враждебном окружении и постоянной угрозы со стороны Аягузского окружного пристава сотника Нюхалова, а также отряда Абакумова, со стороны Каратала, решились заняться хлебопашеством. Они сеяли пшеницу, просо и ячмень [44]. Кенесары убеждал своих сторонников вести хлебопашество как “единственное и достаточное средство к пропитанию” [45]. Близко общаясь с егинши жалаир-цами, 84 человека во главе с ханом однажды переправились на левый берег р. Или [46].

Кенесары все же не терял надежды на помощь из Среднего или Младшего жузов. Хан, не дождавшись столь необходимой поддержки, отправил в далекий Младший жуз своих доверенных, для информации о ситуации, сложившейся у него в Семиречье. Это опасное и ответственное поручение он доверил специально отобранным лицам во главе с бием Жалмамбетом [47].

Кенесары лично строго контролировал, чтобы сведения об этой ханской депутации оставались в глубокой тайне. Хан распорядился взять лодку у жалаирцев, переправил своих людей на другой берег, предложив им возвратиться в свои аулы, напутствовал поклониться тем, “кто о нем (о хане) спросит” [48]. Очевидно, это были таминцы из Младшего жуза, которые после долгой разлуки со своими семьями просились вернуться в свои родные края. Их снабдили запасом пищи, одеждою и лошадьми и “для указания пути”, т.е. для сопровождения выделил вожака из числа тех сырдырьинских киргизов” [49].

Они, присоединившись к хану, еще будучи в Младшем жузе, проявили преданность, честно служа своему правителю. Их маршрут пролегал через Или-Шу, Сыр-Дарью. Благополучно проследовав через нагорный хребет Байкара-Жамбыл, благополучно миновали посты противников хана и достигли берегов р. Шу. Следуя далее вниз по ее течению вышли к пределам Среднего жуза. Далее за 69 дней наконец возвратились в свои аулы на р. Темир (ныне Актюбинская область), в Кок-Тепсен [50]. Доверенный хана, выполнив свою миссию, оставил их в Уч-Узен (Уш-Озен, три речки). Далее направился обратно вдоль Сырдарьи [51]. История не сохранила для потомков конкретные данные о доверенном лице Кенесары. Что стало с ним, вернулся ли обратно к ставке Кенесары без приключений или растворился в гуще номадов. Интерес представляет продолжение миссии остальными, вернувшимися в свои аулы.

Теперь только выяснилось, что это не просто отпущенные великодушным ханом его люди, а особо доверенные его уполномоченные, которым он поручил вручить два письма “шумекеевскому киргизу” Жаблыбаю, одно султану Младшего жуза Галию Тунгачину. Кроме того, другое предназначено султану Ермухамеду Касымову, последнее послание было вручено видному чингизиду, впоследствии члену Русского Географического общества, султану правителю Ахмету Жантори-ну, что было вручено с честью [52].

Какую информацию содержали эти письма, о чем же писал хан, отделенный громадным расстоянием. Мы выражаем уверенность, что, вероятно, речь шла о тяжелом положении, в котором он оказался будучи в Семиречье, которое и побудило обратиться его к влиятельным лицам Младшего жуза за поддержкой… Нас заинтересовал последний адресат Ахмет Жанторин, сын хана Жанторе, погибший 2 ноября 1809 г. от рук своих убийц. Последнее побуждает нас поразмышлять над фактом, почему же в ночь с 20 на 21 июня 1844 г. при ночном сражении Кенесары со своими противниками Ахмет Жанторин, прикинувшись больным, не вывел свой отряд на поле брани. В результате чего хан тогда одержал одну из своих самых блистательных побед [53]. Не явилось ли это проявлением тайной симпатии султана правителя к Кенесары? Не было ли между двумя знаменитыми чингизидами келейных контактов?

Были ли у Кенесары планы возвращения в Младший жуз? Он, видимо, ни с кем из собственного окружения не делился своими соображениями на сей счет. Во всяком случае, источники, которые мы просматривали, не содержат ничего конкретного по сему случаю. Но тот же бий Даулеткелди Бесбаев в докладной на имя князя А. Чернышева, военного министра, в ноябре 1846 г. сообщал (сверху приписка — доложено его величеству), что в то время находившаяся ханша Кунимжан и некий Султанходжа убеждали Кенесары направиться в Младший жуз, к прежним местам кочевания, и он, якобы, был готов согласиться с этим планом, если бы не одно но. Хан проинформировал, что “при недостатке скота для пищи” и специального решения Курылтая ( в тексте съезда) он не может решиться изменить свой план [54].

Бий Даулетбай Бесбаев пытался раскрыть суть скрытых размышлений хана по поводу его нежелания вернуться обратно, в частности, в Младший жуз. “К тому же (хан) опасается преследования со стороны русского правительства и мести обиженных им однородцев...” [55]. Бий, достаточно изучивший тактику действий Кенесары, был прав в своих предположениях, что на самом деле о спокойном возвращении его обратно речи не могло быть.

Решение Курылтая обязывало каждого из родо-правителей при появлении отрядов хана ввязаться в бой или же в случае определеных усложнений оказать ему сопротивление, тут же сообщить соседнему султану для его задержания. Хан помнил и другое. В оренбургских степях, если ему удастся пробиться через кордоны царских войск, его вряд ли примут с распростертыми объятиями. Хан напутствовал бию назаровского отделения Бесбаеву постараться “(раз) узнать об образе мыслей о нем оренбургских киргиз, и говорил ему, не все (оренбургские казахи) враги ему. То умолял уведомить его об этом, обещая за такую приятную весть отдать все, что сможет ...” [56]. Все это говорит в пользу наличия у хана тайного замысла изыскать возможные варианты к возвращению хотя бы в Младший жуз.

Еще один весьма любопытный момент. Показания бия Бесбаева, подтвержденные его тамгою “отбирал” у него старший чиновник Костромитинов. Текст заканчивается следующей фразой: “В калым, за ныне доставленную нами невесту Кенисары, предоставил взять 400 лошадей с тех назаровцев, которые угнали у него (хана) это количество лошадей во время кочевания его на Иргизе...” [57]. Документ подписан председателем Оренбургской Пограничной комиссии М. Ладыженским и подтвержден В. А. Обручевым, военным губернатором. Содержание же доложено Николаю 1 [58].

Не всякий документ, поступавший в столицу из очагов восстания, внимательно, с пристрастием изучался лично председателем Пограничной комиссии или же докладывался военному губернатору. А туг мы имеем дело с информацией, которая заинтересовала государя императора и проливает свет еще на одну неизвестную раньше грань в жизни хана Кенесары. В том же деле госархива Омской области хранится другой материал, составленный тем же бием Бесбаевым.

24 октября 1846 г. султан, правитель Средней части Младшего жуза, представил на рассмотрение М.Ладыженского “объяснения” того же Бесбаева из Назаровского отделения. Вот краткое содержание его рассказа [59]. Осенью 1845 года (месяц он не вспомнил) Бесбаев со своим знакомым Ауезом Еханского аула отправились с берегов Эмбы (Жем). Дошли слухи, что Кенесары в тот момент кочевал в урочище Уч-Узен (Уш-Озен), прибыв туда, они его не застали [60]. Им удалось встретить отряд из 75 человек под начальством Суйдак-кажы, оставленный ханом в том районе для наблюдения за передвижением карательных сил. Кажы, отпущенный из Оренбурга несколько раньше с байбише — старшей женой Кенесары, сообщил об откочевке ханских аулов нар. Шу [61].

Поиск хана продолжался. Бий со своими спутниками, влившись к отряду Суйдук-кажы, двинулись дальше в направлении по следам ханского кочевья. Следуя по маршруту, которые им подсказывали надежные лазутчики хана, они, преодолев большие трудности, проследовали через степные колодцы Ак-Чилян (Жылан), пески Мойын-Кум, Мын-Былак (булак), Арыс-Метей, р. Сары-Су, а затем через степь Бетпак-Далы и через урочище Туйбик, вышли на р. Шу и, следуя по известному маршруту, достигли ставки Кенесары. Огромное расстояние они покрыли за 96 дней [62] и, не встретив ни русских дозорных стражников, ни кокандских наблюдательных постов, благополучно прибыли в аул хана. Выполнив предписание Назаровского отделения, доставили его невесту-тойбике. Хан встретил его очень ласково, бий Жалмамбет, томившийся в его плену, получил свободу [63].

Как мы видим, Кенесары, оказавшись в Семиречье, испытывал серьезные затруднения в обеспечении своих аулов, войска предметами первой необходимости, продовольствием. Еще более всего он нуждался в морально политической солидарности верных ему аульных общин Младшего жуза. В то же время юрты родичей, располагавшихся обособленно от других султанов, батыров, составляли не более 200 кибиток. Скота также было не много, лошадей до 500, рогатого скота вовсе не было, баранов около тысячи, верблюдов 600-700 [64]. Хан сознавал, что в случае перехода в стан его противников казахов в районе Туркестана и вблизи Ташкента, с юга он будет заблокирован кокандцами. Потому в районах, где власть его имела более или менее прочные корни, он собирал ясак. Со скота по “барану со 100 и хлеборобов по одной четверти. Часть поборов отправлял в пользу наместника Туркестана. “Часть добычи от барымты” он также отчуждал правителю Туркестана [65]. Таким образом, бытовавшее среди историков мнение будто бы о крайнем осложнении положения Кенесары до и после Курылтая на берегу р. Лепсы соответствует истине лишь отчасти. Он по-прежнему являлся для значительной части номадов легитимным правителем. К нему обращались из Младшего и Среднего жузов, живо интересовались его судьбою. Увы, поддержка его в Семиречье ограничивалась моральной их солидарностью.

Если бы он на самом деле был слаб, отвергнут всеми родами юга Казахстана и Семиречья, русским отрядам под предводительством Н. Вишневского, Абакумова и Нюхало-ва не стоило бы особых усилий при поддержке старших султанов Среднего и родоначальников Старшего жузов выдворить хана из Семиречья или раздавить в его ставке, или по частям разбить соединения, рассредоточенные по аулам его ближайшего окружения. Тем не менее, Н. Вишневский с неослабным вниманием продолжал вести антиханскую пропаганду, стараясь дискредитировать те благие цели, влияние, которым он непременно пользовался.

4 июля по его инициативе состоялся второй Курылтай. Султан Али объявил присутствующим об одержанной над одним из отрядов хана победе кыргызов [66]. “Радостная весть”, поданная кстати, должна была произвести ошеломляющее воздействие на участников Курылтая. “Нам хорошо известен его (Кенесары) характер. Это голодный волк, который и сейчас, если бы пришел к нам, ограбил сто аулов. Можем ли мы его полюбить… нет”. Но не все разделяли его обвинительную речь. Султан Бексултан и его братья напомнили собравшимся, что никто из найманов (это большая часть Аягузского округа) не поднимал (и не поднимет — Ж.К.) руки на кенесаринцев в случае, если (все) пойдут против него” [67].

Обстановка была накалена до предела. В тот момент Кенесары вошел в опасное соприкосновение с кыргызами, прошли первые ожесточенные столкновения, приведшие к жертвам с той и другой стороны. Мы намеренно умалчиваем в этом разделе о первых стычках хана с кыргызами во избежание повторения фактологического материала на сей предмет в двух последующих разделах.

Н.Ф. Вишневский же был уверен в принятии на Курылтае такого решения, которое соответствовало бы планам царизма, требованиям Омска, Петербурга. Он произвел смотр войск старших султанов и волостных, собранных по его распоряжению. “….Смотр киргизского войска… наконец,… вышел генерал, и перед ним прошли боевые порядки каждой волости под предводительством султанов… после короткой речи генерала и краткой клятвы в готовности к бою (против Кенесары — Ж.К.) с их стороны на площадь влетело несколько сот всадников. Ими командовал одетый по-парадному султан Барак… Кунанбай сиял из-под зонтика, Сюк стоял при генерале… распространился слух, что все эти приготовления к походу против них (Кенесары — Ж.К.) [68].

Предполагалось через некоторое время провести третий Курылтай, в приказе Аягузского внешнего округа “для разбирательства взаимных претензий..[69]. Это наводит на мысль, все же острые разногласия между волостными и родоначальниками не нашли своего разрешения. Вишневский хотя и добился политической поддержки своих планов, увы, ни ему, ни Оренбургскому губернатору В.А. Обручеву, ни князю П.Д. Горчакову не удалось подтолкнуть казахских владельцев на открытое вооруженное выступление против Кенесары. П.Д. Горчаков, обращаясь к К.В. Нессельроде, признал неудачу в попытках создания антиханской коалиции, считал назревшим “учреждения более дружественных (с точки зрения царизма) между киргизами сношения...” [70].

Тем временем, П.Д. Горчаков сколачивал все новые отряды для борьбы с Кенесары. Опираясь на пять крупных родов, принявших российское подданство 23 июня, еще раз подтвердил этот факт 4 июля 1846 г. Начальником одного из отрядов, направленного против хана, он назначил Карбышева, обладавшего немалым опытом борьбы с восставшими аулами еще тогда, когда главные силы хана находились в Среднем жузе.

В сентябре 1846 г. хан меняет дислокацию своей ставки и располагается в защищенном самой природой полуострове Камал в устье р. Или. Встревоженный возможностью объединения карательных отрядов с ополчением султанов пророссийской ориентации, он начинает совершать походы на тяньшанских кыргызов и на аулы Султанташ, пытаясь расширить свои отряды [71]. По данным того времени Кенесары располагал силою в 10 тысяч сарбазов и намеревался “оказать отчаянное сопротивление”. Семь хивинских мастеров-оружей-ников изготовили для него оружие, учили его сарбазов пользоваться пушками. Здесь, видимо, впервые Кенесары столкнулся с авангардными соединениями своих врагов. Султан Барак Солтобаев захватил в плен трех сарбазов из отряда Кенесары в 500 человек, посланных им в уйсуновские волости для сбора проса [72]. Мы приводили выше материалы, как Кенесары заставлял егинши (пахари) жалаирцев сеять хлеб. С целью подавления всякого недовольства с их стороны, он расположился кочевьем в их соседстве [73]. Судя по донесению есаула Нюхалова, отряд которого находился в более досягаемом к хану Кенесары расстоянии, “скопищем” хана руководила сестра Кенесары Апай (видимо Бопай). Около 500 кибиток уйсунов под страхом сурового наказания “оказались заложниками восставших и должны были и сеять, и убирать для них хлеб” [74].

Кстати, отряд Нюхалова, предназначенный “для изгнания Кенисары” [75] ничего не мог предпринять, чтобы, действуя самостоятельно, вынудить ханские силы откочевать на север. Этот район прибрежья Балхаша в котором укрепился Кенесары, представлял собой как бы естественную, почти неприступную крепость для карателей. Вот описание, которое дал в своем исследовании Н. Я. Коншин: Полуостров Камал состоял из старого русла и рукавов р. Или и ограждался, с одной стороны, Балхашом, с другой, р. Или, с третьей множеством болотистых речек и преимущественно широким заливом по старому руслу, а последний — глубокими песками. Длина полуострова до 70, ширина от 5 до 12 верст. Самый тесный и единственный в него вход через болотистый залив, а потом через речки. Глубина залива в рост лошади, по которому местные казахи переправлялись на лошадях [76].

Месторасположение главных сил Кенесары имело и ряд преимуществ в политическом плане. Хан практически оказался на стыке Среднего и Старшего жузов. При крайней надобности, он обладал возможностью для маневра: отступить обратно в степные просторы; опять попытаться установить доверительные отношения с мань-чжуро-цинскими властями, заручившись расположением благосклонно относящихся к нему аулов, совершать набеги на аулы сторонников России. Некоторые его формирования в августе 1846 г. находились между реками Коксу и Каратал [77]. Тактика рассредоточения своих сил по различным районам, которая оправдала себя во время действий против царских войск в Младшем и Среднем жузах, подтвердила свое преимущество и в условиях Семиречья. Однако полуостров Камал имел и ряд ущербных нюансов: близость к Аягузскому и Кокпек-тинскому, а также Каркаралинскому округам таила в себе реальную опасность в связи с возможностью оперативной переброски мобильных частей к берегам Балхаша. Жалаировские и уйсуновские пахари, насильно удерживаемые Кенесарой, не могли долго оставаться в таком положении. Проблемы с обеспечением аулов хана продовольствием все более, особенно с приближением зимы, возбуждали ропот недовольства в рядах его сарбазов. Дальнейшее пребывание главных сил хана в устье р. Или могло оказаться ловушкой для них.

Кенесары, замечательный дипломат, не терял надежды установить контакты с Китайским двором, может быть, рассчитывая откочевать в пределы огромной страны. Возможно, эти планы побудили Кенесары двинуться вверх по р.Или, чтобы в дальнейшем направиться вглубь Восточного Туркестана, остановившись в урочище Уйген-Тас [78]. Оттуда он снарядил посольство в Кульджу во главе с султаном Худайменды Саржановым. Кроме него входили бий Шокпар (Шокмар) Бахтыбаев, Суйдак кажы с дарами — 9 прекрасных лошадей. Миссия имела скромную цель -заручиться согласием Цинского правительства “кочевать на его землях” [79]. Спустя месяц послы вернулись безрезультатно. Их сопровождали 2 китайских чиновника и переводчик, которые объявили решение Пекинского двора: “Кенисары под покровительством Китая принят (ым) быть не может, и чтобы обратиться туда, откуда пришел, и просил бы милости белого царя, противу которого китайские власти ни словом, ни делом виновными быть не хотят и беженцов из его подданных принимать не намерены” [80]. Выслушав “отзыв” китайцев, хан более уже не строил иллюзий относительно возможности предоставления его аулам районов для кочевания в цинских пределах. Он вынужден был откочевать обратно, вновь оказавшись в устье р. Или [81].

Кольцо окружения постепенно сжималось. Помимо воинских формирований, направлявшихся со стороны окружных приказов Среднего жуза, 22 октября 1846 г. князь П.Д. Горчаков распорядился “одним или другим образом твердою ногою стать” около гор Каратау [82], т.е. путь движения к югу, в сторону Кокандского ханства так же был отрезан. Положение принимало угрожающий характер. Становилось ясным, что пройдет некоторое время и иррегулярные части царизма могут сплотиться с воинскими силами местных феодалов. Тогда восставшие аулы непременно окажутся в тисках своих противников. В ноябре 1846 г. хан в последний раз отправляет своих доверенных — двоюродного брата Сейлхана и бия Шокпара в Средний и Младший жузы для сбора зякета и распространения своих “возмутительных писем” [83] среди аульных общин, по-прежнему признававших его ханом.

Даже в условиях крайнего обострения противостояния сил престиж Кенесары как народного предводителя по-прежнему был велик. Как мы неоднократно отмечали, дело не доходило до откровенных стычек между враждующими группами. Немало его сторонников явно симпатизировали его делу. Противостояние среди номадов настолько широко охватывало все слои общества, что борьба проявлялась во многих сферах жизни, даже в поэтических состязаниях [84]. А. Янушкевич записал в своем дневнике. На его вопрос, не споет ли она нам о Кенесары, слепая и обиженная поэтесса отвечала, еще не сложила о нем ни одной песни. “Но, кажется, она солгала, так как было ясно, что киргизские старшины предостерегают ее тихонько, чтобы она не очень-то распространялась со всеми своими песнями… даже вызвали ее из юрты и что-то ей там говорили… Он же передает: “доносились песни и музыка Кожемсугура. Пела она со страстью, и что-то политическое. До наших ушей часто долетало “Кенесары, Кенесары — Саржан” [85]. 

Восстанавливая по крупицам крупные и частные события, отбирая их по значимости с целью воссоздания эпизодов грандиозного движения в Центральной Азии, вряд ли уместно обойти молчанием факты продолжения антиколониальных действий последователей Кенесары в Среднем жузе или в смежных с Кокандом районах. Дело в том, что прежние исследователи почти не освещали события, имевшие место в обозначенных районах после ухода на юг основных сил Кенесары. Тем не менее, внимательное изучение первоисточников проливает свет на ряд важных моментов. Эти действия приверженцев хана еще более активизировались в то время, когда Кенесары после дипломатической неудачи в Восточном Туркестане обдумывал безболезненные варианты вывода своих аулов из района оз. Балхаш.

16 декабря 1846 г. генерал от инфантерии В.А. Обручев направил военному министру Чернышеву рапорт, копию П. Д. Горчакову: “Состоящий в должности Пограничного начальника Сибирских киргизов от 13 декабря донес мне, что мятежник Кенисара зимует в настоящее время по р. Чу, близ озера Кекуенды, откуда разосланными письмами и чрез сообщника своего султана Сийлкана (Сейлхан), находящегося ныне с шайкою у кыпчаков киргиз Оренбургского ведомства, старается сих ордынцев и баганалинские волости склонить на свою сторону, о чем имею честь донести Вашему сиятельству, почтительно присавокупляя, что наблюдение за багана-линцами надлежащее распоряжение о пресечении же сношение мятежника с кипчаковцами… ” [86].

Источник важен для нас с точки зрения целесообразности подтверждения тезиса о рассредоточенности сил Кенесары по степным просторам и, что кыпчаки, часть которых вместе с главными силами хана из Тургайских степей последовала за ним и осела в приграничных землях с Кокандским ханством, по-прежнему проявляла завидную верность своему хану. Султан Сейлхан, уполномоченный действовать по своему разумению, обдумывал планы как провести их через выставленные в этом регионе плотные военные заслоны кокандцев, а также его противников. Они, в свою очередь, прилагали немало усилий к их недопущению в Семиречье для соединения с силами Кенесары. Более того, тот же Н.Ф. Вишневский даже после возвращения в Омск в связи с окончанием своей цели в Семиречье еще 23 декабря 1846 г. доносил военному министру “о расположении мятежника Кенесары в 150 верстах к югу от гор Улытау на урочище Мюрак и Майтобе [87].

Командир отдельного Сибирского корпуса генерал от инфантерии Горчаков находил в данной связи весьма опасным и вредным сохранение “боеспособных и мятежных” формирований в особенности в местах кочевания багаланиских волостей, кочевавших в горах Киши-Тау. В данной связи князь предписал генерал-майору Вишневскому командировать из Улытауской станицы 250 строевых казаков с двумя трехфунтовыми орудиями с тем, “чтобы разбить мятежника...” [88].

Итак, и после перемещения сил Кенесары в Семиречье приверженцы хана, по разным обстоятельствам не последовавшие за ним, не сложили оружие. Однако и попытки Кенесары двинуть их в район Семиречья также не удались. В случае успешной реализации его стремлений, вероятно, судьба его и последнего этапа восстания не была бы столь трагична, как она складывалась в первые месяцы 1847 г., когда между киргизами и войском Кенесары начались первые кровопролитные стычки.

23 декабря 1846 г. Кенесары наконец-то решился перейти по льду через р. Или к предгорьям Алатау. Временно расположился в местности Мын-Шубар [89]. Об этом сообщал султан Али генералу Вишневскому. Кенесары, как писал султан, приводил в “разстройство” [90]. казахов, которые решились отойти от хана и присоединиться к его противникам. Это не остановило поток тех, кто живо интересовался происходящими событиями. Шапыраштинские батыры Сураншы, Саурык, Конырат Байзак, дулатовец Сыпатай продолжали сохранять верность хану. По выражению Жамбыла Жабаева, собранное им войско готово было “потрясти” Алатауские горы [91]. Его авангардные отряды часто стали появляться в районе Курты, Узын-Агач, Ыргайты, вдруг оказались вблизи урочища Жирен-Айгыр, тем самым вплотную сошлись и с кыргызскими аулами [92].

Таким образом, потребовалось всего 6-7 месяцев после перехода Кенесары в Семиречье, чтобы положение его, а также всего восстания, круто изменилось в худшую сторону. Западно-Сибирский генерал-губернатор, внимательно наблюдая за событиями в регионе в связи с присутствием Кенесары, понимал ту реальную опасность, которая начала угрожать имперским интересам.

Подданство России, которое заметно ограничивало действия потомков Абылая, не позволяло им дистанцироваться от русских властей. Страх перед личностью Кенесары, возможные последствия и суровые наказания за ослушание в случае колебания, или, еще хуже, оказание помощи Кенесары обусловили то, что главные родоправители все же покачнулись к России. Расчет Кенесары в том, что как только он появится в Семиречье, многие могут примкнуть к нему, не оправдался.

Экспедиция генерала Вишневского также в немалой степени содействовала тому, что сторонники Кенесары не были в состоянии переменить соотношение сил в пользу хана. Стычки с кыргызами продолжали происходить с самого начала прибытия отрядов Кенесары в бассейн рек Шу-Талас. Кенесары сознавал, что чем больше будет тянуться его присутствие в Семиречье, тем больше усложнится его позиция.

Оторванный от главных баз в Среднем жузе, испытывая недостатки в продовольствии и в других предметах повседневной необходимости, он не мог рассчитывать на постоянную поддержку со стороны местного населения, хотя, как мы убедились, первоначальный период его присутствия в регионе до Курылтая на берегу р. Лепсы, не предвещал ничего сложного, угрожающего. Оставалось обратить внимание на тюркоязычных братьев — кыргызов, первые столкновения с которыми, жесткость позиции самого Кенесары также не могли не иметь негативных последствий для его личной судьбы и восстания в целом.