Страница - 10

БАШКИРСКИЕ ВОССТАНИЯ

Долго русские поселенцы не могли ужиться с башкирами, впрочем, главною причиною недовольства башкир были злоупотребления администрации и чиновников края. Насилия воевод и их клевретов раздували эту вражду до опасных восстаний, несмотря на постоянные предписания правительства смотреть за тем, чтобы отношения к башкирам были нисколько не стеснительны для них; но в то же время правительство, не довольствуясь сбором ясака, хотело еще, чтобы башкиры платили так называемые „подымные деньги", или пошлины, и „выводные"—со свадеб. Башкиры, кочевавшие по реке Уралу и степям, не хотели платить податей и среди их являются предводители недовольных, действовавшие при участии и содействии киргизов и калмык. Вследствие этого недовольства башкир сущестовав-шими порядками, возникают башкирские бунты, начиная с конца XVI стол., и продолжаются около двух веков, с небольшими промежутками.

В первый раз волнение среди башкир обнаружилось в 1584 году. В 1645 г. захват башкирских земель русскими колонистами послужил причиною бунта в Уфимской провинции: башкиры подступили к Мензелинску, но были отражены; многие из них были пойманы и преданы казни. В 1662 году взволновались снова уфимские башкиры, для усмирения которых было послано из Москвы войско, под начальством стольника и воеводы Языкова. В 1664 г. башкиры восстали под предводительством старшины Сеита, по имени которого и самый бунт получил название „Сеи-товского"; этот бунт продолжался около пяти лет. Много было разграблено и сожжено русских селений в Уфимском и Казанском уездах и перебито русских людей. Воззвания воевод и разные обещания правительства мало способствовали усмирению бунта, и только отпадение от башкир калмыцкого хана Аюка, принявшего русское подданство, ослабило силы бунтовщиков и успокоило страну, но не надолго.

В 1677 г. башкиры идут против Уфы, но, не дойдя 19 верст до города, возвращаются, благодаря, как говорит предание, помощи чудотворной иконы Казанской божьей матери, найденной при колодце в селе Богородском. Несмотря на это, волнение башкир не утихает до 1680 г., когда бунтовщики были усмирены малороссийскими и яицкими казаками, под начальством присланного из Москвы воеводы Федора Васильевича Зеленина. В 1683 г. возникает новый бунт башкир около Мензелинска, потребовавший для его потушения пятисотенную команду яицких казаков.

Но с 1704 г. башкиры снова начинают волноваться, а в 1707 году злоупотребления и насилия Уфимского комиссара Сергеева вызвали сильное возмущение башкир, ничем не уступавшее Сеитовскому и известное под именем „Алдаро-Кусюмовского". Башкиры склонили в этот раз на свою сторону каракалпаков, часть татар, мещеряков и других ясачных инородцев. Для усмирения бунта и поимки главного возмутителя башкир, Кусюма, из Уфы был отправлен военный отряд в 900 человек, под начальством Петра Хохлова, а из Казани на помощь к нему шел Сидор Аристов с конным отрядом в 770 чел. и полковник Рыдарь с солдатскими полками. Хохлов встретился с бунтовшика-ми при урочище Юрактау, в 90 верстах от Уфы. Башкиры, бывшие в отряде Хохлова, изменили ему и соединились с бунтовщиками; осадив русский отряд в степи, они не давали ему в течение десяти дней ни пить, ни есть, ни спать, и когда русские от истощения совершенно обессилели, башкиры отняли у них провиант, побили и взяли в плен 400 чел. Хохлов с остальными 500 чел. пробился сквозь неприятеля и ушел в Табынск, куда прибыли к нему на помощь Аристов и Рыдарь.

В 1717 г. киргизы, соединившиеся с башкирами, в числе десяти тысяч человек, взяли Новошешминск, и только храбрость и распорядительность полковника Суяза заставила их отступить в свои кочевья. Волнение охватило громадное пространство; бунтовщики не дошли только 30 верст до Казани. Все селения по рекам Каме, Белой и Самаре были разграблены; церкви, дома помещиков и хлеб были сожжены; крестьян убивали и уводили в плен, нередко с женами и с детьми, и продавали в Хиву, Бухару или в Крым...

Бунт разгорался все более. Казанский вице-губернатор Кудрявцев доносил царю, что многие татары Казанского уезда присоединились к мятежникам и что, кроме того, башкиры возмущают чуваш. Петр Великий, занятый войною с Карлом XII, поручил князю Петру Ивановичу Хованскому уладить дело мирным образом. Хованский послал из Казани толмача и несколько татар для переговоров с башкирами; но бунтовщики не унимались; русские и вотяцкие села и деревни, расположенные между Камой и Волгой, почти все были раззорены; люди побиты или пленены. Тогда Хованский отправил на Арскую дорогу отряд под начальством Бартенева, который прогнал башкир в Уфимский уезд; около Билярска бунтовщики потерпели поражение от атамана Невежина, который имел при себе около 200 русских и 100 чел. чуваш. Наконец, когда выступил из Казани сам Хованский, бунтовщики оробели и стали с ним пересылаться. Хованский вступил в переговоры. Зачинщики бунта были пойманы и казнены; прочим было объявлено прощение. Тогда же было приказано повесить в Казани главного виновника бунта, уфимского комиссара Сергеева, на страх другим. Сергеев был повешен, но это не исправило других и волнение башкир не улеглось: через четыре года вспыхнуло новое восстание. Башкиры отправили нарочных послов в калмыцкие, кубанские и крымские улусы с приглашением восстать против русских; но, к счастию, послы попались в руки русских, не достигши места и цели своего посольства.

Таким образом правительсвто должно было наконец убедиться в том, что для удержания в покорности башкир и для спокойствия русских поселенцев края, необходимо было обезопасить свои владения на востоке рядом укреплений; нужно было содержать постоянную военную силу внутри и на границе Оренбургского края, защищая в то же время добровольно покорившихся инородцев от фанатического мщения их единоверцев и оберегая от отступничества обратившихся в православие язычников и магометан. Отсюда вытекает необходимость мер для укрепления и заселения русскими Оренбургского края в стратегическом отношении. Первый обратил на это внимание Петр Великий; он принимал всевозможные меры к тому, чтобы дать новое направление этому краю...

ПОЛИТИКА ЦАРСКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА В ОТНОШЕНИИ КАЗАХОВ И БАШКИР.

… По случаю постоянных волнений среди башкир, русские купцы боялись ездить в новопостроенные Оренбург (Орск), тем более, что проезд туда был соединен с большими опасностями; но азиатские купцы и киргизы не переставали посещать новый город и в это время, выменивая нужные для них вещи, хотя эта мена в первое время была весьма незначительна и совершалась беспошлинно. Преемник Кирилова — В. Н. Татищев поручил Рычкову-отцу составить купеческий тариф, но престарелый Рычков, как мы уже заметили, не успев окончить этого дела, скончалася в 1738 г. В том же году было положено завести с киргизами торговлю для вымены у них верблюжьей шерсти, которая шла на приготовление английских комлотов и других шерстяных материй. Татищев приказал построить вне города Меновой Двор с потребным числом лавок и открыл в городе ярмарку, стараясь привлекать на нее киргизов, хивинцев, бухарцев и узбек. Посетив первоначальный Оренбург, для приведения к присяге Абул-Хаир хана, Татищев снарядил и отправил в Ташкент первый торговый караван, в котором разного товара было на 20000 рублей. Начальником этого каравана был назначен поручик Миллер, при коем находился офицер-геодезист для топографических работ. К сожалению, исход этого предприятия был печальный: на расстоянии двухдневного пути от Ташкента караван был разграблен киргизами Большой орды. Такой исход первого русского каравана в Среднюю Азию тем более был непрятен Татищеву, что часть его товаров была казенная...

Пригласив атамана яицкого казачьего войска и несколько лучших старшин, а также ген. майора фон-Штокмана и ассесора Рычкова, Неплюев составил совместно с ними „запасный план" к обузданию киргиз-кайсаков и при особом мнении представил его на рассмотрение и заключение Правительствующего Сената. Киргиз-кайсаки не могли не озабочивать Неплюева: они делали частые и опустошительные набеги на пограничные селения русских и башкирцев, грабили и увозили в плен калмыков; отгоняли в громадном количестве лошадей и рогатый скот; иногда выжигали подножный корм в степи и служили главным препятствием развитию внешней торговли России с бухарцами, хивинцами, узбеками и другими средне-азиатскими народами. Занимая громадное степное пространство от р. Яика и Каспийского моря до Аральского в одну сторону и от Тобола, Ишима и Иртыша до 44° с. ш. в другую, киргизы, при своей кочевой жизни, представляли почти непреодолимые трудности к их обузданию. Они разделились на три главные орды: Большую, Среднюю и Меньшую.

Большая Киргизская орда, несмотря на ее название, по численности была меньше остальных орд: Рычков замечает, что „более десяти тысяч человек на войну никогда из них не собирается". Она кочевала близ Туркестана и Ташкента по рекам Чирчику, Арышу и Калясу и находилась под протекцией зюнгорского владельца, занимаясь грабежом купеческих караванов и ташкентских обывателей...

Средняя Киргизская орда зимою кочевла по р. Тургаю и по Сыр-Дарье, при урочище Кара-Кум, и частью при Аральском море, а летом занимала место, лежащее при верховьях рек Тобола, Ишима и Иртыша, по р. Ую и верхнему течению р. Яика до Орской крепости. В Средней орде, наиболее зажиточной и смирной, считались четыре главные рода: Найманы, Аргинцы, Увак-Гирейцы и Кипчаки, из коих Аргинскй род подразделялся на девять колен, а Кипчаки — на пять колен.

Малая Киргизская орда была ближе к русской границе, составляя самую беспокойную и коварную ее соседку. Она занимала Бухарскую сторону, начиная от Орска до устья р. Эмбы и Каспийского моря, кочуя не в далеком расстоянии от р. Яика, а зимой углубляясь в степь к Аральскому морю, где обитали нижние каракалпаки, принявшие русское подданство, главное же ядро ее или центр находились на реках Илеке и Иргизе с их притоками.

Относительно численности киргиз-кайсаков положительных данных, конечно, тогда быть не могло, но, без сомнения, их было не мало. Неплюев в своем доношении Сенату о Средней и Малой орде говорит: „Какое людство в обоих ордах, о том подлинных известий при Оренбургской Комиссии не имеется, ибо киргиз-кайсацкие владельцы в некоторых своих письмах о числе подвластных им людей хотя и показывали, но, по своему обыкновению, только умножительно, что верить невозможно, и один другого улусы себе присвояют; однако, по рассуждению от Оренбургской Комиссии усмотренного их состояния, по их природной к войне, а паче к воровству склонности, мнится, что при случае их генерального к войне предвосп-риятия или замешания легко может собраться в обеих тех ордах, т. е. Средней и Меньшей, до тридцати тысяч человек и более люду с огненным ружьем (ибо стрел мало употребляют, а имеют большие карабины без замков, с фитилями), из которого они всегда, слезши с лошадей, на сошках целко стреляют, и порох каждый про себя делать умеет, также и в свинце у них не оскудевает".

Таким образом оказывается, что киргизы и по своей численности, и по оружию могли наносить значительный вред русским, тем более, как доносил Неплюев в Сенат, что они имели у себя „довольное число исправных лошадей и, во время нужд, избирая крепкие места, соединенными силами обороняются, наибольшее же их воинское искусство в том состоит, чтобы уметь тайно воровские подбеги чинить, а паче лошадиные табуны отгонять и в разъездах находящихся или за каким либо делом отправившихся людей, внезапно набегая, крадут; разделяясь на разные партии, выжигают степь, отчего конский корм пропадает, и на то всегда больше надеются, нежели на воинское сопротивление. Имея исправных лошадей, ротируются с великим поспешением, но когда разбиты и куражу не возымеют, то по своевольности их, кто бы предводителем их ни был, паки собрать и к военному дела обратить их трудно".

В то время, как русские военные отряды нуждались в рационах и порциях, киргизы довольствовались немногим: „Провианта с собою (доносил Неплюев) они никогда не возят, но питаются летнею порою кумысом, который делается у них из кобыльего молока, также и лошадиным мясом, употребляя на то более присталых лошадей, зимою же и к весне как они сами, так и лошади, занедовольством корму бывают и в худшем своем состоянии. Привсе том, около себя никаких тягостей, кроме их кибиток и скота, не имеют, ибо все их богатство состоит в скоте, а больше в лошадях и в овцах".

Для безопасности и защиты пограничных с киргизскими степями мест Неплюев нашел необходимым и более целесообразным действовать против киргиз-кайсаков не одним корпусом, а несколькими и с разных сторон, а именно: 1) от Яицкого городка, 2) от Оренбурга, 3) от Ор-ска, 4) от Уйской линии и 5) от Сибирской линии укреплений, сосредосточив в этих пяти пунктах регулярные и нерегулярные войска. Главным военным базисом по мнению Неплюева, должен быть служить Оренбург. Кроме трех регулярных полков (один конный и два пехотных), в состав Оренбургского корпуса должны были войти: тысячи донских казаков, три тысячи уфимских башкир, 500 мещеряков, 300 ясачных татар, от 300 до 500 ставропольских крещеных калмык и от трех до четырех тысяч из Казанской губ. татар, приписанных к адмиралтейству, и других инородцев. На Орскую линию Неплюев опредилил командировать 2000 уфимских башкир, 500 мещяреков, 500 яицких казаков, на Уйскую —1000 чел. зауралських башкир, мещеряков и служилых татар из Исетской провинции, 500 крестьян „обыкновенных к военному делу" из Екатеринбургского ведомства. 500 таких же крестьян из Исетской провинции, 500 яицких казаков, 500 крепостных (из новостроющихся крепостей) казаков, и до 300 красноуфимских, нагайбацких и ельдяцких казаков и три роты (в полном комплекте) из Уфимского гарнизонного полка.

На Сибирской границе, прилегающей к киргизским степям, Неплюев положил собрать до 1000 крестьян, до 500 служащих татар из уездов Тобольского, Тюменского, Ялуторовского и Верхотурского, а казаков и регулярных сколько окажется возможным, назначив главным командиром над ними опытного в военном деле полковника Пав-луцкого. Нижне-яицкую линию должны были стеречь от нападения киргизцев яицкие казаки, а со стороны Астрахани — волжские калмыки в числе 5000 чел. с лучшими и надежными зайсангами, под командою опытного и надежного лица.

… Несмотря на вероломство, интриги и препятствия со стороны Абул-Хаира, Неплюев не терял надежды на развитие меновой торговли и в Троицкой крепости: он склонил к принятию русского подданства хана Средней Орды, Абул-Махмета, а весной 1743 г., благодаря его же заботам, был освобожден из зюнгорского плена Аблай-Салтан, пользовавшийся большим влиянием на киргизцев Средней орды.

Надеясь на содействие этих лиц, Неплюев мог рассчитывать на развитие торговли в степи и в пограничных с русскими селениями местах. Надежды не обманули Неплюева. Аблай-Салтан сам обратился к нему с просьбой, чтобы в Троицкой крепости был открыт меновой торг для киргизцев Средней орды, которым ездить в Оренбург было далеко и неудобно. Неплюев с радостью готов был удовлетворить просьбу Аблая, тем более, что это вполне было согалсно и с видами правительства, и с интересами торгово-промышленного класса; но чтобы не подорвать оренбургского торга, Неплюев приказал всех средне-азиатских купцов, которые явятся в Троицк с своими товарами, отсылать для торга в Оренбург, в Троицкой же крепости должна была проивзодиться мена товаров только с киргизцами Срденей орды.

Киргизцы Средней орды, приезжая в Троицкую крепость для меновой торговли, нередко привозили с собою и живой товар, состоящий из пленных калмыков и особенно калмычек. Командир Троицкой крепости подполковник Ренненкампф, 31 августа 1756 г. рапортовал в Оренбургскую губернскую канцелярию: „Приезжающие в Троицкую крепость для мены из киргиз-кайсацкой Средней Орды, владения Аблай-Салтана, киргизцы объявляют: из имеющихся де у них завоеванных зюнгорских калмык некоторые желают креститься и требуют, чтоб дозволено было им их калмык российским купцам променивать на товары, а без тогоде они тех калмык не отпускают".

Ренненкампф, донося о том в Оренбургскую губернскую канцелярию, просил указаний, как ему поступать в таких случаях: В ответ на это состоялась следующая резолюция канцелярии „Тех привозимых киргизцами зюнгорских калмык штаб и обер-офицерам и другим чинам, кои из дворян, покупать и через купцов на товары выменивать тех калмык позволить, с запискою в канцелярию и со взятием обязательств, чтоб их, по надлежащем наставлении, приводили в православную христианскую веру греческого исповедания единственно, а не в другую, и по таким запискам давать на них тем людям из канцелярий, со взятием поголовных денег, в силе указов, выписки; что же до купцов и до прочих чинов надлежит, и им вымен оных калмыков дозволить на предписанном же основании, давая им в том из канцелярии одни письменные свидетельства по указам в коих прописывать именно, каким образом то им дозволение учинено, и сколько их всех по тому в вымене будет, о том в Оренбургскую губернскую канцелярию рапортовать, токмо при том накрепко смотреть и наблюдать, чтобы под видом тех зюнгорских, волжских, яко подданных, они киргизцы привозить променивать и продавать не допускать, но так, как подданных, от них киргизцев отбирая, при рапортах сюда присылали".

Согласно этому определению Сената, Неплюев, при особых рапортах, от 13 февраля, 12 июня, 16 октября 1756 года, препроводил в сенат ведомости о числе вымененных у киргизцев калмыков, заключающие в себе весьма интересные данные. Из этих ведомостей видно, сколько было вымененно калмыков: в течение года, начи-наяссентября 1756 г. по сентябрь 1757 года, и кто именно приобретал их от киргизцев: в первую треть года было выменено 16 чел. (11 м. и 5 ж. пола), во вторую 21 ч. (15 м. и 6 ж. пола) и в третью 149 ч. (124 м. и 25 ж. пола), а всего в течение года 185 ч., в том числе 150 м. и 36 женского пола. Мена товаров на калмык почти исключительно происходила в Троицкой крепости, в Оренбурге же подобные случаи были большою редкостью: из 186 ч. поименованных в реестрах за отчетный год только четыре калмыченка были выменены в Оренбурге московскими купцами Иваном Журавлевым и Николаем Скобейнико-вым да оренбургским купцом Ильей Коченовым, мена же остальных 182 калмык была совершена в Троицкой крепости и преимущественно летом.

… Таким образом оказывается, что в Троицкую крепость, не смотря на отдаленность ее от центральной России и опасности в пути, съезжались для торга с киргизцами купцы московские, казанские, тульские, ростовские, ярославские, воронежские, курские, тюменские, сибирские, путивльские, уржумские и др. Вышепоименованные купцы достаточно уже свидетельствуют о выгодах меновой торговли в Троицкой крепости: не будь этих выгод, не поехали бы они из отдаленых городов в Троицк и при том с риском в пути за целость своих товаров; но сюда, без сомнения, приезжали и другие купцы, которые меняли свои товары, не на калмычат (и потому не занесены в реестр), а на скот, шерсть и другие предметы торговли, вывозимые киргизцами Средней орды.

… Чтобы приучить башкир и других инородцев к более мирной и оседлой жизни, правительство старалось о распространении между ними христианской веры, в духе православия. Особенно энергично и настойчиво действовал в этом отношени Дмитрий Сеченов, начальник миссии в Волжско-Камском крае, знаменитый впоследствии архипастырь русской церкви: в два года (1740—42) им было обращено 17362 человека в христианство при самом незначительном числе священников. Назначенный в 1742 г. на архиерейскую кафедру в Нижний-Новгород, Дмитрий Сеченов, в течение четырех только лет, крестил в тамошней епархии 30000 инородческих душ; но в действительности почти все крестившиеся инородцы были христианами только по имени.

Башкиры, как и другие инородцы, крестились или из-за материальных выгод, с которыми было соединено их крещение, или же из опасения преследования со стороны властей. Сенат между прочим постановил, чтобы холопы и крестьяне иноверных земледельцев, принявшие крещение, освобождались от крепостной зависимости, а если сами владельцы примут христианство, то снова получают своих холопов и крестьян. Кроме того, принявшие крещение инородцы освобождались на три года от всех поборов, которые разлагались на оставшихся в иноверии; всех крещенных велено оставить на прежних местах их жительства, а их односельцев, не желавших креститься, перевести в другие места; находившиеся под судом и в тюрьмах могли быть освобождаемы от всякого наказания, если бы пожелали креститься. В виду таких житейских выгод, инородцы крестились толпами, а нежелавшие креститься скрывались в лесах или других местах, чтобы не платить непосильных податей за своих крещеных одно-родцев...

… Подстрекаемые муллами башкирцы, уже принявшие христинство, обращались иногда к своим начальникам с просьбой о дозволении снова возвратиться в магометанство. В большинстве случаев такие просьбы оставлялись безо всяких последствий, но иногда просителей подвергали наказанию, что только еще больше озлобило башкирцев. Не нравилось башкирцам и то, что в волости, вместо прежних волостных старост, велено было выбирать по два или по три человека старшин и не более как на год, и взыскивать с них всякое преступление и не исправку, а блюстителям магометанской веры — ахунам позволено быть на каждой дороге лишь по одному, с обязательством никого из другой веры в свой закон не приводить и не обрезывать, мечетей и школ без указов не строить. Но число недовольных еще более увеличилось, когда в 1754 г. был издан указ, в силу которого башкирцы обязывались, взамен ясака, покупать соль из казны, тогда как раньше они пользовались даровой солью из соляных озер, в изобилии находящихся на их земле. Озлобленные башкирцы заявили, что соль покупать из казны они не желают, а будут брать ее, как раньше, „из казны господа бога нашего".

В Уфу был командирован ген.-майор Алексей Тевкелев, который должен был уговорить башкирцев, чтобы они покупали соль из казны, угрожая им в противном случае силою: „За противные ваши слова и дела бороды ваши ужен щипаны",— говорил им Тевкелев,—"а далее в чем проговоритесь или в какую вину впадете, то и головы свои потеряете". Башкирцы хотя и согласились покупать соль из казны, но тайно, в душе, еще более озлобились против русских. Взятки и своеволие чиновников все сильнее и сильнее раздражали башкирцев, а без посул нельзя было и начинать какое-либо дело; „которое можно было в один день окончить — месяц таскали; которое в месяц кончить было можно, ради взяток год продолжали, а пьяные командиры и людей саблями рубили и руки отрубали". Чтобы избавиться от притеснений и довести о них до сведения государыни, башкирцы решились восстать.

„Нападки и утеснения,— говорили старики,— не от государыни, а от командиров и генералов чинятся. Видите вы, что сей диавол и зломышленный генерал (Неплюев), желая государыне прибыл чинить, в милость придти и великий чин себе получить, под командою своей находящихся всякими мерами отягощает, нескольких (к крещению) склонными пишет и по принуждению тамги прикладывать велит. О нашем народе он госуд арыню в худое размышление приводит и своею глупостью на государыню злое имя налагает. Он воров правыми делает, правых — ворами, нежелающих — желающими, и так государыне доносит".

Главою восстания недовольных и руководителем бунта на этот раз сделался мещерякский мулла Абдулла Мягзилдин, известный в народе под именем Батарши...

… Большая часть мятежников, видя невозможность сопротивляться одними своими силами, бросилась за Яик, имея в виду возвратиться оттуда, вместе с киргизцами, и обратить дело восстания в свою пользу. Не смотря на то, что Неплюев принял все меры предосторожности, дабы недопустить башкирцев к переходу за Яик, трудно было удержать всех башкирцев на протяжении слишком триста верст, и более 50000 башкирцев, считая в том числе жен и детей, успели уйти в Киргизскую степь. Сверх того, при переходах через Яик, не мало был побито их донскими казаками и некрещенными калмыками, которым была вве-ренна оборона линии. Чтобы усилить и поощрить их ревность, Неплюев приказал разделить имущество убитых башкирцев между бывшими в битве с ними казаками и калмыками. После этого башкирцы, вознамерившиеся бежать за Яик, видя к тому препятствие, стали возвращаться в дома и приносили повинную.

Прощая их, Неплюев не успокоился, „потому что сие было сделано от них", замечает он, „по нужде, и что мне толикого войска содержать в губернии не всегда возможно, то посему обратил я мое внимание на искоренение этой надежды, которую башкирцы на киргизцев имели". Таким образом мы видим, что Неплюев не хотел довольствоваться простым потушением мятежа, подобно своим предшественникам, сознавая, что дружба и соседство киргиз с башкирцами поведет правительство к новым затруднениям, а потому дальновидный начальник края решился так поссорить башкирцев с киргизцами, чтобы согласия между ними не могло возникнуть и в будущем, дабы через то навсегда лишить башкирцев возможности действовать против русских совместно с киргизцами. С этою целью от отправил в Киргизскую орду несколько человек из сеитовских татар, снабдив их грамотами, в которых было сказано, что „ее императорское величество, примечая непоколебимую верность к себе киргизского народа, хотя некоторые из молодых людей, и то самая малая часть, поползнулись, будучи обмануты башкирцами, делать внутри границ набеги, но сих по их преступлению наказать предоставляет киргизскому хану, однако с тем, чтоб никто из них не лишен был жизни; прочих же того народа жалует ее величество женами, и дочерьми и имением перебежавших к ним башкирцев, но с тем, чтоб мужчины отвезены в Россию или бы выгнаны были из их кочевья, за исполнение чего, сверх того, награждение получит каждый по мере своея в том услуги"...

… Открылось междоусобие. „Башкирцы,— говорит Неплюев,— мужья и сыны, увидев в своих защитниках и об-надеживателях такое над женами и их дочерьми насильство, принуждены нашлись защищать их с потеря-нием жизни, и сим способом погибло не мало башкирцев и киргизцев".

Семя раздора, брошенное Неплюевым между башкирцами и киргизцами, пало, как оказалось, на плодотворную почву, и дело, предпринятое им для разъединения башкир и киргиз, приняло желаемый им исход...

… Неплюев, видя невозможность содержать в Оренбургском крае значительные военные команды, решился прибегнуть к тому средству, которое он употреблял для порождения взаимной вражды киргиз и башкирцев. Задумав этот план, он был убежден, что междоусобия и внутренний разлад среди башкир и киргизцев принесут не вред, а пользу для России, так как они лишили эти два народа возможности единства, чтобы сделаться более сильным и опасным врагом России, и действительно эта вражда между киргизами и башкирцами, посеянная Неплюевым, мешала им в последствии действовать за одно против неудержимо стремящейся русской колонизации вглубь средне-азиатских земель. Эта вражда, по нашему мнению, отчасти помогла русским пройти в Ташкент и Туркестан, овладеть Хивой и Ферганской областью. Башкиры после этого не отважились бунтовать одни; киргизы же, по причине ненавитси к ним башкир, сделались менее опасными для русских.

… Обратимся к дальнейшему изложению башкирского бунта. Киргизы, отобрав жен и дочерей у башкирцев, бежавших к ним в аулы, должны были, в силу полученных от Неплюева грамот, выгнать самих мужей и отцов, вообще мужчин, из своих кочевьев, они так и поступили. Выгнанные из орды башкирцы, лишившись имущества, жен, сестер, матерей и дочерей, должны были ни с чем возвратиться на прежние места жительства. Между тем Неплюев дал приказ всем командам, расположенным по р. Яику, не препятствовать башкирцам в „перелазах" на правый берег реки. Вскоре к Неплюеву явилось несколько башкирцев, возвратившихся из Киргизской орды, с просьбой о дозволении им переправиться через Яик, чтобы отомстить за обиды обманувшим их киргизам. Неплюев, стараясь еще более раздуть начавшуюся вражду двух народов, ответил, что он без особого на то указа императрицы не может позволить им ехать в улусы киргиз-кайсаков, а что довольно с них и той милости, что они за их возмущение остаются не наказанными, так как-де киргизский поступок с женами их и дочерьми довольно для них наказателен. В то же время, тайно от башкирцев, он велел сообщить им через переводчика, что генералу де ехать позволить нельзя, а буде вы поедете, и киргизцев разобьете, так надеемся, взыскивать на вас не будут.

Тогда же командирам пограничной с киргизскими степями линии дано было знать, что если башкирцы, вооруженные и без семейства будут переходить за Яик, то чтобы они их не останавливали, а вели бы себя так, как будто того не замечают. Башкирцы, разжигаемые ненавистью к оскорбителям чести их жен и дочерей, были рады воспользоваться советом толмачей Неплюева и стали собираться большими партиями, чтобы двинуться в аулы киргиз-кайсаков, которые, овладевши башкирским красавицами, и не думали о том, что обессиленные и разоренные башкирцы решатся открыто напасть на них. Но беспечность и непредусмотрительность киргизцев скоро дали себя почувствовать; башкирцы со всею яростью и необузданностью бросились на киргизские аулы, захватили жен, детей и скот степных похитителей башкирок и жестоко отомстили им. Нурали-хан узнав о том, немедленно дал знать Неплюеву о происшедшем и требовал отмщения башкирцам, расчитывая на вражду К ним русских за мятеж. Неплюев ответил хану, что „если бы они киргизцы, тех злодеев прежде не принимали, тоб и сего никогда произойти не могло и что, сколько им известно, весь башкирский народ только о том и мыслит, как погублять киргизцев, и если бы им не были удерживаемы, тоб киргизцы скоро увидели истину его слов".