Бет - 4

ОГОНЬ ТВОРЧЕСКОЙ ПРАВДЫ

В кремне таится искра, в правдивом слове — огонь. Казахская мудрость гласит: «При умении можно и снег поджечь». Но из камня способны получить огонь искусные руки, огонь из правды — вдохновенное сердце художника. Наше слово об огне, рожденном в сердце художника, сжигающего в яростном пламени зло, оберегающего своим теплом и светом все доброе и прекрасное.

Художественный гений человечества, вызвавший к жизни творчество великих представителей мировой литературы, является его порождением. Гомер, Данте, Сервантес, Шекспир, Гете, Бальзак, Пушкин, Толстой — каждый из них пес человечеству этот огонь правды, освещая ему путь.

Великая Октябрьская социалистическая революция, открывшая эпоху коммунизма на нашей планете, породила свои маяки художественного слова. М. Горький, В. Маяковский, А. Толстой, А. Серафимович, А. Фадеев, К. Федин, Л. Леонов, А. Твардовский, М. Шолохов...— это яркие маяки русской советской литературы, свет которой доходит не только до русских читателей, но и читателей других народов. Нет ничего прекрасней правды, показанной в ее революционном развитии истинным художником, и нет никаких преград ее идейному и эстетическому свету.

Иногда Абая называют условно «казахским Пушкиным», Беимбета Майлина и Габита Мусрепова «казахским Чеховым», Сакена Сейфуллина и Сабита Муканова «казахским Горьким» или же Маяковским. Эти сравнения идут от некоторой схожести в их творчестве. Можно спросить, откуда это родство литератур двух народов? А объясняется это тем, что творения звезд русской литературы не только близки казахским читателям, но и оказывают огромное влияние на казахских писателей.

Как свидетельство тому, что творения великих талантов доходят до всех так же, как свет и тепло солнца, можно привести слова русского писателя Николая Погодина, который называл казахского писателя Мухтара Ауэзова «Шолоховым Востока» или же Чингиза Айтматова: «В развитии культуры народов Средней Азии Ауэзов сыграл ту же роль, какую сыграл Пушкин в русской культуре». Произведения великих талантов обогащают не только духовную жизнь народа, но и служат делу сближения всех людей, делу пролетарского интернационализма. Одним из таких выдающихся представителей литературы является Михаил Шолохов.

Вот что говорил Николай Тихонов в «Слове о Шолохове»: «Пусть еще много лет огонь большой творческой правды светит из маленькой станицы Вешенской всему большому миру, всему передовому человечеству!» Огонь большой (подчеркнуто мной — М. К.) творческой правды. Прекрасно сказано! Н. С. Тихонов хорошо знал, что из большой жизненной правды создать большую художественную правду по силам только великому художнику. Поэтому он в определении «огонь большой творческой правды» видел глубокий смысл. Поистине, какой талант! В восемнадцать лет Шолохов впервые опубликовал рассказ «Родина», в двадцать лет «Донские рассказы», а в двадцать три года молодой писатель уже успел написать две книги четырехтомной эпопеи «Тихий Дон». И сразу же, отложив на время работу над продолжением эпопеи, написать первую книгу романа «Поднятая целина». Разве это не удивительно? И дело совсем не в том, что за столь короткий срок сделано так много, а в умении, находясь в «маленькой станице» Вешенской, создать огромную художественную панораму эпохи великой революции. Первая мировая война, Февральская революция, Октябрьская социалистическая революция, гражданская война, крупные социальные события, потрясшие до основания старую Россию, нашли отражение в его художественном полотне. Невольно поражаешься способности писателя осмыслить громадное количество фактов, событий, персонажей со всеми их противоречиями. И это только в двух книгах «Тихого Дона». Яркое дарование художника проявляется и в романе «Поднятая целина». Трудный период начала коллективизации, продолжающаяся классовая борьба в деревне, и в это самое горячее время выходит первая книга «Поднятой целины», целиком посвященная совершенно новой, целинной теме в художественной литературе. Это было в 1932 году. Гегниальность Шолохова в этом романе выразилась в том, что он сумел правдиво показать закономерность исторических событий, их внутреннее содержание и проявления.

Как в «Тихом Доне», так и в «Поднятой целине» Шолохов показывает события не из минувших, хорошо изученных времен, а нашего XX века, события вчерашних и сегодняшних дней, и тут возникает вопросов чем секрет мастерства писателя, без промедления откликающегося на злобу дня? Ответ на этот вопрос не может быть односложным. Бесспорно, самое главное — это огромный художественный талант Шолохова. Во-вторых, он родился и вырос, окреп и возмужал в той народной среде, с которой никогда не порывал своих связей. Это правда, что Вешенская для такой личности, как Шолохов, «маленькая станица». Однако ни одно крупное историческое событие не миновало ее. И все они проходили на глазах юноши, оставляли свой след в его душе. Картины родной природы, жизни, впитанные с молоком матери, стали для его художественных творений неиссякаемым источником.

В-третьих, знание Шолоховым богатых творческих и языковых традиций народа. Творчество его выросло не на скудной почве, оно является плодом той богатой художественной традиции, на которой выросли русские классики Н. Гоголь, Л. Толстой, М. Горький, А. Серафимович и другие. Его словарная кладовая содержит богатство русской разговорной, фольклорной и литературной речи, а также особенностей говора донских казаков. Обладание этим богатым запасом слов помогло писателю создать яркую художественную картину.

Весь его творческий талант заключается в главном — правдивости. Смелой, глубоко продуманной с позиции партийности и народности, правде. Как-то в беседе с корреспондентом газеты «Правда» Михаил Александрович сказал: «Наши писатели — плоть от плоти народа. Главное для них — писать правду». Этому девизу неизменно он следует сам. Прекрасно разбираясь в законах развития жизненной правды, правильно предсказывая ее завтрашнее, он беспощадно разоблачает все старое, отжившее, мешающее поступательному движению. Развивая основные традиции реализма, Шолохов привносит в него свет коммунистического идеала, вносит главное в социалистический реализм.

В той же беседе писатель-коммунист сказал следующее: «Думаю, что прежде всего нужно помнить о чистоте коммунистических идеалов. Нужно помнить о бескорыстном и верном служении идее». И еще там же есть его пожелания пишущей молодежи: «Больше гражданского мужества, смелости, верного, партийного подхода к своей работе». И сам Шолохов всегда придерживается этого принципа.

Реализм Шолохова широк и глубок. Нет таких деталей, образов, фактов, событий, которые не были бы к месту в его произведениях. Все они, словно бессчетное количество волн и струй, составляющее могучее течение в широком русле реки Дон, воссоздают в сюжетно-композиционном строе эпопеи сложную динамику эпохальных явлений. А это само по себе характеризует широту эпической масштабности и глубокого дыхания многогранного таланта великого художника. Другая грань этого таланта заключается, на наш взгляд, в глубине его реализма, связанного с философско-психологическим анализом действительности. Здесь имеются в виду тонкий психологизм, раскрывающий тайники человеческой души, философские размышления автора о жизни, о Родине о народе, возвышенный гражданский пафос, патетика, теплый и светлый лиризм, которым пронизаны неповторимые картины явлений природы, человеческих чувств, тонкий юмор и едкая ирония — все то, что составляет своеобразный синтез эпических и лирических начал замечательного таланта Шолохова, что определяет своеобразие его стиля и художественного мастерства.

Трепетной душой творчества Шолохова, по его собственному признанию, является его коммунистический, идейно-эстетический идеал, призвание верно служить партии и интересам народа. Каждый его образ выполняет эту функцию. Все детали, факты и явления служат для изображения образа человека. Создавая крупный и емкий образ человека, его типический характер, художник обращается к жизни народа, уходит в глубь больших исторических событий и явлений.

Так, участие Григория Мелехова в сознательной революционной борьбе народа возвысило, например, его фигуру в глазах читателя, выдвинув ее на гребень историй, но когда Мелехов очутился в тине контрреволюции, то оказался выброшенным из поезда истории. Созданный фантазией художника крупный сложный образ явился таким образом глубоким типическим характером, ярко раскрывшим разительные противоречия двух миров, двух лагерей.

Вместе с тем образ истинного коммуниста Давыдова из романа «Поднятая целина», который, несмотря на трагическую смерть, выразил своим сознанием, мужеством и отвагой победоносный дух жизни, образ Кондрата Майданникова, преодолевшего эгоистический инстинкт частнособственника, а также образ Соколова с несгибаемым характером из повести «Судьба человека», у которого и в адском плену у гитлеровского фашизма сердце билось вместе с родным советским народом, получились яркими, типическими, вселяющими непоколебимую веру в великую революционную и непобедимую силу социалистической Родины.

Неисчерпаема сила идейного, этико-эстетического влияния творчества Михаила Шолохова на широкие круги читателей. Всех качеств и свойств этого многогранного творчества невозможно здесь не только объяснить, но и перечислить. Их непосредственно ощущает наш сегодняшний читатель.

Любимо и популярно имя Шолохова и у нас в Казахстане. Бессмертные произведения этого замечательного художника слова давно читаются здесь с любовью как в оригинале — на русском языке, так и в переводе на казахский язык. Переведены на казахский язык его «Донские рассказы», все четыре тома романа — эпопеи «Тихий Дон», оба тома «Поднятой целины», рассказ «Наука ненависти», повесть «Судьба человека», все опубликованные главы романа «Они сражались за Родину», и наконец, все до единой пламенные публицистические статьи. Казахи не только читают и воспитываются на произведениях Шолохова, получая бесценные идейно-эстетические впечатления и наслаждения, но и учатся у него, учатся тесной связи с жизнью народа, высоте коммунистической идейности и идеала, правдивости и искренности, богатству колоритного народного языка и непревзойденному мастерству. Учатся все те, кто желает стать писателем и даже кто стал известным автором, ибо в глубоком отображении революционной действительности и коллективизации эталоном остается выдающийся писатель Михаил Александрович Шолохов.

Есть моменты, которые делают его особенно близким Казахстану. Он часто приезжал и приезжает на казахскую землю, общается и дружит с казахами, высоко отзывается о казахском народе. В 1954 году Михаил Александрович приехал по своей инициативе в Алма-Ату для участия в III съезде писателей республики и высказал добрые слова в адрес казахского народа и казахской литературы, много раз встречался и дружески беседовал с казахским писателем Сабитом Мукановым. Об этом рассказано в статье «Кровный брат мой» С. Муканова.

Свое теплое чувство уважения к казахскому народу и его творческим деятелям он выразил также в известной телеграмме, присланной им Джамбулу из станицы Вешенской в связи с 75-летием его акынской деятельности. Там было написано: «Покоренный Вашим могучим талантом, от всего сердца благодарю за радость, доставленную Вашими песнями. Шлю Вам сыновний привет и горячее пожелание здоровья, бодрости, сил».

Пусть летописец народной жизни огнем своей большой творческой правды всегда светит всей нашей великой многонациональной социалистической Родине!

КОНСТАНТИН ФЕДИН И КАЗАХСТАН

Недавно в Москве на Новодевичьем кладбище я посетил могилу ушедшего от нас Константина Александровича Федина. Могильный холмик был весь в живых, не успевших завянуть цветах — гвоздиках, хризантемах, гладиолусах, туберозах. Москвичи и гости столицы со всех городов и селений советской страны, видимо, посещали свежую, фединскую могилу, к ней и впредь «не зарастет народная тропа».

Чтобы перечислить все почетные звания К. А. Федина — не хватит страницы, но главное и основное звание его — классик русской советской литературы, навечно занявший в ней место в одном ряду с Горьким, Фадеевым, Алексеем Толстым, Маяковским, Есениным.

 У его могилы мне невольно вспомнилось, что родина Федина Волга — родила и воспитала не только гениального Ленина, но й классиков русской литературы — Карамзина, Некрасова, Чернышевского, Гончарова, Алексея Толстого, Горького...

К. А. Федин родился в 1892 году в городе Саратове, дед его был крепостным мужиком, а отец выбился в мелкокупеческое сословие, был владельцем писчебумажного магазина и приверженцем патриархальной старины.

Отрочество и юность Федина были овеяны ветрами XX века и отцовский бытовой уклад был ему душен, нетерпим. Юный Федин дважды совершал побеги из отчего дома. Стихийно-талантливый, он не сразу определил свое призвание и выбрал себе дело жизни: он пробует свои силы в разных сферах искусства, пишет стихи, рисует, играет на рояле, испытывает себя на театральной сцене. Хотя первые его литературные опыты появились в печати до революции, в 1913 и 1914 годах, но в ту пору он еще не выбрал литературу своим поприщем и поступил в Коммерческий институт. Весной 1914 года Федин уезжает в Германию, чтобы «усовершенствоваться в немецком языке». Вероятнее всего, Федин, подспудно готовя себя к писательству, поехал за границу, желая увидеть свою Россию издали и заодно приобщиться к масштабнобольшой, не ограниченной национальными рамками культуре,— ведь у него был живой пример великих предшественников — Герцена, Гоголя, Достоевского.

Начинается первая мировая война, и Федина в Нюрнберге интернируют, как гражданского пленного.

В Россию Федин возвращается осенью 1918 года — с неистребимой ненавистью к милитаризму, капиталистическому строю с его социальным неравенством.

Федин был в рядах лучшей части русской интеллигенции, с открытым сердцем, сразу и безоговорочно признавшей Октябрь и ленинскую правду. В Москве Федин стал работать в Народном Комиссариате Просвещения.

Много раз, размышляя о писательских судьбах, я интересовался тем — где и когда именно тот или иной писатель становился писателем. Родина писателя и место его вступления на литературный путь чаще всего не совпадают. Родившийся в Москве Пушкин осознал себя поэтом и начал писать уже в Царскосельском лицее — «Отечество нам — Царское село». Горький родился в Нижнем Новгороде,— первый рассказ, вошедший потом в собрание его сочинений, он напечатал в Тифлисе (ныне Тбилиси).

Многие критики и литературоведы относят писательское становление Федина к ленинградскому периоду его жизни, к Ленинграду. Это неверно. В Саратове Федин еще не был писателем, а в Ленинград он приехал уже писателем. Федин писателем стал в городе Сызрани Симбирской губернии, куда он приехал в феврале 1919 года. Там Федин некоторое время редактировал газету «Сызранский коммунар», создавал и редактировал литературно-художественный журнал «Отклики» (вышло девять номеров), а главное, написал и опубликовал произведения, которые получили первое признание. В Сызрани Федин написал рассказ «Дядя Кисель»,— в Москве этот рассказ был премирован на всероссийском конкурсе «РОСТа». В Сызрани Федин создал и опубликовал в журнале «Отклики» повесть «Счастье», которая является первым вариантом романа «Города и годы».

«Первый мой напечатанный рассказ «Счастье» («Отклики», под псевдонимом К. Алякринский;,— вспоминает К. А. Федин,— был первоначальным наброском образа Мари в романе «Города и годы». В Сызрани я написал рассказ «Дядя Кисель». Впоследствии дядя Кисель стал одним из персонажей в тех же «Городах и годах». В романе многие черты провинциального городка Семидола родились из воспоминаний о Сызрани и ее окрестностях. То же можно сказать и о повести «Наровчатская хроника», где использовано множество мелких фактов сырзанского быта. Сызранские впечатления щедро наделили меня, как писателя, жизненным материалом».

Произведения К. А. Федина—«Пустырь», «Города и годы», «Трансвааль», «Братья», «Похищение Европы», «Санаторий Арктур», «Первые радости», «Необыкновенное лето», «Костер»— вошли в золотой фонд советской литературы, переведены на языки народов братских республик (некоторые из них — на казахский язык), более чем на двадцать языков мира, многие из его произведений стали достоянием театра, кино, телевидения и радио.

В книге «Горький среди нас» К. А. Федин создал незабываемый образ А. М. Горького, с которым его связывали многие годы крепкой дружбы. В этой книге частично опубликованы письма А. М. Горького К. А Федину. По утверждению друзей Федина, самые интересные и значимые письма Горького Федин, однако, не обнародовал в своей книге. Причина такая: в этих письмах Горький дает высочайшие оценки фединского творчества, а Федин по своей исключительной скромности не захотел публикации их.

В Казахстане проза Федина всегда пользовалась и теперь пользуется большой и заслуженной популярностью. Книги Федина в Казахстане не залеживаются ни в книжных магазинах, ни на библиотечных полках. Но и К. А. Федин знал и любил Казахстан. Любить ту или иную республику можно, так сказать, издали, по книгам, по кинофильмам, по полотнам художников, по выездным сценическим постановкам, но знать?

Федин знал Казахстан по личным впечатлениям. «В молодости я живал в степях Казахстана,— вспоминал Федин,— и немало видел тогдашних кочевников-казахов, но только Мухтар Ауэзов сделал насыщенным мое знание казахского народа своим «Абаем», и близкие мне степи с их ветрами и ароматом дышат теперь в такт моему дыханию, как будто я стал казахом».

Да, великолепная эпопея М. Ауэзова «Путь Абая», которую академик К. Сатпаев назвал «энциклопедией казахской жизни», открыла К. А. Федину душу Казахстана, но нельзя забывать и того, что глубине понимания и постижения книги много содействовало и то обстоятельство, что чуткий, наблюдательный и памятливый К. А. Федин живал в казахстанских степях, вдыхал их незабываемые запахи, запомнил их неоглядные шири, общался и дружил с казахами.

По всем отзывам моих московских друзей, знавших К. А. Федина, тетралогия М. Ауэзова произвела на Федина громадное, прямо-таки ошеломляющее впечатление. Он рассматривал книгу Ауэзова как взыскательный мастер слова, близкий друг и единомышленник А. М. Горького. «Умер Ауэзов,— взволнованно писал К. А. Федин.— Это очень тяжелая утрата, понесенная всей нашей художественной литературой. Его проза, его драматургия, его научная работа, его личность, его место в культуре своего народа и достижениях интеллигенции нашей страны — это явление из ряда вон выходящее, поэтическое и знаменательное.

Зная Мухтара Ауэзова, можно судить с большой глубиной о том, что произошло в мире, когда пробил Октябрь 1917 года. Зная Мухтара Ауэзова, можно понять, что принес с собой Октябрь народам Азии. Как писатель он в лице своем с яркостью необыкновенной воплотил символ совершенно нового, революционного понятия, которое мы обозначаем словами «многонациональная советская литература». Он был выразителем ее в новейшем казахском национальном творчестве.

Тот факт, что не только наша страна, но также почти весь Восток и многие страны Запада услышали его голос и удивились ему, говорит нам об историческом рождении и взлете еще недавно малоизвестной страны степей и гор — его родного Казахстана. Эта страна надевает нынче траур по своему певцу. Но она горда этим певцом и славит его. Вся наша литература разделяет горе этой страны. И вся литература чтит дорогую память Мухтара Ауэзова — соратника в искусстве, товарища в трудах, гордость в завоеваниях советской культуры».

Будучи много лет бессменным председателем правления Союза писателей СССР, К. А. Федин по прямым обязанностям своим не мог не интересоваться литературным процессом, писательскими достижениями и недостатками во всех братских республиках Советского Союза. Не имея возможностей (по загруженности работой и по состоянию здоровья) выезжать в союзные и автономные республики, К. А. Федин пользовался каждым представившимся случаем — побеседовать с национальными писателями, приезжавшими в Москву, а также с московскими писателями, творчески связанными с национальными литературами, посещавшими братские республики.

А расспрашивать, ставить наинужнейшие вопросы он умел мастерски— этому искусству он учился, надо думать, у А. М. Горького, умевшего, как никто, расспрашивать и внимательно слушать. Вряд ли я ошибусь, если замечу, что к Казахстану и его литературе К. Л. Федин проявлял особую заинтересованность и озабоченность, его расспросы о казахских писателях свидетельствовали о его живейшем интересе к казахской литературе. Особенно пристрастно он расспрашивал наших близких и испытанных друзей — Леонида Соболева, Всеволода Иванова, Николая Феоктистова, Константина Алтайского, Павла Кузнецова.

Ярослав Смеляков после встречи с Фединым признавался:

— Федин мне задал столько вопросов о Казахстане и казахских писателях, словно я ездил в Алма-Ату с обследованием и за сбором материалов о казахской литературе. Я и на половину его вопросов не мог дать вразумительных ответов. Не фантазировать же! На прощание Федин сказал:

— Очень хочется съездить в Казахстан, да разве выберешься?

Исключительный интерес в тридцатые годы К. А. Федин проявлял к Джамбулу и его творчеству. Он считал, что акын-импровизатор и его песенное творчество — явление в литературе феноменальное и, в сущности, неповторимое. Вряд ли в сплошь грамотной стране в наши годы найдется хотя бы один, выросший в атмосфере народного фольклора и так богато одаренный, но неграмотный песнетворец. Не знающий ни пера, Ни бумаги Джамбул — великий мастер устной поэзии, рассчитанной не на чтение глазами по рукописи или печатному тексту, а исключительно на слух. Федин считал, что «по-настоящему поэзию Джамбула может оценить мастер художественного чтения, ну скажем, Василий Иванович Качалов, у которого по артистическому чтению стихов был только один соперник —талантливейший чтец Яхонтов». В свете этой фединской оценки песенного дара Джамбула особое значение представляет высказывание о Джамбуле народного артиста СССР В. И. Качалова:

«Я высоко ценю творчество Джамбула, его подлинную народность, яркость его поэтических образов и языка, его высокую идейность, жизненную мудрость. В своих поэмах он прекрасно отразил мысли и чувства народа, освобожденного Великой пролетарской революцией. В них я нахожу благодарнейший материал для актера».

Другой мастер сценического искусства, народный артист СССР — И. М. Москвин в оценке песнетворчества Джамбула был единомышленником Качалова:

«Свершилось чудо: скромный акын, певший правдивые песни о нужде и горе народном, обрел настоящую радость жизни, радость свободного творчества. В его голосе зазвучали иные ноты, иные темы стали предметом его славословия: звучно, полным голосом запел Джамбул о счастье, о гордости и славе возрожденного революцией народа. Национальная по форме поэзия Джамбула — большой вклад в сокровищницу творчества народов СССР. Заслуженной громкой славой пользуется имя его...»

Таким образом фединскую высокую оценку поэтического творчества Джамбула поддержали два знаменитейших МХАТовца — В. И. Качалов и И. М. Москвин.

Знавший К. А. Федина и общавшийся с ним с 1919 года, давний друг Казахстана Константин Алтайский вспоминает: «В тридцатых годах, когда в «Правде» стали часто печататься мои переводы Джамбула, при встрече с Константином Александровичем Фединым мне пришлось долго и подробно рассказывать ему о Джамбуле.

Федин объяснил мне, почему он так живо, непосредственно, увлеченно интересуется доживающим столетие Джамбулом.

Джамбул,— убежденно сказал Федин,— это обобщенный образ всего Казахстана, причем не статичного, застывшего в азиатской косности, а динамичного, находящегося в движении Казахстана. Понимаете? Джамбул одной ногой стоит в XIX столетии, на земле, скованной феодальной патриархальщиной, а другой ногой шагнул в XX век, на землю, возрожденную Лениным и его партией. Вы были на первом писательском съезде и слышали, как Горький назвал Сулеймана Стальского «Гомером XX века». Правильно назвал. Но Горький тогда ничего не слышал о Джамбуле, не видел и не слышал самого Джамбула. А ведь Джамбул имеет куда больше прав на звание «Гомера XX века», хотя бы потому, что почти вдвое старше Стальского и является автором широких эпических поэм. Можно только пожалеть, что Горький не видел Джамбула и не слышал его чудесных импровизаций.

И тут же пытливо спросил:

Неужели руководители Союза писателей Казахстана да и Вы,— переводчик песен акына, не догадались познакомить Алексея Максимовича с Джамбулом? Да Горький, уверяю вас, полдня бы слушал этого степного рапсода или менестреля. Для него это был бы праздник.

Пришлось объяснить:

— Сам Джамбул в мае 1936 года без всякого подсказа просил нас,— то есть членов комитета по проведению первой декады казахской литературы и искусства в Москве, познакомить его с Горьким. Комитет поручил мне связаться с дачей Горького в Горках и договориться о возможности посещения Джамбулом Алексея Максимовича. Я созвонился с секретарем Горького—Петром Петровичем Крючковым и изложил нашу просьбу. Джамбул уже тогда был самым популярным участником казахской декады. Слава его уже гремела, песни его печатала «Правда», за ним на улицах ходили толпы. Он стал живой легендой. И Крючков мне подтвердил, что он прекрасно знает все об этом, как он выразился, казахском кудеснике, и лучше нас знает, что это чрезвычайно интересно Горькому. По голос у Крючкова стал вдруг жестким, неумолимо строгим и металлическим:

— Горький болен. Очень болен. Правительство — понимаете?—правительство запретило всякие, любые, без единого исключения, посещения больного. И лечащие врачи тоже запретили.

А через двадцать девять дней Горького не стало. И наш Джамбул сложил удивительно простую, сердечную, волнующую песню:

Пом от скорби и горя, Джамбул,

 Пой печальней осенних рек.

 Весть ползет из аула в аул -

 Умер Горький — большой человек.,, ..

Федин, помню, нахмурился и уронил слова сожаления или упрека:

 — Поздно спохватились ..

А потом стал задавать вопросы, много вопросов: как именно импровизирует Джамбул, как ведется запись его песен, где и как он живет, как общается с народом, какая у него семья и окружение, что предпринимается для записи его давнишних, дореволюционных песен. Эту беседу с Фединым, посвященную почти целиком Джамбулу, я вспомнил позже, когда разговаривал о Джамбуле с Мухтаром Ауэзовым. Автор «Абая» говорил, что Джамбул — разносторонен, у него, кроме песен, есть сказки, эпиграммы, памфлеты, изречения, пословицы,— все это надо бережно собрать и перевести и тогда Джамбул предстанет перед нами, как народный златоуст и языкотворец. Слушая Ауэзова, я вспомнил, что о том же, только несколько другими словами, говорил мне и Федин.

Удивительное единомыслие, одинаковость понимания дела оказались у Константина Федина и Мухтара Ауэзова.

Разговаривая со мной о Джамбуле, Федин, естественно, касался и окружения акына, и обстановки, в какой он живет и творит, и я, по правде говоря, очень удивился тому, как Федин много знает о Казахстане, как он глубоко понимает всесторонний процесс возрождения народа и республики, как он любит землю казахов».

Да, Федин любил Казахстан, сначала по живым впечатлениям, когда он, по его словам, «живал в степях Казахстана и немало видел тогдашних кочевников-казахов», потом по казахской литературе, ибо, по его словам; «полноту представлений о жизни нам дает искусство писателя».

Наивысшую оценку Федин дал в казахской прозе — Мухтару Ауэзову, а в казахской поэзии — Джамбулу, Любовь Федина не безответна — Казахстан любил и неизменно любит классика русской советской литературы, автора негасимого «Костра».