Бет - 6

А вот свидетельство казахского поэта Олжаса Сулейменова:

«Может быть, он, Марков, и сам не знает, какое влияние на новую казахскую литературу он оказал. Скажу только о себе — мое отношение к истории, к литературе складывалось под непосредственным воздействием рассказов и стихов Маркова».

Подлинная поэзия немыслима без искреннейшего самовыражения поэта, без его самобытности, без того, чтобы его стихи имели свой неповторимый почерк. Сергей Марков — поэт подлинный, самобытный и очень строгий к каждой своей поэтической строчке.

Его поэзия всегда от жизни, от его близости к народу, от того, что он сам видел, в чем сам участвовал, что передумал, перечувствовал, пропустил через свое горячее сердце. Некоторые его стихи писались не дни, не месяцы, а годы (разумеется, я не имею в виду непрерывную работу над стихотворением,— а то, что Чехов имел в виду, говоря — «рукописи надо дать отлежаться»).

Чтобы не возвращаться к этой особенности Маркова, приведу несколько строк из письма ко мне близкого друга Маркова Константина Алтайского:

«Ты спрашивал меня, как работает Сергей Николаевич Марков. В ответ приведу только пример, и ты убедишься в исключительной взыскательности к стихам этого талантливого труженика. Марков не раз и не два расспрашивал меня о К. Э. Циолковском и, конечно, читал обе мои книжки с одинаковым названием «Циолковский рассказывает...»

Из слов Сергея Николаевича я понял, что он очень и очень сожалеет, что в свое время не посетил Циолковского, не побеседовал с ним. Интерес его к Циолковскому необычен. Он откопал какие-то материалы о родственнике Циолковского, участнике экспедиции в Туркестан. В 1974 году Марков посетил Калугу, был в домике Циолковского, в местах, где когда-то прогуливался гениальный ученый.

Вернувшись из Калуги, Марков позвонил мне и сказал, что пишет стихи о Циолковском и даже прочел две строфы начатого стихотворения. Я очень обрадовался и стал ждать, что вот-вот Марков позвонит и прочтет мне новое свое стихотворение. Жду — неделю, месяц, два — ни слуху ни духу. Звоню ему и спрашиваю:

— Написал стихи о Константине Эдуардовиче?

— Да нет. Как-то не почувствовал во всей глубине тему.

— Но — пишешь?

— Пишу понемногу.

Такие разговоры я вел с Марковым в 1974, 1975 и 1976 годах. Последний разговор такой:

— Кончил стихотворение о Циолковском?

— Нет.

— Когда кончишь?

— Не знаю.

— Сколько строк написано?

— Тридцать, тридцать две.

Вот, Мухамеджан, как работает этот поэт. Но, уверяю тебя, что, в конце концов, он порадует нас великолепным стихотворением или маленькой поэмой. Строки его о Циолковском, какие он прочел, замечательны».

У Сергея Маркова нет поверхностных, наспех написанных, недоработанных стихов. Он —ювелир в поэзии, искуснейший мастер поэтического слова. Для меня поэзия Маркова имеет три слоя, три больших, глубоко продуманных и прочувствованных цикла, каждый из которых можно назвать книгой стихов.

Это, во-первых, стихи о Казахстане (к ним, естественно, примыкают стихи о Средней Азии); это, во-вторых, стихи исторические (преимущественно о героях русской истории); это, в-третьих, стихи о путешествиях, первопроходцах, об открывателях островов, вершин, озер, рек.

Каждый из трех циклов имеет свою тональность, свой пафос, даже языковую окрашенность, но везде мы чувствуем самобытный талант Маркова, его поэтическую личность, его неиссякаемую гражданственность.

Как поэт, Сергей Марков родился в Казахстане, в Акмолинске, где ему довелось работать в газете «Красный вестник». Он писал репортажи, корреспонденции, очерки.

Акмолинцы успели привыкнуть к журналистскому имени Маркова, но однажды знакомое имя они обнаружили под стихами. Это был его стихотворный дебют. Казахстану, второй своей родине, Сергей Марков посвятил много стихов, — из них немало таких, которые надо отнести к вершинам его поэтического творчества.

Под многими его стихами вместе с датами стоит «Алма-Ата». Незабываема его свежая, наполненная любовью к Казахстану, миниатюра «Письмо Л. М.» (вероятно, поэту Леониду Мартынову):

Не грусти, творец поэм!

Нет пределов для мечты;

За твое здоровье ем

Яблоко Алма-Аты.

Сердце песнями не рань,

Славь великую страну —

Шлет свои дары Тянь-Шань

На холодную Двину.

Марков по-сыновьему, сердцем чувствует не только солнечный сегодняшний день Казахстана, но и его далекое, скрытое в давней исторической мгле во многом еще неисследованное прошлое. Литое слово приоткрывает древнюю тайну:

Сидела со мной у огня,

Но вдруг прервала напев,

Потом увела меня

В долину каменных дев.

Там статуи стыли у скал—

У самых снегов и зарниц.

И мастер, что их изваял,

Жил трепетом черных ресниц.

Он создал подобия дев

С венцами на выпуклых лбах.

Вдруг древний кипчакский напев

У них прозвучит на губах?

Гранитные косы, звеня,

Качнутся и лягут на грудь.

Сквозь камень глядит на меня

Извечная женская суть.

В стихах Сергея Маркова «Горячий ветер», «Татуировка», «Баян-слу», «Орь, Иргиз, Тургай», «Семиреченский тигр», «Глиняный рай», «В городе Верном», «Древняя быль», «На востоке — дикий хмель», «Памяти Чокана Валиханова», «Омский узник» (о Достоевском, друге Валиханова) мы слышим жаркое дыхание ковыльного и пшеничного, полынного и рисового, тюльпанного и яблоневого Казахстана. Мне всегда слышится по тональности, по арычному журчанию, по мужественному буранному напеву перекличка в стихах русского Сергея Маркова и казаха Олжаса Сулейменова.

Некоторые стихи Сергея Маркова настолько проникнуты казахским национальным духом, настолько родственны лучшим образам казахского фольклора, что могут показаться великолепными переводами с казахского языка.

Общеизвестно, что, приехав в Уральск, Пушкин пленился фольклорной казахской поэмой «Козы-Корпеш и «Баян-слу», записал ее сюжет. Не мог обойти этой темы и Сергей Марков. В прекрасном стихотворении «Баян-слу» Марков, как казах, передает страстный, полный самопожертвования, идущий из глубины сердца, монолог Баян-слу, разлученной с любимым:

Голос тонкий, как стрела,

Прозвенит в ковыльной мгле:

«Смуглой сказкой я жила

В длинногривом ковыле.

Я ему нежней сестры —

Самой нежной из сестер.

Прикажи разжечь костры —

Вместе встанем на костер.

Хоть живой зарой в бархан —

Был бы только жив Корпеч.

Можешь мне, жестокий хан,

Руку правую отсечь.

 Дни, что стаи лебедей,

Поднимают светлый крик.

Хочешь, голову разбей,

Вырви сладкий мой язык!»

Грозный хан каких сторон

Где еще от мира скрыл

Песню легкую, как сон,

В самой темной из могил?

И по-шекспировски трагедийно и все же с нравственным превосходством, оптимистично, с заглядом в светлые туманности грядущего звучит концовка монолога любящей, верной, несломленной черным горем женщины:

Слова мутного не тронь!

Мы не сгинем навсегда.

Мы бессмертны, как Огонь,

Небо, Ветер и Вода!

О Чокане Валиханове Марковым стихами написано только шесть строк — но каких строк! В них выражены не только глубокое знание ума и труда Валиханова, но и понимание его места в истории Казахии, любовь и уважение к нему, восхищение им:

Чужая жизнь — безжалостней моей —

Зовет меня... И что мне делать с ней?

Ведь можно лишь рукою великана

В лазоревой высокогорной мгле

Куском нефрита выбить на скале

Рассказ о гордом подвиге Чокана!

Наряду с «Семиреченским тигром» стихотворение (вернее: маленькую поэму) «Глиняный рай» нужно отнести к лучшим произведениям казахского цикла.

Пересказать сюжет, содержание, тончайшую вязь взаимоотношений Адама и Евы XX века в Казахстане, в пору сбора хлопка, невозможно, — это обескровит нежнейшую лирику, обескрылит романтику. Но кончается «Глиняный рай» так:

Пою единство страсти и труда,

Могучее, как алая руда.

Я воспеваю мудрый светлый сад,

Где уживутся сталь и виноград.

И неужель в нем люди не найдут

Живых ростков Адамовых причуд?

Второй цикл стихов Сергея Маркова — это глубокое проникновение в историю России, это исторические баллады, силою поэтического мастерства обращенные к современности и звучащие, как патриотический зов к подвигам во имя Родины. На первый взгляд выбор героев этих баллад бессистемен и даже случаен. Но это только на первый взгляд. На самом деле это глубоко продуманная, патриотически-осмысленная галерея образов, дающая живой пример для миллионов воинов Великой Отечественной. Вот она, эта героическая галерея: «Славяне», «Илья Муромец», «Слово об Евпатий Коловрате», «Козьма Минин», «Казак в Пруссии» (1760 год)», «Суворов», «Багратион».

Все эти духовные предки солдат, воевавших против гитлеровских полчищ, учили, подавали пример, нравственно поддерживали, звали к подвигам многонациональное воинство Советского Союза и поэт-фронтовик Марков вместе с Твардовским, Сурковым, Исаковским, Джамбулом, Бажаном, Кулешовым помогал ковать победу над фашистскими бронированными ордами и не только, как фронтовик с автоматом в руках, но и как поэт, своими средствами, присущим ему поэтическим мастерством.

В напечатанной в «Комсомольской правде» его исторической балладе «Суворов» есть такие чеканные, перекликающиеся с современностью, строки:

Эфес расшатан, треснули ножны,

Но он презрел парадную отвагу;

И без того народы знать должны

Разящую суворовскую шпагу!

Он вспоминал шестидесятый год —

Осенний дождь, разбрызганную глину.

Струилась кровь у городских ворот,

И казаки скакали по Берлину.

Он говорил: «Пруссак и знать не мог,

Что здесь его достанет наша пика.

А русский штык? Орлы, помилуй бог,

Недаром мы клевали Фридерика!»

... Орлиный век, орлиная судьба!

Одна лишь мысль о ней — благоговейна.

Поет фанагорийская труба,

Ведет полки от Ладоги до Рейна.

Стихи эти датированы началом 1944 года, и, верно, советские воины, узнав, что великий русский полководец Суворов уже водил когда-то полки «до Рейна» и казаки с Тихого Дона «скакали по Берлину», с удвоенной отвагой рвались к Рейну, в держащийся последние дни гитлеровский Берлин. Ведь суворовская «наука побеждать» была взята на вооружение Советской Армией и был утвержден «Орден Суворова». В балладе «Багратион» та же взволнованная перекличка прошлого с современностью:

Поля Можая — чисты и теплы —

Блестят росой, снопами, муравою.

Не вам, Наполеоновы орлы,

Не вам кружить над вечною Москвою!

Стоило заменить одно только слово «Наполеон» на «Гитлер»— и строки звенели медью современности.

В «Козьме Минине» прошлое тоже перекликается е современностью, с былью Великой Отечественной.

Заключительным аккордом исторического цикла Сергея Маркова может служить афористическое, лапидарное, словно изваянное из благородного металла, восьмистишие «Искра»:

Отчизна-мать! Не позабудь меня.

Я — искра от могучего кремня.

Я не сгорел в пустынях и снегу.

Придет мой час — я океан зажгу.

В какие дали ты умчишь меня

Дыханием, исполненным огня?

Погасну я... Тебе, отчизна-мать,

От полюса до полюса сиять!

Муза дальних странствий сопровождает Маркова всю его сознательную жизнь. Трудно перечислить местности нашего необозримого отечества, где посчастливилось побывать Маркову. Зоркоглазый, вдумчивый, влюбленный в краски, светотени контуры и формы, беззаветно любящий природу, он все высмотрел и запечатлел в своих стихах. Но этого мало — его внутренний взор проникал и проникает в тайны увиденного,— он исследователь прошлого, древнего, у него удивительная способность находить и разгадывать архивные документы, забытые рукописи, дневники. Он не только географ-живописец, но и пытливый историк. Его острое зрение охватывает не только пространство, но и время. К тому же мышление его ассоциативно. Для казахской поэзии, в частности, для устной, фольклорной поэзии свойственна аллитерация — то есть повторение в строке или строфе однородно звучащих согласных слов.

Марков, знающий казахскую поэзию, испытал на себе ее влияние и ввел в свою поэтическую стилистику аллитерации. В который раз перечитываю чудесное стихотворение Маркова «Знаю я — малиновою ранью», посвященное жене и другу поэта—Галине Петровне Марковой. В этом стихотворении виртуозная стихотворная техника Маркова сказалась во всем своем блеске.

Беру наугад кратчайшие поэтические характеристики увиденных им городов и не могу не поразиться его уменью сближать звучание городских названий с их фактическими корнями, уходящими в недра давно прошедшего: «Лебеди плывут над Лебедянью», «А в Меды-не золотится мед», «Не скопа ли кружится в Скопине?», «А в Серпейске ржавой смерти жаждет серп горбатый», «Горечь можжевеловая мне жжет глаза в заброшенном Можае», «На заре Звенигород звенит», «В Темникове темная вода», «В час, когда как молоко бела медленная тихая Молога», «Горлица из древнего Орла», «Любушка из тихого «Любима», «Или ты в Архангельской земле рождена, зовешься Ангелиной», «Льдинкой мизинца не обрежь, утром умываючись в Мезени»...

В стихотворении «Костромской говор» Марков обыгрывает «оканье» земляков — костромичей:

Всю жизнь я верен звуку «О»

На то и кОстрОмич!

Он речи крепкое звенО

Призыв и древний клич.

И гОвОр предкОв сОхранив,

Я берегу слОва:

«ПОсад», «ПОлОма», КОлОгрив».

Мне не к лицу пустая спесь,

Я слышать был бы рад,

Как гОвОрили чудь и весь

Лет вОсемьсОт назад.

На свете тОт нарОд велик,

ЧтО слОвО бережет,

И чем древней егО язык,

Тем дОльше Он живет.

Третий землепроходческий цикл стихов Сергея Маркова можно, пожалуй, открыть программным для него стихотворением — эпитафией и, вместе с тем, гимном «Землепроходцы»:

... Хвала вам, покорители мечты,

Творцы отваги и суровой сказки!

В честь вас скрипят могучие кресты

На берегах оскаленных Аляски.

В земле не тлели строгие глаза,

Что были глубоки и величавы;

Из них росла упругая лоза,

Их выпили сверкающие травы.

И наяву скитальцы обрели

Перо Жар-птицы в зарослях сандала.

Мне чудится — на гряды из коралла

Холщовые котомки полегли!

К землепроходческому циклу Сергея Маркова надо отнести такие разные по форме, но родственные по теме произведения, как героическая, исторически-достоверная баллада «Конец Беринга», романтическая легенда, прославляющая поэзию странствий и непокой путешественника «Радуга-река», песня неугомонных, отважных, видавших виды, продутых океаническими ветрами, моряков — «Мореходы в Устюге Великом», романтические стихи о скитальцах по зову сердца — «Таранчиния», «Зеленый чай», «Темный румянец», «Звезда скитальчества, гори!», жизненно достоверный, мужицкий сказ «Дон Сысой, или русские в Калифорнии» и много других.

Землепроходцы Маркова — люди чистой души, бескорыстные первопроходцы, никакого отношения не имеющие к колонизаторской политике русских императоров, наоборот, с гневом и возмущением относящиеся к иноземным колонизаторам, с которыми изредка им приходилось встречаться.

 Это особенно недвусмысленно и со всей прямотой выражено в сказе «Дон Сысой, или русские в Калифорнии». Сказ ведется от лица русского мужика из тобольских краев, неукротимого, бесстрашного землепроходца. На самодельной байдаре с кожаной заплатою плыл Сысой с Аляски на юг, голодал-холодал, сломал весло, греб лопатою и добрался до солнечной Калифорнии, в земной рай. По следу Сысоя пришли туда две шхуны с острова Баранова. Высадилось в Калифорнии вместе с Сысоем и его женой двадцать россиян. Как бы обозначая границу, или ставя пограничный столб, написал Сысой на мраморной скале «Земля российского владения» и артельно со своими русскими товарищами поставил поселок.

Вот тут-то и сказалось нравственное превосходство русских поселенцев над колонизаторами-испанцами. Выражено это сочным, метким, образным языком Сысоя:

Гишпанцы бродят за оградою,

Свою выказывают стать.

Но я их милостью не радую,

Им не даю озоровать.

От их пронырства и свирепости

Я в жизни нашей вижу риск.

Держу под выстрелами крепости

Деревню их Святой Франциск.

Индейцы плачутся болезные,

Гишпанцы им творят ущерб;

На всех —? ошейники железные,

На каждом — королевский герб.

У нас в Сибири с душегубами

И то такого не творят!

И нас же выставляют грубыми,

О нас с усмешкой говорят.

К нам, зависть затаив исконную,

Гишпанцы ластятся лисой,

Феклушу величают донною,

Меня же кличут дон Сысой.

Землепроходческий цикл Сергея Маркова — примечательное и самобытное явление в русской советской поэзии. В нем наиболее полно раскрылось его редкое дарование, красочный, образный, кристальной чистоты русский язык, богатство словаря и уменье поставить слово в строке так, что оно, как самоцвет, излучает сияние.

Конечно, поэтическое творчество Сергея Маркова не исчерпывается тремя циклами, о которых я говорил выше. У него много лирических стихов, не входящих в эти циклы, да и эпика его тоже не вся включена в них. Так, например, прекрасное стихотворение «Ломоносов» эпически воссоздает образ «холмогорского Прометея», имеет характернейшие приметы эпохи.

Ломоносов в изображении Маркова — гениально прост, беззаветно предан России, не забывает, что он из мужиков и в то же время неистов, готов вступить в спор с богом и сознает, что он «перед ликом будущего прав». Ему тяжек Академии венец, угнетают подсиживания и сплетни коллег и он бросает им в лицо гордые слова:

Пыл юности недаром берегу...

Ведь не возьмешь — стою единорогом.

Вы беситесь — простому мужику

Пришлось сравняться с изначальным богом!

Лирика Сергея Маркова на удивление — нежна, целомудренна, душевно-чиста и светла. Но она, лирика, не благодушна, но и воинственно-добра:

Любым злодеям не под силу —

Копай хоть тысячи могил —

Загнать в глубокую могилу

Живой источник светлых сил.

В стихах, обращенных к женщинам, Марков по-блоковски видит в них начало жизни, женственность, женскую суть и высшее проявление красоты вечной природы.

Сергей Марков никогда не примыкал ни к одной из литературных группировок, выпускавших когда-то широковещательные программы и манифесты. Он шел в поэзии своим особым путем. И эстрада его не прельщала, и за славой он не гнался. Поэзия его традиционна, но в самом лучшем смысле этого слова — он верен традициям Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Блока, не подражая им, но исходя из их драгоценного опыта. Язык его чист, ясен, красочен, без вычурности, точен до скрупулезности.

Я — русский. Дышу и живу

Широкой, свободною речью.

Утратить ее наяву —

Подобно чуме иль увечью.

Бессмертной ее нареки!

Ее колыбель не забыта;

В истоках славянской реки

Сверкают алмазы санскрита.

Чиста, как серебряный меч

И свет в глубине небосвода,

Великая русская речь —

Надежда и счастье народа.

Мне снилось: пытали огнем

И тьмою тюремного крова,

Чтоб замерли в сердце моем

Истоки могучего слова.

Но вновь я познал наяву

Ровесницу звездного свода,—

Я снова дышу и живу

Надеждой и счастьем народа!

Говоря о поэзии Сергея Маркова, мне хочется не то чтобы упрекнуть его, но все же выразить сожаление, что он не переводил стихи своих друзей — казахских поэтов на русский язык. С его талантом, с его глубоким знанием природы и людей Казахстана его переводы были бы, вероятно, явлением в русской поэзии.

И еще сожалею я, что Марков, сдружась с тем или иным композитором, не написал хотя бы несколько песен; песенная культура в нашей стране так выросла, что для создания по-настоящему хорошей песни нужна, по-видимому, совместная работа поэта и композитора, по-родственному одинаково понимающих действительность. Не довелось мне слышать голос Сергея Маркова по радио; не видал и не слышал его с голубого экрана телевизора.

И по этому поводу, конечно, можно выразить только сожаление. Но и то, что удалось свершить Сергею Николаевичу Маркову за полстолетия творческой деятельности, вызывает удивление, восхищение и глубокую благодарность его доброму и щедрому таланту, его неиссякаемому трудолюбию, его художнической взыскательности, его гражданственности, его патриотизму. Певец ленинского братства наций и дружбы народов С. Н. Марков награжден орденом «Дружбы народов».

Путевку в большую литературу дал Маркову Алексей Максимович Горький и это еще раз доказывает, что основоположник социалистического реализма безошибочно определял подлинный талант, идейность, гражданственность человека, взявшего в руки перо.

Недавно, в Москве, я встретился с Сергеем Николаевичем Марковым и, конечно, задал ему традиционный вопрос:

—- Над чем работаете?

Ответ его, не скрою, меня очень обрадовал:

— Пишу книгу, которую назвал «Автобиографический роман». Главы, где изображается моя жизнь в Казахстане, уже написаны.

Это, пожалуй, было лучшим из того, что я от него хотел услышать.