Страница - 25

можно было прочесть в глазах и камаев, и каргалдаков. Махнув на Сейтебека, они вернулись к своему обсуждению. Но идея насчет третьего кандидата явно пришлась по душе председателю собрания.

— Товарищи, а предложение этого парня очень своевременное! — вскочив с мечта, обратился к залу Ковалев. — Две предложенные вами кандидатуры действительно не прошли, у вас есть законное право выдвинуть третью!

— Кого? — зашумел зал.

— Откуда мне знать, кого... — развел руками Ковалев. — Решайте сами... К примеру, большая десятилетка в райцентре носит имя Калинина. И вы присвойте своей школе имя такого же выдающегося человека!

— Эй, земляки, мы что, хуже райцентра? — крикнул из середины зала Лексей и встал с места. — Почему только у районной школы должно быть имя Калинина?

Правильно говорит...

Нею жизнь самое хорошее и достойное присваивает себе район...

Мы ведь тоже можем дать школе имя Калинина! — высказал свое мнение Лексей и, согнувшись вдвое, снова уселся.

— А кто такой твой Калинин? — спросила его сидевшая рядом старуха.

— Был такой начальник большой, с козлиной бородкой, как у Бектемира...

— Если он хороший человек, следует, наверно, согласиться, милые мои!

— Еще какой хороший!.. Трудновато будет найти человека лучше, чем он!

— Тогда давайте поддержим Лексея!

— Наши школьники не хуже районных! Мы — «за»!

— Да, пусть присвоят имя Калинина!

— Пускай будет имени Калинина!

— Ура Калинину! — словно соревнуясь, поддерживал зал предложение Лексея ряд за рядом.

В клубе царило какое-то особое воодушевление.

— Что ж, быть по-вашему! — не очень решительно произнес Ковалев, когда шум стих. — Я лично не против, чтобы ваша школа носила имя Калинина.

— Спасибо, дорогой!

— Будь счастлив!

— Если ты нас поддержишь, тебя Бог поддержит!

— Ауминь!

И зал дружными аплодисментами выразил искреннюю признательность начальству во главе с Ковалевым, что оно одобрило неожиданно найденное удачное предложение. Мало этого, так толпившаяся на выходе молодежь приветствовала решение криками «ура» и радостным свистом.

Таким образом, новая кандидатура тотчас же была вынесена на голосование. Не оказалось ни одного человека, кто поднял бы руку «против» или воздержался. Предложение приняли единогласно, и мукурской школе присвоили имя выдающегося государственного деятеля Михаила Ивановича Калинина.

После этого председатель собрания дал обещание, что, в целях скорейшего осуществления решения жителей аула, он оперативно подготовит документы и отправит их для утверждения в вышестоящие инстанции. На этом Ковалев объявил собрание закрытым...

Вот так мукурцы благополучно урегулировали самую сложную проблему, которая долгое время будоражила их сердца. Уже глубокой ночью в благодушном настроении, словно с плеч свалилась гора, они не спеша разбрелись по домам.

Итак, школьный вопрос, на протяжении всего лета вносивший постыдный раздор между сородичами, был мудро решен.

Вскоре на просторной лужайке, расположенной на берегу речки Мукур, шумно и весело провели долгожданный праздник урожая. А после сабантоя мукурцы с новыми силами приступили к будничным хлопотам, готовясь к надвигающейся зиме.

И в этот момент стало известно, что скоро в Мукуре должно состояться еще одно важное собрание. Районное начальство наметило провести его в начале ноября. По слухам, речь пойдет о нынешнем положении Мукура и его дальнейшей судьбе.

* * *

В начале ноября пошел снег. Воспользовавшись этим первым снегопадом, мукурцы принялись понемногу перетаскивать в свои скотные дворы те небольшие запасы сена, которые, трудясь в поте лица, накосили за весь летний период в горах и долинах, по оврагам да косогорам.

Кто сумел, нанял для этого трактор; у кого такой возможности не было, запрягли коней и возили сено санями, аккуратно подсекая собранные летом копны с краю.

Те, кто еще весной по знакомству либо благодаря приятельским отношениям передал личный скот под присмотр животноводов, отгонявших табуны и отары на горные пастбища, выехали теперь на осенние стойбища, чтобы забрать домой своих лошадей и баранов, нагулявших жирок на джайляу. Отправились, понятное дело, не с пустыми руками: в качестве платы за летние труды везли чабанам и табунщикам отрезы бязи на рубашку, по нескольку бутылок водки, сахар, чай и другую всячину.

В прежние времена, как только устанавливалась теплая погода, личный скот аулчан собирали в одну отару или косяк и до самых холодов передавали в руки пастуха, которого в этих целях специально нанимали. Ныне эта старая, добрая традиция забыта. Каждый хозяин должен заботиться о своей живности самостоятельно и, если не сумел куда-нибудь пристроить, вынужден сам с хворостиной в руках плестись позади своего скота.

Хотя и выпал первый снежок, но загонять животных во дворы на постой скромных запасов сена пока еще рановато. Если начнешь таким вот образом транжирить припасы уже с начала ноября, то скошенное сено ты не только до весны, даже до февраля не растянешь. Поэтому, пока дни еще относительно теплые, а снежный покров совсем тонкий, единоличники стремятся выиграть время и выгоняют скот на поля, где был убран урожай зерновых и теперь отличная подкормка колосьями. К подобным уловкам мукурцев приучили суровая природа здешних мест и устоявшийся жизненный уклад.

В период, когда лето постепенно перерастает в зиму, то есть в длительную пору межсезонья, сложнее всех приходится владельцам крупного рогатого скота. Только упустишь из виду, как эти пучеглазые негодницы-коровы, да рази их чума, убегают. И ведь знают, куда бежать, — прямиком к совхозному сену мчатся, будто их на голодном пайке держат. Выписывают круги вокруг аккуратно сложенного стога, делают в нем рогами углубления и, засунув туда головы, начинают с наслаждением жевать, выедая в стогу дыры. Да если б только ели... мало этого, они поддевают сено рогами, разбрасывают повсюду и вдобавок, взобравшись на какую-нибудь кучу сухой травы, поганят ее своими лепешками — ну что ты с ними будешь делать!

Пока совхозным сторожем работал Орынбай, аулчане недооценивали, какими все-таки тварями являются их дойные буренки. Нынешней осенью Орекена благополучно отправили на заслуженный отдых, а место охранника занял жирный Канапия. Вот тогда-то мукурцы и поняли, насколько подлые и нечистоплотные повадки у коровьего племени...

Видимо, начальство прекрасно знает, кто есть кто и кому что поручать. Вот и Канапия сегодня старательно оправдывает оказанное ему доверие. Став охранником, он так возгордился и заважничал, словно у Бога за пазухой сидит. Зато мукурцы с этого момента совершенно потеряли покой и все время чего-нибудь опасаются.

Весь день Канапия надменно восседает на коне, выпятив вперед свое огромное пузо, которое свешивается по обе стороны седла. Припрется ни свет ни заря к кому-нибудь в дом и стрекочет как сорока, потрясая поднятой вверх камчой. Не дай Бог, если твоя корова добралась до совхозного сена, — не миновать тогда беды... Сначала он угонит скотину и запрет, да еще в такое место, что днем с огнем не найдешь. Потом составит на тебя акт, от которого глаза на лоб полезут. Заставит выплатить денежный штраф, причем последнее вырвет, детей голодных не пожалеет. Хорошо, если б успокоился на этом, так нет же, он еще вернет тебе конфискованную корову лишь через несколько дней, когда она отощает от голодовки, а перепуганная семья лишится вдобавок и молока к чаю.

— Канапия Бога не боится... Два дня морил голодом теленка, которого я на убой откармливал, — пожаловался как-то Лексей соседу.

— Да ладно ты... ты же, Лексей, по-русски живешь, — сказал ему Нургали. — Не теленка, так свинью зарежешь — без мяса не останешься. Канапия, бессовестный, нынче и меня чуть без согыма* не оставил!

— А что произошло?

— Ты ведь знаешь моего рыжего стригунка?

— Ну, и что?

— Так он этого стригунка спрятал аж в старой бане Мантеша, которая в Ботапском ущелье. Я с ног сбился, четыре дня его искал, еле-еле нашел!

— Да он же не человек, этот гнус Канапия!

— Куда ему до людей!.. Какого добра можно ждать от спятившего старика, который утверждает, что вершина Тасшокы была двуглавой?..

Поскольку беспредел Канапии достал всех до печенок, теперь в Мукуре за каждой пасущейся на воле коровой непременно кто-нибудь идет по пятам, зорко отслеживая любое ее поползновение.

Дети учатся в школе, взрослые заняты совхозной работой. Так что коров караулят все те же аульные старики да нетрудоспособные инвалиды.

...Как только выпал легкий снежок и появилась санная колея, недавно пришедший новый лесник разметил на Каракунгее делянки под рубку дров. Самые практичные из мукурцев в тот же день заплатили требуемую сумму, получили у егеря в законном порядке выписанные на дрова билеты, запрягли сани и направились в сторону Каракунгея. Позаботились раньше остальных, поэтому смогли выбрать наиболее подходящие для дров деревья — не слишком ветвистые и почти без сучков.

Как раз в это время, когда мукурцы были с головой поглощены хлопотной подготовкой к зимним холодам, в ауле, точно с неба свалившись, объявился неизвестно где шатавшийся Рахман. Он бесследно исчез на четыре месяца и вот теперь благополучно вернулся домой.

Приехал не один, привез с собой незнакомого долговязого парня с орлиным профилем и длинными отросшими волосами, а также свою красотку Марфугу, с которой, похоже, не расставался и во время своего отсутствия.

— Не зря говорят, что лукавый всегда найдет лукавого... Этот косматый — рахмановская копия, — едва завидев их, сделали вывод мукурцы.

— Мой товарищ — знаменитый экстрасенс! — представил Рахман своего спутника. — Кашпировскому и Чумаку делать рядом с ним нечего!

Аул есть аул, всегда найдутся больные да хворые. К тому же работавшая в Мукуре девушка-фельдшер еще в апреле вышла замуж и уехала в Аршаты, а осиротевший медпункт все лето простоял закрытым.

Поэтому, когда из уст Рахмана прозвучало слово «экстрасенс», аулчане моментально навострили уши. А на следующий день все стали стекаться к дому Бибиш, чтобы посмотреть на приехавшего издалека необычного человека.

— Вы же мои земляки, сородичи, можно сказать, старшие братья, вот я, специально ради вас, и привез его сюда, — объявил повеселевший балбес, когда увидел толпу перед домом. — Но разве вы оцените по достоинству мою доброту? Завтра же обо всем забудете...

— Не забудем! — ответила толпа, собравшаяся поглазеть на экстрасенса.

— А почему же тогда не волновались обо мне, не организовали поиски, даже не поинтересовались, куда, мол, пропал Рахман на целых четыре месяца?

— Светик наш, да где же было тебя искать — в какой степи, в каком городе, если ты исчез бесследно?

— Ладно... В таком случае вы мне сейчас добром отплатите: поговорите с начальством, попросите открыть медпункт. Пускай мой друг устроится там удобно и начнет прием пациентов.

Мукурцы уже давно мыкались без лекарств и врачебной помощи, поэтому Рахману не пришлось повторять свою просьбу дважды: в тот же день аулчане добились, чтобы оставшийся без хозяйки медпункт открыли.

Рахман устроил долговязого спутника в основном помещении, а в предбаннике поставил стол и усадил за него Марфугу. Рядом повесил табличку с надписью «касса».

— Марфуга будет собирать с клиентов деньги. А я в качестве начальника буду следить за очередностью и гасить конфликты, — разъяснил людям порядок приема Рахман.

Кое-кто из аулчан, которым даже в городе никогда не приходилось бывать, несказанно удивились:

— Деньги, говорит?.. Значит, он лечит за деньги?

— А ты что... думал все, как Магрипа, даром лечат?

— Да-а, как говорится, подивился мудрец невиданному...

— Ради здоровья никаких денег не жалко! Помрешь завтра — все это дерьмо пропадет.

— А по сколько?

— Вроде, по 50 рублей...

Вопросов со стороны стариков по поводу платы за вход к экстрасенсу становилось все больше, поэтому Рахман решил дать подробные разъяснения:

— С каждого клиента в городе мы берем по 10 рублей. В ближайшем к нему Самарском районе — по 20 рублей, в Зыряновске — по 30 рублей. В Большенарын-ском районе брали по 40 рублей. Ну а здесь, в Катонкарагае, как в самом отдаленном районе решили установить ставку по 50 рублей с человека.

— А не слишком ли много, Рахман, голубчик?

— Вовсе не много... Мукур и от райцентра на приличном отдалении расположен — за 100 километров... Словом, у черта на куличках. Так что мы с вас, наоборот, очень мало берем. Учитывая, что вы мои земляки и сородичи, я делаю большую скидку. Мукур ведь даже не Катонкарагай, а Богом проклятая глухомань. Поэтому, если взять с вас по 60 рублей, это тоже не будет дорого. Точно, пусть так и будет — по 60 рублей!

— Ты же говорил, по 50?

— Не-ет... Добавим десятку, так будет более логично и справедливо!

— Тьфу, хотела безрогая коза выпросить рога, да ушей лишилась!..

Прошло уже четыре месяца — для тех, кто что-то и знал, довольно большой период времени. За эти четыре месяца все успели забыть, что Рахман украл овцу. Даже вдовушка Жамал, лишившаяся своей единственной, откормленной на убой овцы, давно его простила.

— Как бы ни прыгал град, вдребезги не разобьется... Уж коли Рахман дурень, уже не исправится. Не стоит моя дерьмовая овца репутации человека! — сказала как-то она.

Похоже, Рахман вообще напрасно смылся из аула. Уже через три дня после его отъезда освободившееся место моториста занял джигит по имени Сарсен, переехавший в Мукур из закрывшегося Четвертого аула.

Вскоре возле дома Казтая установили новый столб, и на дальней улице за речкой снова зажегся свет. Каждый день с семи вечера до одиннадцати часов ночи аул ярко сияет огнями. Иногда Сарсен не выключает мотор даже до двенадцати, если в клубе, например, показывают какое-нибудь интересное двухсерийное кино.

Хорошие новости никогда не залеживаются. Судя по охватившим аул слухам, примерно через два-три года ток Бухтарминской ГЭС дойдет и до Мукура.

— Если это произойдет, каждая семья сможет купить по холодильнику! — прогнозируя будущее аула, заявил библиотекарь Даулетхан.

— Что с ними делать-то? — недоуменно пожали плечами мукурские невежды.

— Мясо будете хранить, молоко...

— А какая еще нам польза от этого тока?

— Какая... да если мы получим энергию ГЭС, сможем смотреть кино в любое время — хоть днем, хоть ночью. Включай телевизор и наслаждайся!

— Да-а, впереди нас прямо райские блага ждут!

— Тьфу! Как бы к этому времени вообще не разбрестись по белу свету бродягами...

Кстати о Даулетхане, про «Энциклопедию аула Мукур», которую он издавна пишет, ходят разные разговоры. Никто не знает точно, что из этого правда, а что — ложь. Кто-то считает, будто бы в прошлом месяце Даулетхан все-таки дописал свою «энциклопедию» и почтой отправил в Алма-Ату. Другие утверждают: «Ничего подобного! Даулетхан — врунишка, его обещания вилами на воде писаны! В действительности к родословной он только сейчас приступает». А третьи вообще сомневаются в реальности его неустанных трудов: «Все слова библиотекаря об этой родословной — сплошная ложь. Это попросту пустые фантазии, сокровенные мечты мальчишки, которым не суждено сбыться».

Недавно смутьян Канапия, ставший с осени охранником и теперь такой же надутый, как его безмерно раздувшееся пузо, высказал на этот счет свое мнение.

— Разве на земле мало таких захудалых аулов, как Мукур? Если о каждом писать родословную, книги девать некуда будет! — презрительно сказал он.

— Человек не плюет в колодец, из которого пьет! — проявив невиданный патриотизм, заступился за свой аул Нургали.

— А ты не старайся, Нурекен, не пытайся выловить в казане то, чего там и в помине нет... Люди даже не знают о существовании твоего жалкого аула! — резанул Канапия.

-Ну и пусть не знают! Наш Мукур все равно благодатное место! — заупрямился, настаивая на своем, Нургали.

— И что ты так нахваливаешь свой Мукур? Осел не станет краше, если на него перья филина нацепить! — съязвил Канапия. — Да что там Мукур, когда сам райцентр уже опозорился в глазах общественности страны!

— А что случилось?

— Недавно управляющий из Береля Калиахмет Сатанов бессовестным образом обманул почетных гостей из столицы.

— Боже мой, какой стыд!

— Пообещал приезжим показать, как срезают панты у маралов, а сам на следующий день спрятался. Столичные гости в ожидании Калиахмета полдня провели на жарком солнцепеке. А когда наконец поняли, что их обманули, страшно, говорят, оскорбились. Объявили, что ноги их больше не будет в Катонкарагае, и, плюнув напоследок, тут же укатили обратно в Алма-Ату. С тех пор в столице и бытует о нашем районе отвратительное мнение.

— Бесстыдник Калиахмет, да он же всех опозорил, на нас теперь несмываемое пятно! — устыдились за земляка аулчане.

— Не впутывай сюда Калиахмета! — пробурчал Нургали. — Наш Мукур здесь ни при чем.

Канапия ехидно поддел сверстника за упрямство:

— Ты, Нургали, сначала освежи память и вспомни, сколько вершин было у Тасшокы, а уж потом спорь со мной! — и вскинул вверх свою куцую камчу.

— Знаю я... одна была! — стал напирать в ответ Нургали.

— Не одна, а две было!

— Нет, одна!..

— А я говорю, две... две было, понял?!

Черт с ним, с кем бы ни спорил жирный Канапия, суть одна, и она всем известна — пустомеля, смутьян и болтун. Возможно, именно в силу своей сущности Канапия и отзывается так нелестно о библиотекаре Даулет-хане — завидует.

Другие пусть сами решают, как им думать, а вот Нургали абсолютно уверен в том, что у библиотекаря есть та самая родословная.

Человек, которому он доверился, — балбес Рахман, посадил его в лужу. Не зря Нурекен с самого начала сомневался в этом дурне без тормозов — как в воду глядел... Несмотря на сомнения, он все-таки поручил осуществить щекотливый замысел Рахману, так как выхода у него не было и другой кандидатуры он не нашел. А этот «молодец» вместо родословной Мукура, которую пишет Даулетхан, стащил из библиотеки все 12 томов «Казахской советской энциклопедии».

«Отец, простите, но другой энциклопедии я не нашел», — черкнул Рахман короткую записку и оставил ее у Бибиш перед тем, как сбежать в город.

Боже мой, неужели нельзя было отличить рукопись от книги, напечатанной типографским способом? Неужто балбесу нужно было все разжевать, как малому ребенку?.. По выражению его лица Нурекену показалось, что Рахман вроде бы все понял. Тогда почему он притащил совсем другие книги? Таким, похоже, и бывает итог любого дела, если к нему отнеслись как попало, без всякого старания. Да-а, чужую потерю человек посторонний ищет не слезая с верблюда; видно, это действительно так.

Как бы там ни было, но застарелая проблема по-прежнему не давала душе Нургали покоя, изводила нервы, мучила бессонницей...

* * *

Слава Богу, о сокровенной тайне, связывающей Казтая с Акдаулетом, люди до сего дня ничего не знают.

Дархан с Дидаром учатся в одном классе, оба озорники-мальчишки, не удивительно; что они стали близкими друзьями. Нурлытай, уже давно заметившая это, как-то перед сном предложила мужу:

— А что если мы пригласим Акгуль с Акдаулетом в гости, а потом... ну это... начнем общаться поближе?

Вообще-то, в первую секунду Казтай был не против предложения жены. Но как раз в эту пору скандал между каргалдаками и камаями дошел до своего пика, назревала опасность, что он вот-вот взорвется беспощадной войной. В такой сложный период у него, конечно, не хватит мужества пойти на столь безрассудный шаг. Да весь род камаев ополчится против него, посчитает такие отношения с каргалдаком Акдаулетом неслыханным предательством!

Потом в его голову закралось невольное подозрение: «Не иначе, как Нурлытай, помня о своем каргалдакском происхождении, сочувствует рыжему умнику — пусть и дальний, но все-таки родич!» Это привело Казтая в тоску.

— Не нужно! — гаркнул он.

— Почему? — и Нурлытай ласково погладила мужа по волосам. — Дети у нас на два дома общие, как было бы хорошо общаться семьями, по-родственному, мирно жить сообща! Тогда наши души обретут наконец покой...

— Не нужно! — опять рявкнул Казтай.

Только и сказал, но Нурлытай как ужаленная пулей вскочила с места.

— У иду к черту! — крикнула она и стала медленно надвигаться на Казтая, словно пытаясь его уничтожить. — Уйду, понял?! Оставайся один и сдохни в одиночестве!.. Ему дело говорят, а он гавкает как кобель...

Хлопнула дверью и выскочила наружу. Зря я «гавкал», подумал Казтай и так загрустил, что хоть под землю от тоски провались...

Благодаря счастливо найденному решению школьного вопроса, наделавшего столько шума в народе, огонь вражды, полыхавший долгое время между камаями и каргалдаками, угас. Если установившийся между двумя родами мир упрочится, Казтаю и в самом деле можно будет пригласить Акдаулета к себе в гости — это уже никого не удивит. А потом они, возможно, и вправду станут близкими друзьями, будут общаться семьями, вероятно, даже по-родственному...

Все это пока только пустые мечты, теснящиеся в груди Казтая. А в реальности дальнейшая судьба их двух сыновей и будущее взаимоотношений двух домов, похоже, зависят лишь от духовного согласия и мира в ауле.

В последнее время в народе ходят слухи, будто Акдаулет изменился в худшую сторону. Говорят, он частенько ругается с Акгуль и понемногу пристрастился к горькой, хотя раньше к спиртному вообще не притрагивался. Такие перемены в облике учителя, бесспорно, не добавляют чести мукурцам.

— Уеду я отсюда! — говорит, оказывается, Акдаулет каждый раз, когда выпьет. — Ни дня больше не останусь в Мукуре! Мир большой, наверно, где-то и мое счастье бродит... Уеду в самую даль! А иначе, вся моя жизнь пройдет впустую. Умру я от тоски в этой Богом забытой глухомани...

— Почему это, впустую? Разве ты не пестуешь учеников, не готовишь будущих граждан нашей страны? — успокаивает его жена.

— Все это болтовня, пустые слова, сплошная демагогия! — возражает Акдаулет. — Эпоха учителей давно ушла. Сегодня бедного учителя не только другие, даже сами ученики не слушают. А за глаза насмехаются, губы в издевке кривят...

— Перестань, Акас, отчего совсем уж так киснуть?

— Моего оклада едва на еду хватает, да и тот вовремя не выдают. Ничего себе позволить не можешь — ни щегольнуть красивым костюмом, ни повеселиться от души... Ради дров, ради несчастного сена, чтобы просто выжить, унижаешься перед другими, зависишь во всем от аульного начальства, гнешься перед каждым встречным, словно раб какой-то...

— Брось, не надеется только шайтан, Акас...

— Вся жизнь коту под хвост! Сколько было в груди надежд и мечтаний, но все давным-давно сгинуло. Задыхаюсь я здесь, в этой глуши, страдаю, ведь так и не  сумел достичь того, что хотел. И во всем виноват этот

чертов Мукур, да будь он проклят! — говорит в отчаянии Акдаулет, когда здорово напьется.

Он был в числе самых передовых, образцовых педагогов не только аула Мукур, но и всего Катонкарагайского района. Поэтому мрачная тень, которая так внезапно заволокла прежде светлую и безупречно чистую душу лучшего мукурского учителя, для его односельчан стала неразрешимой загадкой. Говорят, и стригунок порой встает на дыбы, но от родного косяка не отбивается. Вот и Акда улет — никуда он не денется, не бросит же, в самом деле, семью, детей, собственный дом, да и родной аул тоже...

Теплилась надежда, что учитель рано или поздно образумится, умерит себя по части спиртного и вернется к прежнему облику — учтивому и скромному.