Страница - 3

4. Голубые тюрки о себе

Памятник Кюль-Тегину

Сожженный прах Кюль-Тегина был скрыт великолепным памятником, построенным китайскими мастерами, присланными императором Сюаньцзуном. Развалины этого сооружения были открыты, как уже говорилось, в 1889 г. Н. М. Ядринцевым; изучались в 1891 г. В.В. Радловым, неоднократно посещались разными путешественниками и, наконец, были детально описаны чешским археологом Йислом, обследовавшим памятник во время работы совместной археологической экспедиции Чехословакии и Монгольской Народной Республики в 1958 г.

Экспедиция 1958 г. составила план памятника, дала описание, позволяющее произвести его приблизительную реконструкцию. Все сооружение размерами 80х40 м, вытянуто с востока на запад. Оно обведено рвом, прерывающимся перед воротами и стеной из глины, которая была крыта черепицей, отштукатурена и побелена. У ворот две статуи баранов из мрамора, обращенные друг к другу.

За ними мощеная дорога и пруд для дождевой воды с керамической трубой, которая отводила излишек влаги. За ним, на спине мраморной черепахи (китайский символ вечности), была укреплена знаменитая стена с надписью.

По мнению археолога, стена помещалась в павильоне, крытом черепицей, стены павильона были отштукатурены и побелены. Дорога идет от павильона к храму, по бокам ее стояли статуи сановников и слуг в натуральную величину, составляя как бы почетную стражу. Храм в плане квадратный, 10,25×10,25 м. Его белые стены были украшены красными разводами; крыша черепичная, окаймленная перламутром; на стенах терракотовые маски драконов. Внутри храма помещался жертвенник с очагом и мраморные статуи Кюль-Тегина и его жены.

Голову статуи Кюль-Тегина удалось найти. Она выполнена вполне реалистически: монголоидные черты – скуластость, монгольские веки, низкий прямой нос и косой разрез глаз не оставляют места для сомнений в расовой принадлежности рода Ашина. На голове надет венец с пятью зубцами, на котором изображена птица, похожая на орла. Лицо Кюль-Тегина проникнуто сосредоточенным спокойствием: очевидно, художник видел натуру уже после смерти.

От головы жены Кюль-Тегина сохранился только фрагмент, так- же с подчеркнутыми монголоидными чертами. Особенно замечательны крепко сжатые губы, характеризующие эту женщину как особу волевую и решительную. 

К памятнику тянулась цепь балбалов на целых 3 км от Цайдамских соленых озер. До нашего времени уцелело 169 балбалов, но, повидимому, их было больше. Некоторым балбалам придано грубое подобие человека, обозначены руки, намечен пояс. Вдоль рва на восток тянется вторая цепь балбалов, что дало Йислу повод предположить, что они окаймляли стену по кругу. Думается однако, что это скорее другая вереница, относящаяся к другому покойнику, может быть, похороненному тут ранее. 

Орхонские тексты, время их составления и опубликования. В нашем распоряжении имеются два памятника: надгробие Кюль-Тегина, содержащее две надписи: малую и большую, и надпись Тоньюкука на берегу Селенги. Параллельными текстами являются китайские эпитафии Кюль-Тегину и Бильгехану, увековеченные там же, на берегу Орхона. 

Второй памятник сохранился фрагментарно, но первый по своей полноте представляет значительный интерес.

Первый вопрос, который нужно выяснить – датировка. На большой надписи Кюль-Тегина проставлена точная дата сооружения памятника: «Год обезьяны (732 г.), седьмой месяц, двадцать седьмой день. Ту же дату приводит и китайская эпитафия. Китайский текст был, как явствует из его содержания, составлен тогда же, по случаю похорон и сооружения надгробия. Однако это не время составления или публикации тюркютского текста, так как в надписи историческое повествование доведено только до 716 г. и обрывается на самом интересном месте. Переворот, совершенный Кюль-Тегином и убийство его двоюродных братьев не упомянуты, и , очевидно, не случайно. Вместе с этим текст надписи составлялся не позже 719 г., так как великие победы 720 г. не описаны. Значит, мы можем заключить, что текст, увековеченный на камне в 732 г., был составлен между 716 и 720 гг., скорее всего в 717–718 гг. В это время Бильге-хан, восстанавливая потрясенную державу, обращался к широкой общественности. Этим объясняется и исторический экскурс вначале, и увещевания богов и народа, и весь программный характер надписей, большой и малой. Несмотря на то, что до смерти Кюль-Тегина, т.е. за 14 лет, к тексту была добавлена лишь эпитафия Кюль-Тегину. Очевидно, сам текст рассматривался как литературное произведение, не подлежащее переделке. Из этого мы можем заключить, что обращение к народу, действительно дало Бильге-хану хорошие результаты, так как стало популярным – в противном случае обязательно текст был бы при увековечении на камне модернизирован, т. е. дополнен.

Но ни один историк не упустил бы случая дополнить фактическим материалом свое сочинение. Йоллыг-Тегин не составил исключения. В эпитафию Бильге-хану он включил все те сведения о битвах и походах, которые он опустил в надписи Кюль-Тегину. Здесь он упоминает о походе на Тангут в 700 г., о покорении чинов в 709 г., об отступлении неразбитого отряда тюрков из-под стен Бишбалыка в 714 г., о сражении с тогуз-татарами при Агу в 715 г., о покорении уйгуров в конце 716 г., о победах над татабами и карлуками в 717г., о разгроме имперских войск при Лянчжоу в 720 г. и о последующих походах накиданей и татабов в 721–722 и 733 гг. Особенно интересно упоминание о перевороте и резне в 716 г., в выражениях завуалированных и обтекаемых. Это место наиболее значительно, так как с него начинается вся эпитафия. Зато события, изложенные в надписи Кюль-Тегина живо и пространно, здесь скомканы, так как старое повторять неин- тересно. Повествование доведено до конца, жизни хана, умершего в 734 г., и даже дальше, так как описаны его похороны в год свиньи, в пятый месяц в двадцать седьмой день. Текст надписи составлялся в это время «месяц и четыре дня». В данном случае Йоллыг-Тегин имел опыт и подражал самому себе, что часто бывает с писателями. Итак, мы можем рассматривать эпитафию Бильге-хана как продолжение и дополнение к надписи Кюль-Тегина.

К тому же времени, что и надпись Кюль-Тегина, относится надпись Тоньюкука. Составлена она после 716 г., так как обращается к народу Бильге-Кагана, и до 720г., ибо о заслугах мудрого Тоньюкука в борьбе с басмалами в надписи ни слова не сказано. Больше того, надпись составлена тогда, когда Тоньюкук был в опале и обращением к народу стремился заставить хана признать свои заслуги и вернуть его ко двору. Добился он этого в 719 г., когда Суху получил из Китая титул хана. Следовательно, текст надписи был составлен в 717–718 гг., и мы имеем редкий случай сохранности двух полемизирующих надписей на одну тему.

Третий документ «Онгинский камень» установлен в год дракона, т.е. в 716 или 728 г. Первая дата невероятна, хотя события в нем описаны лишь до вступления на престол Бильге-хана, т.е. до 716 г. Но составленный в 716 г. текст был выбит на скале 12 лет спустя. Этот памятник был сильно попорчен, что затрудняло чтение и введение его в научный оборот, но имеющаяся реконструкция текста позволяет при- числить его к надписи Кюль-Тегина и Тоньюкука как третий опус того же жанра. В надписи завещено сыновьям и младшим братьям покойного хранить верность Бильге-хану, к которому он передался во время переворота 716 г. По направлению этот документ примыкает к надписи Кюль-Тегина.

Жанр. Все три надписи представляют обращение к широким слоям тюркского общества. Причем цель этих обращений ничем не замаскирована: народ хотят убедить, значит надписи – агитация, и исторический материал приводятся в них выборочно. Поэтому для нас особенно ценно, что в «Таншу» дано параллельное изложение хода событий. При проверке оказывается, что события изложены довольно верно, но неполно. Это понятно, так как в агитационном документе беспристрастие не только неуместно, но и противопоказано. Само наличие такого жанра убеждает в том, что сила слова у тюрков считалась реальной силой. Следовательно, общество было развито и общественное мнение уже существовало.

Композиция. Изучение композиции надписей дает возможность сделать интересные выводы. Выше было указано, что надписи Йоллыг-Тегина и Тоньюкука – полемические документы. Сравнение их композиций не оставляет в этом сомнений.

На этом фоне любопытна надпись Алп Эльэтмиша, старающегося изо всех сил «угодить начальству». Начиная с официальной трактовки истории, затем он указывает на чиновных родственников; потом подчеркивает, что он Капаган-хану и Эльтерис-хану был верен, а уже Бильге-хану будет верен тем более. И даже детей в этих принципах воспитывает. Короче говоря, он стремится убедить читателя в своей полной лояльности, что, видимо, необходимо, так как не кто иной, как он принял командование у Кюль-Тегина после битвы при Кадазе. Это один из уцелевших сторонников Мочура.

Гумилев Л.Н.Древние тюрки, Москва, 1993, стр. 328–333.

5. Западнотюркский каганат

Сердце державы

Несмотря на то, что разделение каганата про- изошло вопреки воле и желанию тюркютского народа и явилось следствием постороннего, даже вражеского воздействия, пути обеих половин некогда единого целого оказались предельно различными.

На востоке ситуация изменилась мало, так как китайский протекторат не затрагивал ни тюркютских традиций, ни способа производства, ни системы ведения хозяйства. Тюркюты на востоке оставались этнически спаянной группой, и их потенциальные силы были значительно больше, чем у любого из соседних народов. В первый же благоприятный момент политическое преобладание тюркютов в степи не только могло, но и должно было восстановиться. На западе мы видим совсем иную картину. Тюркюты там были в абсолютном меньшинстве. Сколько бы дружинников не увел с собой Истеми-хан, они стали каплей в море покоренных областей. Казалось бы, они должны были либо раствориться без следа в местном населении, которое мы вправе называть тюркским, либо стать его жертвой после того, как основная масса их соплеменников оказалась под пятой суйского императора. Но произошло нечто третье: кочевники Семиречья, Чуйской долины, низовий Волги и Кубани, верхнего Иртыша и Ишима выказали полную лояльность династии Ашина. Точно так же повели себя оседлые обитатели основных бассейнов Тарима и Амударьи, и даже горцы склонов Гиндукуша и Кавказа. Таким образом, тюркюты и здесь сохранили господствующее положение. 

Приходится признать, что Истеми и Кара-Чурин Тюрк были не только полководцами, но и выдающимися администраторами. Они создали modus Vivendi для тех стран, в которые они пришли как завоеватели. Разобщенные доселе племена, потерявшие свои силы в мелких постоянных войнах, вкусили сладость мирной жизни и получили все возможности для развития своего кочевого скотоводческого хозяйства, что в свою очередь привело к возникновению сознания единства, которое с тех пор стало называться тюркским. Можно сделать вывод, что именно немногочисленность тюркютов, составлявших господствующий слой, обеспечила устойчивость вновь возникшей системы. Содержание ханской дружины было так необременительно, что не вызывало протеста в данниках, тем более что польза от наличия единой власти была очевидна. Внешнеполитическая задача, ставшая перед державой – борьба за великий караванный путь, – была жизненной потребностью для торговых городов южных областей каганата и сулила обогащение его северным подданным, так что и тут интересы страны и династии совпадали. Но поскольку реальная сила была не у правительства, а у народа, то мы наблюдаем постепенную эволюцию всех институтов и соотношения сил, которая и составила историю Западнотюркского каганата вплоть до его падения в 659 г. Но не будем забегать вперед, а сосредоточим свое внимание на том положении, которое сложилось при малолетнем Чуло-хане в 609 г., предпослав описанию еще одно важное общее соображение. 

Впоследствии мусульмане, сталкиваясь с тюрками, отметили их удивительное умение находить общий язык с окружающими народами. Эти качества тюрки проявляли вне зависимости от того, приходили ли они в новую страну как победители или как гости, как наемники или как военнопленные рабы; в любом случае они делали карьеру с большим успехом, чем представители других народов.

«Кто может спросить, – говорит Фахраддин, – что за причина славы и удачи, которая выпала на долю тюрок. Ответ: общеизвестно, что каждое племя и каждый класс людей, пока они остаются среди свое- го собственного народа, среди своих родственников и в своем городе, пользуются уважением и почетом, но когда они странствуют и попадают на чужбину, их презирают, они не пользуются вниманием. Но тюрки наоборот: пока они находятся среди своих сородичей и в своей стране, они представляют только одно племя из числа других турецких племен, они не пользуются достаточной мощью и к их помощи не прибегают. Когда же они из своей страны попадают к мусульманам, – чем дальше они находятся от своих жилищ, родных и страны, тем больше растет их сила и они более высоко расцениваются, они становятся эмирами и сипех-саларами». И ниже: среди изречений Афрасиаба, который был царем тюрок и был безгранично мудрым и умным, было изречение такое: «Тюрк подобен жемчужине в морской раковине, которая не имеет ценности, пока живет в своем жилище, но когда она выходит наружу из морской раковины, она приобретает ценность, служа украшением царских корон, шей, ушей у невесты».

Наиболее значительными претендентами на руководство оказались два племенных союза: дулу в Семиречье и Западной Джунгарии и нушеби в Западном Тянь-Шане, вокруг озера Иссык-Куль. Каждый из этих союзов включал по пять племен, вследствие чего для Западного каганата иногда применяется название «десять племен», что оттеняет преимущественное значение этих племенных союзов для державы в целом. Наряду с этим названием встречается другое – «тюрки-джабгу», под которым подразумеваются жившие в Западном каганате тюркюты, в память того, что Истеми был Ябгу при Иль-хане Бумыне. Оба эти наименования подменяют друг друга, когда речь идет о державе, как таковой, но наличие обоих свидетельствует, что различие между тюркютами и тюрками десяти племен в VII в. еще не было уничтожено.

Тюркюты и тюрки. Реконструкция положения в Западном каганате, представленная в данной работе, радикально отличается от концепции Э. Шаванна, принятой в мировой науке. Расхождение основано на гипотетическом понимании нескольких терминов и одной общей предпосылке Э. Шаванна, которые должны быть отвергнуты, так как русские исследователи ХХ в. обнаружили их несостоятельность.

Гумилев Л.Н.Древние тюрки, Москва, 1993, стр. 145–146.