Страница - 4

ПАРТИЯ НА СТРАЖЕ

Колонизаторство обладает поразительной способностью: забывать то, что ему не по душе. Вот почему от времени до времени приходится ему напоминать, что его “песенка уже спета”, и главное, навсегда. Этого никак оно не может усвоить, намотать на ус, и соответственно этому вести себя. Все “во сне видит кур”. Так в последнее время в местах, где проведена земельная реформа и борьба с колонизаторством, усиленно распускаются слухи, (и “достоверные”) о том, что-де, все главные, так сказать, антиколонизаторы посажены в тюрьму, по распоряжению из Москвы (?), что скоро их привлекут “за беззакония” к ответственности и т.д. и т.п. И, по-видимому, эти слухи послужили в известной степени моральной поддержкой тем, которые пытаются ныне, хотя бы частично, реставрировать расшатанную храмину колонизаторства. И есть смысл в этом. Отчего не попробовать. Авось удается опыт. Тогда можно будет повторять и т.д. Ферганский областной революционный комитет вынужден даже особым воззванием обратиться к батракам, беднякам и всем честным труженикам Ферганской области и призвать их для организации отпора поднимающемуся колонизаторству и байству. Воззвание констатирует, что кулачество сеет слухи, запугивая бедноту коренного населения для того, чтобы вернуть все награбленное.

То же самое наблюдается в Семиречье. Пришибленное земельной реформой русское кулачество старается и так и этак “мутить умы”. Расчет прямой и главное двойной.

Авось, беднота испугается и добровольно пойдет к нему батрачествовать по старинке. Главное же, — авось подорвется авторитет Советской власти среди трудящихся масс коренного населения, научившегося впрочем, отличать “белое” от “красного”.

Ну-с, так вот, что колонизаторству надо зарубить и крепко зарубить на носу. Первое: бедноту вам не запугать! Да, именно — не запугать! Пять десятков тысяч батраков Семиречья, организованные в свои союзы, не дадут себя в обиду и не дадут ввести себя в обман средь белого дня! Кулацкое восстание в Нарыне воочию убедило всех, как беднота, организованная в свои интернационально-классовые союзы умеет любить, умеет отстаивать свою Советскую власть зубами. Батрацкие эскадроны Семиречья сегодня дерутся на Ферганском фронте именно за свои Советы, за свои права.

Второе: совершенно не по адресу возлагают свои вожделения на Москву. По-видимому, это объясняется привычкой и инерцией. Так для того, чтобы отбить эти скверные привычки сообщается, что в Москве давно — уже скоро празднует четвертую годовщину, — Советская власть. Над кровавым царским Кремлем развевается красное знамя пролетарской диктатуры. Это говорит о том, что уже давно Москва борется за свободу рабочего класса и освобождение угнетенных национальностей. Порукой тому — факты.

Для того, чтобы прекратить на самом пикантном месте колонизаторские размышления о возможности возвращения недалекого прошлого и “былого величия”, можно привести соответствующее место из постановления ЦКРКП, от 14 октября 21 года, которое гласит в подлиннике:

“Земельная реформа в дальнейшем должна проводиться в порядке землеустройства коренного и пришлого населения, в целях уравнения обоих групп в праве на пользование землей и водой и ликвидации самовольных захватов земель коренного населения и т.д.”

Это постановление вынесено для того, чтобы те, кому это не подлежит, не заблуждались насчет намерений Москвы. Такого рода напоминание от времени до времени необходимо. И воистину надо обладать дубово-непроницаемой головой для того, чтобы думать, что пролетарская революция, ставшая с первых же дней международным и мировым фактором, и сильная своими интернационально-классовыми принципами, теперь отказалось от своих основных задач борьбы за освобождение угнетенных наций. А находятся и такие. И не редкость.

Так номер свой колонизаторству не провести, советская власть не допустит! Не допустит возвращения позорного прошлого, - прошлого заклейменного пролетарскою совестью (V, VI съезды КПТ и X съезд РКП о национальном вопросе). И никогда не иссякнут способы с достаточною наглядностью, как это бывало не раз, оградить интересы пролетарских и полупролетарских элементов аула и деревни от поползновений колонизаторства. Партия строго следит за этим.

ТУРКЕСТАНСКАЯ АВТОНОМНАЯ РЕСПУБЛИКА

“Елу жылда ел езгерер” (в пятьдесят лет меняется народ),— говорит народная киргизская поговорка. Но 50 лет — это масштаб дореволюционного развития, темп “мирной” эволюции. И, конечно, смело можно утверждать, что последние пять лет истории Туркестана по своей силе, интенсивности и значению дали Туркестану гораздо больше, чем все предыдущие пятьдесят лет пребывания этой страны под царским игом.

Для царской России Туркестан являлся колонией со всеми проистекающими отсюда политическими и экономическими следствиями. Страной управляли в действительном смысле этого слова “ГОСПОДА ТАШКЕНТЦЫ” на основе военного управления. Только в Туркестане эти предприймчивые “ташкентцы” могли смело продавать ветер местному населению, предварительно монополизировав его (ветер) особым приказом (Этот неправдоподобный на первый взгляд случай имел место в Нарынском уезде, Семиреченской области).

Потребность послереформенной промышленности России в рынке, борьба между Россией и Англией во второй половине XIX столетия в Азий, заставившие царскую Россию взять на себя “культуртрегерские” задачи в Средней Азии, определили сущность и содержание всей политики Петербурга по отношению к своей новой колонии. Путем поощрительной таможенной политики и установления благоприятного для хлопководства соотношения рыночных цен на хлопок, хлеб, буржуазии метрополии удалось настолько развить хлопководство, что в 1915—1916 г. площадь посевов хлопка достигла 600.000 дес. Вся (...) крестьян, был неизбежен в силу, прежде всего, капиталистического характера постановки хлопкового дела (кредит).

Благодатная, плодотворная почва с теплым климатом и с трудолюбивым крестьянством! Однако, это крестьянство из года в год все больше и больше закабалялось капиталом и жило впроголодь. Постепенно, когда сельское хозяйство втянулось и подчинилось всем законам денежно-товарного оборота, начало расти крупное землевладение. К 1917 году, например, весь Андижанский уезд Ферганской области уже принадлежал крупному местному капиталисту. Соответственно этому стали расти группы безземельного и малоземельного дехканства. Развились отхожие промыслы. Скотоводческие же районы Туркестана (главным образом, Сырдарьин-ской и Семиреченской области) подверглись стихийной колонизации “пустующих киргизских земель”; государством “совершенно законно” захватывались земли туземцев. Царский закон еще в 60-х годах прошлого столетия объявил все киргизские земли “принадлежащими государству”. Царское правительство этим путем убивало сразу двух зайцев: разряжало атмосферу земельной тесноты в помещичьей России и укрепляло свое политическое положение в Средней Азии “русским элементом”.

Первые русские поселения в Семиречье состояли из казаков и отпускных.

Впоследствии, однако, главную массу переселенческих волн составляли крестьяне Юга России. Главное зло царской колонизации сводилось к тому, что, во-первых, колонизация почти до 1910 года носила стихийный характер, и царское правительство не считало себя обязанным заботиться о “бродячих племенах”, приговоренных историей (считай правительством) к вымиранию; во-вторых, под видом пустующих земель отбирались в принудительном порядке обрабатываемые киргизской беднотой участки, сносились строения и т. п. В подкрепление всех правительственных “мероприятий” кулацкие элементы казачьих и крестьянских поселений изо дня в день устраивали “погромы” местной бедноты, грабежи, потравы и т. п. насилия при одобрительном к этому отношении местных властей. Никаких гарантий личной имущественной неприкосновенности по отношению к одной группе населения и, наоборот, поощрение всех колонизаторских безобразий — вот общая картина взаимоотношений населения с властью, приведших к известному киргизскому бунту 1916 года.

Родовой быт киргиз распадался. Он не мог оставаться неприкосновенным при столкновении со все более и более расширявшейся сферой капитала и при систематическом расширении земледельческой полосы. Правительство все же старалось вдоволь использовать в своих политических целях родовые верхушки — манапов и баев, в руках которых фактически находились низшие административные и судебные посты. Вот почему при объявлении царского приказа 1916 года о мобилизации туземного населения на тыловые работы 

— восставшее население постаралось “ликвидировать” в первую очередь свои “верхушки” (волостных управителей и т. д.), которые по смыслу приказа имели право откупа. Масса выкинула лозунг: на тыловые работы должны идти все или никто! Восстание, разросшееся в широкое народное движение, сразу приняло характер борьбы за землю.

Бунт был подавлен — подавлен жестоко. Хотя бунтовщики в том же 1916 году ушли в пределы соседнего Китая — тем не менее “ликвидация бунта” продолжалась целых три года.

Вот цифры: в 1916 году в Семиречье насчитывалось

1.925.000 человек киргизского населения; в 1920 году по переписи стат. управл. оказывается немногим больше 500.000 чел. В 1916 году в том же Семиречье было более 6.000.000 голов мелкого рог. скота; в 1920 году насчитывается немногим более 1.000.000 голов мел. рог. скота.

К этим цифрам нечего добавить. Кровавый туман, нависший над туземным населением в эти ужасные годы карательных отрядов и пьяного кулацкого разгула, явился для темного туземного населения наглядным уроком о характере и природе не только царской политики, но и политики Временного правительства, которое было бессильно оградить туземцев от кулацких погромов. Киргизская масса не могла удовлетворяться псевдодемократическими речами Керенского и его кадетских представителей в Ташкенте. Всем памятно заявление Керенского, в котором возвещалось, что “Вр. Правительство знает и внимательно относится к нуждам Туркестана. Туркестанцы должны терпеливо дожидаться решения Учредительного Собрания по основным вопросам... Россия еще достаточно сильна, чтобы справиться со всякими сепаратистскими и тому подобными настроениями”. Так говорил глава правительства, которое было бессильно что-либо сделать, кроме адвокатски-эффективных жестов.

При всей своей отсталости туземная масса Туркестана вскоре после этих правительственных “заявлений” стала понимать, что это “шалтай-болтай” правительства стоит на базаре не дороже гнилой дыни.

В чрезвычайно тяжелой обстановке пролетариату отсталой колонии, не имеющему за собой революционного опыта, пришлось выступить в роли господствующего класса. К тому же и обстоятельства не дали ему возможности долго размышлять над своими задачами.

Неурожай и гололедица 1917 года и потом колоссальный голод, вырвавший в некоторых районах до 60% населения (Сыр-Дар, обл.); Оренбургский и Закаспийский фронты; авантюра туземной буржуазии с ее кукольным “Автономным Правительством Туркестана” в Коканде; январская контрреволюция (1919 г.) в Ташкенте, во главе с предателем Осиповым, выступление Бухарского эмира — вот краткий перечень событий, из которых каждое подрывало и без того подорванное народное хозяйство Туркестана. К тому же следствием контрреволюционных выступлений буржуазии и кулачества в России и Туркестане (Дутов, Комуч, Колчак) явился механический отрыв Туркестана от России, что в свою очередь нанесло сильнейший удар народному хозяйству, в особенности хлопководству. Интенсивное хлопковое хозяйство оказалось разрушенным. Экстенсивная злаковая культура, к которой перешло народное хозяйство, не могла и не может прокормить все население. Часть населения оказалась выброшенной из хозяйственной жизни страны и составила тот горючий материал, который немедленно был использован белогвардейцами различных мастей. Так возникло басмаческое движение в Туркестане.

Ошибки и промахи Советской власти первого периода (вооружение дашнаков и т. п.) придали одно время басмачеству окраску чисто белогвардейского движения, связанного с общероссийской контрреволюцией (известный главарь басмачества Мадамин-Бек в чине полковника был зачислен Колчаком в состав его армии) и Антантой (Кашгар).

Однако на пороге шестого года Советская власть в Туркестане может констатировать, что басмачество — это язва на теле народного хозяйства всей федерации— переживает свои последние дни. Крестьянская масса отвернулась от басмачества, выявившего полностью свою бандитскую физиономию, а новая экономическая политика почти окончательно его доконала.

Теперь, когда создана обстановка, благоприятная для планомерного возрождения хозяйства, необходимо ознакомиться с теми изменениями, которые произошли в социально-экономической структуре страны за пять лет революции.

Начнем с сельского хозяйства, составляющую главную основу экономической жизни края. Нижеприведенная таблица (“Народн. Хоз.” — Севастьянов, № 234. “Туркестан. Правды”) указывает на достигнутое за последнее время увеличение площади посевов.

В 1915 г... посевная площадь 3.288.331 дес.

В 1917 г. посевная площадь2.585.094 дес.

В 1919 г. посевная площадь!. 180.069 дес.

В 1920 г. посевная площадь! 1.677.689 дес.

В 1921 г. посевная площадьоколо 2 милл. дес.

Эти цифры, подтверждаемые наблюдениями, показывают повышение интереса дехкан к хозяйству. Однако, простое расширение площади посевов без поднятия технической культуры не является решением задачи. Хлопководство, составляющее одну из важнейших отраслей сельского хозяйства, находится в самом упадочном состоянии. Это видно из того, что хлопковых посевов в 1915 году было 19% общей поливной площади, в 1917 г.— 13%, в 1920 г.—9%, а в 1922 г. — еще меньше. (См. тот же № 234 “Туркестан. Правды”).

Выражая падение хлопководства для большей наглядности в абсолютных цифрах, мы получим 40—45 тыс. дес. (1922 г.) против почти 600.000 дес. (1915 г.). Такое положение нетерпимо с точки зрения не только туркестанского сельского хозяйства, но и интересов текстильной промышленности центра, являющейся одним из жизненных нервов всей Сов. Федерации. Предполагающаяся в ближайшем будущем переброска хлеба из центра в Туркестан (от 500 тыс. до 2 млн. пудов), проектируемая организация в Туркестане сел. хоз. банка и сети мелких кредитных товариществ и т. п. меры дают основание полагать, что тем самым будет положено начало возрождению хлопководства. Восстановление этой отрасли потребует много времени и упорного труда, но начало уже сделано.

Если мы далее обратимся к скотоводческому хозяйству, занимавшему в свое время важное место в народном хозяйстве Туркестана, то придется констатировать несомненное падение этого вида хозяйства. В особенности падает табунное кочевое хозяйство (то же самое наблюдается и в Киргизской республике). Прежде кочевникам принадлежало 90% всего скота Туркестана, а ныне только 58%. В общем же составе скота с 1917 г. по 1920 г. замечается увеличение рогатого скота с 12% до 17% и уменьшение овец с 61% до 49%. Это говорит за усиление стойлового содержания скота. Среди кочевого населения идет быстрый процесс разложения родового быта и оседания на землю. Вот цифры:

До войны общее число кочевых хозяйств по отношению ко всем остальным видам сельского хозяйства составляло 24%; к 1920 году этот процент понижается до 10%. Если взять цифры роста населения по категориям, то опять подтверждается общее положение о падении скотоводства. С 1917 по 1920 гг. количество русских увеличилось на 1,8%, оседлых туземцев на 3,6%, а количество кочевников на 5,4%. Все эти цифры весьма приблизительны и неточны. Тем не менее при всем критическом отношении к ним — выводы, в общем, правильны. Это есть показатель формирования нового общества, новой общественности.

Но отсюда делать вывод— как это любят делать иные советские “культуртрегеры” — вывод о необходимости декретирования обязательного оседания — было бы актом полнейшего невежества, непонимания историчности явлений такого порядка. Задача Советской власти сводится к помощи, к содействию, необходимому для безболезненного перехода от одной ступени на другую ступень общественного развития.

Одной из мер Советской власти, способствовавший туземной бедноте осесть в большой массе, явилась земельная реформа 1921 года, главным образом в Семиречье. Нельзя не отметить и политического значения этого мероприятия, важности которого многие часто не учитывают. Ликвидация “исторической несправедливости”, доставшейся Советской власти в наследство от царского и Временного Правительств, выразилась в землеустройстве более 25.000 туземной безземельной бедноты (главным образом батраков) за счет кулачества пришлого населения и дала Советской власти возможность проникнуть в туземную деревню и организовать ее безземельную и малоземельную бедноту в революционные союзы “Кошчи”. Это мероприятие наглядно показало бывшим колониальным рабам, что Советской власти совершенно чужда всякая великодержавная, националистическая политика буржуазных правительств. В экономическом отношении оно содействовало той тенденции оседания, которая ясно наметилась к этому периоду среди бедноты кочевников. Это мероприятие явилось также одним из факторов классового расслоения туземного населения, так как крупные скотоводы были консервативными, враждебно настроенными к оседанию элементом. Задачей Советской власти в настоящий момент, как и правильно отметила недавняя VII конференция КПТ — является хозяйственное укрепление новоустроенных хозяйств в районах, где проводилась земельная реформа.

Неблагополучно обстоит пока еще с промышленностью Туркестана. Как указано выше, промышленное развитие Туркестана происходило в ненормальных условиях взаимоотношений колоний и метрополии. Таким образом, вполне понятно, почему при наличии всех данных в Туркестане не могла возникнуть самостоятельная местная индустрия. Туркестан — колония — должен был поставлять хлопок, шерсть, кожу и т.п., подвергая их первичной обработке. Такого рода предприятий в 1920 г. по переписи было 903 с 32.065 чел. рабочих. Довоенная хлопковая промышленность с общей производительностью свыше 100 млн. рублей сосредоточена была главным образом в Фергане и за последние годы подвергалась сильному разгрому. Из 274 национализированных Советской властью хлопкоочистительных заводов в 1921 году могли быть пущены только 21. Маслобойная промышленность, развивавшаяся параллельно с хлопковой, также сильно пала (1—2 завода).

Долгое время Туркестан после присоединения к России не мог сводить свой баланс без дефицита. Только в 1908 году Туркестан стал в бюджетном отношении твердо на ноги и стал даже вносить некоторую сумму в общегосударственную казну. Печальное состояние промышленности в настоящее время, конечно, долгое время тяжелым бременем будет ложиться на бюджет Туркестанской республики. Наши достижения в области народного хозяйства Туркестана, которые могут быть в общем выражены в увеличении посевной площади и росте заинтересованности населения в подъеме сельского хозяйства, в конечном итоге тесно связаны в дальнейшем своем развитии с делом восстановления хозяйства и Центральной России (сельское хозяйство, железная дорога и т. п.).

Залогом быстрого развития промышленности на месте в ближайшем будущем является прямая заинтересованность не только Туркестана, но и всей Федерации в возрождении хлопководства. Ответственный руководитель хозяйственной жизни Туркестана тов Любимов в местной печати ставит эту задачу краеугольным камнем своей хозяйственной программы. Это первая часть программы, в силу социалистического принципа приближения промышленности к источнику сырья, с целью преодоления прежнего колонизаторства, закончится организацией в широком масштабе текстильной промышленности на месте.

Постройка Семиреченской железной дороги, к которой предполагается приступить с весны 1923 года, путем привлечения государственного и частного капитала на началах “акционерного общества”, становится реальным фактором и это обстоятельство, несомненно, является шагом, приближающим нас к разрешению и хлебной проблемы Туркестана. Недостаток продовольственных ресурсов в хлопковых районах и в довоенное время, отмеченный в свое время ревизией графа Палена, составляет сейчас одну из важных задач при организации промышленности. Постройка Семиреченской дороги, которая даст хлебные излишки этого огромного района, имеет огромное значение в вопросе о промышленности Туркестана. Окончание гражданской войны в крае, затянувшейся дольше, чем в других районах федерации, дает возможность уже сейчас немедленно приступить к этой работе.

Туземная беднота, главным образом, рабочие кожевенных и хлопкоочистительных заводов и кустари, постепенно втягиваются в общесоветское строительство. Судя по приблизительным данным, уже 35—40% всей советской и партийной работы обслуживается местными работниками. Это является огромным завоеванием Советской власти. (Приведу характерный пример: когда в 1921 году на Памире, границе с Афганистаном, где, чрезвычайное темное киргизское и таджикское население, видевшее раньше лишь русских чиновников, не имело никакого представления о Советской власти, впервые появился в качестве комиссара т. Шо-Тимор (коммунист-выходец из этого района), то изумлению местного населения не было предела. “Как же,- рассуждали памирцы,— наш начальник. Значит Советской власти безразлична народность, лйшь был бы хороший и честный человек).

Обратимся, наконец, к нашим достижениям в области культуры. Дело просвещения масс, как и на всем остальном Востоке, долгие века находилось в руках мусульманского духовенства. Схоластика и фанатизм расцвели на основе отсталых феодально-патриархальных отношений. Бухара — (Бухара и Шариф) выполняла роль очага мракобесия на протяжении всей Средней Азии и Поволжья. В эпоху электричества, целое поколение среднеазиатских жителей изучало в своих высших школах космографию по Птоломею (Батлимус), и каждый вольнодумец-мусульманин свободно мог оказаться в положении Галилея в средневековой Европе. Вот таблица, показывающая количество высших и низших школ, руководимых духовенством.

Цифры относятся к 1913 году.

Советская власть должна была этой громаде конфессиональных школ противопоставить советские школы для туземцев.

“Культуртрегерское” правительство царя, проводя политику русификации страны через своих миссионеров (например, Остроумов в Ташкенте), всячески поощряло мусульманское духовенство в его борьбе с прогрессивной частью туземного общества. Письма известного миссионера Ильминского к одному из столпов царской реакции Победоносцеву бросают яркий свет на политику царского правительства в Туркестане.

В настоящее время в Туркестане мы имеем: 314 городских и 704 сельских школ первой ступени, 45 школ второй ступени, 160 детских домов, 131 детское общежитие и две опытнопоказательные школы. По дошкольному воспитанию — 39 детских садов, 24 детских дома и 16 очагов. По отделу воспитания дефективных детей — 22 коллектора, 42 дома-колонии и 2 школы для дефективных детей. Учреждения Соцвоса обслуживают около 200 тысяч детского населения.

По отделу профессионального образования имеется: промышленный экономический техникум, 3 технических училища, 3 политехникума, 6 педагогических училищ, 2 художественных техникума, школа туземцев-наборщиков, 2 школы труда, ремесленное училище, 5 институтов просвещения и т. д. и т. д. Наконец, высшая школа в Республике представлена Туркестанским Государственным Университетом (при 3.000 студентах) с рабочим факультетом при нем. Кроме того, до 200 человек туземцев учатся в Москве. Конечно, не может быть сомнения в исходе этой борьбы — нового со старым. Старое уже сейчас постепенно умирает.

Возьмем, наконец, современную литературу туземцев, являющейся показательной по характеристике внутренних “сдвигов”, происшедших в мировоззрении туземного общества. Прежде всего, следует отметить изменения, которые молодыми узбеками вносятся в старый, неповоротливый язык, в напыщенный стиль средневековья и т. д.

Язык и стиль стараются приблизить к живой, народной речи, изгоняя арабизмы, и фарсизмы. И впервые в литературе узбеков начинают петь “про горькую нужду” бедноты.

Современная узбекская литература молода. Она еще бедна громкими именами, но уже сейчас насчитывает около десятка молодых поэтов и писателей, которые, “изменяя” обычаям старины, пишут не про соловья и розу, а про революцию, про грядущее освобождение Востока и т. д.

Несколько иное положение киргизской литературы. Благодаря особым условиям жизни, киргизский язык сохранился в чистоте и развился самостоятельно. Современная литература киргизов возникла на основе богатого народного языка. Возникшая в 60-е годы прошлого столетия, она, была пропитана народным духом русской общественности тех годов (Абай). Еще до революции на киргизский язык были переведены многие произведения Пушкина (“Евгений Онегин” и т. д.), Лермонтова (“Кинжал”, “Думы”, “Дар Терека”, “Мцыри” и т. д.), Крылова (все его басни), Чехова (некоторые его рассказы) и т. д. Новая литература периода Советской власти растет, питаясь идеей борьбы за освобождение трудящихся.

Масса в этих песнях также отметила свое отношение к Советской власти. Одна народная песня (Семиречье) говорит, что “киргизский народ будет жить только при Советской власти”.

Туземная журналистика также сделала огромный шаг вперед. Такие журналы, как “Инкилаб” (“Революция”), “Хакикат” (“Истина”), “Билим очагы” (“Очаг знания”), “Туркмен-Эли” (“Туркменский народ”) и др. распространяются далеко за пределами Туркестана (Кашгар, Кульджа, Поволжье, Бухара, Хива и т. д.). Почти каждый крупный город уже имеет по несколько газет, выходящих на русском и местных языках. Вся эта новая общественность и культура зарождается в отсталой стране, служившей в течении 50-ти лет колонией.

Теперь быв. “Туркестанский Край” является Туркестанской Социалистической Советской Республикой, входящей в состав РСФСР в качестве автономной единицы. Шовинистически настроенная часть туземной мелко-буржуазной интеллигенции в свое время (1917-18 гг.) заявлявшая о своем “историческом и национальном праве” на управление страной (“Кокандская Автономия” — см. мою статью в “Сборнике статей в 4-ую годовщину Советской власти в Туркестане” Ташкент, изд. ЦККПТ) ведет еще антисоветскую пропаганду, подзуживая темные массы басмачества к борьбе с Советами “за Ислам и свободный Туркестан”. Выставляя себя патриотами, эта часть интеллигенции готова басмаческими руками совершенно разорить народное хозяйство страны. Она же принимала явное и тайное участие в авантюре Энвера. Она готова пойти на услужение Антанте (процесс Г. Каримова и Садреддина в Ташкенте) для удушения власти трудящихся. Охваченные злобой и слепою ненавистью к Советской власти, она служит Антанте и ее большим и малым прислужникам болтовней “о советском империализме” (Один персидский товарищ рассказал мне следующий характерный для наших врагов случай: “губернатор Хорасана (Сев. Персия) однажды собрал несколько молодых персов, увлекавшихся идеями Советской власти и сказал: “Дети мои! Ведь в сущности никакой перемены в России нет. Если Николай проводил свои границы черным карандашом, то Ленин проводит красным. Только в этом и вся разница.”

Но трудящаяся масса не поддается обману и клевете. Пройдя через горнило гражданской войны, она поняла, что Антанта является поработительницей народов Востока (Закаспийское правительство), что народы колониального Востока добьются освобождения только в союзе с восставшим пролетариатом. Напрасно Англия старается сеять клевету и ложь про Советскую власть в соседних с Туркестаном странах Востока (Кашгар и т. д.). Идея Советской власти проникает через все кордоны и волнует широкие массы декханства и кустарей, изнемогающих в тисках торгово-ростовщического капитала. В Китайском Туркестане умами крестьянства завладела Сов. власть, которая “землю бесплатно и поровну поделила между крестьянами”. В результате этого до 300 чериков (киргизы, служащие наемниками в китайской армии), побросав оружие, перешли в 1922 году (июнь-июль) границу. Это есть результат земельной реформы в Туркестане.

Трудящаяся масса Туркестана поняла свою роль у порога Индии и др. восточных колоний и полуколоний Антанты. Эта роль заключается в том, что, воспринимая от пролетариата передовых стран Запада методы борьбы за свое социальное освобождение, трудящаяся масса Туркестана применяет их на своей родной почве и передает дальше колониальным рабам капиталистического Запада.

Логикой борьбы угнетенный Восток втягивается в сферу влияния международного пролетариата. Под руководством советов отсталые массы Востока проходят свою “сокращенную историю” развития, нагоняя ушедший вперед Запад. Советский Туркестан в результате своего пятилетнего революционного развития является живым доказательством этому положению.