Страница - 14

ОБЩЕСТВЕННО-ЭКОНОМИЧЕСКИЙ СТРОЙ КАЗАХОВ ХАНСКОГО ПЕРИОДА

В предыдущей главе была изложена история образования казахских ханств. Изложение страдало бы крупнейшим недостатком, если бы мы не остановились еще на одном вопросе — на вопроса о слове «алаш», которое было взято казахскими эксплуататорами в качестве боевого лозунга в борьбе с советской властью —«Алаш-Орда». Какое объяснение дает слову «алаш» Тынышпаев? В его объяснении буржуазно-шовинистическая идеология Алаш-Орды отобразилась весьма ярко.

«Общим ураном (боевой клич) был «алаш», что по-монгольски значит «убийца». Как будет видно из дальнейшего, этот уран алчины занесли из Алтая»,— пишет Тынышпаев. Далее Тынышпаев приводит, как он выражается, историческую фразу: «Алаш, алаш бол-ганда. Алаш-хан болганда», которая в переводе означает следующее: «Когда Алаш стал действительно ала-шем, Алаша-ханом». Эту фразу он толкует так: «Казахи этими словами хотят выразить мысль, что было некогда счастливое время, когда все алаши, т. е. казахи, объединялись в одну мощную государственную организацию, и первым объединившим ханом был Алаша». Тынышпаев приходит к выводу, что Алаша-хан это не Кто иной, как объединивший всех казахов хан Хак-Назар. Клич «алаш», как боевой клич казахов, существовал еще в глубокой древности, и производным от него именем был назван первый казахский объединитель. Казахи считают себя происходящими от трех сыновей легендарного Алаша (Старшая, Средняя и Младшая орды). Кроме того, у казахов есть выражение —«шесть алашей». Смысл этого выражения по Т ы н ы ш п а е в у в том, что в известный период (Тауке-хан) к казахскому союзу трех орд еще присоединились киргизы, кара-калпаки и небольшая группа казахских родов, обособленно живших в районе Ташкента.

В предыдущей главе мы останавливались на шовинистическом характере изощрений Тынышпаева. Надо заметить, что эти изощрения не только извращают действительную историю казахов, но и являются образцом глубокого невежества. В самом деле, какой, даже буржуазный, ученый, признает малейшую научную ценность за утверждениями Тынышпаева о широком, чуть ли не всемирном распространении казахов, построенными на основе подыскания слов, сходных со словом «казах», как то: «казах» в Азербайджане, «Казак-лия» село в Бессарабии, «косоги» и т. д.! Эти утверждения совершенно необоснованы и обнаруживают полное лингвистическое невежество автора. Если искать во всех языках слова, сходные со словом «казах», то действительно можно выдумать вывод о всемирном распространении казахов. Чем, например, хуже тынышпаевских примеров было бы утверждение, что, так как в Америке есть штаты «Канзас» и «Арканзас», а в Аравии город «Каза», то несомненно там некогда жили казахи? Или догадки о том, что англичане несомненно потомки казахов, ибо английское «тори» (консерваторы) не что иное, как видоизмененное казахское «торе» (султаны)?

Ясно, что в работе Тынышпаева мы имеем явную фальсификацию, грубую подделку под науку в целях подведения якобы «научной», «беспристрастной» базы под буржуазно-шовинистическую идеологию. Алаш-Ода сделала своим лозунгом слово «алаш»—символ казахского объединения, как выходит из объяснения Т ы н ы ш п а е в а, беря курс на то «счастливое время», когда все алаши, т. е. казахи, были объединены под главенством Алаша-хана. Контрреволюционность лозунга «алаш» после этого, нам кажется, становится достаточно очевидной. Под средневековым лозунгом воинственных феодалов, укреплявших некогда свое господство над трудящимися казахскими массами, выступала Алаш-Ор-да, показывая тем самым, что это подновленный лозунг будет означать для казахских масс закабаление их под двойным гнетом: со стороны «своей» буржуазии и полуфеодальной верхушки и со стороны покровительствующей им империалистической буржуазии.

Итак, казахи выступили на историческую арену в XV—XVI веке. Социально-экономическая структура казахского общества была классовая-феодальная. Господствующим классом была феодальная аристократия. Она состояла из следующих элементов: военная дружина ханов, так называемые «батыры», пользовавшиеся привилегиями, получавшими львиную долю добычи и т. д., бии — группа феодалов, представлявшая зародыш государственного аппарата, ходжи — группа духовных феодалов, баи — владельцы крупных стад скота и наконец аксакалы — родовые старейшины.

Бии, управляющие делами каждой орды, являлись как бы идеологами казахского феодализма. Под видом охраны народных традиций и обычаев предков —«адата»— они служили интересам феодальной эксплуатации. Разъяснения обычаев, утверждавшие неприкосновенность существующих социальных отношений, «мудрые решения», передаваемые и раздуваемые молвой, особый затуманенный, непонятный для простого народа язык — вот орудия, с помощью которых бии поднимали авторитет своей организации, укрепляли господство феодалов. Каждая казахская орда имела своих знаменитых биев: Старшая орда — Толе-бия, Средняя — Казбек-бия, Младшая— Айтеке-бия. Бии являлись главной опорой ханов и султанов, ибо как носители народных традиций они сохраняли в народной памяти авторитет со времени первобытной демократии родового общества. Внешними формами отживших институтов пользовались феодалы, укрепляя этим свое классовое господство. Бий, который в период родового общества выполнял функции хранителя традиций и обычаев рода, охранял интересы родового коллектива, судил по обычаю, давно утратил эти свои функции и выполнял в казахском классовом феодальном обществе социальный заказ феодалов. Как увидим ниже, в колониальный период институт биев снова претерпел эволюцию, превратившись в аппарат эксплуатации и социальную опору российского царизма.

Другой могущественной группой феодалов являлись ходжи. По мере укрепления феодального строя роль религии в деле эксплуатации трудящихся масс значительно вырастает. Место прежнего полупервобытного шаманизма занимает ислам. Конечно, между мусульманством более культурных оседлых соседей и мусульманством казахов— разница большая. Это давало повод к мнению о том, что казахи — народ нерелигиозный. Но в этом суждении коренится величайшая ошибка.

В эпоху существования первобытного общества, когда производство стоит на крайне низкой ступени развития, в силу чего еще невозможна эксплуатация человеком человека, религии в собственном смысле этого слова еще нет. В переходном родовом обществе наблюдаются некоторые зародыши религии в форме первобытной магии, шаманизма, связанные еще с естественным состоянием.

С появлением классового общества оформляется и религия как идеологическая надстройка эксплуатации. В докапиталистическом обществе с его внеэкономическим способом эксплуатации религия приобретает, как оружие эксплуатации, огромнейшее значение.

Буржуазное общество не унйчтожает религии: буржуазия использует ее как подсобное орудие эксплуатации. Для буржуазии как главного эксплуататорского класса в капиталистическом обществе использование феодальных и полуфеодальных пережитков и их приспособление к новым буржуазным производственным отношениям является одним из способов укрепления своего классового господства. Поэтому буржуазия, подчиняя себе духовенство в период буржуазных революций, делает религию одним из способов обмана масс, орудием эксплуатации и укрепления своего классового господства.

Утверждение о природном атеизме казахов является отражением, с одной стороны, великодержавной идеологии, а с другой, местного национализма. Так миссионеры и колонизаторы времен царизма доказывали, что казахи не мусульмане, а шаманисты — люди с первобытной религией, и что поэтому «свет христианства» должен озарить их путь, приобщить их к культуре. Такого мнения держался Чокан Валиханов, поддавшийся мистической проповеди известного писателя Ф. М. Достоевского, бывшего в ссылке в Семипалатинске и оказавшего на Валиханова огромнейшее влияние. Казахские националисты также изображают казахов не-мусульманами в целях доказательства «особых путей» развития казахов, особых их способностей, уберегших их от разлагающего влияния средневекового ислама. Наконец, атеизм и религиозное равнодушие казахов приводятся как доказательство примитивности казахского общества и отсутствия в нем классов, ибо у первобытных людей, конечно, нет еще религии в полном смысле этого слова.

Несомненно, ислам казахов сильно разнится от ислама более культурных оседлых соседей. С точки зрения правоверного мусульманина-ортодокса, казах не мусульманин. Женщина у него не запрятана в гарем; вместо шариата казах поддерживается адата, казах плохо соблюдает посты и намазы и пр. Но не в этом суть. Для упрочения своего господства феодальной аристократии необходимо не только физическое насилие, но и более точное орудие подавления масс, идеологическое обоснование законности эксплуатации. Религия в этом отношении является наиболее острым оружием. Не вступая в резкий конфликт с миропониманием народных масс, с их обычаями и суевериями, проникавшее в казахскую степь мусульманское духовенство приспособило ислам к казахским условиям.

Ходжа — белая кость, потомок Мухаммеда, отправитель всех духовных потребностей народа — опутывает крепкой паутиной обмана трудящиеся казахские массы. Без ходжи не совершаются никакие обряды: похороны, рождения и т. д. Наряду с пережитком родового общества «баксы»— знахарем, шаманом, конкурируя с ним, ходжа занимается также и исцелением больных. Ходжи становятся крупной феодальной группой, которая в союзе с светскими феодалами и аксакалами эксплуатирует массы, держит их в цепких лапах религиозного обмана.

Распространение ислама в степях Казахстана приняло широкие размеры еще до казахского периода, а имено в X—XI веках. Поэтому с самого появления казахов на исторической арене мусульманское духовенство в лице ходжей, ишанов и т. д. занимает в казахской феодальной иерархии большое место. Как увидим ниже, их влияние еще более укрепилось со времени завоевания казахских степей Россией, когда в степь стало проникать татарское и узбекское духовенство.

Родовые старейшины или аксакалы, являвшиеся некогда представителями рода, охранявшими, наряду с биями, интересы родового коллектива, выбиравшиеся всем родовым советом, в условиях феодального классового общества уже совершенно меняют свои функции. Они уже являются господствующим эксплуататорским сословием, использующим старые традиции и обычаи для своих целей. Из их среды обычно выходят баи — владельцы крупных стад. Впоследствии использовал аксакалов в качестве своей социальной опоры, устранив ханов и султанов и заменив их «волостными управителями», вербуя их из этой среды феодально-родовой верхушки. Коканд и Бухара, как указывалось выше, также использовали родовых старейшин, противопоставляя их непокорным ханам и султанам в качестве правителей и высших должностых лиц. В южном Казахстане до сих пор можно еще встретить потомков того или иного кокандского или бухарского «датхи» из казахов: Байзак-датха, Юнус-датха и т. д.

Народные массы — «букара», или «черный» народ — находились в тяжелой кабале феодальной эксплуатации. Массы держались крепко за старые родовые институты, ища в них избавления, веря в их прочность и незыблемость. Условия кочевого скотоводства: необходимость совместного выпаса, пользования водными источниками, коллективная защита и нападение на врагов, натуральная форма хозяйства — способствовали сохранению родовых институтов. Объединение в роды и подроды вплоть до родового хозяйственного аула было чрезвычайно устойчиво и продержалось вплоть до нашего времени. Эти институты являлись как бы единственным оружием (оружием уже непригодным), за которое держались темные отсталые массы. Поэтому формы классовой борьбы в ханский период носят характер стихийных массовых движений народа, движений неорганизованных, обнаруживающих незрелость общественных отношений. Этим пользовались враждовавшие друг с другом феодальные группировки. Массы в то время не могли еще дойти до сознания необходимости свержения власти феодальной аристократии, видели виновников своего бедственного положения в тех или иных конкретных лицах. Вот почему нередко они шли за тем или иным вождем, начинавшим восстание против своего конкурента, подымая его на «белую кошму», по старому родовому обычаю выбора предводителя и т. д.

Весь протест против тяжелого гнета феодальной эксплуатации выражался в этих массовых народных движениях, нередко опрокидывавших одних ханов и султанов и сажавших на их места других. Участие казахских масс Малой или Младшей орды в пугачевском восстании также относится к этому стихийному протесту масс против феодальной эксплуатации. «У камня нет души, у торе (султана) нет милосердия (жалости)»,— говорит старая казахская поговорка, наглядно иллюстрируя взаимоотношения классов в казахском обществе.

По мере дальнейшего развития и усиления взаимоотношений с соседними областями усложняются противоречия в казахском феодально-родовом обществе, усложняются формы классовой борьбы. Натуральная форма хозяйства, как мы уже отмечали, являлась причиной сохранения родовых институтов, родовых пережитков. Но под внешней оболочкой родового общества, родового первобытного демократизма все более развивались классовые отношения, отношения эксплуатации. Оживленные сношения с оседлыми областями, развитие караванной торговли с ними вносят определенные изменения в способы эксплуатации и формы классовых взаимоотношений среди казахов. Эти новые факторы в развернутом виде начинают проявляться в следующий период истории казахов —период завоевания Казахстана царизмом. Однако намеки на грядущие изменения несомненно существовали уже в ханский период.

Меновая торговля с Россией, с азиатскими ханствами и отчасти с Китаем велась исключительно феодалами и прежде всего самими ханами. Некоторые группы феодалов начинали играть роль торговой буржуазии, и этим самым упрочилась связь феодалов с торговым капиталом. Макарьевская ярмарка, Меновой двор близ Оренбурга, Хива, Ташкент, Бухара, Коканд,—все это пункты, куда прибывали баи и агенты казахских ханов для обмена продуктов животноводчества на товары. Кроме того, обслуживание торговли между Россией и среднеазиатскими ханствами, поставка вьючных животных, главным образом верблюдов, значительно обогащали эту группу феодалов.

Вновь нарождающиеся отношения несомненно должны были ухудшить положение масс трудящихся, ибо при натуральной форме хозяйства основной массы приспособление, к товаро-денежным отношениям проходило крайне болезненно, так как на этой почве создавалась дополнительная эксплуатация трудящихся полуфеодальными элементами. На этом процессе мы остановимся подробно в следующей части, опираясь на исчерпывающий и блестящий анализ, данный В. И. Лениным в его труде «Развитие капитализма в России». Контуры будущей колониальной эксплуатации уже начинают обрисовываться в последний период ханского периода в истории казахов. Этим обстоятельством объясняется ряд бурных вспышек народного движения, которые имели место в первый период российского завоевания.

Еще один момент должен быть отмечен в связи с более тесным общением казахских ханов с культурными соседями. Прежние периодические кризисы кочевого скотоводства, в основе которых лежали периодические «джуты»— бескормица, с одной стороны, и недостаток пастбищных угодий, с другой, по мере роста хозяйства уже не могли разрешаться на основе захвата новых территорий, больших войн и передвижений масс кочевников на новые места, как это имело место в более ранние эпохи. При новой международной обстановке, при усилении и укреплении оседлых областей усиливается междуродовая борьба за пастбища и зимовки. В результате этого укрепляется засилье экономически мощных родов над слабыми. Побежденные в этой борьбе вынуждены либо совершенно закабаляться в качестве бесскотных бедняков, поступая в наем пастухами, погонщиками караванов, «малаями» и т. д., либо уходить в оседлые районы, переходить к земледелию, превращаться в «жатаков» (оседлых). Следовательно, социальная дифференциация увеличивается, появляется большой слой бедняков, для которых род уже не является защитой, которые отрываются от рода: появляются «отщепенцы», «приблудыше».

В связи с анализом общественно-экономической структуры казахского общества необходимо остановиться на тех изменениях, которые происходят в основном кочевом скотоводческом хозяйстве казаха.

Прежде всего необходимо указать на происшедшие резкие изменения в самом составе стада по видам скота. Центрами движения кочевников Центральной и Средней Азии, как известно, были Монголия и Джунгария. Условия этих областей чрезвычайно благоприятны для разведения крупного скота. По-видимому, человеку прежде всего удалось приручить дикую лошадь и быка. Монголы, хунны, турки преимущественно занимались коневодством и разведением крупного рогатого скота. Подвижность и быстрота передвижения указанных народов объясняются составом их стад, главным образом состоявших из конских табунов. Конь являлся для кочевника боевым средством в качестве составной единицы конницы, непобедимой в условиях того времени; конь давал мясо и кумыс, т. е. основные продукты питания кочевников, а также предметы домашнего обихода (арканы, кожи и проч.).

По мере роста хозяйства, по мере усиления борьбы за пастбища, следовательно, по мере развития социальной дифференциации наряду с коневодством начинает иг-рать значительную роль разведение рогатого скота. Рогатый скот становится главным кормильцем обедневших полуосевших родов, коневодство же становится достоянием более мощных и богатых. Ясно, что разведение рогатого скота не дает уже возможности для быстрых передвижений, а следовательно и для далеких походов в целях грабежа. Коневодство относительно падает, разведение рогатого скота увеличивается.

Дальнейшая эволюция совершается по мере расселения кочевников по степям Казахстана. С другой стороны увеличивается социальная дифференциация, увеличивается количество бедноты, слабых маломощных родов, усиливается общение с оседлыми областями, приобретает все большее и большее значение торговля и т. д. Казахские степи в то время были мало благоприятны для разведения рогатого скота. Поэтому состав стада изменяется, увеличивается количество мелкого скота. Разведение баранов и коз начинает играть все большую роль. Товарность мелкого скота в связи со спросом рынков Средней Азии на мясо, на бараньи и козьи кожи, шерсть и пр. была значительно выше, чем товарность других видов скота. В казахских поговорках и сказках это обстоятельство нашло яркое отражение. Так, в сказочном споре скота различных пород представители каждой породы высказываются о наиболее благоприятных для них условиях. Лошадь говорит, что ей приятнее всего высокие ветреные долины с определенным сортом трав. Ей необходимо, чтоб владелец был силен, храбр и быстр. Корова говорит, что она любит низкие долины без ветра, и что она является уделом бедняка. Верблюд любит полупесчаные степи и владелец его должен быть богат и т. д.

Таким образом, казахское кочевое скотоводство изменялось в сторону большего разведения мелкого скота. Одновременно имущественное неравенство в первую очередь дифференцирует состав стада. Более воинственные чисто кочевые роды, стоящие на более низкой ступени развития и населяющие отдаленные, глухие углы казахских степей, занимаются преимущественно коневодством. Население, расположенное ближе к оседлым областям, имеет крупных баев, владельцев стад верблюдов — единственного незаменимого вьючного животного для караванной торговли, обладателей конских табунов и десятков тысяч баранов и коз для обмена на товары. Наконец, обедневшие скотоводы разводят мелкие стада баранов и коз, переходя по мере оседания к разведению рогатого скота.

Вопрос о социальной основе изменений в составе поголовья, нам кажется, имеет большое значение, но до сих пор он не разрабатывался, не дискутировался, а потому требует особых исследований.

Требования товаро-денежного рынка оказывают влияние на изменение натуральной потребительской формы кочевого скотоводства. Конечно, процесс этот начался не сразу, не охватил массы средних и мелких казахских хозяйств. Прежде всего связь с рынком, приспособление к нему начинается в крупных байских хозяйствах. Появляются в южном и западном Казахстане хозяйства отдельных баев-полуфеодалов и ханов, которые с одной стороны, используют феодально-патриархальные отношения для эксплуатации масс, а с другой,— заводят в своем хозяйстве некоторые новшества: посевы кормовых трав, стойловое содержание наиболее ценного скота (верховых лошадей, аргамаков-скакунов), специальную откормку баранов и т. д. Для этой цели они захватывают лучшие призимовочные территории, сенокосные и пахотные угодья. Разорение и обнищание слабых родов обеспечивает им дешевую, почти даровую рабочую силу, ибо заработная плата носит еще характер натуральный. Слабосильные роды, вытесняемые на худшие территории, разорялись и переходили «от бедности» к земледелию, попадая в кабальную зависимость ко вновь нарождающимся байским хозяйствам описанного выше типа. Количество бедноты в виде пастухов, «жалчи»— батраков, «жатаков», «кыска-аяк», осевших и «коротконогих», т. е. не могущих совершать длинных кочевок, возрастает все больше и больше.

Все эти процессы начинают развиваться в последний период существования казахских ханств. Они воспроизводятся в значительно больших размерах, на значительно расширенной основе в следующий период истории казахов, в период завоевания Казахстана царизмом. Феодальный строй казахов достигает своего зрелого состояния, классовые противоречия усиливаются. Казахское кочевое скотоводство, как мы видим, претерпевает значительные изменения, и как натуральная потребительская форма хозяйства по мере роста товаро-денежных отношений вступает в полосу длительного кризиса, из которого оно выходит только после Октябрьской революции.

Этот вопрос будет разобран более детально и углубленно в следующих разделах истории казахов. В настоящем разделе мы хотели лишь отметить зарождение тех процессов социальной дифференциации, нарастания классовых противоречий усиления эксплуатации трудящихся в ханский период, которые в развернутом виде мы наблюдаем в последующем, колониальном периоде исторического существования казахов. Вопреки утверждениям буржуазных ученых, великодержавных шовинистов и местных националистов, твердящих о «родовом» строе казахов, об отсутствии у них классов и т. д., мы видим, что феодальный строй имеет место еще во время образования казахских ханств, т. е. в XVI веке, и что классовые отношения у казахов сложились и оформились уже в этот период.

Ханский период был, по выражению Тынышпаева, «счастливым временем, когда все алаши, т. е. казахи, объединялись в одну государственную организацию и первым объединившим ханом был Алаша». Вся ложь и тенденциозность этого утверждения буржуазного националиста вскрывается при действительно научном изучении истории казахов на основе марксистско-ленинского метода. Ханский период не был счастливым временем объединения казахов. Наоборот, в этот период классовый гнет и эксплуатация трудящихся масс достигли высокой степени, и царизм продолжил и углубил дальнейший гнет и эксплуатацию масс.

В последнее время вопрос о казахском родовом строе и казахском феодализме вызвал оживленные и весьма острые споры (см. «Большевик Казахстана» 1935 г., №№ 4, 6, статьи Г. Тогжанова, Т, Рыскулова и А. Лекерова, а также книгу Г. Тогжанова «Казанский колониальный аул»). Если откинуть полемические выводы авторов, доходящих до весьма резких и преувеличенных обвинений друг друга, то сущность спора сводится к тому, что Т. Рыскулов и А. Лекеров, не отрицая у казахов зачатков и классового деления до завоевания царизмом, считают, что у казахов господствовал родовой строй и родовые отношения.

Г. Тогжанов утверждает, что у казахов существовал феодализм.

В полемике, по совершенно правильному замечанию редакции журнала «Большевик Казахстана», мало конкретных историческо-экономических данных, фактов, подтверждающих положения авторов. Мало их и в упомянутой книге Г. Тогжанова.

Необходимо остановиться подробнее на нескольких вопросах, являющихся весьма существенными в изучении вопросов истории казахов.

Первый вопрос, справедливо поднятый Т. Рыскуловы м,— о развитии рабства среди казахов. Но, говоря о рабстве, мы должны различать различные его формы. Ясно, что рабство в южных штатах США, существовавшее до середины XIX века, рабство античного мира и рабство у монголов времен Чингис-хана — явления совершенно различные, совершенно различна их роль в процессе общественного производства.

У казахов рабство принимало следующие формы: патриархальное рабство, торговля рабами и частичное использование рабов в хозяйстве.

Существовали среди казахов рабы, которые обзаводились своим хозяйством, полностью ассимилировались с казахами, женились на казашках, уравнивались в правах с остальными казахскими массами. Были целые аулы, которые считались потомками бывших (кулов). В архивных материалах (переписка о киргизских невольниках и об указе от 9 января 1757 г. Дело семипалатинского приказа. Семипалатинский областной архив) сообщается, что «киргизские рабовладельцы в подтверждение своих прав на невольников никогда не ссылаются на царские указы и законы, а ссылаются на древние обычаи и давность пленения самих рабов или их предков». Далее: «Природный киргиз также шел в невольники к другому богатому киргизу за неоплатный долг. Киргиз также делался рабом султана другого рода, являясь искупительной жертвой, за воровство, грабеж скота — «бармта», произведенного обществом, к которому он принадлежал».

Иллюстрируем положение рабов у казахов по данным, сохранившимся в архивных материалах быв. Сыр-Дарьинской области.

«Показания бежавшего и явившегося на линию персиянина Айдара Акбарова: зовут меня Айдар, сын Акбара, от роду 63 года, вероисповедания шиитова, закон этот исполняю. Женат на киргизке, имею сына Сеит-Касана и дочь. Сын тоже женат на киргизке, а дочь выдал замуж киргизу Каракисякова рода Бекбулату Азарбаеву. Имею кибитку и две лошади. Будет тому лет 40, близ родины моей г. Герата, туркмены захватили меня в плен, привезли в Бухару и там продали. Бухарец продал меня за 52 золотых киргизу Чикланского рода Джалауову, у которого находился работником два года, а затем он отпустил меня. Тогда я добровольно явился султану Джангазы и был работником 30 лет. Джангазы женил меня». (Дело арх. № 110. Управление присырдарьинскими киргизами 4 декабря 1859 г. Узбекский Центроархив).

«Показания персиянина Шахназара Кулиева. От роду мне 30 лет, родом из города Азра, назад тому лет десять был взят туркменами и продан в Бухару, где через два месяца продали меня киргизу Чумекеевского рода, Джальдерова отделения Кутамбулату за 30 золотых, у которого все время был пастухом» (Дело арх. № 199. Упр. сырдарьинскими киргизами 30 мая 1860 г. г. Узб. Дент. Архив). В конце XVIII века мы наблюдаем усиление в казахских степях торговли рабами. Рабы захватывались при столкновениях казахов с окружающими народами: калмыками, башкирами и др. Царское правительство нередко провоцировало эти столкновения. Захватывали казахи нередко и русских жителей пограничной полосы. Указом от 5 сентября 1755 г. на имя Нурали хана ему были «пожалованы» жены, дети, скот и имущество беглых башкир.

В Троицкой крепости по отчету губернатора Неплюева в течение 1756—1757 г. казахами было продано дано 185 душ калмыков (150 мужского пола и 35 женского пола).

Таким образом, рабство среди казахов существовало с древних времен, что указывает на разложение родового строя. Но рабство не охватывало широких масс казахов (большинство рабов — это пленные во время войн); поэтому совершенно не приходится говорить о рабовладельческой формации. Значительно преобладают наряду с существованием рабов — отношения зависимости и подчинения феодального типа.

Каждый казахский хан и большинство султанов имели лично от них зависимых людей — толенгутов. Толенгуты имели свои хозяйства, но находились в полной зависимости и эксплуатировались ханами, султанами и кочевали вместе с ними. Часть толенгутов несла военную службу у ханов. Толенгутская верхушка занимала привилегированное положение. Толенгуты были ближайшими советниками хана (ср. мажордомов европейских феодалов). Многие толенгуты принадлежали к другим народам (калмыкам и др.), но в большинстве совершенно ассимилировались с казахскими и отличались от прочих казахов тем, что были в полной зависимости от ханов и султанов, были их «людьми« (казахская поговорка гласит: «толенгут торенды кут», т. е. «толенгут, обслуживай своего торе (султана)».

Число толенгутов было довольно значительно: Аблай хан имел 5000 хозяйств толенгутов, Кенесары— 1000 хозяйств и т. д. Составлялись толенгуты и из казахов, прибегавших к покровительству того или иного султана и становившихся их зависимыми людьми. Так, например, султан Тезек имел 100 хозяйств толенгутов из рода Джалаир (Делопристава Большой Орды, Каз. Центроархив).

Институт толенгутов, таким образом, является без сомнения феодальным институтом, совершенно аналогичным европейскому и русскому.

Вея масса казахов не была обращена в толенгутов, а объединялась в роды. Но что представлял собой казахский род, казахский родовой строй и родовые отношения, которые по мнению Т. Рыску лова и А. Леке-р о в а господствовали в Казахстане? Можно ли утверждать, что этот род аналогичен ирокезскому роду (описанному Л. Морганом) или древне-греческим, римским и германским родам? Такое отождествление было бы в корне неверно. Ф. Энгельс вдребезги разбил буржуазные теории о том, что род — это разросшаяся семья, и что первоначально существовала парная семья, А именно под этим углом зрения подходили к вопросу о казахском роде буржуазные авторы. На самом деле казахский «род» явление совершенно иного социального порядка, чем род ирокезский, римский и т. д.

Возьмем для примера типичную «родословную киргиз», приводимую у М. Ты нышпаева (аналогичные «родословные» имеются у Левшина, Харузина, Г родекова, Румянцева и др.).

Кара-Кесек (Алим-улы)

Алым, Чоман (Чомекей), Кете

Джамаяак-шекти, Сасык-бай, Айнык и т. д.

Ак-мурза, Джан-ходжа батыр, Орыс, Боубек и т. д.

Сердали-батыр (род. 1832 г., умер 1922 г.) и т. д.

Нетрудно видеть, что это — родословная отдельных крупных (имущих) семейств (родовых феодалов), «фамилия» имущей верхушки, захватившей главенство в данном «роде» и приписавшей к этому «роду» окружающие бедняцко-середняцкие хозяйства, вне зависимости от того, принадлежали к нему эти семейства действительно или нет, в целях «семейной» и «родовой» эксплуатации.

Поэтому такой «родовой» феодал (аксакал, батыр, бай и проч.), смотря по числу зависящих от него «сородичей», занимает иногда небольшой район (15—20 хозяйств), в других случаях целые волости, поэтому границы казахских «родов» совершенно неопределенны, так же, как число входящих в них хозяйств.

Выше «родовых» феодалов стоит кровная аристократия— ханы и султаны («белая кость»). Феодальная иерархия получает аналогичный западно-европейскому характер. Следовательно, от родового строя у казахов сохранились лишь пережитки и именно это мы имеем в виду, говоря: «родовой быт», «родовые отношения», «родовой строй» у казахов.

Любопытно, что у казахов есть только неопределенный термин «уру», который означает и род, и подрод, и колено, и поколение, тогда как у древних греков, римлян, ирокезов и т. д. имеется совершенно точная терминология: трибы (племя), курии (поколение), генс (род) у римлян; филы, фратрии, генос у греков и т. д.

У монголов эпохи Чингис-хана племя обозначалось словом «ирген», род — «обох» и родственники — словом «урук». У казахов же сохранился лишь крайне неопределенный термин «уру» или «урук».

Перед нами стоит задача конкретного исследования казахского феодализма, его происхождения, развития и разложения. Этого до сих пор не сделано. Полемика между тт. Тогжановым, Рыскуловым и др., к сожалению, также не дает ответа на этот вопрос.

Противоречия казахского феодального общества не разрешались внедрением российского капитализма, а, наоборот, вели к воспроизведению их на более расширенной основе.