Страница - 11

ОПЕРАЦИЯ „АТАМАН"

Байкал проезжали ночью. Сергея Лихарина разбудил сосед, который с вечера дежурил у окна и каждую четверть часа нетерпеливо спрашивал проводников, скоро ли чудо-озеро. На станции Слюдянка Лихарин вместе с другими сбегал к берегу и с удовольствием умылся чистой студеной водой. После этого спать расхотелось. Под стук колес невольна вспоминались последние беседы в Москве.

«Тот» вызов к Артузову сначала не удивил, мало ли какая справка могла понадобиться Артуру Христиановичу. Но когда в кабинете начальника Сергей увидел Трилиссера — руководителя иностранного отдела ОГПУ — понял: разговор будет серьезным.

Расспросив Лихарина о том, как он справляется с выполнением ранее данных поручений, Артузов присел на подоконник и некоторое время смотрел в окно, еще и еще раз перебирая в памяти доводы, которые только что приводил Тилиссеру в пользу кандидатуры Лихарина: «Всего 27 лет?! Но ведь мы и сами не слишком далеко ушли от него. К тому же гражданская, работа в губчека, спецшкола ГПУ — это немало. В служебных характеристиках всюду одно: выдержан, осторожен, вдумчив, в решениях нетороплив, но и не медлителен. Преподаватели школы отметили пристрастие к философии, особенно логике. Знание языков?! Английский освоил хорошо. В поведении, манерах у него -повадки офицера-дворянина и учтивость светского человека. Все предыдущие задания давались в пределах аппарата, контакта с кем-либо из прошедших через наши руки он не имел».

Воспользовавшись паузой, Трилиссер, негромко кашлянув, пригласил Лихарина присесть рядом с ним на диван.

Артузов, повернувшись к ним, расстегнул ворот гимнастерки, провел ладонью правой руки по своей маленькой бородке и, в упор глядя на Сергея, спросил его:

— Вам приходилась бывать на Дальнем Востоке?

— Да.

— Долго?

— Не совсем. Три года. Промышлял зверя, искал с китайцами в Уссурийской тайге женьшень.

— А говорить по-китайски не научились?

— Немного. Так, кое-что из обиходного.

— Что ж, и это неплохо,— вступил в беседу Трилиссер. И, немного помолчав, спросил: — Знакома ли Лихарину фамилия Анненкова.

— Бывший атаман Семиречья,— ответил Лихарин.

— И это все?

— Да. Я ведь всю гражданскую был на Западе.

— Не густо,—заметил Артузов, весело поглядывая на Трилиссера. — Теперь у вас появляется возможность познакомиться с атаманом и его делами подробнее. Он стал объектом усиленного внимания японской, английской, французской и германской разведок. Мы, конечно, остаться в стороне в подобном случае не можем. Руководство ОГПУ намерено предпринять определенные контрмеры для защиты интересов революции. Исполнителем думаем назначить Вас...

Гудок паровоза прервал нить воспоминаний. Повернувшись на другой бок, Лихарин попытался уснуть, но не сумел. В памяти постепенно вновь возник негромкий глуховатый голос Трилиссера.

— В 1920 году Анненков чуть было не попал в наши руки. Тогда в конце марта части его армии общей численностью более 30 тысяч человек продолжали удерживать большую часть Семиречья. В состав этой армии входили и войска атамана Дутова, изгнанные из Оренбуржья Красной Армией. Большинство дутовцев под влиянием поражений пало духом, в полках было много больных. Дутов и его приближенные надеялись отсидеться под защитой анненковцев до лета, переформировать части, пополнить их оружием и людьми, а затем вновь попытаться изменить ход войны. Но, привыкшие к несению полицейской карательной службы, анненковцы не оправдали надежд дутовцев. Фронт неумолимо приближался.

Однако и части Красной Армии, продвигавшиеся к Семиречью, были крайне утомлены беспрерывными боями, морозы и сыпной тиф уложили многих бойцов в лазарет.

В этих условиях командование решило внезапным кавалерийским налетом разгромить штаб Анненкова, вызвать переполох в стане белогвардейцев и взять в плен самого атамана. 13-я кавалерийская дивизия выделила для этого три сотни бойцов, бедняки-пастухи из местных казахов вызвались повести отряд тайными тропами к логову врага.

Утром 23 марта красноармейцы ворвались в село Уч-Арал, где располагалась ставка Анненкова, разгромили штаб, уничтожили артиллерийскую батарею, взяли много пленных, но атаман, отделавшись легким ранением, сумел удрать.

Набег вызвал страшный переполох, белогвардейцы стали бросать фронт и массами уходить в Китай. У самой границы Анненков жестоко отомстил своим солдатам за то, что они не оправдали его надежд. Тем из них, кто не захотел уходить в Китай, он приказал сдать оружие и отправиться на сборный пункт в город Карагач (которого в действительности никогда и не было) для получения пищи и транспорта. В пути, недалеко от Алакульских озер, все четыре тысячи этих обманутых были изрублены специально выделенными полками алашордынцев и хунхузов.

Сергей вновь, как и тогда в Москве, почувствовал спазм в горле. Думая отвлечься от тревожных мыслей, он повернулся на другой бок и стал смотреть в окно. Постепенно монотонный перестук колес оказал свое воздействие, и Лихарин уснул.

Долгий путь от Читы для Сергея прошел незаметно; погрузившись в раздумья, он не поддерживал веселого разговора в купе. И только когда поезд перевалил Яблоневый хребет, ехавшая до станции «Ерофей Павлович» молоденькая и энергичная учительница заставила Лихарина отвлечься от дум, чтобы увидеть высеченную на каменном портале надпись: «К Великому океану». После Петровск-Забайкальского поезд долгое время шел то по долинам—«падям», облепленным пологими горами, то по высеченным в каменной толще карнизам. Учительница расхваливала Забайкалье, подкрепляя свои восторги в отношении природы ссылками на Чехова, утверждавшего, что эти места — «смесь Швейцарии, Дона и Финляндии», цитировала пушкинское «Во глубине сибирских руд».

Где-то в стороне остался Нерчинск, но и о нем учительница рассказала, что этот город был ранее центром восточно-сибирской ссылки, там до сих пор сохранилось немало следов пребывания декабристов на царской каторге. Последние слова импровизированного экскурсовода невольно заставили Лихарина подумать о том, как странно распорядилась история семьей Анненковых. Дед — декабрист, революционер, внук,—палач. В купе набилось много людей, с неподдельным интересом слушавших рассказ учительницы о Забайкалье. Один Лихарин оставался безучастным — он опять ушел в «свою» тему.

— Ваша кандидатура привлекла нас не потому, что вы в прошлом бывали на Дальнем Востоке,— ответил ему тогда Артузов. — Посмотрите на фото — узнаете себя?

Со снимка браво глядел молодой поручик, лицо которого во многом повторяло облик Лихарина. Отвечая на вопросительный взгляд подчиненного, Артузов пояснил, что недавно на границе с Эстонией задержан бывший белогвардеец Яненко, в прошлом поручик колчаковской армии. Он направлялся за кордон с информацией от нелегальной группы из Петропавловска. Этот Яненко интересен тем, что в 1918 году он дважды встречался с Анненковым.

— Думаю, вам будет полезно побеседовать со своим двойником,— сказал Трилиссер, рассматривая через плеча Лихарина фото Яненко.— Обратите внимание на мелочи, ничего не упускайте, считайте архиважной любую деталь.

Разговор с Яненко начался сухо.

— Зачем вам эти встречи, прошло целых семь лет, разве я могу вспомнить все детали,— вяло ответил на требования Лихарина Яненко.

— А вы постарайтесь, времени для этого у вас достаточно.

Да,— криво усмехнувшись, проронил Яненко,—времени хватает.

Через неделю Лихарин наизусть знал то, что поведал ему бывший поручик.

Материалы, полученные от Яненко, помогли избрать наиболее приемлемый вариант операции. В соответствии с ним Лихарин направлялся за границу якобы от имени нелегальной белогвардейской организации «Соколы», руководство которой создает боевые диверсионные группы. Их выступление планируется произвести одновременно с началом действий армии вторжения. «Соколы» стремятся пополнить свои ряды опытными офицерскими кадрами из числа боевиков, установить связи с другими подпольными организациями и зарубежными центрами. Руководство «Соколов» серьезно обеспокоено все усиливающейся грызней за власть в верхах эмиграции и поэтому оно намерено довериться такому вождю, который представляет идеал белого движения.

Перед самым отъездом из Москвы в последней беседе Артузов еще раз подчеркнул колоссальную важность запланированной операции.

— Обстановка в мире для нас сейчас продолжает оставаться чрезвычайно сложной,— говорил он.— В Лондоне, Париже и Токио при активном воздействии белогвардейской эмиграции идея вооруженного свержения Советской власти по-прежнему не снята с повестки дня. И если на Западе нам удалось с помощью ряда оперативных мер и заинтересованности части капиталистов в торговых связях с нашей страной отодвинуть эту идею на второй план, то на Востоке дела обстоят иначе.

Всего лишь пять месяцев назад, 15 мая 1925 года, завершен вывод японских войск с Советского Сахалина. Вернуться к нам они могут попытаться в любой момент, самураи — известные мастера провокаций. Беспокойно и на границе с Китаем. Под непосредственным влиянием нашей революции в Китае поднялась волна освободительного движения. Но у китайской революции немало отечественных и зарубежных врагов. В их числе могут оказаться и 300 тысяч находящихся в этой стране белоэмигрантов. Пока что эмиграция раздроблена на группы, ее лидеры грызутся между собой за власть, так как кроме почета она дает возможность распоряжаться деньгами, которые отпускают на различные грязные дела иностранные разведки.

Все они — Семенов, Меркулов, Шильников, Нечаев, Глебов — и раньше утопали в мошенничестве, пьянках, разврате, но тогда рядовая масса, находившаяся на передовой, могла только слышать о подвигах своих «вождей», теперь она своими глазами видит все это и, естественно, перестает им верить. Вот почему парижский центр бело-эмиграции и иностранные опекуны лихорадочно ищут нового вождя, свободного от черт предшественников. Наибольшие шансы в этом отношении у Анненкова. Он, по замыслу «парижан», должен сплотить белоэмиграцию, выделить боеспособное ядро и сформировать из него армию, которая вначале поможет китайским милитаристам подавить революцию, а потом вместе с ними и японцами двинется на нас.

Пока Анненков маневрирует, набивает себе цену. Возможно, что у него не прошла еще обида на англичан, которые не возражали против его ареста губернатором Синьцзяна в феврале 1921 года. Ведь атаман три года просидел в тюрьме.

— А как он попал туда?— спросил Лихарин.

—В результате интриг. После отступления из Семиречья генералы Дутов и Бакич вышли из подчинения Анненкова и, не желая делить награбленное добро, стремились убрать со своего пути опасного соперника.

— Предлог, конечно, нашелся?

- Да, у части анненковцев китайские власти обнаружили винтовки, вызвали атамана на беседу к губернатору и арестовали.

— Кто же его вытащил из тюрьмы?

После того, как в 1921 году наши люди во главе с Касымханом Чанышевым застрелили Дутова, а Бакича в 1922 году с помощью монгольских друзей мы взяли в плен, китайский губернатор освободил Анненкова.

— Кажется, он сейчас уже не в Синьцзяне?

— Да. Вместе со своим начальником штаба Денисовым и четырьмя телохранителями перебрался в другой район.

— Артур Христианович, честно говоря, мне не совсем понятно, почему именно Анненков стал основным претендентом на пост вождя?

— Видите ли, Анненков — представитель старинного дворянского рода, а «голубая кровь» у белоэмигрантов в немалом почете. Во-вторых, он потомственный военный — это привлекает казачество, ведь оно не признает генералов во фраке, В-третьих, атаман в числе первых выступил с оружием в руках против Советской власти, что составляет у белогвардейцев особую заслугу. Немалым козырем Анненкова является умение соединять проведение в жизнь лозунга ультраправых монархистов «единой и неделимой России» с формальным отказом от него, когда дело касается, скажем, союза с буржуазно-националистическими кругами Туркестана. Сошлюсь на один пример. В 1919 году в кавалерийских алашских полках он разрешил создать аппарат мулл, чтобы алашордынцы могли управлять «мыслью и духом» рядовой массы. В благодарность за это они сформировали для него еще один полк. Такой тактической ловкости у Колчака и Деникина мы не замечали.

— И все же, Артур Христианович, как может Анненков стать лидером эмиграции в Китае, ведь едва ли белогвардейцы простят ему то, что произошло с офицерскими семьями и трагедию у Алакульских озер.

Вы сами оговорились,— едва ли простят. Многие из эмигрантов—пока непримиримые враги Советской власти, и они, конечно, тоже считают тех, кто с ними не ушел, предателями, трусами и так далее. К тому же Анненков умело разыграл комедию своей непричастности ко всему происшедшему. Вы знаете, что на самой границе он отдал приказ об отправке офицерских жен и детей в отряд сотника Васильева. Если не ошибаюсь, туда попали женщины 27 семей. В одну из ночей они стали добычей опьяневших атаманцев, которые не только изнасиловали, но и зарубили их. Атаман, после того, как это стало широко известно, отдал приказ об аресте палачей, написав на приговоре: «Утверждаю. Виновных не расстреливать, а поступить с ними так же, как они поступили с беззащитными женщинами и детьми. Анненков». Вот почему многие белогвардейцы считают, что атаман не причастен к этому делу. В действительности же он специально отправил женщин в отряд Васильева, зная, что там имеются такие мастера кровавых дел и оргий, как сотники Шульга, Ганага и другие. К сожалению, мы не знаем пока всех подробностей этой трагедии, но и о чем я вам сказал, достаточно, чтобы понять иезуитскую хитрость Анненкова.

После некоторого молчания Артузов вновь вернулся к характеристике личности Анненкова.

— Запомните, Лихарин, что атаман наделен феноменальной памятью. Вы не должны ни при каких обстоятельствах забывать об этом. Задача у вас сложная, но и крайне интересная. Успех ее выполнения будет зависеть не только от того, что атаман узнает в вас Яненко. Главное — ваше дальнейшее поведение. А мне, честно говоря, хотелось бы верить в успешный исход операции.

«Астрахань» уходила в Шанхай через два дня, и Лихарин решил потратить их на знакомство с Владивостоком. Беспрерывно моросил мелкий дождь, клочьями наползал туман, и красоты Амурского залива увидеть не удалось. У памятника матросам легендарного крейсера «Варяг» Лихарина ждал сотрудник местного отдела ОГПУ. Поздоровавшись, он повернулся к гранитному обелиску и сказал:

— Вот, наверное, уже сотню раз подхожу к этому памятнику и всегда волнуюсь. Хотелось бы отомстить и за них и за Лазо.

Памятник поразил строгостью. На увенчанном георгиевским крестом гранитном обелиске виднелась надпись: «Нижним чинам крейсера «Варяг», погибшим в бою с японской эскадрой при Чемульпо 27 января 1904».

По пути к гостинице Лихарин еще раз поинтересовался у владивостокского чекиста относительно своей отправки.

— Не беспокойся,— ответил тот. — Все улажено. Капитан «Астрахани» — мой старый знакомый, вместе партизанили. Там, в Шанхае, тебя встретят и сведут с кем надо.

— Чересчур хорошо все начинается, — перебил его Лихарин. — Откровенно говоря, меня это даже немного беспокоит.

— Э, друг, в Шанхае о нашей заботе иначе вспоминать будешь. Напоследок скажу тебе одно — в эмигрантские споры не влазь. Там иногда такие страсти бушуют, ненароком можно получить пулю.

С первых дней своего пребывания в Шанхае Лихарин попал под покровительство каппелевца, штабс-капитана Ступина, который с удовольствием взял на себя заботу познакомить нового приятеля с различными кругами эмигрантского общества.

В ходе многочисленных бесед Сергей заметил, что длительный отрыв от Родины серьезно сказался не только на образе жизни, но и на психологии эмигрантов.

Коммерсанты и техническая интеллигенция, устремившись в погоню за жизненным успехом, перестали активно заниматься политикой. Кое-кто из эмигрантов разочаровался не только в вождях, но и вообще в возможности победы над Советской властью. Один из таких, в присутствии Лихарина, прямо сказал Ступину, когда тот напомнил о необходимости быть на очередном собрании.

— И чего вы от меня добиваетесь. Я не раз говорил и готов повторить — не верю. А раз так, то в российской Вандее я лишний.

Однако большинство продолжало поддерживать усилия вожаков по сохранению боевого духа своих рядов, правда, не слишком охотно. Подобная вялость злила активистов, они открыто говорили о необходимости физического уничтожения тех, кто разлагает ряды бойцов за торжество белой идеи.

В один из дней Ступин явился к Лихарину в черном смокинге, какой-то расфранченный и предложил провести вечерний отдых в Гранд-отеле.

— Почему там?—поинтересовался Сергей.

— По субботам в баре отеля всегда дают концерт, а музыку наши «сливки» по-прежнему обожают. К тому же я хочу познакомить тебя кое с кем.

Критически оглядев Лихарина, он продолжил:

— Советую сменить галстук и надеть шелковую рубашку. У нас это — пропуск.

Когда вошли, в зале танцевали. В большом проходе между столиками в такт музыке плавно покачивались пары. Мэтр проводил «друзей» к столику.

— А место удобное, правда?— спросил Ступин и, не дожидаясь ответа, продолжал:— Я тут всегда сижу. На сегодня договорился с двумя девочками, они придут попозже, так что пока можешь оглядеться.

Мелодия модной «Титтины» увлекла большинство по сетителей на середину зала. В хороводе танцующих мелькали улыбающиеся лица молоденьких женщин, выделялись своими чопорными манерами англичане. Постепенно внимание Лихарина привлек разговор за соседним столиком. Чувствовалось, что собеседники успели изрядно зарядиться. Их было четверо. Один — пожилой в форме офицера полиции международного сеттльмента, второй — молодой, в черном фраке. Его бледное, несколько опухшее лицо с изящными, аккуратно подстриженными темными усиками», сразу выдавало щеголя. В отличие от полицейского он говорил глухо, как-то шепелявя. Третий сидел к Лихарину спиной, его фрак и длинные волосы были густо усыпаны перхотью, что свидетельствовало о полном пренебрежении этого человека к себе. Одутловатое лицо четвертого тоже бросилось в глаза. Ему было около сорока пяти. Собеседники почтительно называли его Николай Иванович.

Щеголь читал шанхайскую «Россию». Какая-то статья вызвала у него неудовольствие, и он передал газету полицейскому, заметив:

— Опять эта сволочь Колесников, твой любимец. Видишь, какой фортель выкинул: Семенов — благороднейшая личность! Знали мы этого пьяницу и маньяка.

— Да, господа,— вступил в беседу длинноволосый,— ни Семенов, ни Меркулов не могут вызвать уважения. Да что там, я ведь три года на западе был, в первом пoxoде Корнилова участвовал и могу вам сказать откровенно, после Лавра Георгиевича мы потеряли цель. Деникин — баба! Армия у него разложилась. И в тылу и на фронте пьянки, грабежи, кутеж. Помню: главнокомандующий стыдит генерала Гусельщикова из донской армии за пьянство, а тот ему в ответ: «Как же ваше высокопревосходительство, без водки в этом вертепе с ума сойдешь, а мне хочется быть здоровым».

— Что, сняли его за это?— спросил полицейский.

— Где там, вот из-за таких и пропала великая Россия, — заключил длинноволосый.

Как видишь, каждый день выходит,— показывая на газету, съязвил щеголь.

— Брось, Федор,—ответил ему полицейский,— тут в душе черти ворочаются, а ты с насмешками.

— Нет, господа,— возразил Федор. —Не в Деникине, и не в Семенове дело.

— А в чем?— встрепенулся полицейский и добавил.— Стреляли сволочей мало.

— Расстреляли мы, Петр, немало. И кого надо и, еще больше, кого не надо, но не в этом дело.

— Вождя у нас не было,— вступил в разговор Николай Иванович.— Корнилов погиб, Деникин был слаб, Врангеля я знаю, он только в форме щеголять, да парады принимать способен, а по-настоящему руководить делом не может. Да и Колчак тоже—какой из него стратег, что он — адмирал — в сухопутной войне мог смыслить. Им англичанин Нокс, как хотел, так и вертел, а разве англичане способны понять русские дела? Каких людей затерли — Ханжина, Каппеля, Бориса Владимировича.

— Беда наша не только в том, что бездарности во главе дела стояли,— опять заговорил Федор.— У красных тоже таких хватало. В отличие от нас они знали, за что драться. Мы же только подсиживали друг друга. Ты помнишь, Николай Иванович, пародию на Дутова?

— Которую?

— Да ту самую, забыл? Ладно, напомню:

Из страны-страны далекой,

С Оренбургщины широкой

В непогоду и буран

Сыпет Дутов-атаман.

Эх, жаль второе четверостишье забыл, только первое и третье помню.

Кто в санях, а кто верхом,

Кто в телеге, кто пешком,

Кто с котомкок, кто с сумой,

Кто с собакой, кто с женой.

— Да, навезли они нам тогда вшей,— после минутного молчания вставил реплику полицейский.

— Видите, господа, даже в стихах сказалась перепалка, — продолжал Федор,—поэтому в действительности мы и не представляли единого войска. Офицеры из дворян и казаки дрались за великую Россию и царя-батюшку, богатые мужички за землю против коммуны, болтуны-политики — за Государственную думу, эсеры и чехи —за Учредительное собрание.

Какой-то высокий, сутулый мужчина с помятым лицом, покачиваясь, подошел к ним и остановился перед Федором. Грубо выругавшись, он шалыми глазами оглядел собеседников и хрипло выпалил:

— Вешать вас надо, большевистское семя.

— Нас? — поднимаясь, процедил сквозь зубы Николай Иванович.— Нас, анненковцев, ты, гнида пьяная, вешать собрался?

Подскочившие и столику друзья сутулого оттащили его. Он молча повернулся и пошел прочь, устало волочи ноги. Николай Иванович сопроводил обидчика взглядом. В глазах аннеиковца горела такая злоба, что Лихарину стало зябко.

— Это полковник Размазин,— прошептал склонившись к Лихарину Ступин.— Он командует отрядом у Нечаева, Один из наиболее последовательных атаманцев. С такими лучше не связывайся. Месяц назад эта компания застрелила двоих, совершенно посторонних людей.

Слушая шепот «приятеля», Лихарин и вспомил про наставление во Владивостоке. Неожиданно толкнув его в бок, Ступин вновь прошептал:

— Сейчас я тебя познакомлю с одной личностью,—и, откинувшись на спинку кресла, посмотрел в сторону оркестра.

Оттуда к ним приближался невысокий мужчина с дмМ| чато-серой шевелюрой и пышными ухоженными усами.

— Здравствуйте, Дмитрий Иосифович!— вытягивая» в струнку, каким-то ненатуральным голосом обратился к нему Ступин и, осторожно пожав протянутую руку, представил Лихарина.

— Казаков,—изучающе глядя на Лихарина, назвал себя подошедший.

На его сравнительно моложавом лице резко выделялись глубокие глазные впадины, в которых пряталась тень усталости. Сославшись на занятость, Казаков извинился в направился к выходу, добавив на прощание, что если Лихарин желает с ним встретиться, то может сделать эта справившись предварительно, в православной духовной миссии. Сказав что-то по пути Размазину и его собутыльникам, Казаков ушел. Вскоре поднялись анненковцы.

 — Саша, кто этот Казаков?— спросил Лихарин Ступина.

— Дмитрий Иосифович — начальник медицинской службы в армии Анненкова, один из любимцев атамана. Теперь он, как говорят большевики, полпред атамана по связи с внешним миром. Сильная и, я бы сказал, страшная личность. Кстати, у него сейчас гостит генерал Денисов. Ты слышал об истории с его производством?

— Откуда? К нам эти сплетни не долетают, а что о вас говорят «товарищи», мы не принимаем на веру.

— В общем, дело забавное. Пока атаман сидел в китайской тюрьме, Денисов с четырьмя телохранителями Анненкова терпеливо ждал его. Дня через три после своего освобождения атаман издал приказ о присвоении Денисову чина генерал-майора. Мы тут со смеху лопались. Начальник штаба армии из пяти человек,

— Да, забавно,— ответил Лихарин.

...С Михаилом Довгалем встреча состоялась вечером. По пути к «дворцу уединения» (зданию, в котором китайские императоры в одиночестве молились перед богослужением) Сергея остановил знакомый голос.

— Земляк, не спеши Закурить найдется?

— Могу поискать, но подойдет ли сорт?

— Согласен и на алтайскую солому.

«—Тогда отойдем в сторону,— закончил Сергей и вздохнул:— Все в порядке.

— Михаил? Вот не ждал, дружище,— обрадованно проговорил Сергей, обнимая Довгаля.

В маленькой беседке недалеко от дороги друзья еще раз обнялись. После взаимного обмена приветствиями Михаил сказал:

— Сергей, Москва волнуется, уже запрашивали, как у тебя. Рассказывай подробим.

— Пока все идет по плану. Удалось приобрести одного «приятеля», в прошлом эсер-боевик, а затем каппелевец. Сейчас он юрисконсульт в «Стандарт ойл». Хотя этот тип считает себя активистом, сам от борьбы уклоняется, предпочитает все делать чужими руками.

— Как его зовут?

— Александр Илларионович Ступин. Ценен он в моем положении наличием обширных связей среди всех направлений эмиграции. С его помощью я и познакомился с Казаковым — бывшим обер-медиком Анненкова, а сейчас —председателем монархического союза «Богоявленское братство». Этому доктору удалось привлечь в свое «братство» немало здешних французов и англичан, что сразу решило для него три задачи: помогло успокоить своих людей, приобрести необходимые связи и денежную поддержку, вести при их поддержке разведку внутри Китая и за его границами.

— Как тебя принял доктор?

— Прохладно. Вежливо намекнул, что в успех моей миссии не верит, не верит и в реальность планов «Соколов». Казаков придерживается мнения, что победа возможна только в результате интервенции. Любая организация внутри страны,— заявил он,— непременно будет разгромлена чекистами рано или поздно.

— Приятно слышать о такой высокой оценке, а?

— Конечно, но меня, Миша, вот что беспокоит. Ступин проговорился относительно связей Казакова с Парижем. Недавно в резиденции доктора состоялось несколько бесед здешних активистов с генералом Лукомским. По поручению главы белой эмиграции дяди царя Николая Николаевича Романова Лукомский приезжал в Китай для изучения обстановки и выбора предводителя здешних белогвардейцев. Кандидатуры Семенова и Меркулова он сразу отверг, а Анненков твердого ответа на его предложение не дал. Больше того, атаман стал усиленно распространять слухи о своем намерении перебраться в Канаду. Но его начальник штаба Денисов вот уже полгода торчит в Шанхае, наезжая время от времени в Пекин и Мукден.

— Начальник штаба армии из пяти человек?

— Не пляши под фальшивую дуду, Михаил. Анненков не из тех, кто собирается смешить свет. Я расцениваю историю с генеральством Денисова, как заявку на верховенство, как выражение стремления продолжать борьбу с Советской властью в более широком масштабе.

После минутного молчания Михаил возобновил разговор.

 — Возможно, ты прав. Все?

— Нет. Мне нужны материалы о генерале Тонких.

— Котором?

— Представителе Анненкова в ставке Семенова в 1919—1920 годах. Как здесь утверждают, он с 1923 года работает военным советником у маршала Фын Юйсяна.

— Ладно, постараюсь найти все, что можно. По дому скучаешь?

— Еще бы. Иногда во сне вижу себя с удочкой на берегу реки. На кукане у меня будто бы одни язи. Эх, и хороша же уха из них!

— Не дразни. Скажи лучше, когда своих боевиков отправлять станешь?

— Месяца через два. Но ты меня найди раньше, а то они без соответствующего приема натворят дел. Знаешь, Миша, чувствую иногда, что некоторые рвутся в бой не ради самой схватки, а просто им родину хочется пораньше увидеть. Правда, таких пока немного. Большинство зло на нас и очень серьезно. Ты все же, пожалуйста, попроси, чтобы с ними разбирались повнимательнее.

— Ну, я вижу кое-кто из них тебя очаровал. Смотри, не увлекайся, помни, что руки у этих людей замараны.

— Так что ж, им так и не отмыть их?

— Почему же? Но это не наша забота.

— Нет, Миша, наша. Ну ладно, мне пора.

— Ты долго еще пробудешь здесь?

— С месяц.

— А потом?

— Харбин, Калган, Ланьчжоу.

— Значит, я тебя в Калгане буду искать.

— Хорошо.

Поездка в Харбин оказалась успешной. По сравнению с другими городами Китая здешняя русская колония была самой многочисленной. В центре города часто встречались огромные вывески с надписями на русском языке: «Красноярский скупочный магазин», «Читинское, акционерное общество», «Томское торговое товарищество». На вокзальном проспекте, коммерческой улице, вблизи кафедрального собора в толпе преобладала русская речь.

Рекомендательные письма Ступина открыли Сергею двери во многие дома руководителей маньчжурской части белоэмиграции. Как и в других местах, здесь главной темой оставалась проигранная гражданская война. Полковник Иларьев в ответ на сетования Лихарина об этом сказал ему:

— Мне самому, поручик, словесный блуд надоел до чертиков. Рад за то, что хоть вас эта плесень не разъедает.

— У нас любителей говорильни держать нельзя, Павел Дмитриевич, в момент ГПУ прицепится. Но мы бедны в другом — нет руководителей-боевиков, нет связи с единомышленниками из других мест, нет руководящего центра. Должен заметить, печальный урок 21-го года многому научил. Если промахнемся и на этот раз, опора внутри страны окончательно исчезает, а это, сами понимаете, конец нашего дела.

— С властью Советов боремся не мы одни.

— На японцев, Павел Дмитриевич, надежды мало. У Семенова, как вы знаете, и с их помощью ничего не вышло, да и претит русским людям такая поддержка. Чемульпо и Порт-Артур народ не забыл.

— Не знаю, поручик, возможно, вы и правы, но, когда своих сил для борьбы с врагом маловато, и союзом с сатаной не приходится брезговать, будь он в английском или в другом облике. Планы вашей организации мне нравятся. Только вот с дельцами из «Черного» и «Голубого кольца» будьте осторожны. Поймите меня правильно. Дело не в том, что мы, анненковцы, презираем их. Просто их души давно jв лапах у японских дьяволов, и, чтобы доказать своим благодетелям, что те их кормят не напрасно, они могут толкнуть вас на преждевременное выступление Я, конечно, понимаю, люди в этих организациях боевые, но умолчать о нечистоплотности их отношения к другим борцам за белое дело не могу.

— Выходит, что «кольца» лишили нас возможности войти в союз с боевыми кадрами эмиграции.

— Не совсем. По совету Бориса Владимировича создана организация «Мушкетеры». Ее задача лишить господ большевиков спокойной жизни.

— Можем ли мы рассчитывать на совместные действия с мушкетерами?

— Сразу, к сожалению, ответа вам дать не могу, должен подумать и посоветоваться. Если вы завтра вечером свободны, приходите часам к восьми в «Ангару», отдохнем и завершим нашу беседу.

Ресторан встретил Сергея веселым гулом. Сменяя друг друга, на эстраде выступали полуобнаженные танцовщицы. Они так бодро взмахивали стройными ножками, что почти беспрерывно в их адрес неслись аплодисменты и крики: «Браво!»

— Сергей Павлович! — окликнул его из угла зала Иларьев и взмахом руки пригласил к себе. Официант по знаку полковника принес второй прибор и наполнил бокал. Иларьев с какой-то жадностью выпил свой ром и пояснил Сергею:

— Два месяца был в боях, а по старой привычке на передовой эту дрянь в рот не беру. Знаете, «Ангара» укромное место, мне здесь, откровенно говоря, нравится. Сегодня плюс ко всему литературный вечер, хочу послушать хорошие стихи.

— Простите, Павел Дмитриевич, я не ослышался, вы сказали, что вернулись с передовой.

— Пять дней назад. Я ведь служу советником в армии маршала Чжан Цзолина. Воюют они, поручик, простите меня, по-идиотски, одним словом, азиаты. Ага, вот и мой любимец, давайте послушаем.

На эстраде, подслеповато щурясь, стоял молодой мужчина в форме французского иностранного легиона. За соседним столиком поднялся спор, и голос чтеца долетел до них не сразу:

И каждый вечер друг единственный 

В моем стакане отражен И влагой терпкой и таинственной,

Как я, смирен и оглушен.

Иларьев, весь напрягшись, внимательно слушал декламатора. Искоса рассматривая полковника, Сергей определил, что выглядит Иларьев значительно старше своих лет. Томно улыбаясь толстыми губами, он даже прикрыл от удовольствия глаза.

В моей душе лежит сокровңще,

И ключ поручен только мне!

Ты право, пьяное чудовище! Я знаю: истина в вине.

Последние слова легионера потонули в грохоте аплодисментов. Счастливо улыбаясь, он раскланялся во все стороны и медленно направился к своему месту.

— Относительно вашего предложения, Сергей Павлович. Нужно согласие Бориса Владимировича. Думаю, вы сможете ему доказать исключительную пользу сотрудничества вашей организации с нами.

— Каким образом? Я ведь даже не знаю, где найти атамана?

— Ну это в наших силах. Только я хочу взаимно попросить об одном одолжении.

— Пожалуйте, к вашим услугам.

— Вам нужно заехать в Қалган и там постараться встретиться с генералом Тонких. Знали такого?

— Вы первый, кто мне о нем поведал.

— Некоторое время он представлял атамана у Семенова и был добропорядочным анненковцем. С позапрошлого года Тонких—советник красного маршала.

— Фын Юйсяна?

— Да, но он, по нашим предположениям, не ограничился ролью советника, а снюхался с красными. Вам нужно встретиться с этим человеком и постараться выяснить, насколько крепко его очаровали большевики. Только будьте осмотрительнее, в Калгане много советских специалистов, а они, конечно, имеют глаза и память. Думаю, недельку вам придется пробыть там: городишко дрянной, часты пыльные бури. Пока вы будете заняты Тонких, мой порученец Черкашинин навестит атамана и привезет его решение. С подобной просьбой я обращаюсь к вам потому, что Тонких сейчас избегает нас, а вы для него лицо новое и опасений не внушаете.

Принесли горячее, и беседа на время прервалась. Шум в зале возрастал, многие уже не прислушивались к певцу. сменившему декламаторов. Мягкий баритон легко выводил:

Свобода! Победа ликует

В чужой лучезарной дали,

А русское сердце тоскует

Вдали от родимой земли.

— Ну что ж, Сергей Павлович, давайте пропустим за новую встречу. Возможно, она состоится не скоро, но я верю, что состоится.

— Значит, я жду Черкашинина, Павел Дмитриевич.

— Да, Черкашинина Федора Константиновича. Он будет в амплуа англичанина, вам мы тоже выправим британские документы, с ними надежнее.

С первых же часов пребывания Сергея в Калгане на него повеяло чем-то неуловимо знакомым, временами даже казалось, что он вновь очутился в Семиречье. Возможно, в этом были повинны мерно пережевывавшие свою жвачку верблюды, возможно, их невозмутимые погонщики-дунгане. Сам город, как бы вырвавшийся из теснин ущелья, был похож на среднеазиатский своими узкими улочками, видневшимися кое-где дувалами. Только высокие сторожевые башни великой китайской стены напоминали Сергею, что он в одной из северных провинций Китая.

Через два дня бродить по улицам Калгана расхотелось, так как свирепые северные ветры обрушили на город вместе 3 со снегом массу песка и лёссовой пыли.

Документы, врученные Иларьевым Сергею в Харбине, превращали Лихарина в мистера Дженкинса — сотрудника пекинского отделения «Чайна экономик ревью» («Экономическое обозрение Китая»), Волей-неволей Сергею пришлось знакомиться со статистическими данными о состоянии китайско-монгольских торговых связей в прошлом и настоящем. В амплуа корреспондента и застал его Михаил Довгаль.

— Как, мистер Дженкинс, не нуждаетесь ли вы в интервью с неким господином?—шутливо проговорил Михаил, заходя в номер к Сергею.

— Если господин согласен дать интервью, я с удовольствием воспользуюсь такой возможностью,— в тон своему товарищу ответил Сергей, сгреб его в объятия и от радости так прижал Михаила, что тот взмолился о пощаде.

— Давай рассказывай, — спустя некоторое время проговорил Михаил, не спеша отпивая мелкими глотками из

чашки обжигающе горячий и удивительно ароматный чай, принесенный расторопным служкой.

— Кажется, личное знакомство с Анненковым у меня состоится, — начал свой отчет Сергей.

— Что, Иларьев сам предложил это?— задал встречный вопрос Михаил.

— Да, похоже, полковнику замыслы «Соколов» по душе. Как водится, он два дня отделывался от меня всякими пустыми разговорами, не допуская в то же время моего общения с Нечаевым и другими харбинцами.

— Обычная проверочка.

— Безусловно. Но на третий день атаманец прямо сыпал любезностями, ухаживал, словно я дама, а потом и предложил направиться сюда для изучения личности Тонких.

— Вот как? А знаешь, Сережа, мне думается, он загнал тебя в этот город для завершающей проверочки. В Калгане много наших военных специалистов, переводчиков и вообще советских людей, которые трудятся здесь по приглашению Фын Юйсяна. За ними во все глаза глядят японцы, англичане, французы. Если ты красный — клюнешь, если нет— останешься безразличен.

— Грубовато задумано.

— Французского изящества в этом замысле, конечно, нет. Думаю, от карателя иного и ждать не следовало.

Михаил поднялся с тахты, сделал несколько шагов по комнате и, остановившись перед Сергеем, сказал:

— Значит, Тонких. Ну что ж, посоревнуемся, а дальше?

— Потом, Миша, появится Черкашинин.

— Ты его знаешь?

— Нет. Но он знает мое прикрытие и, видимо, ему показывали меня. Я же знаю одно — он будет с английскими документами. Черкашинин — офицер связи атамана. По-моему, следует взять его под неослабный контроль, тогда многое, видимо, прояснится.

— Попытаемся. Вообще, Сергей, ты молодец. Поймать на крючок такую щуку, как Иларьев... Должен признаться, рад за тебя.

— Брось, Миша, давай лучше расскажи, что ты узнал о Тонких? Надо же мне отчитаться перед полковником.

— Интеллигент. Октябрьскую революцию не поняла В лагерь наших врагов попал после того, как анархисты очистили его квартиру. Однако в отряде атамана нe прижился. Во-первых, чересчур умен (а это, по мнению Анненкова, опасный признак), во-вторых, либерал. Прямо из Омска Тонких был направлен представителем Анненкова в ставке Семенова. Атаманы держали связь друг с другом, ну и следили заодно. Сколько Тонких ни рвался из Забайкалья в Сибирь, Анненков его не пускал.

—А что, либерал хотел опробовать себя в бою?

— Нет, у него на Урале оставалась любимая женщина, а отношение Анненкова к слабому полу тебе известно.

— Вот как, ясно.

— Да, кстати, генерал долго искал ее следы, а когда обнаружил, то пришел к нашему военному атташе в Пекине Александру Ильичу Егорову: каюсь, дескать, готов оправдать свой грех.

— Подожди, какому Егорову, не тому ли, который командовал Южным фронтом в 19-м?

— Ему. Не перебивай. Так вот. Предложил разрешить искупить свою вину перед Родиной, сражаясь за дело китайской революции. Александр Ильич помог Тонких устроиться советником в Кайфынскую группу армий Фын Юйсяна. Но числится он там, как мы говорим, волонтером. О его просьбах беляки не знают, хотя кое о чем догадываются.

— Значит, он в нашем деле не повредит?

— Наоборот. Тонких, узнав от меня о расправе атаманцев над семьей полковника Луговских, его старого приятеля, стал считать Анненкова своим личным врагом и готов сделать все для передачи палача в руки правосудия.

— В таком случае нам следует предпринять серьезные усилия, чтобы отвести от Тонких удар атаманцев.

— А сделать это, Сережа, придется тебе, больше некому, да и нельзя других путать сюда, не так уж нас много здесь.

— Значит, информация в Шанхае о Тонких оказалась достоверной. Это приятно.

— Ты, Сергей, продумай теперь дальнейший ход операции: главное ведь только начинается, ибо все предыдущее, как говорят музыканты, только прелюдия. Операцию нам нужно по возможности форсировать. Советские военные специалисты, особенно здесь, в Калгане, утверждают, что обстановка на севере Китая меняется в пользу милитаристов. Во всяком случае поражение Го Сунлина серьезно ослабляет позиции Фын Юйсяна. Ты еще не видел его?